Site Logo

Полки книжного червя

 
Текущее время: Чт мар 28, 2024 19:13

Часовой пояс: UTC + 3 часа




Начать новую тему Ответить на тему  [ Сообщений: 131 ]  На страницу Пред.  1 ... 3, 4, 5, 6, 7
Автор Сообщение
 Заголовок сообщения: Галерея славы
СообщениеДобавлено: Сб фев 01, 2014 7:55 
Не в сети
Кошка книжная домашняя
Аватар пользователя

Зарегистрирован: Пн мар 23, 2009 19:54
Сообщений: 21197
Откуда: Хайфа
Итоги конкурса по заданному сюжету:

Первое место - 12 баллов:
№1 "Комариный писк" - Хунвейбин
и №8 "Рассказ о носильщике Али..." - Алиса
Второе место, 9 баллов - №7 "Голова адмирала" - Artemus
Третье место, 8 баллов:
№2 "Анна" - инкогнито :(
и №5 "Его сиятельство" - Irena


Обсуждение http://bookworms.ru/forum/35-2697-1

_________________
У кошки четыре ноги -
и все норовят ее пнуть.
Товарищ, ты ей помоги.
Товарищ, собакой не будь.

Тимур Шаов


Вернуться наверх
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Галерея славы
СообщениеДобавлено: Сб фев 01, 2014 8:13 
Не в сети
Кошка книжная домашняя
Аватар пользователя

Зарегистрирован: Пн мар 23, 2009 19:54
Сообщений: 21197
Откуда: Хайфа
Комариный Писк

Автор - Хунвейбин


антиутопия

Сегодня всё изменится. Сегодня всё обязательно изменится. Анабель повторяла себе это уже, наверное, в сотый раз, но уверенности не прибавлялось, хоть плачь. Да и какая уж тут уверенность, если весь предыдущий год она словно не жила, а существовала. Но теперь-то всё должно измениться.
Казалось бы, а кого винить? Тогда, более года назад, выходя замуж, она ведь не питала иллюзий насчёт своего будущего. Ещё при первом знакомстве любому становилось понятно: Томас - совсем не рыцарь в сияющих доспехах. И уж точно он не выглядит таковым в глазах любой восемнадцатилетней девушки. Но что ей оставалось?
Томас честно, как и договаривались, выплатил огромные долги её отца, оплатил учёбу братьев в дорогой частной школе, и теперь у них есть все шансы вырваться из того болота бедности и отчаяния, куда они погружались все предыдущие годы.
А то, что он смотрел на свою молодую жену как на предмет мебели, - да кого это волнует? Его не интересовало ничего - ни её душа, ни даже её тело, что удивляло Анабель более всего. Казалось, это не мужчина, а некая бесполая кукла, и нет у этой куклы другой радости, кроме ежедневного нахождения в Министерстве и Бог весть каких там дел.
Хотя он ведь дарил ей подарки. Дарил эти драгоценности так, словно выполнял некую, довольно неприятную, обязанность, которой, однако, не избежать. А затем каждое воскресенье следовала унизительная проверка всего подаренного.
Анабель не полагалось иметь своих денег. Ей вообще ничего не полагалось. За год она навестила отца лишь дважды, и сгорала от стыда, когда не могла купить даже простых подарков братьям.
Но сегодня хоть что-то произойдёт в той серой мути, в которой она жила. Сегодня вечером герцог Рашмор давал приём, и впервые Томас сообщил ей, что они отправятся туда вместе.
- Тебе пора выходить в свет, – произнёс он тогда, с лицом человека, произносящего что-то для него очень неприятное.
Однако он позаботился обо всём. Анабель доставили просто великолепное платье, слуги весь вечер помогали, суетились, как муравьи, и теперь Анабель была готова предстать во всей красе.
Она ещё раз подошла к высокому, в полный рост, зеркалу. Всё идеально. Но девушка ощутила, что что-то не так. Казалось, какой-то странный звук появился в ушах. Даже не в ушах, а в самой голове. Тонкий, едва слышимый, но при этом назойливый и раздражающий, словно комариный писк ночью. Она даже невольно отмахнулась.
Ерунда. Всё ерунда. Всё, кроме предстоящего приёма. Ведь весь лондонский свет будет там, а возможно, и сам Дизраэли. Почему бы и нет? Так что прочь любые посторонние мысли.
Она взяла со столика зелёные шёлковые перчатки и на мгновение замерла. Разве они не лежали на полочке у зеркала? Видимо, слуги переложили. Ей вдруг показалось, что в комнате снова что-то не так. Что мгновение назад всё выглядело иначе. Странное ощущение. Но она буквально запретила себе думать о подобном. Это всё волнение. Глубоко вздохнув, Анабель вышла из комнаты.

* * *

- Как она?
- Пока стабильно.
Том сжал зубы. Его душила злость на себя. Злость за бессилие, за неспособность изменить ситуацию.
- На сколько ещё хватит этой дряни?
- Часов на двенадцать. Максимум, на четырнадцать.
Он выругался. Потом ещё раз, но легче не стало, и Том прошёлся по небольшой комнатке без окон. Основное пространство занимала пластиковая медицинская кушетка с таким количеством зажимов и фиксаторов, словно предназначалась она для осьминога. На кушетке лежала молодая женщина в простом свитере и джинсах. Лицо её было очень бледным, таким, что женщина казалось мёртвой, но она дышала. Медленно и равномерно, но дышала. Женщина спала, и спала очень крепко.
- Я достану. Достану ещё.
Доктор Стивен покачал головой.
- Где, Том? Тебе нельзя выходить на улицу. Сколько ты задолжал Риккардо Семперу? Миллион?
- Больше, – Том поморщился. – Столько, что отдать уже не смогу.
- Никто не продаст тебе «синеву». По крайней мере, в этом городе.
- Кое-кто продаст.
Врач покосился на собеседника, но развивать тему не стал. Вместо этого произнёс:
- Часов через десять её мозг начнёт сопротивляться. Начнёт выдавливать её из того, что она сейчас видит.
- Нужно что-то сделать…
- Что нужно сделать, Том? Я не колдун. Ты принимал «синеву»?
- Нет.
- Ну так слушай. Поначалу всё хорошо, мир реальней реального, и это тот мир, о котором ты всегда мечтал, но тебя преследует постоянное ощущение неправильности. Поначалу оно едва заметно, но потом... Мир прекрасен в целом, но некоторые детали выглядят не так, как должны выглядеть. Просто твоё подсознание знает, что всё вокруг - иллюзия, которую ты сам же и создал. И подкидывает тебе ключики. Чем больше времени она будет без следующей дозы, тем больше таких ключиков будет замечать. И в итоге прекрасный мир превратится в кошмар безумца.
- Что в итоге? Она проснётся?
- Восемь из десяти не просыпаются, Том. Восемь из десяти. А те, что просыпаются, на людей уже не похожи. Мы ведь не знаем, что она сейчас видит. Не знаем даже, сколько времени прошло там, где она сейчас. Быть может, она прожила там годы, а может, несколько минут. Поэтому и нужен напарник. Чтобы вывести оттуда, пока мир не сошёл с ума. Её нужно выводить, Том. Выхода нет.
- Нет.
- Ты её убьёшь…
- Я четыре раза успевал в последний момент. Вытаскивал её из петли, один раз ухватил за шиворот на крыше. В последний раз она едва не перерезала себе горло. Она не хочет жить, Стив. В этом мире она жить не хочет. А я хочу, чтобы она жила. Потому что никого, кроме Анабель, у меня нет.
Врач молчал. Они были знакомы достаточно давно, и Том не был ангелом. Не может быть ангелом убийца с улиц Нью-Ванкувера, но, похоже, есть вещи, ради которых и он готов умереть.
- Я принесу. Сделай всё, что можешь, Стив, я принесу.
Том резко повернулся и вышел.

* * *

Он шагал по ночной осенней улице. Такой знакомой с самого детства. Он вырос на этих улицах, впитал в себя все их звуки, запахи. Всю эту гарь, далёкое завывание полицейских сирен, грязные лужи, переполненные мусором баки у обшарпанных стен. И неоновое зарево возносящихся до небес башен Верхнего Города на горизонте. Зарева, на которое они так часто смотрели детьми. Смотрели и мечтали, что когда-то попадут туда. Что будут жить как богачи и никогда уже не вернутся на эти улицы.
Из их компании до двадцати пяти дожили двое. Он и Анабель. Она была самой младшей, и все думали, что Том оберегает её, как младшую сестру. Возможно, поначалу так и было, но потом она стала для него чем-то большим. Гораздо большим.
Она ещё тогда любила повторять, что это плохой мир. Что она хочет в другой. Весь её угол в комнатке, где они жили, был завален старинными книжками, найденными чаще всего на помойках. В основном про богачей, живших когда-то давно. Том пытался их читать, но не смог. Слишком ощущал разницу между тем, о чём писали там, и тем, что он видел ежедневно.
Иногда им удавалось попасть в подвал к Тили-Вилли, и наиболее жаждала этого именно Анабель. Тили-Вилли был нелегалом, ворующим информацию из корпоративных сетей Верхнего Города, но иногда он позволял детям подключаться к развлекательным порталам, и тогда перед ними открывался другой, совсем иной мир. После таких визитов Анабель могла неделями молчать, и Том видел, как давит на неё всё окружающее.
И с каждым годом она всё больше отдалялась от этого мира, отдалялась так, что в итоге решила: единственный выход покинуть его - это умереть. Он видел, всё видел, но ничего не мог поделать. За пять лет работы на Семпера Том дослужился до многого. Работал как проклятый, делал такое, о чём никому не сможет рассказать и о чём сам хотел бы забыть. Но ничего не помогало. Ничего в этом мире не радовало Анабель. И тогда он решился.
«Синева» была безумно дорогой. Рядовые наркоманы с улиц даже мечтать о ней не могли. Вещество попадало из Верхнего Города мизерными партиями, и лишь два человека в городе могли продать дозу. Одним из них был Риккардо Семпер, у которого Том и украл ту партию наркотика. Её хватило на год, и весь этот год Том прятался, как крыса, петлял, заметал следы, пока бывшие «коллеги» искали его. Но «синева» закончилась, и у Семпера её уже даже не купишь.
Однако был ещё кое-кто, кто мог достать наркотик. Именно к нему он сейчас шёл по этим знакомым улицам. И чем закончится эта встреча, Том не знал.

* * *

- Ты достаточно смел, чтобы явиться сюда. Или достаточно глуп.
Том не ответил. Трудно отвечать, когда стоишь на коленях с заломленными руками. Вместо этого он поднял голову и посмотрел на своего собеседника. Человек напоминал маленькую сморщенную обезьяну, которую кто-то нарядил в разноцветный халат и усадил в резное кресло.
Но Чжоу Чен не был обезьяной. Его глаза-щёлочки словно буравили Тома, а мозги, скрывавшиеся в этой сморщенной, лысой голове, больше напоминали компьютер.
- Так зачем ты явился?
- Предложить сделку.
- С тобой? Ты же шпана уличная. Зачем ты мне нужен?
- Я уличная шпана, которую очень хочет увидеть Риккардо Семпер. Перед тем, как убить. Лично увидеть.
Некоторое время Чжоу Чен молчал, а затем дал знак громилам отпустить Тома.
- Говори.
- Мне нужна «синева».
- Да ну? – старик усмехнулся. – А что тебе ещё нужно? Ты говори, не стесняйся. Я скажу, и всё принесут.
- Я заплачу.
- Чем же это?
- Жизнью Риккардо Сэмпера.
- Не пойдёт. Даже если вы и встретитесь, ты ничего не сможешь сделать.
- Но у тебя же есть «злой паук».
На этот раз молчание затянулось гораздо дольше. Наконец китаец спросил:
- Я хочу знать причину. Я не верю тебе и хочу знать, зачем ты здесь.
И тогда Том рассказал. Всё рассказал.
- Ну надо же, – старик покачал головой. – Да ты прям персонаж какой-то драмы. Свою жизнь за жизнь любимой...
Старик захихикал, но через мгновение стал серьёзен.
- Мне нужно подумать.
Том выдохнул.

* * *

Невероятно, всё это было просто невероятно. Вот уже четыре месяца прошло с того приёма, а жизнь её сделала такой крутой поворот, что она и мечтать не смела. Приём был действительно великолепен. Голова кружилась от осознания того, кто её окружает, но она справилась. Бог знает как, но справилась.
Однако самое удивительное случилось даже не на приёме, а на следующий вечер. Сам премьер-министр явился с визитом к ним в дом, и впервые она видела на лице мужа такой благоговейный восторг.
А затем всё буквально понеслось, как обезумевшая лошадь. Томаса повысили, причём значительно, каждый вечер у них бывали гости, одни фамилии которых приводили в трепет, но главное - муж теперь ни в чём ей не отказывал. Ни в чём.
За месяц она смогла поправить дела отца, с радостью отмечая, как ожило лицо старика. Каждую неделю она навещала братьев и буквально завалила их подарками.
Всё, любой каприз, стоило только пожелать. Лишь одно беспокоило её. Странное расстройство психики - по крайней мере, она так считала - появившееся как раз после того вечера. Видимо, нагрузка на разум была тогда слишком сильной, и это дало свои последствия.
Молодую женщину постоянно преследовало ощущение, что вокруг что-то не так. Что какой-то предмет выглядит не так, как раньше. Что лежит он не там, где должен. Что цвет у него ещё вчера был другим. Эти мелочи постоянно беспокоили её, но Анабель никому ничего не рассказывала, даже отцу. Нельзя. Ни в коем случае. Нельзя допустить даже малейших подозрений со стороны окружающих. Нельзя, чтобы поползли слухи, что она сошла с ума. Не теперь, когда всё стало так хорошо.
Анабель даже разработала специальный метод разговора, такой, чтобы ненароком не упоминать ничего, что покажется окружающим странным.
И никуда не делся тот странный звук, который она впервые услышала вечером накануне приёма. Тонкий и раздражающий, словно комариный писк. Он появлялся нечасто, иногда Анабель не слышала его целую неделю; но всегда возвращался, и это беспокоило всё сильнее.

* * *

Он снова шёл по знакомым улицам, но уже не замечая ничего вокруг. Всё получилось. Чжоу Чен согласился на сделку, и теперь нужно было выполнить свою часть. Выполнить и умереть.
Конечно, его обыщут. Конечно, на встречу с Семпером ничего пронести не получится. Но это будет уже не нужно. Потому что на встрече будет сам Том. И как только Риккардо подойдет, чтобы спросить о том, что Том украл… А он подойдёт. Он всегда лично допрашивает предателей. Любит это дело. Вот тогда маленькая капсула в кишках у Тома лопнет, и на четыре минуты он превратится в нечто страшное, способное разрывать людей голыми руками. А на пятую минуту умрёт. Но ему хватит этих четырёх минут. С лихвой хватит.
А после этого люди китайца доставят куда нужно оговоренные тридцать шесть доз «синевы». Дикое богатство, но китаец сдержит слово. Чжоу Чен был одним из немногих, кто всегда выполнял свои обещания, хоть и кое-что в голове старика явно было не в порядке. Например, он зачем-то попросил у Тома разрешение забрать его голову, после всего. Том даже не спросил, зачем. Пускай развлекается – главное, чтобы слово сдержал.
Этого Анабель хватит года на три. На три года жизни в мире, в котором она всегда мечтала жить. Что будет дальше, Том не знал, да и не желал об этом думать. Он подарит ей эти три года, потому что не может подарить ничего другого, а потом, быть может, Стивен что-то придумает.
Что-то отвлекало, мешало думать. Том прислушался. Едва заметный звук, казалось, зарождался где-то внутри головы. Тонкий, едва различимый, напоминающий комариный писк…

* * *

- Как он?
Анабель задала этот вопрос внешне спокойно, но её собеседник знал, чего стоит ей это спокойствие.
- В целом хорошо, – доктор Хаммер смотрел на лежащего перед ними в полупрозрачном био-боксе мужчину лет пятидесяти. – В целом.
- А в частности?
- Тут всё сложнее, – доктор вздохнул. – Сенатор, я ещё раз хочу спросить вас: вы уверены? Ещё можно прервать процесс.
- Уверена? – Анабель нервно дёрнулась. – А что мне ещё остаётся? Кроме уверенности. Сидеть и смотреть, как мой муж умирает?
- Его травма не смертельна…
- Для него смертельна. Для его характера она смертельна. Он всегда был сильным, всегда считал себя бойцом, а после этого случая сдался. Я же видела, что сдался. Беспомощный паралитик, которого кормят с ложечки. Ты знаешь, что в последнюю неделю мы были вынуждены перевести его на внутривенное питание? Он отказывался есть. Решил умереть. Этот сукин сын решил умереть! А я не позволю…
На её глазах выступили слёзы, и доктор Хаммер подумал, что он один из немногих, кто видел слёзы на глазах Анабель Томпсон. Жёсткой Суки, как её называли частенько.
- Но мы не знаем, чем это может закончиться.
- Стив, уж мне ты этого не рассказывай, – Анабель устало отошла к стене и села на небольшой больничный стул. – Я ведь была одним из разработчиков Зари. Забыл?
- Сейчас его называют Снотворным Сатаны. На улицах.
- Не очень-то красиво, – она поморщилась. – Но мы же были тогда романтиками. Мы произносили всё пышно и красиво. Проект Заря. Гордо так произносили. И не знали, что даём миру самый страшный наркотик в истории человечества. Но Томас справится. Я верю, что справится. Создаст себе свой мир, такой, где у него будет цель. Чтобы жить и бороться. Он всегда любил бороться. А там посмотрим.
- Есть ведь подсознательное отторжение.
- Я сказала, он справится, – на мгновение перед доктором предстала та сама Жёсткая Сука, которую боялись и которую уважали. - Подавит все нестыковки. Если будет нужно, придумает объяснение. Его разум даст ему эту возможность.
- Он всегда был против. Всегда считал это злом. Говорил, что нельзя подменять реальность сном.
- Я знаю. Я помню. Но другого пути спасти его жизнь нет, Стивен. Если бы был…
Она встала и направилась к выходу.
- Сообщай, если что-то изменится. Мне не на кого больше надеяться, Стив, кроме тебя. Ты и он - кто у меня ещё остался в этой жизни?
- Да, мама, – доктор Стивен Хаммер произнёс это тихо и очень быстро, но Анабель услышала и, кажется, даже улыбнулась.
На улице было жарко. Белоснежные, сверкающие на солнце башни Нью-Ванкувера сейчас походили на корону, увенчанную сверкающим камнем в виде солнца, а вокруг этой короны странной лозой плелись бесчисленные транспортные магистрали, по которым неслись миллионы «мошек». И в каждой из этих «мошек» сидят люди. Каждый о чём-то думает, о чём-то мечтает. Их так много.
Она никогда не говорила всей правды. Никому. Даже Стивену. И уж точно скрывала всё от мужа. Проект Заря должен был как раз решить эту проблему. Проблему того, что «мошек» стало очень уж много. Слишком много. И потому части из них полагалось дать счастье в виде сна. Чтобы им хотелось жить там, в своих снах, а не здесь. Чтобы самые слабые ушли в грёзы и никогда из них не возвращались. Чтобы вымерли, даже не осознав, что вымирают. И она знала это, знала даже тогда. И ведь соглашалась. Находила доводы, очень даже логичные доводы.
А потом реальность просто отхлестала их по морде. Заря вырвалась на улицы – и, как оказалось, слабыми были почти все. Никто не мог устоять перед миром своей мечты. И возникла необходимость бороться с этим. А такая борьба отнимает самое дорогое. У неё вот отняла Томаса.
Анабель некоторое время стояла на тротуаре, погружённая в свои мысли, и личный водитель не беспокоил Сенатора. Наконец она очнулась и села в машину. Сегодня очень много дел, и времени на воспоминания не было.
И только странный звук на пределе слышимости не давал ей сегодня покоя. Тихий и одновременно пронзительный, словно комариный писк…

_________________
У кошки четыре ноги -
и все норовят ее пнуть.
Товарищ, ты ей помоги.
Товарищ, собакой не будь.

Тимур Шаов


Вернуться наверх
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Галерея славы
СообщениеДобавлено: Сб фев 01, 2014 8:15 
Не в сети
Кошка книжная домашняя
Аватар пользователя

Зарегистрирован: Пн мар 23, 2009 19:54
Сообщений: 21197
Откуда: Хайфа
Рассказ о носильщике Али и коварном колдуне

Автор - Алиса


Восточная сказка

Дошло до меня, о счастливый царь, что жил в городе Бальсоре бедный носильщик Али, и был он холостой. И вот однажды, в один из дней, когда стоял он на рынке, облокотившись на свою корзину, увидел он девушку. Была она в синем шелковом изваре и расшитых туфлях, отороченных золотым шитьем, и в ушах ее были кольца, а на запястьях пара перехватов, и на пальцах – перстни с драгоценными камнями. И была девушка нежна очертаниями и совершенна по красоте. И когда взглянул на нее Али, его ум и сердце были похищены. И полюбил ее носильщик любовью великою, так что сердце останавливалось, когда он думал о ней.

А была это не простая девушка, а дочь халифа. Али робел и не смел подойти к ней. Но однажды вечером к нему в дом постучали. Он подошел к двери, открыл ее - перед дверью стоял календер*, и спросил он носильщика: «Может быть, хозяин этого дома даст мне ключи от стойла или хижины, где я сегодня смогу переночевать? Сам я иду издалека и не знаю никого, у кого бы приютиться». Али пустил его в дом и дал еды и питья. И после вечерней молитвы спросил календер, почему хозяин так невесел. И ответил ему Али, что полюбил он девушку любовью великою, но она настолько знатного рода, что никогда и не посмотрит на бедного носильщика. На это календер ответил, что знает, как помочь Али. Но за помощь свою потребует от него выполнить всего одну просьбу - но не сейчас, а когда придет время. И что за просьба, он тоже не сказал.

Али поклялся ему клятвой страшною, что, когда придет время, выполнит любую просьбу календера. На том и порешили. Наутро календер ушел, и не было его целый день, а уже ночью он опять постучался. И когда Али открыл дверь, то увидел, что календер держит в руках кирки и лопату. Они вышли на улицу, прошли через весь город и подошли к кладбищу, там долго бродили между могил, пока календер не указал на одну из них. Он сказал, что о тайне, сокрытой здесь, не знает никто, кроме Аллаха. Они взяли кирки и, подойдя к могиле, вскрыли ее и перенесли камень в сторону. А потом календер стал рыть лопатой землю в гробнице и открыл плиту из железа величиной с маленькую дверь, и поднял ее, и под ней обнаружилась сводчатая лестница. Календер спустился по ней и скрылся из глаз. Через два часа он появился, и были у него в руке сверток и меч. Они с Али убрали опять могилу, так, чтоб никто не мог сказать: «Эту могилу открывали недавно». Под утро они вернулись в дом к носильщику, и там календер открыл тайну свертка и меча и сказал, как надо поступить.

А на следующее утро халиф со своими эмирами, придворными, визирями и вельможами царства отправился на охоту. И только доехали до рощи, как вдруг из земли пошел дым, и поднялся до облаков небесных, и пополз по лицу земли, и когда дым вышел целиком, то собрался, и сжался, и затрепетал, и сделался ифритом с головою в облаках и ногами на земле. И голова его была как купол, руки - как вилы, ноги - как мачты, рот - словно пещера, зубы - точно камни, ноздри - как трубы, и глаза - как два светильника, и был он мрачный, мерзкий. И замахнулся ифрит своим огненным мечом, и разбежались все слуги халифа, и остался он один, и подумал, что смерть его пришла. Но тут на дорогу между халифом и ифритом вышел Али, взмахнул своим мечом и крикнул: «Призываю тебя именем Сулеймана ибн Дауда, заклинаю его мечом – изыди, порождение шайтана!» И была битва между ними недолгая, и победил Али, а ифрит обратился опять в дым и исчез.

И воскликнул тогда халиф: «Клянусь Аллахом, за то, что ты спас меня, я обогащу тебя и детей твоих и облагодетельствую тебя, и все, что ты захочешь, будет твое, и ты станешь моим сотрапезником и любимцем!» И они обнялись, обрадованные до крайности, а потом пошли и пришли во дворец. И вышли все эмиры, придворные, визири и вельможи царства. И пали перед халифом на колени и облобызали перед ним землю, и просили пощады за трусость свою. И прошел халиф в палаты свои и сел на трон, и сказал каждому: «Я прощаю вас, ибо Аллах великий велел прощать. Но вот мой спаситель Али, он будет теперь мужем моей дочери и моим эмиром, поэтому всякий должен ему оказывать крайнее уважение». И в тот же день поженили Али и Сарию, и сбылось все, как предсказывал календер. И когда Али пришел с женой в палаты и снял он одежды с жены своей, то увидел, что была она еще прекрасней, чем представлял себе Али в мечтах своих. Ее щеки были как анемоны, алые губы - как коралл, и зубы - как стройно нанизанный жемчуг, а шея - как у газели, и грудь - словно мраморный бассейн с сосками точно гранат, и прекрасный живот, и пупок, вмещающий унцию орехового масла. И тогда взял Али свою жену и лег с ней на постель, и провели они ночь до утра в поцелуях да объятьях.

И прожили они в радости и наслаждении год, а через год, в одно утро, услышал весь город звуки барабанов, труб и литавр, и бряцанье оружия храбрецов, и крики людей, и лязг удил, и конское ржание, и мир покрылся мраком и пылью из-под копыт коней. И спросил халиф своего визиря, что происходит за городской стеной. И ответил визирь, что колдун собрал солдат и снарядил войско, и нанял кочевых рабов, и пришел с войском многочисленным, как пески, которые не счесть никому и не одолеть. И требует колдун, чтобы сдался халиф на милость его. И вскочил тогда Али, что был всегда подле халифа, и вскричал горячо: «Аллах велик и всемогущ, и не позволит он пасть повелителю правоверных и своему наместнику на земле!» И обнял его халиф и сказал: «О Али, что стал мне как сын, которого у меня никогда не было, ты прав: Аллах великий защитит нас, и не разрушатся стены Бальсора никогда. И выстоим мы здесь, какую бы осаду они ни замыслили.» И пал тогда Али в ноги к халифу и облобызал землю перед ногами его, и сказал: «О повелитель мой, недаром выбрал ты меня в эмиры свои! Не будет никакой осады, выйду я и сражусь с колдуном!»

И выбежал тогда Али на улицу, и подали ему коня. Выехал он за ворота городские и закричал: «Выходи на бой, колдун, докажу я тебе силу нашу и крепость веры!» И выехал на черном коне колдун, и поднялся песок стеной до неба и закрутился в вихре. И скрылись они от глаз наблюдателей. Тогда подъехал колдун к Али и сказал: «Помнишь ли ты меня, носильщик?» И вдруг переменилось лицо его и одежда, и признал Али в нем календера, что помог ему когда-то. Сказал ему тогда календер: «Пришло время исполнить мою просьбу. Знаю я, что город неприступен, поэтому должен ты провести меня и мое войско потайным входом.» «Не бывать этому никогда!» - воскликнул Али и воздел в руке обнаженный меч. И сказал тогда колдун-календер: «О обманщик, ты нарушил клятву и обет!» - «О проклятый, и для подобного тебе у меня будет клятва?» - ответил ему Али и замахнулся мечом, но рассек лишь воздух. А колдун оказался вдруг за спиной его и крикнул: «Получи то, что пришло к тебе!» И весь песок, что стоял до неба, обрушился на Али, и потерял тот сознание, а когда пришел в себя, увидел, что находится он один и без коня посреди пустыни. Тогда поднялся Али и пошел вслед за солнцем. И так долго шел Али, что состояние его расстроилось, пожелтел он лицом и не знал, сколько дней или часов прошло в его пути.

И вышел он к Бальсору через три дня, когда муэдзин призывал на утреннюю молитву. И не было перед городом армии великой, и спокойно вошел он в город и дошел до дворца халифа. И обрадовался тогда халиф до крайности и пал в ноги своему эмиру: «Клянусь Аллахом, ты самый великий человек в нашем городе, ибо отвел беду грозную». И обнял он сына своего названного и отвел в палаты свои, дал ему воды и еды. И когда утолил Али жажду и голод с дороги, то увидел, что сидит халиф лицом печальный. И спросил его Али: «О повелитель мой, почему сидишь ты так печален, разве не отвел я беду от города?» И ответил халиф ему: «Правда в словах твоих, но постигло нас горе черное. Пока сражался ты с колдуном, жена твоя превратилась из девушки, совершенной по красоте, в старуху безобразную». И выпала чаша из рук Али, и понял он, о чем говорил колдун тогда, и стал он печален.

И прошел еще один год, и за этот год все лекари, знахари и просто ведающие люди побывали во дворце халифа, но никто не смог справится с бедой, постигшей дочь халифа. И заперлась она тогда в хираме и никого не хотела видеть, оплакивая красоту свою и юность. И ходили халиф и Али печальные, не зная покоя. А через год опять оказалось под стенами Бальсора войско колдуна, такое многочисленное, как пески, которые не счесть никому и не одолеть. И опять вышел Али сразиться с колдуном, но теперь тот сказал: «Я прощаю тебя, Али-носильщик, что ты преступил клятву. И знаю я, какая беда постигла твою жену, и готов помочь, но требование мое прежнее: открой моему войску потайной вход в город.» И вспомнил тут Али жену свою, и лик ее, словно полная луна, и грудь ее упругую - и не смог устоять. Ночью провел он войско колдуна подземным ходом, и был стерт Бальсор с лица земли, а жители его уничтожены.
И пришел тогда Али к колдуну в шатер и воскликнул: «Сделал я все, как ты просил, колдун. Верни теперь юность моей жене!» И ответил ему колдун: «Это не так просто сделать, для этого нужны мне белые финики, что растут только у халифа Кадиса в саду, и никого он туда не пускает». «Достану я тебе эти финики!» - воскликнул Али, вскочил на коня и поехал в Кадис. А приехав туда, он перебил всю стражу, убил халифа и забрал финики. Вернулся он колдуну, но тот опять послал его в город Маргот за красным песком, и разрушил Али вместе с войском колдуна город и достал песок. А колдун послал его опять на север за пером птицы Тардух, много войска померзло в дороге, и многие не вернулись назад, но привез Али перо колдуну. Тогда сказал колдуну Али, что готово зелье, но, чтобы оно подействовало, должен Али дать его своей жене и потом в полную луну овладеть своей женой на черном камне богини Манат. И ужаснулся Али и закричал, а колдун лишь смеялся над ним.

И пришел тогда Али к жене своей, рассказал ей все и сказал, что нужно бежать от колдуна, ибо задумал он грех невиданный. И воскликнула дочь халифа тогда: «Неужели ты хочешь, чтоб я так и осталась старухой с отвислыми щеками, редкими бровями, выпученными глазами, сломанными зубами и угреватым лицом? А мне всего семнадцать лет!» И ужаснулся ее словам Али: «Как можешь ты, недостойная, сравнивать свою красоту с величием Аллаха! Ты хоть понимаешь, что задумал колдун?» Но жена не ответила, лишь горько заплакала о своей потерянной юности. И тогда понял Али, что надо бежать одному, и бросил он жену свою, и погнал коня прочь. Но лишь только доехал он до великой реки Евфрат, как нагнала его песчаная буря, что послал колдун. Три дня и три ночи боролся Али с песком, а когда обессилел вконец, вдруг все прояснилось. И тогда подошел колдун вплотную к юноше, обнажил меч и ударил его в грудь, и вышел меч, блистая, из-за его спины. Потом колдун опять ударил его и разрубил пополам, и кинул тело его на землю двумя кусками.

И выбежала тут старуха и стала рвать на себе седые волосы, посыпать голову песком и оплакивать мужа. И спросил ее колдун: о ком она плачет? Неужели о бывшем носильщике, ставшем ее мужем? И воскликнула тогда старуха: «Горе тебе, собака! Это ты сделал со мной такое и причинил боль моей юности!» И ответил ей колдун: «Если поклянешься быть мне верной женой, то в тот же час сброшу я чары и верну красоту твою». И тогда старуха бросилась в ноги колдуна и стала целовать землю у его ног. И взял тогда колдун чашу, наполнил ее водой и проговорил над ней заклинание, и вода в чаше забулькала и стала кипеть, как кипит в котле на огне. Потом колдун обрызгал водой дочь халифа и сказал: «Заклинаю тебя тем, что я произнес и проговорил: если ты стала такой по моему ухищрению, то измени этот облик на твой прежний». И в миг стала дочь халифа снова совершенной в красоте своей. И сказал ей тогда колдун: «Знай же, что я твой родной дядя, и хотел я раньше взять тебя в жены, да отец твой сказал, что не быть этому никогда, а я ответил ему, что ты все равно будешь моей женой, и прогнал меня тогда халиф из города, и вынужден я был скитаться по пустыне, и нашел я старого колдуна из Магриба, и научил он меня своему искусству. И теперь ты жена моя - и где отец твой?» И рассмеялся тогда колдун и овладел женой своей прямо перед войском, и потом все они уехали.

А происходило это все возле развалин города. И вышел оттуда старик - сгорбленный, одетый в дырявые лохмотья и драные тряпки. И никто не признал бы теперь в старике гордого халифа. Взял старик нож и отрезал голову от мертвого Али, и насадил ее на палку. И стал ходить он по городам и показывать ее, говоря всем: «Люди добрые, к Аллаху взывайте о спасении от гнева его! И будь история моя даже написана иглами в уголках глаз, она послужила в назидание для поучающихся.» И рассказывал он всем, как пал город Бальсор от предательства, и тряс он головой мертвой на палке, и жалели его люди, и давали ему еды и монет. И говорят, о счастливый царь, что поклялся бывший халиф Бальсора обойти каждый город и всем рассказать о беде своей.

И настало утро, и закончила Шахразада дозволенные речи.

_________________
У кошки четыре ноги -
и все норовят ее пнуть.
Товарищ, ты ей помоги.
Товарищ, собакой не будь.

Тимур Шаов


Вернуться наверх
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Галерея славы
СообщениеДобавлено: Сб фев 01, 2014 8:19 
Не в сети
Кошка книжная домашняя
Аватар пользователя

Зарегистрирован: Пн мар 23, 2009 19:54
Сообщений: 21197
Откуда: Хайфа
Голова адмирала

Автор - Artemus


Космоопера

- Слушаю вас, ваше высочество, - спейс-адмирал Ардас стоял перед принцем навытяжку. Среди дворцового убранства он выглядел как булыжник среди россыпи побрякушек.
- Я решил наградить вас, - принц любовался большим сверкающим бриллиантом в своем перстне. - Будете начальником моей личной стражи. Это большая честь. Поздравляю вас!
По лицу старого вояки пробежала целая череда различных выражений.
- Ваше высочество! - воскликнул он, наконец совладав с собою. - Я же боевой астролетчик! Я же Альдебаран брал, Мицар с Алькором брал! Я заставил дрожать Ахернарского герцога и баронов Шаровидного скопления! За что вы меня так обижаете? Я что, бабой стал? Или уподобился этим женоподобным хлыщам? За что вы меня хотите сделать парадным чучелом?
Капризный рот принца растянулся в улыбке превосходства.
- Не забывайтесь, адмирал! - проговорил он. - Кто вы - и кто я! Я хочу видеть вас начальником моей личной стражи! Кувард примет у вас армаду. А вы приведите себя, пожалуйста, в приличествующий вид!
- Завитый паричок? Облегающие штанишки с кружевочками? - голос адмирала набирал саркастические нотки. - Белые кружевные перчаточки и опахало из павлиньих перьев - отгонять мух от Вашего Высочества? - он снял с себя Орден Крабовидной Туманности и швырнул об пол. - Все, Ваше Высочество! Если вы мне больше не доверяете армаду, значит, время мое вышло. Все. Отслужился Ардас, Ардаса выбрасывают на помойку, как использованную тряпку.
Адмирал повернулся кругом и строевым шагом направился к выходу. Что там кричал вдогонку принц, он уже не слышал.

- Старт! - адмирал ввалился в кабину звездолета. - Старт! Тысяча метеоров в задницу! - взревел он, видя, что пилот с растерянным выражением на лице уставился на него и хлопает глазами. Взревели дюзы - "Пегас" огненной стрелой исчез в пурпурно-фиолетовом небе.
- Куда прикажете, сэр? - пилот уже вел себя как и положено: был готов к исполнению любых приказаний.
- Домой, Горни! - скомандовал адмирал. - И пусть тысяча космических чертей сожрут этого вонючего принца!
- Слушаюсь, сэр! - Горни переложил штурвал. - Значит, с Его Высочеством вы поссорились?
- А! - махнул рукой адмирал. - Ну его к... Что делают Меор с Батом? В кости режутся? Давай их сюда!

Он опасался погони, но таковой не было. Все-таки, соблюдая осторожность, шли не напрямик, то есть, через "Конскую Голову", где можно было напороться на засаду, а обходным путем - то есть, эдакий крюк в двадцать миллионов парсек! По этой причине и опустился "Пегас" на посадочную площадку адмиральского имения не на закате, а глухой ночью.
- Ну, здравствуй, Цуринтана! - адмирал сбросил космосапоги и босиком зашлепал по своей планете. Ни одна из местных лун еще не взошла, и небо было усеяно звездами.
- Эх! – адмирал - то есть, теперь уже бывший адмирал - потянулся, хрустнув суставами. - Три квазара мне в задницу! Хорошо, черт возьми, послать подальше всех правителей и вернуться домой! Буду разводить помидоры, а по ночам любоваться звездами!
- А как же мы? - послышался голос Горни. - Мы вам что, уже не нужны?
- Цуринтана - планета большая, - ответил Ардас. - Пока переночуйте в гостиной, а завтра поищу вам жилье.

В родовом особняке полы скрипели немилосердно. Робот-лакей услужливо приготовил кофе - он еще помнил привычки адмирала. Часы с кукушкой провозгласили три часа. Ардас осторожно приоткрыл дверь в спальню жены. Пусто.
- Странно, - тихо сказал он сам себе. - Куда ж она могла улететь? Вроде бы ее корабль там стоял, на площадке. Может, гуляет, звездами любуется?
Он заглянул в комнату дочери и остолбенел. Вместо девушки на кровати лежала разобранная кукла. Руки, ноги, голова - все отдельно, аккуратно сложено. Из туловища торчат пружины. Адмирал был так ошарашен, что не сразу услышал сигналы астрофона.

- Ты уже дома? - голос принца был полон издевательского превосходства, как самка термита яйцами. - У меня твои бабы! У меня. Если будешь хорошим, получишь их обратно целыми и невредимыми. Ты меня понял?
- Каналья! - прошипел адмирал. - Трус вонючий! Только с женщинами и можешь быть смелым!
Принц улыбнулся гаденькой улыбочкой.
- А ты подумай, Арди, ты подумай. У меня в личной страже строжайшее воздержание, а дочка твоя такая... Подумай. Представляешь: на глазах у матери, у отца - а я непременно буду транслировать процесс - сто двадцать восемь здоровенных мужиков...
- Я подумаю, - ответил адмирал. Принц, видимо, остался доволен его растерянным видом.

***

- И куда же мы направляемся? - Горни вертелся возле пульта, но шеф к управлению его не допускал, сам держал руки на штурвале. - Они все с удовольствием растерзают вас, сэр. Вы же их всех побили!
В ответ Ардас только хмыкал. Он вел звездолет твердой рукой, уверенно обходя темные туманности, нейтронные звезды и скопления темной материи. Когда прямо по ходу нарисовался Ахернар, команда издала дружный возглас удивления.
- А кто ж еще так ненавидит нашего принца, как герцог Ахернарский? - вопросом ответил адмирал на недоумение подчиненных.- Раньше мы были враги, теперь - союзники. Tempora mutantur, Горни. И мы с ними тоже.
Пилот собрался что-то ответить, что-то насчет присяги, но адмирал его опередил.
- Принц вышвырнул меня, как паршивую собачонку, - сказал он. - Я свободен от всех клятв и обещаний, которые ему когда-либо давал. Но вы вольны выбирать. Можете сейчас убить меня и доставить труп принцу.
- Сэр, - ответил Горни после затянувшегося молчания, - я давал клятву на верность командиру. Поскольку мой командир - вы, то я остаюсь.
- И мы остаемся тоже! - ответил за обоих близнецов Меар, кажется. Хотя нет, скорее - Бат. У того шрам справа, а у этого слева... или наоборот? Сколько уже они ему служат, а Ардас все их путает! Да, собственно, какая разница?

- Сэр! - голос Горни вывел адмирала из задумчивости. - Нас обнаружили!
Один из близнецов протягивал видеомегафон, второй - космический меч. Меч адмирал благоразумно отклонил.
- Я прошу разрешить посадку! - произнес старый космический волк и назвался. Он бы мог этого и не делать. "Пегас" и его владелец были известны не в одной галактике, но бывшие враги должны знать: теперь он летит к ним не штурмовать крепости, не громить эскадры, не взрывать звезды, а открыто, как союзник, товарищ и друг.

Его маленький звездолетик сопровождало четыре суперкрейсера, вооруженных стирателями Пространства. Всю дорогу, пока гости шли в герцогский бункер, на них были нацелены дула протонных лучеметов. Бункер был настоящим дворцом. По крайней мере, изнутри. Куда там принцу! И посреди всего этого великолепия помещался огромный, уставленный несметным числом блюд и напитков стол.
- Подойдите, - герцог оторвался от еды и сделал адмиралу приглашающий жест. Его вассалы тоже прекратили жевать. Все они были здесь, все, кого Ардас когда-то разбивал в пух и прах, - толстенные пуза в парадных мундирах. Самым толстым, почти шарообразным был, разумеется, сам герцог. Он ел старательно, обеими руками хватал большие, с две ладони, пироги и заталкивал в рот.
- Присаживайтесь, - сказал он. - На свободные места. Представляться я не буду. Мы и так знакомы. А вот это, - герцог протянул руку назад, пошевелил пальцами, - моя супруга, герцогиня Зурзана.
Из-за занавеса вышла маленькая, необычайно худенькая женщина в раскошном наряде. Она встала по правую руку от мужа.
- Дорогая, - обратился к ней герцог, - знаешь, кто сейчас сидит вон там перед тобой? Это адмирал Ардас, гроза десяти галактик!
- Ардас? - низким, чуть хрипловатым голосом произнесла Зурзана. - Так вот вы какой! - несколько секунд они разглядывали друг друга. Адмирал не выдержал первым - смущенно отвел глаза.
- А вы вовсе не такой, каким я вас себе представляла, - сказала герцогиня, потянувшись к подносу.
- От пирожков толстеют! - прошипел герцог, ударив супругу по руке. - Держи себя в руках, дорогая.
Адмирал сделал вид, что ничего не заметил.
- А каким вы меня представляли?
- Огромным, свирепым диким варваром. Злобным чудовищем. Вроде гориллорка.
Адмирал хмыкнул.
- А у вас добрые печальные глаза, - продолжала герцогиня. - И улыбка беззащитная, почти детская.
- Вот как?! - удивился Ардас. - А я и не знал.

***

- Вы не торопитесь, адмирал, - герцог говорил в перерывах между жеванием. - вот соберем небольшую флотилию, тогда и отобьем ваших у принца. Вы же хотите, чтобы ваши близкие не пострадали? Хотите. Наберитесь терпения.
- Я уже и так жду слишком долго! Неужели без Ардаса принц также непобедим?
- Нууу, - протянул герцог, отводя руку в сторону и шевеля пальцами. - Зачем же зря рисковать? Подождем подходящего момента, вот тогда...
- Чего ждать? Чего ждать?! Если я только скажу, за мной весь космофлот пойдет. Принц уже многих достал своими капризами.
- Флот? - заплывшие глазки герцога забегали. - Я не сомневаюсь. Но зачем же зря беспокоить людей? Зачем целый флот? Разведка. Доверьте это дело нашей разведке. Все должно пройти тихо, чтобы принц даже ничего не заметил.
- Надеюсь на ваши спецслужбы, герцог. Когда я могу рассчитывать обнять жену и дочь?
- Не знаю. Скоро. Вы не томите себя ожиданием. Развлекайтесь. Знакомтесь с нашей культурой. Посещайте театры, выставки...
- Под конвоем?
- Под охраной. Мало ли кому что взбредет в голову при встрече с главным врагом нашей державы? Пусть бывшим врагом, но знаем об этом только мы.

Еще раза два или три он возвращался к этому разговору. Ответ герцога был один и тот же: ждите. Работа по освобождению идет. Листья на деревьях из синих стали пурпурными, а потом снова синими. Адмирал целыми днями бродил по герцогскому парку. Здесь он был на виду, и конвоиры сопровождали незаметно, а не топали за спиной в двух шагах. Горни и близнецов Стоун он видел всего пару раз, да и то мельком. Он уже начал потихоньку забывать их. То ли воздух здесь такой, то ли и впрямь стал стареть.
- Ваше превосходительство!
Ардас обернулся. Человек на скамейке показался ему смутно знакомым.
- Вы меня?
- Да, сэр, вас. Присядьте пожалуйста. Ближе. Я буду говорить тихо, чтобы нас не подслушали. Делайте вид, что рассматриваете цветы или птиц. А лучше, что читаете книгу или газету. У вас есть газета?
- Галактические новости. Но позавчерашняя.
- Годится. Главное, чтобы герцогские соглядатаи по губам ничего не смогли прочитать. Вы читаете газету, я тоже занят своими делами. Вы меня забыли, вы меня не знаете.
- Но... Я и в самом деле вас не знаю. Вроде лицо знакомое. Видел где-то.
- "Пегас", - почти не разжимая губ, процедил молодой человек. - Девятый космофлот. Взятие "рыбачьей сети". Битва за Плеяды...
- "Рыбачья сеть"? - Ардас что-то пытался припомнить. - Погоди, погоди... Ты Горни?!
- Не кричите так, сэр.Да, я ваш пилот.
- А... - адмирал напряг память, - были еще братья. Близнецы, кажется?
- Здесь. Все здесь. И Меар, и Бат. Вас только ждали. Пора сматываться с этой планеты.
- Да как ты смотаешься? - Ардас посмотрел на блики, бегущие по поверхности озера. - На чем?
- На нашем "Пегасе", на чем же еще? Он там, в крайнем левом ангаре. Бронированная дверь - для бластерного луча не препятствие. Решайтесь, сэр.
- А ты, значит, все помнишь, - сказал адмирал после длительного молчания. - Как же так случилось?
- Анна, - ответил молодой человек. - Ваша дочь... В общем, мы... Она сказала, что подумает... Меар и Бат тоже... Но она еще не знает, кому отдаст руку и сердце.
"Надо же! - подумал Ардас. - Оказывается, у меня еще есть дочь!"

***

Одного охранника Меар прикончил ударом в шею. Второго пришлось добивать. Бластер, правда, оказался заряжен только у одного, да и то мощности не хватало, чтобы разрезать дверь. Надсадно выл сигнал тревоги. В зеленом небе протарахтел тяжелый вертолет.
"Ложись!" - скомандовал инстинкт самосохранения. Адмирал плашмя повалился на землю. Прижался к чужой планете. Мелькнули вспышки бластеров. В нескольких сантиметрах вспыхнул щебень. Ардас откатился под бугорок и выстрелил в ответ. Ярко-синий луч со злобным шипением резанул адмирала по ноге.
- Сдавайтесь! - к нему бежало человек с десяток. Все вооружены странными раструбами, вроде кларнетов - или как там назывался этот музыкальный инструмент?
Ардас срезал лучом четверых. Остальные залегли за камнями. Кто-то из них все-таки задел адмирала, и задел не слабо. Нога не действовала. Да и вряд ли могла бы пригодиться: его окружали. Медленно, но неумолимо подползали, прячась за валунами. Они знали, что заряд в его бластере скоро кончится, а до трофейных ему не добраться.
Адмирал просто лежал и ждал. У него остался последний выстрел. Человек слабый, конечно же, использовал бы его для себя. Но адмирал Ардас слабым никогда не был. Это Джоан и Анна всегда были слабыми и сентиментальными. Ардас попытался вспомнить, как выглядят жена и дочь, но удалось это лишь с четвертой попытки. Кажется, он что-то испытывал к этим двум женщинам? Даже вот ввязался из-за них в какую-то авантюру... Странно.
- Сдавайтесь, адмирал! - ахернарец в темно-лиловой униформе выглянул из-за камня. Ардас выстрелил, но лишь маленькая искорка проскочила между обкладками.
- Тысяча тераватт в задницу! - возопил адмирал, превозмогая боль, вставая во весь рост. - Вот вам!
Он размахнулся бластером, словно боевым молотом, но противник хладнокровно срезал ему лучом голову.

***

- Правда?! - Зурзана удивленно хлопала длинными ресницами. - А как же теперь адмирал будет без головы? Ему же она очень нужна, не так ли?
- Нужна, дорогая, - отвечал герцог. - Еще как нужна! Но он сам виноват.
С этими словами герцог развязал мешок и достал голову своего давнего врага.
- Красивая голова! - сказала Зурзана, повертев останки адмирала так и сяк. - Этот трофей и показывать не стыдно!
- Да, дорогая, - согласился герцог. - Завтра же полечу в Шаровидное Скопление. Думаю, баронам Шугар будет интересно и поучительно!

Ахернар опустился за горизонт. Тьма пала на планету. Ни одна из пяти лун еще не взошла, и только звезды светились в угольно-черном небе. Ардас прислушался. Вроде никого. Тогда он медленно поднялся и на трех ногах поковылял к своему звездолету. Стена ангара была разворочена. "Пегас" уже никто не охранял. С Ардасом же покончено! Если бы принц, герцог и все прочие хоть иногда интересовались письменными архивами, они бы непременно прочли об усыновлении доварским ученым человеческих женщины и девочки. Если бы они читали о доварах, они бы знали, что мозг и жизненно важные центры находятся у них не в голове, а как раз там, откуда у гуманоидов ноги растут. Ноги - это не страшно. Голова тоже. У доваров отличная регенерация. Вот он только "Пегаса" поднимет, а там уж он им всем покажет. Битва еще не кончилась!

_________________
У кошки четыре ноги -
и все норовят ее пнуть.
Товарищ, ты ей помоги.
Товарищ, собакой не будь.

Тимур Шаов


Вернуться наверх
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Галерея славы
СообщениеДобавлено: Сб фев 01, 2014 8:22 
Не в сети
Кошка книжная домашняя
Аватар пользователя

Зарегистрирован: Пн мар 23, 2009 19:54
Сообщений: 21197
Откуда: Хайфа

Анна

инкогнито


НФ/постапокалипсис, стилизация - Уника Цюрн*

Она живет с отцом и братьями в просторной квартире. Тишина и пустота в окружении белых стен. Окна ее комнаты выходят на бульвар. На подоконниках сидят ее куклы. Знакомые фарфоровые лица, они давно заменили ей настоящих подруг. Ей восемнадцать, она разговаривает с куклами шепотом. Голоса кукол спокойны и мелодичны. Она разыгрывает с ними сцены из любимых романов.

Ее братья не разговаривают друг с другом с тех пор, как умерла мать. У них нет общих интересов.

Ей снятся старые деревянные дома, затерянные в лесной глуши и поросшие зеленой травой. Озеро, лодка, привязанная к вбитому в камень кольцу. Ее мать снова жива. Они сидят и смотрят, как бабочка с сиреневыми крыльями бьется о мутное стекло старого фонаря. На матери - чистая белая рубашка, шорты и высокие ботинки для сафари. Она прижимается к ее плечу. Мать пахнет табаком и саванной.

Он всегда приезжает в большой черной карете с эмблемой адмиралтейства. Он любит синий цвет и носит сапфировые очки. Он немолод, он не из тех, кому зрелость добавляет красоты. У него массивный нос и тонкие, вечно поджатые, словно в обиде, губы. Генератор в его карете смазывает очертания бульвара; иногда голограмма начинает терять цветность и неприятно дрожать. Он с презрением смотрит на ее отца, ломающего пульт в тщетных попытках стабилизировать бульвар. Она разглядывает его серебристые очки, поблескивающий шелковый цилиндр. В ее душе расцветают мечты.

Ей немного страшно, она взволнована. Карета несется вперед с огромной скоростью. Ее отец едет на другой палубе. Неожиданная турбулентность заставляет ее вскрикнуть. Секундой позже она замечает, что непроизвольно схватилась за рукав его пиджака. Он смотрит прямо вперед, ни один мускул не двигается на его лице. Она осторожно разжимает пальцы. Она понимает, что он все почувствовал, но все равно пытается сделать все незаметно, будто бы это загладит ее вину.

Воздух стратопаузы холодит ее кожу сквозь тонкие перчатки. Она старается не дрожать. Оцепенение пронизывает ее худое тело насквозь. Его голова полностью закрыта медным шлемом-маской с сапфировыми глазами. Их венчают на белой овечьей шерсти. Она вглядывается в толпу, пытаясь найти отца, но тот растворился в потоке людей в дорогих костюмах.

Ее новый дом, белая сталь и каменные панели с лазуритовой отделкой. Усадьба купается в глубоких тенях. Ее ноги утопают в мягком ковре. В постели ее ждет холодная простыня. Она ждет его - и лишь в четыре часа утра понимает, что он не придет. Слезы обиды на вкус не отличаются от слез облегчения. Она проваливается в сон без сновидений. Куклы наблюдают за ней с подоконника, их глаза едва заметно люминесцируют зеленым светом.

Ее зовут Анной.
***
Она едет в карете. Мимо окна проносятся черные, мокрые деревья, наполовину растворившиеся в тумане. Изнутри карета обита алой замшей. Ей кажется, будто ее проглотила гигантская рыба. Стекла кареты - ее глаза. В ее воображении рыба-карета принимает очертания лица ее мужа. Он против поездки и не желает сопровождать ее. Она понимает, что не была готова к браку, что все произошло слишком рано. Она скучает по дому, голосу отца и лицам братьев. Ради них она вышла замуж - и к ним же стремится, пусть и ненадолго, вернуться.

Ее ждут открытия.

Этот дом больше не принадлежит ей. В ее комнате чисто, кровать застелена, воздух холоден и сух. Так же выглядела комната ее матери до тех пор, пока отец не переделал ее в библиотеку. Она так радовалась, когда муж разрешил ей посетить родной дом; но теперь ей холодно и одиноко. Она сидит на своей бывшей постели, гладит руками перила лестницы, прижимается щекой к стене. Знакомые запахи, шорохи, скрип половиц - все это исчезло, спряталось. У нее больше нет на это права.

Дом не впускает ее назад.

Она не ощущает себя частью жизни в этой квартире. Ее помнит только полосатая кошка, но вскоре та куда-то уходит, и она остается одна. Ее отец и братья забыли ее. Они принимают гостью из богатой семьи. Стол укрыт богато, хотя она знает, что у отца нет на это денег. Братья рассказывают о своей учебе, улыбаясь и дополняя друг друга. На какое-то страшное мгновение в ее душе всплывает шальная мысль, будто она была причиной их размолвки, что они помирились, стоило лишь ей переступить порог. Сердце громко стучит, солнечное сплетение пронзает болезненная судорога, но мысль быстро тонет в том же черном колодце, откуда появилась. Нет, проблемы ее семьи остались прежними. Они просто не показывают их чужакам. Отец наливает ей чай. Она ловит себя на мысли, что это происходит впервые за всю ее жизнь.

Гостья из богатой семьи пьет чай. Она - внутри гостьи. За двумя хрустальными иллюминаторами - лицо ее отца. Гостья из богатой семьи благодарит, смеется, рассказывает о своей счастливой жизни в доме с лазуритовой отделкой. Она сидит внутри гостьи, поджав ноги и обхватив колени руками. Снаружи доносится рассказ гостьи. Он состоит из вранья - такого же, как богатый стол и улыбки ее братьев. Большие часы на стене, поблескивая золотистыми гирями, неторопливо отсчитывают минуты, пока люди в комнате соревнуются в красоте лжи. Она чувствует, что больше не может находиться за этим столом. Гостья из богатой семьи благодарит за прием, прощается и направляется к своей карете. Отец и братья, счастливая семья, машут ей с крыльца.

Как только дверца захлопывается за ней, гостья рассыпается мириадами мелких осколков, и Анна падает на колени, судорожно вдыхая пахнущий жасмином воздух. Оперевшись локтем на мягкое сидение, она стучит кучеру и просит его ехать через город. Теперь дорога займет куда больше времени. Карета быстро погружается в липкую глину, свет за окном меркнет, и через некоторое время она засыпает под монотонное шуршание камней по обшивке.
***
Он говорит, что брак - это долг. Он говорит, что она будет работать ассистенткой четыре часа в день. Ей дают желтую папку с результатами отбора. Она просматривает слайды и записывает номера кандидатов в специальную форму. Чернила имеют резкий запах. У нее красивый, ровный почерк. Ее кабинет - каморка под лестницей, лампа с зеленым абажуром и гул генератора за стеной. Этого мало. Она перестает обедать и завтракать. От голода у нее кружится голова. Она снимает свои туфли и опускает босые ноги на каменный пол. Для нее брак - это самопожертвование. Она чувствует себя живой.

Ей хочется, чтобы он заговорил с ней, - но в то же время сама мысль об этом приводит ее в ужас. Каждый раз, когда она приносит ему свои заполненные схемы, он улыбается ей. Она не понимает, что это его долг. Люди вообще редко понимают друг друга по-настоящему. Она отворачивается и быстро уходит, торопясь в свою каморку под лестницей. Ее лицо горит, а сердце выпрыгивает из груди. Она прижимается щекой к стене, позволяя вибрации генератора заглушить все ее мысли, оставив в голове только полубессознательное удовольствие.

Она никому не рассказывает об этом. Исключение - Аллан Квотермейн, молчаливая кукла, сидящая в изголовье ее кровати. Он никогда не разговаривает. В его позитронном мозгу скрыт какой-то дефект, и речевой модуль просто не работает. Они общаются молча. Так гораздо лучше.

У нее появляются украшения. Для каждого имеется отдельный сейф за ореховой панелью в ее гардеробе. Все они открываются мастер-ключом ее мужа.

Очередной ее день подходит к концу. Прежде чем она успевает положить папку ему на стол, он ловит ее запястье и заставляет посмотреть ему в глаза. Он говорит о критериях наследования маркерного гена. У него теплая кожа, его слова пахнут вишневым табаком.

Что-то происходит.

Она выбегает на улицу, прямо под дождь. Холодная вода позволяет ей хоть отчасти вернуть над собой контроль. Ее зонт остался внутри дома. Она не смеет вернуться туда. Она бредет через завесу дождя, платье прилипает к ее телу. От холода ее бьет дрожь. Она сбивается с дороги, каждый новый шаг по хрустящей траве приближает ее к периметру усадьбы.

Черное маслянистое тело неторопливо стекает с еловой ветви и, постепенно наращивая скорость, устремляется к ней. Их разделяют двадцать метров мокрой травы, когда страж периметра производит выстрел. Ее обрызгивает липкой грязью вперемешку с клочьями эластичной кожи. В ноздри бьет терпкий мускусный аромат. Почти оглохшая от грохота, она разворачивается на негнущихся ногах и ковыляет обратно.

Дома она бросает одежду в корзину и закутывается в одеяло, глядя, как по стеклу стекают крупные прозрачные капли. Аллан Квотермейн отворачивается и смотрит в окно. Ночью у нее начинается жар. Она не видится с мужем два дня.

Он больше не просит ее работать. Ее кабинет закрыт на мастер-ключ. Все безнадежно испорчено.

Она хочет сойти с ума. Она вернется на озера, ее мать снова будет жить, она никогда не выйдет замуж, ей никогда не придется жить в чужом доме. Однако вместо безумия к ней приходит скука. Она становится завсегдатаем библиотеки, блуждает среди стройных рядов книг. Она забывает о сне и пище, приключения героев заменяют ей собственную жизнь. Единственное, что может заставить ее покинуть библиотеку, - это тишина. Она раздражает ее, мешает ей читать. Тишина напоминает ей равнодушие мужа. Она разбивает ее мажорными аккордами рояля. Иногда она играет часами, разбивая пальцы о желтоватые клавиши слоновой кости.

Ее жизнь протекает в роскоши. У нее есть все, что ей не нужно. Некоторое время она надеется, что хотя бы ее муж счастлив в этом браке; но в какой-то момент понимает, что это больше не имеет для нее никакого значения. Неожиданно ей приходит в голову мысль о том, что ее мать была так же несчастна, как теперь она сама. Она видит в этом справедливость, правильный ход вещей. Отчего-то ей становится немного легче.
***
Впереди бал. Она узнает об этом заблаговременно. Он объясняет ей, что бал - это одна из разновидностей долга. Она знает наперед каждое его слово. Впервые за все время брака он дает ей денег. Она обязана купить себе платье. Первый же наряд приходится отправить обратно в город: мужу он кажется неподходящим. Говорят, что на балу будет присутствовать Его Сиятельство. Муж напоминает ей об ответственности.

Анна часами кружится по бирюзовым плиткам танцевальной залы. Ее отражения в зеркалах хорошеют с каждым днем. Аллан Квотермейн смотрит на нее с надеждой. Впервые за долгий промежуток времени ее жизнь обретает какой-то смысл. Она закрывает глаза и представляет себя, медленно танцующую с незнакомым кавалером в кругу яркого света. У нее снова появляются мечты.

Она пьет много воды, у нее появляется аппетит. Скорее всего, это от волнения. В ночь перед балом она не может заснуть и шепотом разговаривает с куклами до утра. Они успокаивают ее. Аллан держит ее за руку. Под утро она все-таки погружается в быстрый сон, который, тем не менее, придает ей свежести и сил.
***
Бал устраивают в летнем дворце Его Сиятельства. По мере того как они проезжают границы карантинных зон, небеса за окном постепенно меняют свой цвет. Карета подпрыгивает на ухабах, но Анна больше не боится быстрой езды. Все ее мысли занимает предстоящий бал. В глубине души она боится, что мир не примет ее так же, как не принял муж.

Затаив дыхание, группа дам в темно-синих платьях наблюдает за тем, как лунатики кормят сов на небольшой лужайке. Крупные, величественные птицы рвут алую крольчатину острыми кривыми клювами. Вокруг возвышаются стены алмазного карьера: гигантская воронка из камня, остановившаяся вечность. Она не понимает этого развлечения и отказывается принимать его. Дамы поворачиваются к ней, прикрывая улыбки длинными веерами. Она не видит их лиц под масками, но ей кажется, будто их движения неестественно слаженны. Тем не менее, она позволяет им увлечь себя в сторону центра карьера, где множество пар уже кружится в вальсе, то и дело меняя партнеров.

Она отдает кружащемуся вихрю лиц все, что нашла в книгах и этюдах. Но этого мало. Она видит, как муж растворяется в толпе точно так, как когда-то ее отец. Вокруг нее - костер тысячи жадных глаз, поедающий деревянные фигурки близких ей людей. Сжечь - значит очистить. Не колеблясь больше ни минуты, она сжигает свою привязанность к отцу и память о братьях. Образ матери тускнеет, но спустя мгновение разгорается с новой силой. Она понимает, что после смерти матери ее семья была просто ветхой иллюзией. У нее никогда не было семьи - только мать. Толпа начинает кружиться вокруг нее, ночной воздух дрожит и плавится от блеска их украшений.

Внезапно наступает гробовая тишина. Его Сиятельство шагает к ней в такт биению сердца. Это первый больцмановский мозг, которого она видит так близко. Его Сиятельство, эта живая насмешка над эволюцией, околдовывает ее своим видом. Под его маской из прозрачного стекла в потоках пламени корчится пепельный дом. Ее волосы электризуются, выгибаясь согласно контурам электромагнитного поля - мгновение - он проходит мимо.

Она вздрагивает и открывает глаза. Его Сиятельство стоит прямо перед ней. Он не прошел мимо. Она принимает его руку, и некоторое время они разговаривают, шагая сквозь расступающиеся ряды танцоров. Позже ей говорят, что их разговор длился полторы минуты. Ей он кажется вечностью. Бал же, напротив, схлопывается в тонкую прослойку между Тогда и Сейчас. Она моргает, приходя в себя в полумраке кареты.

Она чувствует странное покалывание в кончиках пальцев и легкое головокружение. Поначалу она не придает этому значения, равно как и обеспокоенно-испуганному выражению лица мужа. Только сейчас она понимает, что он едет без маски. Его лицо, лишенное защиты из меди и сапфира, кажется ей бледным и жалким. Она улыбается и отворачивается к окну. Руки сильно дрожат, она прячет их в муфту. Обволакивающие ее шок и усталость понемногу отступают, и внезапно ее охватывает ощущение совершенного восторга от пережитого. Впервые в жизни она чувствует себя свободной от того, что сковывало ее всю жизнь. Покалывание в кончиках пальцев превращается в жар, охватывающий ее руки, грудь, тело. Ей кажется, что она горит в том же очищающем огне, что уже поглотил ставшие обузой чувства.

***
Она просыпается от настойчивого стука в дверь. Ее муж взволнованным голосом просит ее одеться и спуститься к столу. У них важные гости. Она не торопится, не отвечает и не закрывает дверь, переодеваясь прямо перед мужем. Ее забавляет выражение его глаз. Он так похож на ее отца, встречающего гостью из богатой семьи. В его доме появилась гостья из высшего света, к которому он всегда стремился и на пороге которого никогда не стоял до сегодняшнего дня.

Она позволяет ему взять себя под руку и сопроводить в залу, где ее ожидает Его Сиятельство со свитой. На этот раз под его стеклянной маской порхают бабочки с сиреневыми крыльями. Они ведут непринужденную беседу о музыке. Она садится за рояль и рассказывает ему историю о том, как богиня Июнь поцеловала карпа по имени Принц. Ее муж переводит взгляд с Его Сиятельства на нее и обратно. В этот момент она окончательно становится гостьей из высшего света. Она понимает, что ее муж не прочел ни одной книги из собственной библиотеки. Тот, кто когда-то казался ей блистательной персоной, оказался пустышкой, усыпанной блестками. С некоторым удивлением она осознает, что за всю жизнь не встречала ни одного достойного мужчины. Ей становится интересно, сколько девушек так и не замечает этого до самой смерти.

Его Сиятельство покидает особняк, оставив на столе письмо. Она вскрывает его серебряным ножом. Внутри она находит мертвую бабочку и приглашение на бал в речной дворец. Ее охватывает сонливость, и, приказав мужу не беспокоить ее более, она отправляется в спальню. Ее сил едва хватает на то, чтобы сбросить платье, добраться до постели и уснуть, зарывшись лицом в подушки. Во сне ее преследует худая девушка с растрепанными волосами. Она бежит от нее сквозь мокрый лес, еловые ветки хлещут ее по лицу, кустарник цепляется за платье, отрывая от него тонкие полоски ткани. Она устремляется к черной дыре между корнями старой ели; по какой-то причине это место кажется ей самым безопасным убежищем. Девушка, тем не менее, настигает ее раньше, чем она успевает нырнуть в спасительный мрак. Она говорит, что пришла забрать то, что принадлежит ей по праву. Голос девушки звучит все громче, разрывая ее тело оглушительными раскатами.

В два часа ночи она встает, спускается вниз по лестнице и разжигает огонь в камине гостиного зала. Куклы не чувствуют боли; тем не менее, все типовые модели снабжены термодатчиками. Поэтому они кричат. Только Аллан Квотермейн горит молча. Тени за ее спиной корчатся и пляшут в такт с языками пламени. Все, кроме одной: ее собственная тень неподвижно следит за происходящим.

Стеклянная дверь балкона открывается с едва слышимым скрипом, и в гостиную медленно влетает страж периметра. В его регистраторах отражается горящий камин и танец теней. Орудия приведены в боевое положение, с почерневших от частого использования рассеивателей на паркет капает вода. Снаружи доносится тихий шелест дождя. Она с улыбкой поворачивается к стражу и приседает, разводя руки в стороны, с коротким поклоном. Некоторое время страж периметра продолжает неподвижно висеть посреди гостиной; затем орудия с громким щелчком входят в гладкое металлическое тело, и он покидает комнату, переходя в режим патрулирования.

Возвращаясь в свою комнату, она вздрагивает от звука разбивающегося стекла и замирает на месте. Но это всего лишь ветер и балконная дверь, что осталась незапертой.
***
Визиты в дом отца полностью прекратились. Ей больше не нужно спрашивать разрешения у мужа, но вместе с тем нет никакого желания ехать. Ей нет дела до тех, кто когда-то называл себя ее семьей. До своей новой семьи ей дела также нет. Муж беспрекословно оплачивает все ее счета. Женатый на гостье из высшего света, он получает новые должности быстрее, чем мог когда-то надеяться. Он счастлив в доступной для него мере.

Во сне Тень пытается убить ее. Ей приходится носить закрытое платье, чтобы скрыть синяки на шее. Она понимает, что ее свобода - временное явление. Настоящая Анна всегда будет следовать за ней по пятам и ждать наступления темноты, чтобы взять принадлежащее ей по праву. Ее жизнь превращается в гонку. Она проводит ночи напролет под хрустальными люстрами, ощущая музыку кожей, окруженная огнем чужих глаз. Это ослабляет Тень, но с каждым днем она все сильнее цепляется за каблуки.

Иногда она раздумывает над тем, сколько времени ей осталось. Какое-то время ей кажется, что у нее хватит сил еще на несколько лет. Это не так. Выходя из кареты ранним утром, она все чаще замечает, что страж периметра парит неподалеку, наблюдая за каждым ее шагом.

Что ж, ее устраивает и такой финал.

_______________
* "Уника Цюрн пишет так, что каждое предложение имеет одинаковый вес. Это литература, построенная без драматургии кульминаций. Это зеркальная драматургия, драматургия замкнутого круга". Эльфрида Елинек
http://artpages.org.ua/palitra....vo.html

_________________
У кошки четыре ноги -
и все норовят ее пнуть.
Товарищ, ты ей помоги.
Товарищ, собакой не будь.

Тимур Шаов


Вернуться наверх
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Галерея славы
СообщениеДобавлено: Вс фев 02, 2014 1:21 
Не в сети
Кошка книжная домашняя
Аватар пользователя

Зарегистрирован: Пн мар 23, 2009 19:54
Сообщений: 21197
Откуда: Хайфа

Его сиятельство

Автор - Irena


Готика, мистика
С поклоном Брэму нашему Стокеру


Энн Модест, в девичестве Стюарт
После венчания не было даже легкой закуски! Выпили по бокалу, переоделись и поехали на вокзал. Вместо свадебного бала и ужина, вместо музыки и танцев - поездка в Бристоль, за двести миль: моему супругу (как непривычно звучит – «супруг»...) непременно надобно помолиться именно там, в соборе св. Филиппа и Якова. По его словам, этому собору чуть ли не тысяча лет. Он сказал, что «он и в браке отдает первое место религии и нравственности». И что ж, лондонские церкви для него недостаточно «нравственны»? Многие, впрочем, одобрили этот его поступок; возможно, я по молодости не понимаю чего-то?

О, как мучительно было венчание! Казалось мне, что и священник, и гости, и все в церкви глядели на меня печально: «зачем, зачем она, такая милая, хорошая, выходит за этого пожилого, неинтересного господина?» Я чувствую себя даже не просто несчастной, а обманутой. Вот я вышла за богатого, а денег у меня все-таки нет, венчальное платье шили в долг. Когда сегодня меня провожали отец и братья, я по их лицам видела, что у них не было ни пенни. Будут ли они сегодня ужинать? А завтра?..

Пока мы стояли на перроне, мой бедный отец всё говорил умоляюще: «Энни! Энни, на одно слово!» - и всё шептал что-то на ухо, но ничего нельзя было понять; при этом дыхание у него дрожало и на глазах блестели слезы. Когда поезд тронулся, я видела, как отец побежал немножко за вагоном; у него было такое жалкое, доброе, виноватое лицо!

Мы остались одни. Мистер Модест – боже, как все-таки странно думать о нем как о моем муже! - сидел напротив меня и улыбался. Я же смотрела на его сытое лицо без усов, на его бритый, круглый, резко очерченный подбородок, похожий почему-то на пятку, на это свежевыбритое, голое место под носом, которое постепенно переходило в жирные, дрожащие, как желе, щеки, - и испытывала точно такую же тоску, какая была в первый вечер после похорон матери. После ее смерти отец так и не смог прийти в себя. Дошло до того, что он начал пить и был уволен с должности. Было так стыдно! Так жаль его – и так унизительно! Мне казалось, весь свет видит мою дешевую шляпку и дырочки на ботинках, замазанные чернилами! А по ночам слезы и неотвязчивая, беспокойная мысль, что отец не перенесет нищеты и унижения и тоже умрет, как мать. Но вот знакомые дамы засуетились и стали искать для меня «хорошего человека». Мистер Модест, по их меркам, хороший человек: не молодой и не красивый, но с деньгами. У него немалая сумма на счету в банке и есть родовое имение, которое он отдает в аренду. Это человек с правилами, твердили мне они, и на хорошем счету у начальства. И вот теперь он сидит рядом со мной, улыбается своими маленькими глазками и неловко обнимает меня за талию; этот человек может каждую минуту поцеловать меня своими полными, влажными губами, и я уже не имею права отказать ему!

Страшно и гадко думать об этом. Как же всё так получилось? Почему?

О, как я несчастна! Зачем я так несчастна?

Эндрю Модест, эсквайр
Итак, я женат, как это подобает джентльмену моих лет. Кажется, моя юная супруга несколько расстроена отсутствием шумного празденства; однако, надеюсь, она поймет, что я уже в чинах и немолод, и шумная свадьба могла бы, пожалуй, показаться не совсем приличной. Все-таки мне уже за пятьдесят. Возможно, было не слишком разумно жениться на столь юной леди? Однако же я не оставляю надежды, что у моей молодой супруги достанет рассудительности, чтобы понять мои побуждения. Я не скуп, вовсе нет. Но не следует забывать, что невоздержанность и потакание телесным слабостям с легкостью открывают врата для врага рода человеческого, коий только и ждет удобного момента, дабы погубить христианскую душу. Не могу без содрогания вспомнить прискорбную судьбу супруги лорда К. – несмотря на столь высокий титул, леди К., надо признаться, была особой вздорной и легкомысленной. И что же? Пристрастие ее к разнообразным порокам не осталось безнаказанным – кончина леди К. была ужасна. Не стану углубляться в воспоминания о леденящих кровь слухах, ходивших на этот счет; но об ужасных ранах на шее и груди леди мне довелось слышать от ее супруга лично. Он говорил также, что выражение лица покойной выражало столь безграничный ужас, словно перед кончиной ей явился посланец из преисподней. Не приведи нас всеблагий Господь испытать нечто подобное!

Энн Модест
За печальными размышлениями я не сразу заметила, что поезд остановился на полустанке. Платформа была залита лунным светом. Откуда-то доносились звуки музыки: должно быть, на чьей-то вилле была вечеринка и танцы. В другое время я бы нашла этот тихий вечер очаровательным, однако в ту минуту музыка показалась мне невыразимо печальной, а синие, резкие тени – зловещими. Тем не менее, я вышла подышать чистым воздухом.

Среди праздно гуляющих по платформе людей заметила я высокого брюнета, похожего лицом то ли на индуса, то ли на араба, с глазами навыкате и в странном костюме. На нем была рубаха, расстегнутая на груди, и высокие сапоги со шпорами, а с плеч спускался черный плащ, тащившийся по земле, как шлейф. Я узнала его – то был маркиз д’Артуа, гасконец, известный дон-жуан и вообще человек с темной репутацией. За ним, опустив морды, ходили две дымчато-серые собаки с тоскливыми желтыми глазами. Или то были волки? Никогда прежде не видела я таких псов. Маркиз пристально смотрел на меня, и мне стало не по себе от этого взгляда. Чтобы скрыть неловкость, я спросила его по-французски, зачем мы здесь стоим. Здесь разъезд, ответил он, ожидают почтового поезда. И посмотрел на меня еще внимательнее, будто ожидал каких-то других слов. Но я не знала, что еще сказать; притом мистер Модест взглянул неодобрительно, как бы желая напомнить мне, что неприлично замужней женщине беседовать с незнакомым мужчиной. И я промолчала. Супруг же мой не произнес за все это время ни слова.

И оттого, что слышалась музыка и луна отражалась в пруду, и оттого, что этот странный д’Артуа жадно и с любопытством смотрел на меня, и даже оттого, что всем вокруг явно было весело, я вдруг почувствовала такую печаль, что с трудом сдерживала слезы. Я вернулась в свое купе с предчувствием неминуемой беды...

Да еще какой-то сумасшедший старик, завидев меня, мерзко захихикал и, указывая на меня своим костлявым пальцем, взвизгнул фальцетом: «Это она! Она! Один на груди, два на шее!» Я шарахнулась от него и поспешила зайти в вагон, но он всё стоял под окном и повторял: «Один на груди, два на шее, один на груди, два на шее...» Чушь, нелепость, казалось бы. Но от этих бессмысленных слов мне стало по-настоящему жутко, и я не перестаю думать о них. Почему-то кажется, что в них скрыт какой-то смысл – но какой?..

Мистер Модест, эсквайр
Семейная жизнь есть не удовольствие, а долг. В моем случае, боюсь, еще и испытание. С прискорбием должен признаться, что моя юная супруга не слишком тверда в вере. Впрочем, глядя на ее отца, можно представить, каково было ее воспитание; я, однако же, надеялся, что в таком нежном возрасте еще не всё потеряно. Увы, сейчас я уже не столь уверен в успехе, хотя еще не теряю надежды. Самонадеянность – тоже грех; не повинен ли я в этом? Не устаю твердить моей супруге, что каждый человек должен иметь свои обязанности, что наш долг – честно трудиться, и что выше всего на свете я ставлю религию и нравственность. Увы, кажется, до сих пор слова мои пропадают втуне: Энн смотрит на меня со страхом и со слезами на глазах – и ничего более. Разве я так уж страшен или безобразен? Я, кажется, не повышаю на нее голоса и ни к чему ее не принуждаю, я неизменно ровен с нею, хотя временами она меня раздражает. О, ей бы, конечно, более понравилась пустая светская жизнь, роскошь и греховные развлечения! Но я намерен вернуть ее на стезю добродетели, и я это сделаю. Сколь многих способных людей погубили страсти и невоздержанность, между тем как при воздержании они, быть может, могли бы со временем достичь многого.

Энн Модест
Как скучна моя теперешняя жизнь! Мы почти нигде не бываем. Мой супруг уходит на службу рано утром и возвращается поздно. Я играю на рояле или читаю романы, но чаще плачу от скуки и безнадежности. За обедом мистер Модест говорит о политике, о назначениях и наградах, но больше всего – о боге и о нравственности, о грехе и о вере. Он держит нож в кулаке, как меч, и твердит: «Каждый человек должен иметь свои обязанности!»

Я боюсь его и не могу есть, и обыкновенно встаю из-за стола голодной. После обеда он ложится отдыхать и храпит на весь дом; а я ухожу к своим. Но и это не приносит радости. Я знаю, что отец и мальчики любят меня по-прежнему; но они так смотрят, словно только что до моего прихода осуждали меня за то, что я вышла замуж из-за денег, вышла за нелюбимого, нудного, скучного человека. Мне кажется, мой «дамский» вид стесняет, оскорбляет их; кажется, они не знают, о чем говорить со мной.

Мальчики такие бледные, худенькие... и отец бледен, с вечно порезанным от бритья подбородком и тощей шеей. Он ходит на частные уроки; и перед этим каждый раз целых полчаса стоит перед зеркалом и прихорашивается, то причесываясь, то закручивая свои черные усы, прыскается духами и завязывает галстук. Я смотрю на него – и мне хочется плакать от жалости.

Изредка случается, что мой супруг ходит со мной в театр. Но в антрактах он не отпускает меня от себя ни на шаг, а ходит со мной под руку. Когда проходим мимо буфета, мне очень хочется чего-нибудь сладкого; но денег у меня нет, а просить у мужа - немыслимо.

Боюсь, я начинаю его ненавидеть.

Он раскланивается с какими-то важными особами и велит мне тоже кланяться, но не представляет меня им, словно бы я не жена его, а служанка. Я кланяюсь, я делаю все, что хочет муж; но это так мучительно... Он обманул меня, как последнюю дурочку. Выходила я за него только из-за денег, а между тем денег у меня теперь меньше, чем до замужества. Прежде хоть отец давал шиллинг-другой, а теперь ни пенни. Денег он мне не дает. Правда, дарит кольца, браслеты и броши, говоря, что «эти вещи хорошо иметь про черный день». Но при этом постоянно отпирает мой комод и делает ревизию: все ли вещи целы. Если же я что-нибудь из подаренного надеваю, смотрит на меня так, словно я делаю нечто неприличное.

Я боюсь его до дрожи. Мне начинает казаться, что страх к этому человеку я ношу в душе уже давно. Когда-то в детстве самой внушительной и страшной силой, надвигающейся как туча или локомотив, готовый задавить, мне всегда представлялся директор нашей школы; другой такою же силой, о которой в нашей семье, да и во всем городе всегда говорили и которую почему-то боялись, был его сиятельство граф Д.; и был еще десяток сил помельче. И теперь вот, наконец, мистер Модест, «человек с правилами», который даже лицом походит на директора. В моем воображении все эти силы сливаются в одно - и в виде одного страшного, громадного белого медведя надвигаются на слабых, неспособных сопротивляться, таких, как отец, и я не смею, не смею сказать хоть что-нибудь против...

Мистер Модест, эсквайр
Его сиятельство изволил устроить большой бал в честь последнего осеннего полнолуния. Странный повод; однако же у сильных мира сего свои причуды, и кто я такой, чтобы возражать что-либо по этому поводу? Более странно иное: мы с Энн приглашены. Неожиданно, весьма неожиданно. Ради такого случая я дал супруге моей изрядную сумму, дабы она могла сшить себе подобающее платье. Хотя я и не одобряю роскошь и суетные траты, но тут повод исключительный. Ложная скромность не есть ли грех, так же как и тщеславие? Я все-таки не из последних в столичном обществе, следовательно, и супруга моя должна выглядеть достойно.

Я не вникал, разумеется, в то, где и как Энн шила свой наряд, ибо подобные материи не по моей части. Когда же она появилась, полностью одетая, перед тем, как нам подали карету, - признаюсь, я был действительно очарован ее красотой и блеском. Грешен – суетные мысли посетили меня, пока я глядел на нее: «Вот она у меня какая... вот какая!» Уповаю лишь на то, что я не вожделел к жене ближнего своего, а любоваться собственной женой, думаю, всё же не столь великий грех. Дабы поощрить ее, я даже сказал ей, что она прекрасно выглядит.

Однако же, хотя такое приглашение и весьма лестно, мне несколько не по себе. Будучи на балу, юная очаровательная женщина может обратить на себя внимание его сиятельства. Упаси боже, я не держу в уме каких-либо пошлых мыслей! Однако о графе Д. ходят странные слухи; говорят даже, что... нет, не хочу и думать о таких ужасных вещах. Иные же утверждают, что слухи эти порождены завистью, что его сиятельство великий человек и выше подобной мерзости. Правда то, что о его сиятельстве известно крайне мало: он ведет замкнутый образ жизни, и мало кому доводилось встречаться с ним лично; это и порождает слухи. Правда и то, что некоторые поступки графа могли бы, пожалуй, вызвать даже осуждение, будь это кто-либо иной. Однако граф Д. чрезвычайно, чрезвычайно влиятелен. Судьбы многих и многих зависят от его воли и прихоти. Поэтому любой, даже самый экстравагантный его поступок воспринимается как должное. Следует ли мне, в таком случае, полагать такого человека как его сиятельство – безнравственным, основывая свое мнение к тому же более всего на слухах? Следует ли мне отказаться от приглашения, дабы не подвергать опасности – вероятнее всего, вымышленной - свою супругу? Или же, полагая себя более нравственным, чем все остальные, я впадаю в тяжкий грех гордыни? Не говоря уж о том, что отказ от приглашения выглядел бы более чем странным, и не навлечет ли такой поступок на меня опасность еще бОльшую?

С другой стороны, если Энн понравится его сиятельству... Как я уже говорил, граф весьма и весьма влиятелен. Так что, если его сиятельство запомнит Энн, а через нее – ее мужа, то есть меня... кто знает?

Конечно, и это грешно, ибо тщеславие и желание суетных благ также есть порок. Увы, человек слаб. Однако... разве я желаю чего-либо противозаконного?

Энн Модест
Удивительная новость: мы приглашены на большой бал, который дает сам граф Д.! Бал будет в его замке! Боже мой! Мне и хочется, и боязно: как-то я буду выглядеть рядом с настоящими леди? Притом же, о графе Д. говорят разное, перед ним трепещет весь город, и сама я с детства привыкла трепетать при одном упоминании о нем. С его именем связывают даже многочисленные случаи исчезновения молодых женщин... Но – бал! Что плохого может случиться на балу? В конце концов, это всего лишь один праздничный вечер, одно-единственное светлое пятно в моей беспросветной жизни.

Однако, хоть мне и тревожно, но почему-то кажется, что это судьба, что этот бал каким-то образом всё изменит. Хотя, рассуждая здраво – быть может, я жду от этого события слишком многого? Что может измениться и как?

Муж мой несколько дней всё поглядывал на меня озабоченно, всё ходил из угла в угол, о чем-то думая. Наконец, как-то поздно вечером, он остановился передо мною и сказал:

- Ты должна сшить себе бальное платье. Понимаешь? Только, пожалуйста, посоветуйся с леди Далтон и с миссис Сандерс.

И дал мне двести фунтов. Это совсем немного для того, чтобы заказать платье у модной портнихи, даже не слишком роскошной; но чего еще ожидать от этого поборника нравственности?

Разумеется, ни с леди Далтон, ни с миссис Сандерс я советоваться не стала; просто постаралась вообразить себе, как бы оделась на бал моя покойная мать. Она одевалась всегда по последней моде и всегда возилась со мной, и одевала меня изящно, как куклу... ну вот, я опять плачу. Надо думать о хорошем. Я еду на бал!

Мистер Модест, эсквайр
Замок графа Д. оказался расположен далеко за городом. Между тем как наша карета катилась среди вересковых пустошей по темной дороге, освещенной единственно лишь полной луной, с великим трудом пробивавшейся свозь тучи и туман и как бы нехотя посылавшей скудный свой свет на грешную землю, странное, тревожное чувство наполняло мою душу. Мне даже казалось, что я слышал вдалеке волчий вой, хотя откуда бы взяться волкам в окрестностях Лондона?

Темная громада замка маячила на горизонте и всё никак не приближалась. Когда же мы, наконец, прибыли, замок поразил меня. Он был огромен и, казалось, источал могильный холод. Право, я вовсе не склонен к мистике и суевериям, но ощущение было именно такое – словно мы входим в огромный склеп. Жуткие каменные горгульи, украшавшие вход в это циклопическое сооружение, и лакеи с мертвенно-бледными лицами усиливали это ощущение. Вероятнее всего, конечно, виноват был свет газовых светильников; но даже и запах светильного газа казался мне запахом смерти. Стыдно признаться, но в какой-то момент мне понадобилось всё мое самообладание, чтобы не повернуть малодушно назад, что было бы, разумеется, верхом неприличия.

Однако же я взял себя в руки и, взяв под руку Энн (да простят мне нечаянный каламбур), начал подниматься по широкой мраморной лестнице. Отделка помещений поражала своей роскошью, я бы даже позволил себе сказать – излишней роскошью: мрамор стен, позолота орнаментов, бесчисленные статуи и вазы – и все это залито светом из сотен позолоченных же светильников. На ум мне пришло сравнение с дворцом даже не короля, а какого-нибудь восточного султана; а затем почему-то: «И не введи нас во искушение, и избави нас от лукавого...» Не потому ли, что всё здесь было – воплощение соблазна? И я держал Энн под руку крепко, как только мог, и сожалел, что привез ее сюда. Что-то мне подсказывало, что душе ее угрожает опасность – именно душе. Я бы даже не мог сказать, чем было продиктовано это опасение – помпезностью ли замка, угрюмой ли дорогой к нему или чем-либо иным; и с беспокойством думал о том, что моя юная супруга, разумеется, пожелает танцевать – и запретить ей это, если какой-нибудь кавалер ее пригласит, будет, пожалуй, глупо; ибо зачем еще ездят на балы? Беспокойство мое еще усилилось, когда я увидел среди гостей скандально известного маркиза д'Артуа, который стоял, как обычно, окруженный молодыми женщинами и с самым победительным видом. Завидев нас, он уставился на Энн и как-то плотоядно ухмыльнулся. В этот момент во мне окрепла решимость во что бы то ни стало охранить мою жену! Как бы то ни было, я за нее отвечаю, и сберечь ее душу от соблазна и растления – мой прямой долг. Я не подпущу к ней этого развратника и подобных ему, и будь что будет.

В этот момент в зале появился сам его сиятельство. Его появлению предшествовал общий говор – и внезапно всё стихло. Граф прошел через залу, и все расступались перед ним. Я видел его впервые. Это был высокий брюнет с хищным, орлиным профилем, надменным лбом и пронзительными черными глазами; однако лицо его, красивое, но жестокое, было не смуглым, как можно бы ожидать, а матово-бледным. Одет он был во всё черное с головы до ног. При взгляде на него я ощутил неожиданный холод – и в это мгновение готов был поверить всем, даже самым ужасным слухам о нем. Как я поддался соблазну, малодушно помышляя о карьере, об угождении сильным мира сего? Разве не сказано: легче канат протянуть сквозь игольное ушко, нежели богатому войти в Царствие небесное? Что за демон приближается к нам? Что за демон смотрит на нас с Энн и улыбается, показывая ослепительно-белые зубы под яркими губами? Что за адский огонь горит в его глазах?

Граф между тем подошел к нам и, сказав Энн какой-то комплимент, поцеловал ей руку. После чего повернулся ко мне и пристально посмотрел мне в глаза. Я почувствовал легкое головокружение, так что даже пошатнулся и с трудом удержал равновесие. Однако уже в следующий момент голова моя стала ясной. Что на меня нашло? Какие дикие фантазии пришли мне на ум? Подумать только, я готов был бежать с бала, куда его сиятельство столь любезно пригласил меня! Какое это было бы оскорбление великому человеку - и какой позор мне! О каких соблазнах идет речь? Господь в милости своей послал мне счастливый случай, и грешно было бы не принять этот дар! Похоже, супруга моя произвела благоприятное впечатление на его сиятельство – возможно, его благоволение по воле Господней снизойдет и на меня.

Его сиятельство взглянул на меня с отеческой улыбкой.

- Я вижу, вы несколько сконфужены, мистер Модест? - сказал он. – Вас что-то смущает?

- Я ослеплен великолепием ваших апартаментов, милорд, - отвечал я с поклоном.

- О, вы впервые у меня в замке! – рассмеялся граф. – Ну что ж, надеюсь, наше знакомство продолжится.

И он еще раз поцеловал руку Энн.

Хвала Господу!


(продолжение следует)

_________________
У кошки четыре ноги -
и все норовят ее пнуть.
Товарищ, ты ей помоги.
Товарищ, собакой не будь.

Тимур Шаов


Вернуться наверх
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Галерея славы
СообщениеДобавлено: Вс фев 02, 2014 1:22 
Не в сети
Кошка книжная домашняя
Аватар пользователя

Зарегистрирован: Пн мар 23, 2009 19:54
Сообщений: 21197
Откуда: Хайфа
Его сиятельство
(продолжение)


Энн Модест
Когда я, идя вверх по лестнице под руку с мужем, услышала музыку и увидала в громадном зеркале всю себя, освещенную множеством огней, мне стало страшно. Вновь подумала я, что в своем платье за двести фунтов выгляжу бедной и смешной рядом со всей этой блестящей публикой. Я едва сдерживала слезы.

В толпе я заметила несколько знакомых лиц, и выражение их показалось мне презрительным. Маркиз д'Артуа усмехнулся насмешливо. Леди Далтон – законодательница общественного мнения – поджала губы...

Что я здесь делаю? Зачем я здесь?

Вдруг публика расступилась и мужчины вытянулись как-то странно. Это шел к нам его сиятельство. Да, его сиятельство шел именно к нам, ко мне, потому что глядел прямо на меня в упор и улыбался. Я так испугалась, что чуть не сбежала, однако муж крепко сжимал мой локоть. Мне показалось, что и он тоже напуган. О боже, что мне делать?

- Очень рад, очень рад, - начал граф. - Пожалуй, вашего мужа следовало бы наказать за то, что он до сих пор скрывал от нас такое сокровище. Впрочем... ради вашей красоты я его прощаю.

Тут граф взял меня за руку – его тонкие белые пальцы пахли ладаном и были холодны как лед - и поцеловал мое запястье. Странным был этот поцелуй – мне показалось, что я ощутила как будто легкий укол, и голова моя закружилась... однако через секунду всё прошло, и мне вдруг стало легко и свободно. Я взглянула вокруг словно другими глазами. В душе моей совершенно неожиданно и беспричинно проснулась радость - в первый раз в жизни я чувствовала себя не девочкой, а дамой, богатой и свободной. Даже присутствие мужа не стесняло меня: что-то подсказывало мне, что здесь и сейчас близость старого мужа нисколько не унижает меня, а, напротив, кладет на меня печать пикантной таинственности, которая так нравится мужчинам.

В большой зале уже гремел оркестр и начались танцы. Я окинула взглядом залу и подумала: "Ах, как хорошо!"

Маркиз д'Артуа приблизился с низким поклоном и спросил почтительно:

-Был ли я прав, милорд?

Граф Д. кивнул ему благосклонно и проговорил:
- О да, друг мой, я доволен. Она восхитительна – в ней столько жизни!

И он протянул маркизу руку, к которой тот припал долгим поцелуем.

Ах, вот кому я обязана приглашением! Неужто маркиз запомнил меня с той давней встречи на вокзале и рассказал обо мне графу? Надо будет как-то найти случай поблагодарить его за это.

Его сиятельство поцеловал мне руку еще раз, улыбнулся и отошел к другим гостям. И в следующий же момент громадный офицер в эполетах точно из-под земли вырос и пригласил на вальс, и я отлетела от мужа; мне казалось, будто я плыву на парусной лодке, в сильную бурю, а муж остался далеко на берегу... Я танцевала страстно, переходя с рук на руки, угорая от музыки и шума, задыхаясь от волнения, не думая ни о муже, ни о ком и ни о чем.

О, я имела успех у мужчин, это было ясно, да иначе и быть не могло! Мне казалось, что я королева, а они – мои рабы; казалось, что на меня смотрит вся зала, - но это более не пугало меня: я знала, что все эти люди завидуют мне. Я была убеждена, что мои улыбки и взгляды не доставляют окружающим ничего, кроме большого удовольствия. Я поняла вдруг, что создана исключительно для этой шумной, блестящей, смеющейся жизни с музыкой, танцами, поклонниками, и давнишний страх перед силой, которая надвигается и грозит задавить, казался мне теперь смешным; никого я уже не боялась - и только мимолетно пожалела, что нет матери, которая порадовалась бы теперь вместе со мной. Однако это воспоминание не вызвало слез, как бывало раньше, а мелькнуло и улетело. Вспомнила я еще, как года три назад на балу отец напился пьян и дело кончилось скандалом. Ах, как некстати было это воспоминание! И как стыдно мне стало, что у меня такой бедный, такой обыкновенный отец!

Но и эти мысли я отбросила с легкостью.

Когда мы ехали домой, то уже светало и кухарки шли на рынок.

Радостная, пьяная от новых впечатлений, замученная, я разделась, повалилась в постель и тотчас же уснула. Кроме всего прочего, солнечный свет показался мне как-то неприятен. Видимо, от усталости.

Я проспала весь день. Под вечер меня разбудила горничная и шепотом доложила, что приехал сам его сиятельство с визитом! Я быстро оделась и прошла в гостиную. Его сиятельство сидел в креслах и встал при моем появлении. Учтиво поклонившись, он сказал, что приехал «поблагодарить меня за то, что я украсила вчерашний бал своей очаровательной особой». После чего снова поцеловал мне руку – и я снова почувствовала то же самое: укол и легкое головокружение. Потом граф выразил надежду, что я и впредь буду бывать на его балах, которые он собирается давать теперь часто, и уехал; а я стояла среди гостиной, изумленная, очарованная, не веря, что перемена в моей жизни, удивительная перемена, произошла так скоро. И в это самое время вошел мой муж, мистер Модест, - в глазах его я увидела то же заискивающее, сладкое, лакейски-почтительное выражение, какое привыкла видеть у него в присутствии сильных и знатных; и с восторгом, с презрением, уже уверенная, что мне за это ничего не будет, я сказала, отчетливо выговаривая каждое слово:

- Подите прочь, болван!

Барон Модест
У Энн теперь нет ни одного свободного дня, так как она принимает участие то в прогулке, то в спектакле, то на балу. Возвращается она домой каждый день под утро. Я не сопровождаю ее в ее развлечениях – мне это не по возрасту, да и не по характеру. Она – другое дело. Молодой даме, столь очаровательной, что сам его сиятельство заинтересован ею, непозволительно вести жизнь затворницы. Денег нужно очень много... Но что поделать, теперешний ее образ жизни требует больших расходов. Правду сказать, меня несколько огорчает, что она не просит, а требует. Но мне следует терпеть, ибо негоже разочаровывать его сиятельство.

Но мне дарован баронский титул! Воистину, щедрость его сиятельства и милость Господня безгранична! Когда я благодарил его сиятельство, он в виде особого благоволения позволил облобызать ему руку. И прикосновение к его руке наполнило меня неведомым доселе трепетом наслаждения! Со стыдом вспоминаю, что я мог когда-то сомневаться в добродетельности графа. О, поистине, ему нет равных! Я бы с радостью назвал себя его рабом, если бы он только это позволил...

Энн Модест
Ах, как чудесно переменилась моя жизнь! Днями я сплю, но ночи – о, ночи восхитительны. Никого я теперь не боюсь, и менее всего – мужа. Кто он такой? Всего лишь человек! Теперь, если мне надобно платье, или брошь, или шляпка, я просто посылаю ему счета или записки: "выдать подателю сего столько-то фунтов". И он беспрекословно платит! Это так забавно!

Мой достопочтенный мистер Модест получил баронский титул – и надо было видеть, как он только что не вилял хвостом перед графом, будто собачонка! Граф даже протянул ему руку для поцелуя. Хотя уж это, по-моему, совершенно лишнее. Неужто граф хочет сделать этого скучного человека одним из нас? Как милого маркиза? Зачем? С моего супруга станется начать нести его обычную чушь о грехах и соблазнах. Право, граф бывает слишком снисходителен. И как смешно: столько сплетен ходит о «его сиятельстве» - но правда оказалась совсем, совсем иной...

Ах, он так мил! Подумать только, что когда-то я его боялась... А как мила эта его шутка с огромным зеркалом на верху лестницы! Я только теперь сумела ее оценить.

Что же касается мужа, он мне положительно надоел. Зачем он мне? Ради денег? Но я ведь так или иначе наследница его состояния.

Думаю, я попрошу графа помочь мне решить эту проблему. Он не откажет.

Из заметки в газете «Вечерний Лондон»
Таинственная смерть: сегодня утром слуги барона Модеста обнаружили своего господина бездыханным на полу его спальни. Лорд Модест, по словам инспектора полиции Лестрейда, любезно согласившегося поделиться с нашим корреспондентом информацией, был очевидно убит – но весьма странным образом: на теле покойного обнаружены явные следы укусов – два на шее и один на груди, в области сердца. Пока неизвестно, какому хищнику принадлежат следы этих зубов и каким образом зверь мог проникнуть в комнату, ибо окна были закрыты, а дверь заперта изнутри. Однако, разумеется, поползшие по городу слухи о так называемых «вампирах» совершенно беспочвенны; весьма прискорбно отмечать, что в наше просвещенное время люди столь привержены диким суевериям. Действительно, обстоятельства смерти лорда Модеста весьма и весьма таинственны – но инспектор Лестрейд, известный раскрытием самых запутанных преступлений, несомненно, в скором времени прольет свет на эту мрачную тайну.
Погребение лорда Модеста состоится в пятницу после захода солнца. Таково было пожелание вдовы покойного, очаровательной леди Модест, объяснившей столь позднее время церемонии тем, что ее глаза воспалены от слез и плохо переносят солнечный свет. Редакция газеты пользуется случаем выразить свои искренние соболезнования леди Модест в связи с безвременной кончиной ее супруга.

Из частной беседы леди Далтон и миссис Сандерс
...- И знаете ли, миледи Далтон, говорят, леди Модест, бедняжка, так плакала по мужу, так плакала...
- Это довольно странно, дорогая миссис Сандерс, хотя и похвально, конечно. Что-то я раньше не слыхала о пылких ее чувствах к мужу. Говорили совсем другое – да вы и сами знаете. Тем более, что теперь баронесса стала наследницей изрядного состояния.
- Не буду отрицать, я тоже была удивлена. Но кузина Маргарет видела ее на похоронах и утверждает, что глаза леди Модест так сильно покраснели, что это было заметно даже в сумерках и под вуалью. Маргарет даже сказала, будто они светились багровым светом, но это уж выдумка. У моей кузины богатое воображение. Но интересно другое: на похоронах бедного лорда Модеста был сам граф Д. – и держал вдову под локоток!
- Ах вот как? Что ж, я вам вот что скажу, моя милая... впрочем, нет, лучше промолчу. Не станем поминать имя его сиятельства всуе – от греха подальше.
- Воистину так. Храни нас Господь, миледи Далтон...

_________________
У кошки четыре ноги -
и все норовят ее пнуть.
Товарищ, ты ей помоги.
Товарищ, собакой не будь.

Тимур Шаов


Вернуться наверх
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Галерея славы
СообщениеДобавлено: Вс фев 02, 2014 1:32 
Не в сети
Кошка книжная домашняя
Аватар пользователя

Зарегистрирован: Пн мар 23, 2009 19:54
Сообщений: 21197
Откуда: Хайфа
Итоги конкурса "Подполье":
1 место, 14 баллов - №8 "Королевское подполье" - Irena
2 место, 12 баллов - №5 "Песчинка " - Алиса
3 место, 9 баллов - №6 "Подпольщица" - Тигрица


Обсуждение: http://bookworms.ru/forum/35-2787-1

_________________
У кошки четыре ноги -
и все норовят ее пнуть.
Товарищ, ты ей помоги.
Товарищ, собакой не будь.

Тимур Шаов


Вернуться наверх
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Галерея славы
СообщениеДобавлено: Вс фев 02, 2014 1:35 
Не в сети
Кошка книжная домашняя
Аватар пользователя

Зарегистрирован: Пн мар 23, 2009 19:54
Сообщений: 21197
Откуда: Хайфа
Королевское подполье

Автор - Irena


http://bookworms.ru/forum/20-658-1#25429
http://bookworms.ru/forum/20-1221-1
Посвящается...

- Скамьи для трапезной дубовые – покрыты неприличными надписями. Очень неприличными, осмелюсь заметить, Ваше Величество. Кресла резные, обитые бархатом, - бархат порван, резьба безнадежно испорчена. Цветные покрывала и подушки с узорчатыми наволочками – порваны в клочья. Лохани для омовения – наполнены... гм... Столики, числом десять, инкрустированные перламутром...
Король Жан застонал и стиснул голову руками. Лорд-казначей тактично умолк.
- Не понимаю. Лорд Гайн, вы можете мне объяснить, кому и зачем это могло понадобиться? Если бы хоть крали...
- Украденного тоже немало, Ваше Величество, - лорд перелистнул страницу. – В частности: горшки для хранения маринадов глиняные; котлы медные; кувшины для вина серебряные; малые кувшины для воды серебряные же; сосуды для охлаждения напитков...
Король стиснул зубы. Список украденных и испорченных за последние три месяца вещей казался бесконечным. «Кубки с двумя ручками, - бубнил казначей. - Кубки на тонкой ножке. Корзины для фруктов. Плетеный короб для цветов...» В ушах звенело, слова доносились, словно сквозь вату: «Также немалое количество съестных припасов, а именно: говяжьих туш... бараньих... окорока свиные... мука пшеничная... фазаны...»
- Хватит! – рявкнул Жан. Стол заскрипел под ударом монаршего кулака, но выдержал. Лорд-казначей невозмутимо подобрал с пола золотую чернильницу и стаканчик с перьями, поставил на место. Он давно привык к характеру повелителя. Король, хмурясь, смотрел на чернильное пятно на узорном шемаханском ковре. Такие ковры ценились почти на вес золота. Впрочем, какая теперь разница?
- Вы не думаете, что это дело рук... захватчиков? – неуверенно спросил Жан. Прозвучало глупо, и он сам это понимал. Свалившиеся в буквальном смысле с неба враги выжигали целые города – но гадить в кладовых и воровать корзины для фруктов? И что за нелепость: беспокоиться о пропаже кувшинов и наволочек, когда судьба королевства под угрозой! Но для лорда Гайна порядок был превыше всего. Собственно, именно за это король его и ценил. Что ж теперь жаловаться?
- Вы имеете в виду эльфов, Ваше Величество? – уточнил лорд-казначей.
- Эльфов?! – от монаршего рыка зазвенели стекла и упали две хрустальные подвески с канделябра. – Какой идиот назвал этих... этих... эльфами?!
- Все их так называют, Ваше Величество, - пожал плечами лорд Гайн. – Вы разве не слышали? Осмелюсь заметить, они действительно весьма похожи на наших эльфов.
- Остроухие красавчики? – фыркнул король уже поспокойнее. – А то я не знаю наших эльфов. Когда-то чуть не женился на одной... Они, конечно, спесивы и помешаны на борьбе с мировым злом, но на такое никогда не решатся.
- Боюсь, - вздохнул лорд Гайн, - что эти так называемые «эльфы» именно нас и считают мировым злом. Вот и борются... в меру сил.
Его величество хотел было ответить... но сдержался. Только проворчал сквозь зубы: – Сил-то у них немерено. Борцы... дьявол их забери. Другого мирового зла поблизости не нашлось. И откуда они взялись на мою голову...
- Наш архимаг господин Эренборхес, если не ошибаюсь, утверждает, что из иного мира, - напомнил лорд-казначей.
- Да помню... только я мало что понял из его доклада. К господину архимагу не мешало бы приставить переводчика – с его языка на нормальный человеческий.
- Вашему Величеству стОит только приказать, - поклонился лорд Гайн. – Но если я правильно понял господина Эренборхеса, он считает, что во вселенной Создателя много миров. Иногда эти миры каким-то образом соприкасаются, и тогда существа из одного мира могут проникнуть в другой. Прошу меня простить, Ваше Величество, не лучше ли вам не вертеть корону в руках? Если вы сломаете ее в гневе, будет несколько проблематично починить ее до конца войны. Королевский ювелир...
Жан в раздражении швырнул корону на стол.
- Вот и сражались бы со злом в собственном мире! Чего их сюда понесло?
- К сожалению, господин Эренборхес допускает возможность того, что эта раса научилась переходить из одного мира в другой по своему желанию. Если так, вполне вероятно, что они явились сюда целенаправленно.
- Чтобы уничтожить нас?!
Лорд-казначей вздохнул. Жан подавил вздох: монарху не положено. «До конца войны,» - сказал лорд Гайн. Неужели всерьез надеется? Впрочем, подданные привыкли к тому, что любимый король найдет выход из самой безнадежной ситуации. Обязательно. Он делал вид, что так оно и есть, что победа – дело лишь времени. Но было совершенно ясно, что в этот раз им поможет разве что чудо. Мечи и арбалеты не могли противостоять летательным машинам, огненным лучам и прочей дряни, что привезли с собой пришельцы. Воинская доблесть не стоила теперь ни гроша. И прославленная сила королевских кулаков – тоже. Да, Жан мог взять любого пришельца за шкирку и швырнуть через забор. Или даже пару пришельцев. А толку? Похоже, всё, что оставалось людям, - это погибнуть более или менее с честью.
Кстати, эльфов – нормальных, настоящих эльфов – гости тоже не жаловали, считали их недоразвитыми и истребляли с той же холодной жестокостью, что и все остальные расы.
Что ж, самое время заняться таинственными вредителями. Важнейший вопрос. Но хоть отдохнуть немного от бесконечных военных советов, от обсуждения бесчисленных – и одинаково провальных – планов обороны.
- Несите план подвалов, лорд Гайн, - сказал Жан. – Раз уж смотрители не могут справиться с крысами – или что там такое – без королевской помощи, будем составлять... гм... план боевых действий.

***
- Ваше Величество, прошу прощения, тут к вам... делегация, - в голосе секретаря звучало явное смущение.
- Какая делегация? Кто?
- Мы это! – послышался скрипучий голосишко, и буквально из-под ног секретаря в королевский кабинет проникло полдесятка странных существ размером чуть больше кошки. Впрочем, были они вполне человекообразны и даже одеты в какие-то лохмотья. Король поднял голову от разложенной на столе исчерканной вдоль и поперек карты – расклад на карте был неутешительным. Протер покрасневшие от недосыпания глаза: может, нечаянно задремал? Да нет, вроде бы.
Вошедший первым – видимо, лидер - воинственно встопорщил бороденку: – С требованиями мы! Насчет утеснения, значить, наших исконных прав!
- Прав?! – Жан чуть не потерял дар речи. – Это каких таких прав? Кто вы, собственно, такие?
- Я Скрунт!– вожак шагнул вперед и гордо выпятил грудь (точнее, живот). – Старшой я, значить. А мы - Подполье мы! Завсегда и от веку Подполье! И, стало быть, заведено у нас – с вами, с людями, бороться. Вредить вам, чем можем. Традицие такое, - он торжественно поднял вверх корявый палец. – Древнее.
- Традицие, - машинально повторил изрядно ошарашенный Жан. – И откуда же это «традицие» взялось?
- Ну как? Положено! Как вы есть захватчики и это... значить... ахупанты, во! Наших исконных земель. А нам, значить, положено с вами сражаться. Писание наше что говорит? – Скрунт обернулся, и его сопровождающие дружно рявкнули: «Вредить всегда! Вредить везде! Вредить – и никаких гвоздей!»
Жан потихоньку ущипнул себя за руку. Нет, все-таки не сон. Странно.
- Вот так вот! – резюмировал вожак. – А вы тут чего делаете?! Охраны понаставили – не продохнуть, - и загнул палец. - Ходы наши засыпаете, - загнул второй палец. - Засовы тройные, стены укрепленные, ловушки... – Скрунт потряс сжатым кулачком. - Ахупанты и есть! Бороться нам спокойно не даете. Целыми днями только и делаем, что новые ходы копаем да решетки пилим, а назавтра всё сначала начинай. Того и гляди – ловить начнете! Ты хоть понимаешь, что не положено нам людям показываться! Ради народу своего, - Скрунт патетически возвысил голос, - древний закон нарушаю!
Король слушал «делегатов» - и странное дело: чем дальше, тем больше ему казалось, что он смотрит на себя в кривое зеркало. Всем им, людям, похоже, светило именно такое будущее: бороться с врагами мелким вредительством. Если, конечно, они останутся живы вообще, что сомнительно. Это сравнение бесило Жана даже больше, чем дурацкие претензии Скрунта. Наконец его терпение лопнуло. Он встал, набрал побольше воздуху – и с четверть часа подробно и красочно излагал свое мнение относительно того, каким способом и от кого появились на свет «Подпольщики», а также кто на чьих исконных землях живет и кто тут «ахупант». Делегаты слушали, одобрительно кивая. Секретарь потихоньку записывал наиболее эффектные обороты.
- Мастак ты ругаться, величество, - шмыгнул носом Скрунт, когда Жан, наконец, выдохся. – Тока я тебе вот что скажу: а было тебе не лезть. Жили мы себе на юге спокойно, боролись, значить, как заведено. Пришли всякие, всё пожгли, разорили – что нам делать? Вредить стало, считай, некому. Ушли сюда. А ты нам и тут житья не даешь. Вон какая армия город окружила – и летают, и пуляют...
- Постой-постой! Какая армия?
- Ну твоя, а какая ж еще? Летают, и пуляют, и жгут что ни попадя. Мы уж им и леталки-пулялки ихние портили...
Эти крысюки приняли пришельцев за королевскую армию, воюющую с ними, понял Жан. От скромности точно не помрут. А как же, против такого страшного врага - не иначе как огненным лучом... Стоп! Но, если вожак не соврал, им удавалось то, чего не смогли даже лучшие из королевских диверсантов: незамеченными проникать во вражеский лагерь и портить... ну да, у них же это в крови!
Однако враг моего врага... Да и все равно терять нечего.
- Значит, так, Подпольщики, - Жан разгладил руками карту на столе. – Предлагаю вам союз. Военный.
Делегаты зашумели.
- Союз с ахупантами?! – взвизгнул Скрунт. – Да никогда такого...
- Помолчи, борец за свободу. Залезай на стул, объясню тебе ситуацию. Про «ахупантов»...
***
Два месяца спустя последние пришельцы в панике покидали королевство, оставляя груду дымящегося хлама – всё, что осталось от их невероятного, непревзойденного оружия. Они так и не сумели понять, почему пушки стали неожиданно взрываться, а летательные аппараты – загораться и падать. И так ни разу и не поймали ни одного из вредителей, объяснив всё местной магией. Руководство решило, что потери слишком велики, - пусть эти существа продолжают загаживать свой мир, так им и надо.
***
Скрунт с удовольствием оглядывал себя в зеркале. На шее у него, поверх замызганной курточки, красовался золотой орден на муаровой ленте. «Королевское Подполье – спасители Отечества» - гласила надпись на ордене. Монарший указ дозволял «вредить невозбранно в оговоренных пределах» - пределы определялись отдельным списком, составленным лордом-казначеем. И даже за превышение «оговоренного» людям запрещалось наказывать Подпольщиков (если, разумеется, кого-то из них ухитрятся поймать) сколько-нибудь серьезно – упаси боги, членовредительством или смертоубийством. И много чего еще было в том указе.
Скрунт, в свою очередь, тоже много чего пообещал вчера на королевском приеме – кто бы мог подумать – в его честь. Ради такого случая он даже взял грех на душу – еще раз нарушил древний закон. Именоваться сэром, другом короля и всё такое прочее – это вам не шутка. Другое дело, что выполнять обещанное его Подпольщики, само собой, не будут. В оговоренных пределах вредить – сам бог велел, а сверх того... уж как положено.
Традицие такое.

_________________
У кошки четыре ноги -
и все норовят ее пнуть.
Товарищ, ты ей помоги.
Товарищ, собакой не будь.

Тимур Шаов


Вернуться наверх
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Галерея славы
СообщениеДобавлено: Вс фев 02, 2014 1:36 
Не в сети
Кошка книжная домашняя
Аватар пользователя

Зарегистрирован: Пн мар 23, 2009 19:54
Сообщений: 21197
Откуда: Хайфа
Песчинка

Автор - Алиса

Где-то наверху громко хлопнула крышка люка, натужно заскрипели засовы; внизу, в коридоре и кают-компании, автоматически включился свет. Борт-инженер Михалев, скривив недовольную гримасу, перевернул газетную страницу:
- Надо бы их все-таки смазать…
Встряхнув, он расправил газету и продолжил чтение.
- А я так надеялась, что он не вернется. – Врач экспедиции Лиза стояла в дверном проеме, прислонившись к стене, и всматривалась в коридор. Там гулким эхом в лифтовой шахте, по запасной лестнице, отдавались шаги. Наконец все стихло, и из открытых дверей в тоннель сначала упало что-то большое и оранжевое, и только затем показался сам капитан. Снял кислородную маску, стряхнул песок с одежды, потом взял «что-то оранжевое» за хвост и потащил к кают-компании.
- Ну скажи нам, зачем? Просто скажи - зачем?
Капитан прошел мимо Лизы, не удостоив ее внимания. Михалев неодобрительно покосился и снова уткнулся в газету.
- О, граф сегодня не в духе, хотя и вернулся с добычей. Что же там произошло? Я сейчас сложу песню. - Штурман Протасов был одет как средневековый менестрель: нелепый колпак, растопыренные панталоны и загнутые вверх башмаки. В руках он держал мандолину. Трям! Звонко бряцнули расстроенные струны.
- Граф вернулся с охоты и с добычей большой, – фальшивя, затянул Протасов, но тут же остановился. – Нет что-то здесь не так.
Он громко прочистил голос, сделал небольшую распевку и начал все так же фальшиво:
- Граф вернулся с охоты… Эмм... Михалев, ты не знаешь рифмы к слову охота?
Бортинженер лишь неодобрительно встряхнул газетой, перевернув страницу, и продолжил чтение.
- Эх, а такой начитанный вроде человек… Наверное, это мандолина все-таки расстроена.
Протасов склонился к инструменту и стал одним пальцем дергать струну и громко произносить слова по слогам:
-Граф вер-нул-ся с о-хо-ты.

Капитан тяжело вздохнул, помотал головой и, поправив на плече хвост оранжевой туши, быстрым шагом прошел через кают-компанию в кухню. Только здесь он скинул с себя верхнюю одежду, из небольшого пластикового контейнера достал влажную салфетку и долго вытирал лицо, шею, руки, пока салфетка не пожелтела от песка и не стала уже царапать кожу. Тогда капитан выкинул ее в очиститель и опять заглянул в контейнер:
- Можешь не пересчитывать, салфеток осталось всего три.
Прямо за спиной стояла Лиза. Но капитан сделал вид, что никого не заметил. Достал нож и стал методично сдирать оранжевую шкуру с животного, которое удивительным образом походило на очень сильно расплющенного земного варана. Потом капитан долго отбивал это мясо и готовил в микроволновке. Когда он устроился за столом, прямо перед ним села Лиза, внимательно следя за тем, как он старательно разжевывает жесткое мясо.
- Вкусно? – спросила она самым невинным тоном пятилетнего ребенка.
Капитан с трудом проглотил застрявший в горле кусок. Развернулся, достал из ящика пакет в герметичной упаковке, дернул красный ярлычок, и уже через пять минут у него была готовая горячая овощная закуска к мясу.
- Последняя пачка осталась!
Капитан в очередной раз вздохнул и посмотрел прямо Лизе в глаза тяжелым взглядом, будто спрашивая: ну что ты от меня хочешь? Лиза не отводила взгляд:
- Я хочу - нет, мы все хотим, чтобы ты улетел.
Капитан уткнулся в тарелку и стал быстро-быстро есть, не чувствуя вкуса. А где-то за стенкой, в кают-компании, мучил расстроенную мандолину Протасов, так и не найдя рифму к слову «охота».

А ночью капитана мучил всегда один и тот же сон. Спокойствие, ледяное и неосознанное. Крик штурмана: «Это планета, чертова планета!» И яркий свет, пробуждающий к реальности; датчики на панели будто взбесились в каком-то дьявольском кровавом хороводе. И еще окрик: «Капитан – штурвал! Я один не вытяну». Натужно гудит разогретый корпус корабля, но он так бесконечно медленно тянется к штурвалу - и почему-то абсолютно спокоен. Вся техника отказала, люди в панике, оглушительно визжит сирена, и даже безэмоциональный механический голос повторяет: «Критическое сближение. Критическое сближение,» - словно в истерике. И только капитан спокоен. Но стоит ему только дотронуться до штурвала, как желтая, твердая, скребущая волна разбивает стекло и ударяет в лицо. И приходит тьма: душная, липкая. Капитан сдергивает с головы одеяло: «Надо все-таки что-то придумать с этой вентиляцией,» - думает он.
- Надо все-таки что-то придумать с этой вентиляцией, – повторяет вслух Михалев, переворачивая газетную страницу и продолжая читать.
«Все как всегда», - думает капитан. – И не надо за мной повторять, - обращается он к Михалеву.
Но бортинженер лишь встряхивает газетой и не отрывается от чтения.
Капитан надевает комбинезон, весь уже задеревеневший и пропахший потом. Но чувства, вкус, мысли - остались ли они? В кают-компании Лиза сидит в кресле, ест йогурт из маленькой плоской коробочки, что продают только на Земле, и смотрит так горячо любимую мелодраму. И вдруг капитану так нестерпимо захотелось попробовать этот йогурт, растянуться в старом, уже протертом до дыр и замусоленном до неприличия, но таком удобном кресле, включить ящик и смотреть, просто смотреть цветные картинки и ни о чем не думать. Но где-то в самой глубине сердца вдруг кольнуло, и картинка разрушилась, тепло и уют дома сменились душным и неудобным комбинезоном, темной кают-компанией и песками - где-то там, очень высоко на поверхности, они скреблись о борт корабля, и вроде невозможно их было услышать здесь, в кают-компании, но капитан чувствовал этот скрежет на своих зубах. Он вздохнул, натянул перчатки, кислородную маску и твердым шагом вышел в коридор. Как только за ним закрылась дверь, Лиза бросила в его сторону банку из-под йогурта:
- Чурбан бесчувственный! Но ведь почти сработало!
- «Почти» не считается, - печально вздохнул бортинженер Михалев, встряхнул газетой и продолжил свое чтение в дальнем углу кают-компании.

Коридор гремел металлом. Эхо разносило по всему кораблю четкие, равномерные удары. Капитан ждал, и пред ним предстал рыцарь, облаченный в сверкающие доспехи. Высоко поднимая прямую ногу, он выхаживал вдоль обнаженного кабеля электропитания. Подойдя к капитану, рыцарь встал по стойке «смирно», звонко цокнул подковами и пролязгал забралом:
- Здравия желаю, товарищ капитан!
- Протасов, - простонал в ответ капитан.
Но рыцарь отдал честь, развернулся на месте и, так же высоко задирая ногу, стал выхаживать дальше. Капитан подождал, вслушиваясь в грохочущий коридор, и полез по шахте наверх. Люк не поддавался, поэтому пришлось тщательно смазать весь механизм. Вот чего-чего, а машинного масла на этом мертвом корабле было предостаточно, его бы хватило до конца света.
- Ну, Михалев, ну, Михалев, - приговаривал капитан, с трудом разворачивая запорное колесо.
И внизу, в полной темноте, в первый раз за это время борт инженер улыбнулся, сложил газету на коленях и откинулся на спинку кресла.
- Надеюсь, в этот раз он не вернется, - прошептала Лиза.

Поверхность встретила капитана серым рассветом. Ветром за ночь полностью занесло поверхность корабля. Но капитан сначала подошел к конденсатору: все фильтры были забиты песчаной пылью, и в самой емкости воды было меньше, чем пол-литра. Это были плохие новости: воздух становился суше. Капитан вернулся к люку, достал самодельное копье и метлу и стал методично счищать песок. Тело ныло и болело, тело требовало покоя. Но капитан старался не обращать внимания на свою бессмысленную работу; мысли он убил уже давно, чувства сгорели под этой злой звездой сами. Где-то справа зашелестел, а потом и задвигался зигзагом песок. Капитан ухватился за копье, готовый в любой момент метнуть его, но неожиданно понял, что не сможет больше проглотить ни куска этого отвратительного, жесткого и безвкусного мяса. Ни сегодня, никогда больше в жизни. Зачем он несет эту вахту? Ничего больше нельзя вернуть. Чуда не случится. Он может быть самым сильным, может вынести все, но ничего нельзя изменить. Капитан повернулся к западу. Серый рассвет сменился хмурым днем; если раньше небо всегда было синим, то теперь оно стало фиолетовым. Где-то очень далеко, казалось, работает двигатель, но все это обман. Капитан уже знал, что означает такой знак. В прошлый раз небо тоже потемнело и воздух стал очень сухим, а потом пришла буря. Черная мгла, раскалывающаяся тысячью молний в секунду. Грохот стоял такой, что если бы в космосе мог передаваться звук, то звезды звучали бы именно так. Тогда корабль и был занесен песком полностью. Титаническими усилиями капитан смог откопать шлюз и выкатить спасательную шлюпку, и теперь каждый день выбирался наверх, чтобы расчистить площадку. Но теперь он стоял и смотрел на запад, на темную, словно начертанную жирным грифельным карандашом полоску и все нарастающий рокот. Времени на раздумья осталось очень мало. После еще одной такой бури он просто не сможет улететь.

Капитан бросил в открытый люк метлу и копье, а потом спустился сам. В коридоре зажегся свет, но было тихо, никто не выхаживал, громко бряцая доспехами. Капитан пошел не в кают-компанию, а в медицинский отсек. Там они и лежали. Все трое. Первым погиб Михалев - он до последнего пытался контролировать взбесившуюся технику, но сильный удар тока сжег его лицо и остановил сердце. Как хорошо, что жена не увидит его таким. Всегда тихоня, нелюдим, он был женат уже три раза и от всех своих жен имел пять детей. «Как я скажу им всем, почему умер их отец?» Капитан поправил простыню на лице и задвинул капсулу. Второй был Протасов. Балагур и весельчак без царя в голове, но он до последнего боролся с кораблем, он один пытался избежать аварии, а капитан был в отключке, капитан ничего не сделал. «Как я скажу твоим друзьям, почему умер ты, а не я?» Капитан задвинул еще одну капсулу. Осталась лишь Лиза. Такая маленькая, беззащитная, самая молодая, но такая умная. Она еще была жива, когда капитан, отплевываясь от песка, свалился с кресла и выполз из кабины, она лежала в коридоре с медицинской сумкой на плече, а весь пол был красным от ее крови. Но она еще дышала. Капитан поднял ее на руки, и опираясь плечом о стену, очень медленно пошел к медицинскому отсеку. Слишком медленно - робот-реаниматолог лишь констатировал смерть. «Даже здесь я не справился. Если бы я был хоть чуточку быстрее… Как я скажу твоему жениху на земле, почему не смог тебя спасти?» Капитан задвинул еще одну капсулу. В груди выросло что-то тяжелое, не дающее дышать. Только сейчас он заметил, что не снял кислородную маску, всю забитую песком. Он стянул ее, но легче не стало. Капитан подошел к стене и со всей дури стал молотить кулаками, но легче не стало. Он вышел в коридор – тишина; прошел в кают-компанию – никого. Решение уже принято, капитан это уже понял, но еще не осознал: он искал их в каждой каюте, на каждом уровне, но везде его встречала лишь пустота.

Капитан выбрался на поверхность. Черная полоса на западе стала заметнее, она мигала белесыми пятнами, словно откуда-то издалека надвигались тысячи маяков, зовущих корабли в бездну. Капитан забрался в спасательную шлюпку, завел двигатель. Он не знал, зачем это делает, пальцы сами нажимали на нужные кнопки, а разум был там, внизу, с тремя друзьями, навсегда закопанными в песках на этой чужой планете. А ведь это был обычный рейс, но что-то пошло не так. Почему их выбросило из гиперпространства в неизвестную область вселенной, почему это произошло - он не помнил, он все время был в отключке. А они все жили, старались исправить - и мертвы, а спасся он один. И теперь оставляет их на этой чужой планете. Достигнув предельной мощности, двигатели взвыли, оставляя на песке стеклянный след. Корабль вздрогнул, потом замер на секунду и взмыл вверх. Капитан ничего этого не помнил, он лишь пытался мысленно вновь спуститься в тот разрушенный корабль, чтобы снова увидеть Лизу, Михалева и Протасова, но его везде встречала лишь пустота. Решение принято, и ничего нельзя изменить.

Через три часа корабль вышел на орбиту, и капитан наблюдал в иллюминатор, как огромная черная буря, величиной с половину континента, утюжит пески, лишая последней возможности найти место захоронения трех людей, самых лучших людей. Сделав два витка вокруг планеты, он очнулся от своего забытья, смог перепрограммировать задачу и откинулся в кресле, наблюдая, как планета, ставшая могилой, медленно удалялась, превращаясь в песчинку среди незнакомых и недружелюбных звезд. Капитан знал, что никогда не сможет найти себе прощенья, но проживет так, чтобы смерть троих не была бессмысленной, чтобы эта песчинка обросла перламутром жизни. Он всегда будет их помнить, и не он один - их будут помнить все. Панель зажглась красным, сообщая, что корабль вышел на заданную точку. Капитан нажал на одну лишь кнопку и стал ждать. Спасательная шлюпка была маленьким кораблем, и поэтому было прекрасно слышно, как за панелью взвыли катушки, накапливая и умножая энергию, и когда их визг достиг максимального уровня, небо перед кораблем треснуло и расширилось, чужие звезды сбились, и на их месте ослепительным сиянием озарил космическое пространство такой до боли родной Млечный путь. Но даже среди всех скоплений его звезд, капитан все равно видел маленькую желтую песчинку, которая навсегда оставила след в его душе. Корабль задрожал всем корпусом, преодолевая бесконечно тонкую и бесконечно упругую преграду гиперпространства, и вырвался в родную галактику.

Заглох двигатель, отдавший последние остатки топлива на переход, погасли огни, из подлокотников выдвинулись захваты, закрепившие руки, иглы системы жизнеобеспечения проткнули вены и впрыснули первую порцию препарата, развернулись антенны, посылая радиосигнал в двух пространствах: SOS, SOS, SOS. Сзади вырос невидимый для глаза купол, способный улавливать любые крупицы энергии, корабль погрузился в сберегающий режим - ведь помощь могла прийти очень нескоро. Но по счастливой случайности уже через три часа над кораблем треснуло пространство, и из черной бездны вынырнул необъятный красавец, межгалактический крейсер «Светоруб». Он, словно песчинку, поглотил маленькую спасательную шлюпку. Уже через пять минут ее вскрыли; специалисты внимательно изучили бортжурнал, который, если судить по данным, заполнялся каждый день от старта на Земле до последнего момента. Но вот кто его заполнял, осталось загадкой, потому что единственный пассажир шлюпки, капитан пропавшего без вести корабля, был, согласно всем проведенным исследованиям, мертв уже больше трех недель.

_________________
У кошки четыре ноги -
и все норовят ее пнуть.
Товарищ, ты ей помоги.
Товарищ, собакой не будь.

Тимур Шаов


Вернуться наверх
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Галерея славы
СообщениеДобавлено: Вс фев 02, 2014 1:37 
Не в сети
Кошка книжная домашняя
Аватар пользователя

Зарегистрирован: Пн мар 23, 2009 19:54
Сообщений: 21197
Откуда: Хайфа
Подпольщица

Автор - Тигрица

За окнами ночь – в доме тихо, лишь изредка кто-то шуршит возле стены. Рыжая кошка с пушистым хвостом нехотя открыла глаза, потянулась и бесшумно спрыгнула с кровати на пол. Прокралась под столом, притаилась, а затем прыгнула. Послышался грохот упавшего стула и возмущенное вяканье – добыча оказалась не по зубам.
- Еще нам в доме крыс не хватало, - сонно проворчал папа, но подниматься не стал.
Мама согласно вздохнула.
А наутро была проведена тщательная проверка.
- Вот здесь дырка! – сообщил мальчик Тимофей, разоблачающе указывая на прогрызенную в полу нору.
- Угу, - задумчиво сказал папа. – Сегодня же, как вернусь с работы, засыплю туда яда и зацементирую.
- Это мышка? – спросил ребенок.
- Это очень большая мышка, - ответил папа, - называется крыса. Ты, сынок, если ее увидишь, даже близко не подходи. Посмотри, как она с Маруськой расправилась.
Кошка, услышав свое имя, открыла один глаз и жалобно мяукнула, вытянув вперед укушенную лапу.
День прошел спокойно, а вечером папа, как и обещал, насыпал в нору крысиной отравы и залил ее раствором.
- Она больше не появится? – поинтересовался Тимофей.
- Надеюсь, что нет, - с чувством сказала мама, доставая из приоткрытого шкафа прогрызенный мешок с макаронами.
Но крыса оказалась хитрее. К отраве она даже не притронулась, зато прогрызла себе новый ход в противоположном углу, а за ночь снова залезла в шкаф и своровала макароны, булку и пакетик с корицей.
- Корица-то ей зачем? – спросила мама.
- На булку насыпать. К чаю, - проворчал папа.
Ход номер два тоже был заделан. Но на сей раз без яда.

За три дня в разных местах дома было прогрызено шесть нор, перетасканы пакет с пшеницей, две булочки, несколько кусков рафинада, кусок хозяйственного мыла, три игрушечных машинки и деревянная расческа. Папа бесился, но ставить мышеловки не спешил – знал своих домочадцев: первой попадется либо жена, либо кошка.
- Что же делать? – мама расстраивалась все больше и больше. – Так она скоро все, что может, к себе перетаскает!
- Если она одна, - папа раздраженно почесал подбородок. – А если их тут целая стая? Впору дом менять будет…

А наутро папу осенило.
- Я, кажется, придумал, как поступить с нашей подпольщицей, - весело сообщил он.
- И как? – осторожно поинтересовалась мама.
- А мы будем оставлять возле нор еду, тогда крыса не станет ее воровать!
- Да? – засомневалась мама.
- Ну, во всяком случае, можно попробовать.
- Попробуй.
Так и решили. На следующий день откуп исчез, а на месте его появилась одна из пропавших машинок. Тимофей был счастлив, родители озадачены – обычно пасюки так не поступали.

Прошел еще день, и утром ребенок осчастливил своих родителей:
- Мама! Папа! – Тимофей выбежал на кухню с широкой улыбкой. – А я видел большую мышку! То есть крыску!
- Где? – с замиранием сердца спросила мама.
- А вот тут, на кухне, утром, когда вы еще спали. Она зашуршала, я проснулся и пошел посмотреть. Крыска ела печенку из Маруськиной миски, а Маруська с печки на нее шипела.
- Ужас какой! – мама от волнения даже забыла про свой кофе. – Так она и нас съест…
- Нас не съест, - улыбнулся папа. – Крысам нужны не только зерна, фрукты и овощи, но и белок, поэтому бывает, что в деревнях они залазят в курятники и едят яйца и цыплят.
- Они и кролика загрызть способны, - еще больше разволновалась мама, вспомнив жуткие рассказы своего деда.
Тимофей сидел не шевелясь и с открытым ртом слушал родителей, глядя то на маму, то на папу.
- Сынок, а какая она была? – спросил мужчина.
- Вот такая, - ребенок развел ладошки, показывая длину зверька, - серая, как наша машина.
Папа с мамой переглянулись.
- Странные нынче пошли пасюки, - задумчиво изрек глава семейства.
Машина у них была серебристого цвета.

В обед маму поджидал сюрприз: когда она стояла за столом и резала овощи на суп, из норки сначала показалась острая мордочка с тучей длинных усов и черными бусинками глаз, любопытно пошевелила носом, а потом крыса вылезла целиком. Привстала на задние лапки, вытянулась и, снова встав на все четыре, шустро потрусила в сторону людей.
- Крыска!
Этот вопль заставил маму отвернуться от плиты и завизжать – грызун сидел на столе и настороженно смотрел на мальчика.
- Тимочка, отойди от нее, - прошептала мама.
Но сын и не подумал слушаться. Забыв про все предупреждения папы и страшилки про крыс, он протянул к зверьку руку. Крыса обнюхала руку, а потом вскарабкалась по ней мальчику на плечо, снова встала на задние лапки и, уткнувшись носом Тимофею в ухо, начала что-то ему рассказывать. Ребенок радостно рассмеялся. Мама радостно упала в обморок.
Пришла она в себя от того, что мальчик тряс ее за плечо.
- Мама, ты чего? – испуганно спросил Тимофей.
- Крыса, - прошептала женщина, трясущимся пальцем указав на сидящего на плече ребенка зверька.
- Ага, - улыбнулся мальчик. – Она такая милая и совсем не страшная! Можно, я назову ее Маша?
- Маша? – мама поднялась с пола и осторожно, не подходя совсем близко, осмотрела грызуна. Это действительно была девочка.
- А вдруг она тебя укусит?
- Не укусит, - сообщил Тима, - вот, смотри! – мальчик погладил крысу по лоснящейся спине. Она прикрыла глаза от удовольствия и замерла.
Вечером Машка была торжественно представлена папе. Глава семейства смотрел на крысу с любопытством, крыса на него – презрительно сузив глаза.
- Что ж, похоже, она совершенно ручная, - был вынужден признать папа. – Крыса явно была куплена в магазине или на птичьем рынке и всю жизнь провела с людьми. Не думаю, что она причинит вред Тимофею. Если он будет с ней аккуратен.
- Я буду! – воскликнул ребенок. Он был абсолютно счастлив. В поселке еще ни у кого не жили ручные крысы. Теперь все мальчишки станут его уважать, а девчонки бояться.

Прошло еще три дня. Машка спала вместе с Тимофеем, а есть предпочитала за одним столом с людьми, еще и выпрашивая у мамы разные вкусности, когда та готовила пищу. Папа относился к бывшей подпольщице спокойно, мама почти перестала нервничать и пугаться, а Маруська иногда осторожно нюхала несостоявшуюся добычу, распушая хвост и убегая, как только крыса проявляла недовольство.
С обеда пошел мелкий дождик, и все семейство сидело дома возле телевизора, как вдруг в двери постучали.
- Интересно, кто бы это мог быть? – спросила мама, поднимаясь с дивана.
- Наверное, соседи, - сказал папа.
Мама открыла дверь и увидела двух незнакомых молодых людей: худощавого долговязого парня в очках и симпатичную девушку. Оба стояли под зонтами.
- Здравствуйте, - сказала мама.
- Здравствуйте, - хором ответили молодые люди. – Мы к вам с вопросом о пропаже.
- Пропаже? – женщина удивленно подняла брови. – Вы заходите, а то на улице совсем мокро.
- Спасибо, - пара сложила зонты и вошла в прихожую.
- Кто это? – спросил показавшийся из комнаты папа.
- Мы туристы, - улыбнулась девушка. – Отдыхали лагерем с другими ребятами возле реки Тихой. Приехали сюда на две недели, но на второй день у нас пропал питомец. Мы ее везде уже искали, а теперь вот решили пройтись по ближним поселениям, может, видел кто…
- Собака? Кошка? – деловито осведомился папа.
- Нет, - ответил молодой человек. – Крыса. Девочка, не очень крупная, светло-серого цвета, будто серебристая.
Родители посмотрели друг на друга.
- Кажется, вы по адресу, - усмехнулся мужчина. – Тима! Подойди сюда вместе с Машкой!
Мальчик, который прекрасно слышал весь разговор, нехотя приплелся из комнаты с опущенной головой. На руке у него сидела крыска.
- Она? – на всякий случай уточнила мама, хотя и так было все понятно.
- Она! – радостно взвизгнула девушка и запрыгала на месте, хлопая в ладоши. – Зойка! Зоечка!
Крыса насторожила ушки, а потом вдруг спрыгнула с рук ребенка и, пробежав по полу, вскарабкалась на девушку по штанине джинсов. Та подхватила любимицу и подсадила ее на плечо. Зойка тут же принялась рассказывать на ухо хозяйке о пережитых приключениях.
- Не думал, что у грызунов такая долгая память, - папа задумчиво почесал кончик носа.
- У крыс долгая, - авторитетно заявил парень. – Спасибо, что вы позаботились о Зойке и что вы ее не…
- Не прибили, - продолжил папа.
- Прибить ее сложно, - ухмыльнулся парень. – Я имел в виду, что не прогнали.
- Как нам вас отблагодарить? – спросила девушка, наконец-то оторвавшись от любования вновь обретенной питомицей.
- Ой, какие благодарности, - отмахнулась мама. – Главное, вы теперь снова вместе.
- Спасибо вам большое!
- Тогда мы пойдем, - сказал молодой человек. – Нас уже в лагере заждались.
- Счастливого пути! – пожелали им родители.
Тимофей, так и не шелохнувшийся все это время, развернулся и побежал в свою спальню. По щекам у мальчика текли горькие слезы.

Тима наотрез отказался от новой крысы и очень скучал по Машке. Папа и мама не знали, что делать и как порадовать ребенка.
- Не думала, что он будет так переживать, - вздохнула женщина.
- Да уж… - согласился с женой папа.
Прошло полтора месяца, лето приближалось к концу, и скоро надо было идти в школу. Тимофей все еще скучал по крыске, но родители так стались отвлечь мальчика разными игрушками и поездками, что он стал вспоминать о ней гораздо реже.
- Послезавтра уже первое сентября, - ласково улыбнулась мама.
- Угу…
- Что, не хочешь в школу? – папа потрепал сына по волосам.
- Хочу, - сказал Тима, - но лето прошло так быстро…
- Первый раз в первый класс. Ты у нас уже совсем взрослый.
- Не совсем, - вздохнул мальчик. – Совсем взрослые не стали бы так расстраиваться. Вот вы с папой не расстраиваетесь из-за Машки…
- Сынок, - папа присел рядом с Тимой на корточки. – Поверь, нам тоже нелегко, просто мы стараемся не показывать этого.
- Почему? – мальчик взглянул отцу в глаза.
- Потому что часто взрослым приходится бороться со своими чувствами, чтобы не казаться слабыми. Особенно мужчинам.
- Я понял, - снова вздохнул Тимофей. – Буду стараться не быть слабым. Ведь я же мужчина.
Мама рассмеялась.
- В двери стучат, - сказал папа, поднимаясь. – Пойду, открою.
Папа вышел в коридор и вскоре крикнул:
- Люда, Тима! Идите сюда! Тут у нас сюрприз!
Мама и мальчик вышли в прихожую и замерли: в коридоре стояла знакомая пара с клеткой в руках, а в клетке сидел маленький серебристый крысенок.
- Знакомьтесь, это Маша, дочка нашей Зои, - торжественно сказал парень, протягивая клетку Тимофею. – Теперь она твоя.
Мальчик смотрел на крысенка, крысенок смотрел на мальчика.
- Мы обязательно подружимся! – улыбнулся Тима.

_________________
У кошки четыре ноги -
и все норовят ее пнуть.
Товарищ, ты ей помоги.
Товарищ, собакой не будь.

Тимур Шаов


Вернуться наверх
 Профиль  
 
Показать сообщения за:  Сортировать по:  
Начать новую тему Ответить на тему  [ Сообщений: 131 ]  На страницу Пред.  1 ... 3, 4, 5, 6, 7

Часовой пояс: UTC + 3 часа


Кто сейчас на форуме

Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и гости: 2


Вы не можете начинать темы
Вы не можете отвечать на сообщения
Вы не можете редактировать свои сообщения
Вы не можете удалять свои сообщения
Вы не можете добавлять вложения

Найти:
Перейти:  
cron
Литературный интернет-клуб Скифы

статистика

Powered by phpBB © 2000, 2002, 2005, 2007 phpBB Group
Template made by DEVPPL Flash Games - Русская поддержка phpBB