Site Logo

Полки книжного червя

 
Текущее время: Чт мар 28, 2024 19:39

Часовой пояс: UTC + 3 часа




Начать новую тему Ответить на тему  [ Сообщений: 131 ]  На страницу Пред.  1 ... 3, 4, 5, 6, 7  След.
Автор Сообщение
 Заголовок сообщения: Галерея славы
СообщениеДобавлено: Пт янв 31, 2014 6:11 
Не в сети
Кошка книжная домашняя
Аватар пользователя

Зарегистрирован: Пн мар 23, 2009 19:54
Сообщений: 21197
Откуда: Хайфа

Первый враг

Автор - asteroid_409


«…Когда человек приступает к обучению, он никогда не знает точно, какие препятствия ждут его впереди. Цель его расплывчата и иллюзорна, а устремленность неустойчива. Он ожидает от своего обучения выгоды, которой никогда не получит, потому что еще не подозревает об истинной цели выбранного пути и предстоящих испытаниях.
Постепенно он начинает учиться, сначала понемногу, затем все больше и больше, и вскоре его охватывает смятение. Истинная картина никогда не совпадает с той, которую он ранее нарисовал себе, и его охватывает неуверенность Учение оказывается не таким, каким его ожидают увидеть. Каждый шаг таит в себе новые задачи и дается все труднее, и страх, который человек начинает испытывать, никогда не рассеивается, а растет безжалостно и неуклонно. Путь знания оказывается полем битвы.
И таким образом, перед человеком появляется его первый извечный враг — страх. Это действительно ужасный враг, коварный и безжалостный. Он таится за каждым поворотом, нанося удар внезапно и неумолимо. И если человек, дрогнув перед его лицом, обратится в бегство, страх положит конец его поискам.
Он никогда уже не станет человеком знания. Он может стать хвастуном или слабым испуганным человечком, но в любом случае будет побежденным. Первый враг разделался с ним.»

Из рассказов мага Хуа своему ученику дону Карросу.


***

О, мой старый письменный стол! Вещь дряхлая и давно уже дышит на ладан, тихо моля о реставрации, но в целом – производит теплое и домашнее впечатление. В его ящиках полно моих работ: заметки, отчёты, записи. В одном покоится толстенная папочка, перевязанная бархатной тесьмой. Неслучайно я вспомнил о ней! Я выдвигаю ящик и, разворошив бумаги, аккуратно достаю её, после чего выкладываю на стол.
Вот она, миленькая! Как приятно провести ладонью по мягкой шероховатости пергамента, дотронуться пальцем до чернильных росчерков, некогда оставивших свои следы, вьющиеся причудливой вязью: «Туин».
На меня повеяло холодком - оттуда, из почти забытого прошлого. Того времени, когда весь город лихорадило и люди всерьёз поговаривали о необходимости отбить оставленный город, вырвать его из лап гоблинов. Я усмехнулся. Чего только не происходило в эти дни: как грибы после дождя, полезли шарлатаны, зазывалы и какие-то подозрительные личности. Город наводнили карты сомнительного происхождения, листовки и даже некие таинственные манускрипты, предвещающие пришествие Героя, человека, способного разрешить сложившуюся ситуацию самым чудесным образом.
Я был сопливым мальчонкой, когда мы бежали из Туина. Не помню ничего особенного, кроме простора и чистоты улиц, мощёных белым камнем, рвущихся в небо огромных деревьев, чьи кроны могли скрыть под собой целые дома, а также целые толпы добрых людей, смеющихся, улыбающихся, разговаривающих в полный голос.
Ничего особенного, но молва тех лихорадочных дней превратила его в землю обетованную. Люди словно забыли о том, что жесточайшие битвы не оставили там камня на камне. К тому же после магов там осталось полно смертоносных ловушек и всякой гнусной отравы. Но большинство жителей нашего города предпочли желаемое – действительному. С легкой подачи каких-то болтунов и бродячих проповедников – Туин превратился в кладбище сокровищ. Многие говорили: чего, мол, проще? Пойти туда и взять своё, законно причитающееся.
Конечно, чаще всего такие разговоры не распространялись дальше кабачных подвальчиков, где подвыпившие мужики выражали таким образом потаенную храбрость, рвали на груди рубахи, выпучивая зенки, налитые кровью и пойлом. То и дело кто-нибудь из них наваливался грудью на плечо соседа, бормоча нечто вроде: «А шта-а? Па-ай-дём?!»
Впрочем, в этом деле не обошлось без исключений. Пока карапузы на своих деревянных лошадках решительно брали приступом ветхий сарай, прозванный для затравки «крепостью гоблинов», а взрослые прислушивались к заманчивому звону золотых, старательно обходя своим вниманием верезг гоблинов, изредка доносящийся из лесу, - в городе образовалось несколько подпольных «кружков» или, я бы даже сказал: тайных организаций… члены которых всерьёз говорили о походе к Туину.
В основе своей, подобные тенденции затронули молодых людей, многие из которых сладко барахтались в розовом романтическом ореоле, окутывающем славное и героическое действо, в ходе которого они освобождают Туин от власти гоблинов и возвращают его к жизни.
Я открыл папку. Листик к листику, здесь были собраны мои записи, краткие стенограммы тайных заседаний и наброски, сделанные в тех случаях, когда в дрожащем свете свечей уже составлялись списки добровольцев и решались организационные вопросы. Сейчас мне легко посмотреть на это, как на лишний повод встретиться за бутылочкой терпкого амонтильяди. Но когда всё лопнуло, словно мыльный пузырь, и мы, поостынув, разбрелись по домам - некоторых, окатило волной разочарования. Вдруг выяснилось, что это мероприятие требует от всех нас чего-то большего, чем просто желания и той возбуждённой запальчивости, когда мы перекрикивали друг друга, орали – глаза навыкате, трясли листовками и картами, хватаясь за чужие воротники. Разгорячённые алкоголем – мы ощущали себя крепкими и решительными парнями, жилистыми и мускулистыми жеребцами, в чьих жилах стучалась тёрпкая и горячая кровь. Нередко, в шутку, будто желая показать свою удаль – мы, играючи, расшибали стол-другой, устраивали толкотню, только издали смахивающую на потасовку. Это было здорово, весело! – но не имело ничего общего с путешествием к покинутому Туину.
Не знаю, о чём тогда думали эти простые молодые ребята, но для меня всё это оставалось игрой. Пусть изредка, но меня касался холодный, прилипчивый страх, приходящий с той стороны. Он всегда был поблизости, возможно, с тех самых пор, когда лес наводнили эти злобные плотоядные твари, а люди отступили и отодвинулись. Сделать шаг навстречу к нему, этому страху – было очень просто. Достаточно было выйти на улицу из красноватого, душного сумрака шумной таверны, отлить и постоять в тихой прохладной темноте чуть дольше положенного. Задержаться на несколько минут и прислушаться.
Звёздное небо ненадолго притягивало взгляд, но когда он опускался до линии горизонта – там его встречала чёрная, будто каменная, стена леса. В такую минуту путешествие к Туину представлялось мне похожим на попытку взобраться на эту каменную стену. Туин был где-то там, на далёкой, почти недосягаемой вершине, а всех, желающих до него добраться, поджидала пропасть, всё шире раскрывающая свою пасть после каждого шага.
Тише и приглушённей доносился хмельной хохот из таверны, а по улице уже тянуло не холодком страха, а сквозняком ледяной жути. Это ощущение словно вспарывало тонкую кожу пьяненькой безмятежности, моментально отрезвляло и пронзало насквозь, от чего на лбу выступал холодный пот, а губы пересыхали. Вот она - реальность, в которой не было ничего общего с дружелюбной болтовней и бахвальством друг перед другом.
Тонким клинком свет вырывался из-под двери, ведущей в таверну. Он разрезал темноту, вынуждая её отступить, будто очерчивая вокруг меня некий защитный магический круг. Жуть, приходящая из тёмного леса, накатывала тяжёлой и мутной волной, но здесь ослабевала, рассыпалась на мелкие брызги и, обдавая меня затхлым дыханием бездонного древнего омута, откатывалась назад. Близость таверны успокаивала и согревала, что позволяло мне ещё раз-другой осторожно коснуться старого леса. Так можно было постоять минуту-другую, балансируя на краю между страхом и любопытством, позволяя себе вспомнить о том, что всегда поджидает нас вне круга, очерченного светом свечи или фонаря.
Когда я возвращался к своим друзьям, которые увлечённо занимались пересчётом котёлков и тарелок, которые они возьмут с собой, то улыбался, чувствуя некоторое превосходство; ещё бы! – ведь я оказался ближе к правде, покинув круг детских забав. Впрочем, стоило пропустить стаканчик-другой, тряхнуть в кулаке озябшие кости, как из неведомых глубин души поднималась решимость и отвага, а пережитое на улице казалось мимолётным наваждением.
На самом деле – боялись все. Нельзя было не обращать внимания на тёмную громаду леса, тяжёлым камнем сдавившую наш маленький городок, ибо он давил на каждого жителя, являясь вызовом на битву, будто спрашивая: а ты видишь дальше, чем окна дома напротив?
Разговоры о Туине только расшевелили клубок холодных и скользких, очень ядовитых вопросов. Что дальше? Я думаю, что тогда каждый втайне был настроен на то, чтобы в последний момент отступить и отказаться от задуманного…
Так оно и вышло. Сроки выступления всё откладывались, переносились из-за обстоятельств непреодолимой силы, и каждый раз мы встречали эти объявления чуть ли не громом рукоплесканий. В городе всё также смолкло, как-то само собой растворилось и утихло по углам. Накачанные элем мужики вернулись к спорам о чём-то своём, родном и близком, а малышня начала другую войну.
Молодёжь бурлила немногим дольше. Незаметно, исподволь, стали мы находить новые темы для обсуждения, а поход к Туину оставался на повестке дня, как вопрос важный, но отложенный до выяснения некоторых организационных моментов.
Неудивительно, что однажды настал тот вечер, когда никто и словом не обмолвился о путешествии. Это стало болезненной темой; к тому же, стоило опасаться той ситуации, когда игра могла перейти на другой уровень.
Хм… Возможно, но маловероятно. Призови меня тогда кто-нибудь к ответу – я нашёл бы повод для самооправдания. Чего легче в такой ситуации – просто отделаться шуткой, отмахнуться от слишком серьёзных и назойливых вопросов или вовсе задать встречный вопрос: «А ты пойдёшь?»
Нет, но со мной всё понятно! Я и не собирался. Так, приходил на эти собрания, как архивариус: что-то записать и зафиксировать. На рожон никогда не лез, руками не размахивал. Иногда являлся источником ценных идей, и вообще, если там – оказать поддержку, помочь чем-нибудь, это я завсегда и пожалуйста.

Ну, вот. Я усмехнулся, но теперь это вышло как-то горько. И настроение испортилось. Сколько лет уже прошло, а всё то же! Начинаю оправдываться - и перед кем?
Но всё же, если рассудить здраво: нам всем был нужен герой. Мы этих гоблинов и в глаза не видели, так, только слышали разные байки, и ещё эти неприятные, душераздирающие вопли, что вырываются по ночам из леса. Волчий вой куда приятнее будет! Что мы знали о гоблинах? Что они – знали о нас? Сейчас, окидывая взором всю нашу компанию, я вижу кучку напуганных болтунов, пытающихся убедить друг друга в бесстрашии и мужестве. Владение мечом, стрельба из лука – всё это были занятия от нас далёкие. Ещё более далёким от нас оставался лес гоблинов, но как гласит старая народная мудрость: в лес войти – не поле перейти!
Эх, неспроста я закопал эту папку поглубже и не открывал её несколько лет!
Всё я себе объяснил, расставил по полочкам, но где-то глубоко внутри сидела заноза, напоминая о себе всякий раз, стоило только достать эти записи. Да, что там эта треклятая папка! Вот он – тот же неприступный лес, черная громада ужаса, разбросавшая своё плотное и огромное тело вдоль кромки поля.

Я встал из-за стола и отворил окно. С улицы потянуло прохладным ветерком, затрепетало пламя свечи - и погасло. В разрушенный круг защитного света ворвалась темнота, мгновенно наполнив комнату до краёв. Я поспешил закрыть окно, нашарил кремень и быстро запалил свечу.
Вещи вновь стали знакомыми и добрыми. Мягкое кресло и клетчатый плед терпеливо ожидали моего возвращения за письменный стол, стены комнаты раздвинулись, а воздух потеплел, избавляясь от последних остатков ледяной пронзительной жути.
Решительно закрыв папку – я запихнул её в нижний ящик, после чего придвинул к себе перо и чернильницу, разгладил лежащий перед собою чистый лист бумаги и неторопливо, старательно вывел заглавие нового рассказа:

«Не все дороги ведут к Старому Туину».

_________________
У кошки четыре ноги -
и все норовят ее пнуть.
Товарищ, ты ей помоги.
Товарищ, собакой не будь.

Тимур Шаов


Вернуться наверх
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Галерея славы
СообщениеДобавлено: Пт янв 31, 2014 6:15 
Не в сети
Кошка книжная домашняя
Аватар пользователя

Зарегистрирован: Пн мар 23, 2009 19:54
Сообщений: 21197
Откуда: Хайфа
Итоги конкурса "Вупыр, вомпер и шось таке зубасто"
1 место, 24 балла - №5 "Простые желания" - Хунвейбин
2 место, 19 баллов - №10 "Альтернатива" - Irena
3 место, 17 баллов - №8 "Семейные будни" - Летописец


Обсуждение http://bookworms.ru/forum/35-1551-1

_________________
У кошки четыре ноги -
и все норовят ее пнуть.
Товарищ, ты ей помоги.
Товарищ, собакой не будь.

Тимур Шаов


Вернуться наверх
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Галерея славы
СообщениеДобавлено: Пт янв 31, 2014 6:17 
Не в сети
Кошка книжная домашняя
Аватар пользователя

Зарегистрирован: Пн мар 23, 2009 19:54
Сообщений: 21197
Откуда: Хайфа
Простые желания

Автор - Хунвейбин


- Гуннар сегодня хлеба принесёт.
- Вряд ли.
- Обязательно принесёт. Он обещал.
Риппо удивлённо посмотрел на мечтательно сощурившегося Миклая. Вот ведь странный человек. Всему верит. Хотя Гуннар, конечно, иногда приносил им хлеб, но откуда у Миклая такая уверенность, что именно сегодня? Откуда уверенность, что Гуннар вообще дойдёт?
- Ну и хорошо, если принесёт, – Риппо поворочался, плотнее прижимаясь к стене.
Спорить не хотелось. Нужно было отдохнуть. Налёт закончился почти час назад, но неприятная дрожь в теле никак не унималась. И это был не только страх; хотя страшно, конечно, когда вокруг пузырится земля, и кажется, что воздух в лёгких превращается в камень, - но излучатели, установленные на бомбардировщиках, усиливали этот страх, превращая его в дикий ужас, панику, при которой уже не контролируешь собственное тело. И тогда прямая дорога под бомбы. Риппо пережил шесть таких налётов, и каждый помнил до мельчайших деталей. Хотя он-то в разведке только пять месяцев, а каково тем, кто ходит в рейды уже четвёртый год?
Пять месяцев. Не очень лёгкие были эти месяцы. Хотя - это смотря с чем сравнивать. Риппо хорошо помнил не только налёты. Помнил он и голод в убежище, а главное, постоянный страх ослабнуть. Слабых съедали сразу. Они были обузой, а пищи всегда не хватало.
Но он выжил и попал в разведку. Здесь паёк был гораздо сытнее, только вот приходилось ходить в рейды и зарываться в землю, пережидая налёты. Ушастые постоянно бомбили развалины, выкуривая оттуда оставшихся людей. Говорят, на востоке уже и развалин не осталось. Эльфы постепенно превращают эти кладбища городов в нечто своё, но здесь пока ещё можно спрятаться, а если сильно повезёт, то и разыскать забытый склад или погреб.
- А вот и Гуннар.
Сопя и поругиваясь, через узкую дыру в подвал протиснулся кривоногий и тучный Гуннар. Рюкзак за его спиной мало уступал объемом самому Гуннару, но таскал он его ловко, и Риппо сам видел, как Гуннар улепётывал с этим рюкзаком от «жгучих блох». И не бросил ведь. Такой уж Гуннар человек. Хороший человек.
- Хлеба принёс? – Миклай сразу взял быка за рога.
- Угу. В этот раз было труднее. Едва не сорвался.
- Говорят, они усиливают излучение.
- Не знаю. Но хлеба я вам всё же принёс.
Риппо ухмыльнулся. Хлеб - это хорошо. Некоторые даже представления не имеют, насколько хорошо. Пока Гуннар доставал из рюкзака свёрток с хлебом, Риппо его разглядывал.
«Интересно, какова его история», - размышлял он, глядя на измазанную в грязи мясистую физиономию, на которой красовался крупный картофелеобразный нос. – «У всех ведь есть какая-то история».
Но Гуннар о прошлом всегда молчал. Ходили слухи, что он уже довольно стар, поговаривали даже, что видел Пришествие, но это уж совсем глупость. А может, и не глупость. Кто его знает. Как-то раз Гуннар обмолвился, что он врач, но ни разу Риппо не видел, чтобы Гуннар кого-то лечил.
- Как думаете, – съев свою долю, Миклай занялся своим любимым делом, а именно болтовнёй, – кто жил в этом здании раньше? Ну, до того, как всё началось.
- Какая разница?
- Интересно же. Здание вон какое крепкое построили. Даже налёты выдерживает. И жили здесь люди, со своими делами. Вот какие у них могли быть дела, а, Гуннар?
Риппо не слушал. От вкуса хлеба и приятной апатии, разлившейся по всему телу, он стал проваливаться в полудрёму - и не сразу услышал крик Миклая, а когда услышал, то понял, что напарник яростно машет руками и матерится, а Гуннар выглядывает в небольшое окошко для стрельбы.
- Ты что, уснул, придурок?! – Миклай скорчил злую физиономию.
Риппо не ответил и приник к прицелу. Здание, в подвале которого они расположились, окружали кучи битого и оплавленного камня, так что Риппо не сразу увидел маленькую фигурку, бегущую в их сторону. Фигурка быстро приближалась, довольно легко перепрыгивая через обломки стен и торчавшие куски плит, и было в этих движениях что-то неправильное.
- Это что за фокусы? – Миклай озадаченно оторвался от прицела и уставился на напарника. – Что ещё за придурок бегает среди бела дня?
Риппо снова глянул в прицел. Зрение у него было лучше, чем у Миклая, и потому он сразу нашел мелькавшую среди развалин фигурку. Некоторое время разглядеть ничего не удавалось, человек постоянно скрывался за обломками стен, но, наконец, он выскочил на открытый участок улицы перед зданием и ещё быстрее рванул в их сторону. И тогда, наконец, Риппо смог рассмотреть его как следует, а рассмотрев, лишь титаническим усилием сдержался, чтобы не нажать на курок.
- Миклай, – Риппо произнес это негромко, но и Гуннар и Миклай тут же повернулись к нему.
Видимо, услышали что-то в интонациях.
- Это не человек. Это эльф.

* * *

Тори убегал уже несколько дней. Он прекрасно понимал, что силы скоро иссякнут, и тогда он умрёт. Он и так прошёл очень далеко, однако на большее его не хватит. Тот момент, когда «они» настигнут его, лишь вопрос времени. Но даже времени у Тори уже почти не осталось, голод всё чаще давал о себе знать, и приступы эти также могли стоить Тори жизни.
Первые три дня он уходил сквозь Внешнее Кольцо и смог уйти достаточно далеко, пока не попал в болото. Очень трудно пришлось, но Тори выжил. Два раза едва не угодил прямо в «гнездо», едва ушел от какой-то твари, гнавшей его всю ночь, но прорвался.
Он и сам до конца не понимал, куда идёт; главным было движение. Движение прочь от тех, от кого пощады ждать было просто глупо. Добравшись до города, Тори несколько дней отсиживался в развалинах, но постоянно ощущал, как сжимается вокруг него кольцо. И в конце концов, гонимый растущим голодом, он снова побежал.
Он рассчитывал, что после очередной зачистки над городом некоторое время не будет никого, и потому, как только чистильщики закончили и скрылись за горизонтом, Тори выбрался из развалин.
То, что в обгоревшем, но сохранившем два этажа здании, неизвестно как уцелевшем среди развалин, есть живые существа, он почувствовал давно. Но это были не «они», своих преследователей Тори узнал бы сразу. Это была «мошкара». Надо же, как далеко забрались. Хотя какой прок от этих животных? Или…
Некоторое время Тори сидел у оплывшей стены, рассчитывая ситуацию. Что это, шанс - или просто глупая надежда? «Мошкара» его не защитит, это понятно, но что ещё он может предпринять? Если эти выродки добрались сюда, так близко к Завесе, и даже зачистки не выкурили их, то, возможно, Контролёры всё же недооценивают этих существ. Возможно, и они на что-то способны.
Приняв решение, Тори больше не задумывался. Просто выскочил на открытое пространство, давая себя увидеть, и побежал. Просто побежал вперёд, к этим странным и никчёмным существам. Шагах в десяти он остановился и, опустившись на колени, поднял обе руки. Жест, который должен быть понятен даже им. Они, конечно, примитивны, но куда уж проще.
Они не выстрелили. Когда из-за угла странного здания выскочила закутанная в какие-то лохмотья фигура и замахнулась, Тори не уклонялся, хотя вполне мог бы убить это существо в то же мгновение. Но Тори видел, что оружие в руке у «мошкары» не опасно, и потому позволил себя ударить, после чего упал, имитируя потерю возможности оценивать обстановку. Он не подавал признаков жизни и тогда, когда его тащили, и когда связывали. И лишь потом открыл глаза.
Они стояли и смотрели на него. Такие уродливые, явно напуганные, вопящие и тараторящие, вызывающие лишь презрение своим жалким видом. И тогда Тори сделал то, чего не делал по отношению к «мошкаре» никто и никогда. Он произнёс:
- Привет.

* * *

- Красивый. Сукин сын, но посмотри на него. Почему у них такая внешность? – Миклай покачал головой. – Это неправильно.
- Убей его! Просто убей!
- Да что ты завёлся, Риппо?
- Эта тварь не должна жить. Эти из-за них мы жрём друг друга в убежищах. Из-за них!
- Погоди, Риппо, – в разговор вклинился Гуннар. – Подумай. Просто подумай. Мы никогда раньше не брали никого из них в плен. А этот сам пришёл. Сам, ты понимаешь? Я повидал много чего, но если бы мне сказали, что ушастый сам явится к нам сдаваться, я бы просто рассмеялся. Это невозможно, но он перед нами.
Гуннар посмотрел на эльфа и спросил:
- Ты меня понимаешь?
- Прекрасно понимаю. Этот язык, хм, скажем так, несложен.
- Этот язык? Это немецкий. Ты знаешь ещё какие-нибудь наши языки?
- Да. Восемнадцать.
Гуннар некоторое время смотрел на пленника.
- И зачем ты пришёл?
- Мне нужна помощь?
- Что?! От нас?!
- У меня не было выбора.
- Слушай, – у Риппо неожиданно лопнуло терпение. – Либо ты рассказываешь, зачем явился, либо я начинаю тебя на ремни резать.
- Я расскажу, – эльф кивнул.
- Как твоё имя? У вас есть имена?
- Ваш язык не сможет его передать. Если хотите, зовите меня Тори.
- Дальше.
- Меня преследуют. Мои соплеменники. И мне некуда больше пойти.
- За что тебя преследуют?
- Они меня боятся.
- Да ну? – Гуннар ухмыльнулся. – На вид ты не очень-то страшный. Чем же ты им так не угодил?
- Чтобы жить, я должен убивать своих соплеменников. Я пью их кровь.

* * *

- Ты говоришь чушь, – Гуннар раздражённо уставился на эльфа
Риппо с Миклаем давно уже перестали понимать суть этой странной беседы, но Гуннар неожиданно устроил с эльфом настоящий диспут, при этом произнося множество непонятных слов, какие Риппо до этого и не слышал никогда.
- Это просто чушь. Развитие цивилизации предполагает развитие гуманности. Чем разумнее и сильнее существо, тем более оно осознаёт свою ответственность. Тем больше понимает необходимость гуманизма.
- Это нелогично.
- Что нелогично?
- Развитие - это рост возможностей, а то, что ты назвал гуманизмом, есть сознательное ограничение этих возможностей. Нелогично развивать возможности и одновременно ограничивать себя в них.
- Что ты всё заладил - «логично – нелогично»?
- Логичность поступков - основа настоящей цивилизации. Только цивилизация, ставящая во главу угла логику, имеет шанс на выживание.
- Значит, вот так у вас всё устроено? Логика... – Гуннар провёл рукой по волосам.
Выглядел он изрядно изумлённым.
- Вот почему вы так… Без жалости… Но как же чувства? У вас они есть?
- Есть. Но вы не поймёте. Вы слишком примитивны.
- Вы действительно воспринимаете нас как животных? Отвечай. Мы для вас просто звери? – лицо у Гуннара вдруг стало очень злым, и Риппо даже удивился.
- Нет. Животные всегда логичны. Они следуют потребностям и инстинктам, но не более.
- Тогда кто мы для вас?
- Паразиты. Они тоже в чём-то логичны, ибо хотят питаться и размножаться, но они не осознают при этом, что одновременно уничтожают и свою среду обитания.
- Но мы разумные существа. У нас была цивилизация. Мы вышли в космос!
Эльф очень по-человечески пожал плечами:
- И что? Перед тем, как прийти сюда, мы просчитали ваше дальнейшее развитие. Вам оставалось максимум двести лет, а потом вы бы просто уничтожили сами себя. Но прихватив за собой всю планету. Разве не логичным будет уничтожить вас раньше, сохранив при этом экосистему этого мира? Такие миры нечасто встречаются.
- Какие тут могут быть расчёты?
- Мы тщательно проанализировали всю вашу историю, вашу психологию, ваше мировоззрение. Ты в курсе истории вашей цивилизации в последние три столетия? Вы с лёгкостью убивали друг друга без всякой логики, а лишь подчиняясь инстинктам и желаниям, причём всё больше и больше. Вы уничтожали ваш мир, и чем более развитыми вы становились, тем сильнее шло это уничтожение. Вы - классический пример паразитов.
- Но двести лет, твою мать!!! - Гуннар явно был на грани срыва. – Двести лет!!! Мы бы изменились! Осознали!
- Вы давно прошли точку невозвращения.
- Так почему бы нам тогда сейчас не порезать тебя на куски? Зачем ты припёрся за спасением к паразитам?
Эльф молча опустил голову.
- Значит, нет ответа в твоей хваленой логике?
- Есть ответ. Я просто хочу жить. И вы меня не убьёте. Ты сам сказал, что я первый, кто с вами говорит. Хотя ты неправ. Мы связывались с вами дважды.
- Что?
- С организацией, которую вы называли ООН. Первый раз мы сообщили о своём прибытии и попросили данные о вашей… – эльф запнулся, – цивилизации. Ответом было что-то вроде кучи непонятных и обтекаемых фраз. Нам вроде как предлагали дружбу, но просили взамен технологии. После этого мы связались с ними снова. Мы решили, что произошло недопонимание, ведь нельзя дружить с тем, кто просит у тебя технологии, признавая тем самым свою слабость. Это нелогично. Мы объяснили, что ваша цивилизация на грани самоуничтожения. Предложили логичное решение.
- Какое?
- Мы берём под контроль планету и весь ваш вид. И развиваем вас сами, так, как считаем нужным. Мы бы уменьшили вашу популяцию до разумных пределов, создали ареал обитания, в котором вы смогли бы жить и размножаться. Не как паразиты, а как одно из звеньев экосистемы. Но в ответ мы получили угрозы, поэтому продолжать уговоры посчитали нелогичным.
- То есть вы предложили нам стать вашими домашними зверьками - и всерьёз надеялись на согласие?
- Ну, если тебе нравится такая формулировка. Но что в этом не так? Альтернативы у вас всё равно не было. Вы бы погибли и без нашего участия, так разве не логичным было бы согласиться и на такое предложение? Предложение, которое гарантировало выживание вашему виду.
- Но... а как же ты? Зачем ты жрешь своих? Это логично?
- Да. Это связанно с нашей природой. По вашим меркам, мы бессмертны, и природа создаёт таких, как я, для регуляции численности.
- Вы делитесь на хищников и травоядных?! – у Гуннара даже челюсть отвисла.
- Да. Таковы законы нашей эволюции. Но хищников почти не осталось. Нас и так было меньше, а с развитием технологий те, кого ты назвал травоядными, решили, что быть пищей совсем не обязательно. И нас стали уничтожать.
- Тоже по законам логики?
- Нет, они просто хотели жить.
Гуннар отвернулся. Потом посмотрел на Риппо и Миклая.
- Мы не можем его убивать.
Ответом было угрюмое молчание. Наконец Риппо произнёс:
- Послушай, Гуннар, его ведь придётся доставить в убежище. Как?
- Пойдём ночью.
- Ближайшее «окно» между патрулями через два дня. Рисковать ради ублюдка?
- А что ты предлагаешь? Никогда ещё у нас не было такого шанса. Перебежчик. Настоящий. Ты понимаешь, что он может нам дать? Уже то, что мы от него узнали, стоит сотни жизней, а подумай, сколько ещё можем узнать.
Риппо не ответил. Он всё прекрасно понимал и был с Гуннаром согласен, но легче от этого не становилось. Риппо смотрел на лицо эльфа, пытаясь прочесть там хоть что-то, но ушастый выродок был невозмутим, и, казалось, беседа людей его ничуть не занимает.

* * *

- Пора, – Миклай осторожно выглянул в дыру.
В темноте лица его не было видно, но Риппо прекрасно понимал, что напарник боится. И Гуннар боится. Потому что даже «окно» не давало стопроцентной уверенности. Любая мелочь могла стоить жизни, а сейчас они вообще шли наугад.
- Готов? – Риппо повернулся к Гуннару.
Тот кивнул и поправил свой пузатый рюкзак.
- Тогда гаси фонарь и пошли. Миклай, ты что там высматриваешь?
Миклай не ответил, продолжая вглядываться в узкую трещину в стене. В следующее мгновение связанный эльф резко повернул голову в его сторону, и лицо его изменилось. Но Риппо уже и сам понимал, что что-то не так. Миклай стал заваливаться на спину, и в дрожащем свете фонаря Риппо понял, что напарник мёртв. Миклай не закричал, потому что кричать ему было уже нечем: на месте лица расползалась тускло мерцающая зелёным дыра.
Грохнуло несколько выстрелов – это, видимо, среагировал Гуннар, но в следующее мгновение в подвал просочилось нечто тёмное, пульсирующее и обладающее множеством отростков.
Эльф оттолкнулся от стены и прыгнул.
«Как он развязался?» - подумал Риппо, но в следующее мгновение один из отростков запульсировал и хлестнул эльфа ногам, разом срезая их в районе колен. Ушастый пронзительно закричал, странно, не по-человечески, и Риппо, словно на автомате, саданул ногой по фонарю. Тот упал на бок, выхватив их тьмы страшно искажённое лицо Гуннара, но о нём Риппо больше не думал. Подхватив кричащего эльфа на спину, он бросился к дыре, которую они приготовили на случай экстренного отхода. Ногой ощутил, как рвутся установленные растяжки, и теперь у него было четыре секунды до того, как подвал превратится в огненный ад.
Он успел. Позади полыхнуло, в спину ударило жаром, но Риппо уже бежал по улице, стараясь не споткнуться о камни. Луна светила ярко и это позволяло бежать достаточно быстро. Эльф больше не кричал, он тихо хрипел, и единственной мыслью в голове Риппо было: «Пускай живёт. Живи, сука! Живи. Чтобы не зря. Гуннар, Миклай. Чтобы всё было не зря. Ты должен жить!»
Кажется, он даже кричал это вслух. А затем посреди улицы выросли четыре мерцающие фигуры. Высокие и неестественно пропорциональные. Риппо замер. Бежать было некуда. Осталась только залитая лунным сиянием улица и эти странные, нечеловеческие глаза, смотрящие на него. Такие красивые и такие страшные.
Эльф приблизился. Его костюм переливался всеми оттенками зелёного и света давал достаточно, чтобы Риппо видел лицо ушастого. Спокойное, совершенное, но при этом ничего не выражающее лицо. Совершенство смерти. Глядя на это лицо, Риппо уже не осознавал, что всё ещё держит на спине хрипящее безногое тело с таким же совершенным лицом.
Ушастый ударил так быстро, что Риппо даже не заметил. Просто ноги вдруг перестали держать, и он осел на потрескавшийся асфальт, ощущая внутри только холод и боль. А в следующее мгновение эльф склонился над ним и некоторое время смотрел прямо в глаза. Смотрел словно бы с удивлением.
И уже не осознавая, что делает, проваливаясь в вязкое ничто, Риппо прошептал в это до жути красивое и одновременно страшное лицо:
- Мы тоже хотим… жить…

* * *

Тори умирал. Его даже добивать не стали. Просто убедились, что рана не регенерирует, и ушли. Но они совершили ошибку. Не учли одной мелочи. И потому сейчас Тори отдавал последние мгновения своей жизни движению. Он полз, подтягиваясь на руках, цепляясь за трещины в этом странном и мерзком дорожном покрытии, сдирая кожу на ладонях, но полз.
Полз, потому что «мошкара», вытащивший его на своей спине, был ещё жив. Пока жив, так что действовать следовало быстрее. И сейчас Тори собирался сделать то, что никогда ещё не делали по отношению к этому виду, но почему бы и не попробовать? Терять всё равно уже нечего.
Добравшись, Тори ухватил лежащего человека за волосы и резко запрокинул ему голову, открывая рот. Затем, прокусив себе запястье, он набрал полный рот крови и, прижавшись губами к губам человека, выплюнул её. Человек сглотнул. Тело его задергалось, и Тори бессильно распластался на земле.
Всё. Теперь либо сработает, либо нет. Он не знал, для чего сделал это. Впервые в жизни логика не давала ответа.

* * *

Риппо резко выдохнул и вскочил на ноги. Он не понимал, что происходит. Всё его тело дрожало, каждая мышца вибрировала, и казалось, что Риппо переполняет странная, невиданная лёгкость. Рядом лежал эльф с отрезанными ногами, но он был мёртв, Риппо это знал совершенно точно. Не понимал, откуда, но знал.
Он провёл руками по своей одежде. Толстый свитер на животе оказался разрезан, но на коже не было ни царапины. Риппо огляделся, и вдруг темнота вокруг него словно отступила, превращаясь в некую серую хмарь и позволяя разглядеть даже мельчайший камешек.
Что произошло? Воспоминания словно превратились в лоскуты. Какие-то люди, имён которых он не помнил, странные образы. Точно он помнил лишь своё имя, но всё остальное скрыл вязкий кисель, пробраться сквозь который не было никакой возможности.
Наконец Риппо перестал пытаться что-либо вспомнить и втянул носом воздух. Ощущения поразили его. Это было совершенно необъяснимо, но вместе с тем странно и невероятно. Словно он разом увидел множество вещей, названий которых не знал. И ещё очень хотелось есть. Что-то вызывало этот голод, притягивало, и в следующее мгновение Риппо осознал, что. Его манила лужица крови, вытекшая из руки мёртвого эльфа. Он коснулся этой крови пальцами и неожиданно лизнул. От ощущений, пронзивших его, Риппо даже попятился.
Но всё равно это было не то. Он точно знал: пища не здесь, она там, далеко, и теперь Риппо хорошо понимал, куда нужно идти. А ещё он почему-то точно знал, что должен найти себе товарищей. Он легко сможет сделать из них тех, кем стал сам, и вместе они пойдут и найдут себе много еды. Очень много еды.

_________________
У кошки четыре ноги -
и все норовят ее пнуть.
Товарищ, ты ей помоги.
Товарищ, собакой не будь.

Тимур Шаов


Вернуться наверх
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Галерея славы
СообщениеДобавлено: Пт янв 31, 2014 6:19 
Не в сети
Кошка книжная домашняя
Аватар пользователя

Зарегистрирован: Пн мар 23, 2009 19:54
Сообщений: 21197
Откуда: Хайфа
Альтернатива

Автор - Irena


- Романтично?! – вскипел Сергей Павлович. – Романтично?! Ты понимаешь, о чем говоришь? Мальчишка! Что в этом романтичного, ответь, ради всего святого? Что романтичного в убийстве?!
Вадим пожал плечами. Ручка, которую он вертел в пальцах, со стуком упала на пол и закатилась под шкаф. Он вздохнул и полез ее доставать.
- Ответь! – не унимался Сергей Павлович. – Приведи какой-нибудь разумный аргумент, если у тебя есть таковой! Ты хоть представляешь, о чем говоришь? Ты, которому никогда в жизни не приходилось убивать!
Убийственный аргумент. Вадим усмехнулся про себя случайному каламбуру; встал, отряхнул пыль с колен, положил ручку на стол. Сунул руки в карманы.
- Да, но... раньше вампиры не чувствовали себя неполноценными, - хрипло выдавил он. – Наоборот, они...
- Считали себя высшими существами? – саркастически подхватил Сергей Павлович. – Ну да, разумеется. Готический замок, полная луна, черный плащ... нежная девичья шейка... ужас, летящий на крыльях ночи, одним словом. Ты слишком много читал человеческой литературы, мальчик мой.
- А какую еще литературу я мог читать? – огрызнулся Вадим. – Вампирской литературы не существует, как вам известно.
- Не уходи от темы. Кстати, я не совсем точен: как МНЕ известно, авторы литературы подобного рода – вероятнее всего, именно вампиры. Хотя, увы, точных доказательств тому пока нет. Так вот, да будет известно ТЕБЕ, что именно чувство неполноценности, коего у них, по твоему мнению, не было, подвигло их выдумать сверхъестественные способности вампиров, неимоверную силу, непонятно откуда взявшееся богатство – а главное, пресловутое ощущение себя как высшего существа. На деле же...
- Всё это неправда? – сощурился Вадим.
- Увы. Насчет сверхъестественных способностей – ты и сам знаешь. Богатство же... Владельцев замков я лично не припомню, а вот обитателей трущоб, основным доходом которых было найденное в карманах жертв, встречал немало. У вампиров обычно были проблемы с карьерой в людском обществе – в частности, из-за ночного образа жизни. И хотя среди вампиров, как и среди людей, встречаются одержимые манией величия – большинство из тех, кого я знал, страдало более от комплексов, как нынче говорят. Потому что вампиры всегда жили в тени людей – из-за своей немногочисленности либо по иным причинам. Потому что боязнь солнца накладывала множество ограничений. И потому что мы были вынуждены убивать, чтобы жить, нравилось это нам или нет. Это, по-твоему, жизнь высшего существа? И только теперь у нас появилась возможность нормально жить – учиться, работать, творить, общаться, не присматриваясь к яремной вене собеседника; теперь, когда Генрих добился...
- Но ведь есть какие-то другие способы! – Вадиму очень не хотелось так просто сдаваться. Хотя он знал, что Сергея Павловича не переспоришь. – Без всех этих таблеток и уколов, черт бы их взял! Ну хотя бы...
- Хотя бы что? – Сергей Павлович протер очки, снова водрузил из на нос и в упор посмотрел на Вадима. – Пресловутый “little drink”, коий столь усердно пропагандирует месье де Лионкур, замаливая грехи юности? Весьма похвальный пример воздержания, не спорю... но кому, как не ему, знать, сколь сложно осуществить это на практике! Чтобы прервать...эээ... процесс буквально в самом начале, надо иметь железную волю, на это способны единицы. Кроме того, этот способ не изменяет метаболизм, давая разве что моральное удовлетворение от... ээ... не-убийства. В то время как мы... неужели ты не понимаешь? Целое поколение без крови на руках! Генрих полжизни положил...

Кап...кап...кап...
Вадим рассеянно глядел на пластиковую трубку, по которой в вену шла темная жидкость; на тот участок, где видно было, как неспешно капают вязкие капли.
Кап...
Сергей Павлович несколько остыл; он уже не шумел и не возмущался, а шагал по кабинету и бубнил что-то про великое открытие и как Вадим должен быть благодарен судьбе. Вадим слушал вполуха. Всё это было ему давно известно. Генрих Владимирович, после многих лет – многих десятилетий – исследований, разработал метод... определенные препараты... ингибируют... стимулируют... корректируют... инъекция раз в неделю дает возможность... в сочетании с регулярными вливаниями... Великий ученый, Генрих-Избавитель, как называли его некоторые любители высокого штиля. О да, теперь можно жить, как обычный человек; можно выходить на улицу днем – максимум, солнцезащитный крем и темные очки, перестраховки ради. И не нужно больше охотиться на ближнего своего, заглушая угрызения совести по поводу убийства брата по разуму. Да, Вадим только в теории представлял себе, как это было раньше.
Но они, старики-благодетели, не учли одного: как это – с детства жить хронически больным. Инъекции, вливания... благословенные генриховы «препараты»... «исправленный» прикус... постоянный прием таблеток, исколотые шприцем вены, визиты к Сергею Павловичу в его клинику, два часа под капельницей... и вечная боязнь: а вдруг что-то пойдет не так, а вдруг он однажды сорвется?
Кап... кап...
Привычное легкое жжение по сосудам; голова слегка кружится. Попросить сделать помедленнее? А, ладно, зато скорее закончится.
Кап...
Может быть, им, старшему поколению, по сравнению с прежним их образом жизни, и это за счастье? Наверное. Иначе почему практически все согласились на «лечение»? Но как это все-таки... унизительно...

Положа руку на сердце, до сих пор Вадим, несмотря ни на что, не считал себя таким уж несчастным. Да, быть «больным» не очень приятно. И быть «иным», вечно бояться себя выдать, - тоже несладко. Но с другой стороны, в его жизни было многое, чего были лишены его родители: университет, компания друзей... баскетбол, пикники, кафе... И Светочка...
В Светочке-то и был корень всех проблем. Шерше ля фам, как говорится.

Со Светочкой они были знакомы почти три года. Они ходили в кино и в кафе, гуляли по городу и разговаривали на абстрактные темы, они пили чай у нее на кухне и опять же разговаривали... ну да, ничего больше, и не надо смеяться. Во-первых, Вадим был воспитан в старых правилах, а во-вторых... во-вторых, плохо представлял, может ли быть что-нибудь «больше» между ними. Всё-таки он... Но пока радовался и этому. У Светочки были легкомысленные кудряшки и широко распахнутые голубые глаза блондинки, но более ничего легкомысленно-блондинистого в ней не было. Она грызла гранит наук, она изучала философию и лингвистику, она знала четыре языка и цитировала классиков... И она ненавидела ксенофобию всеми фибрами непостижимой женской души. Ксенофобия – это низко, говорила она. Это признак ограниченности и, я бы даже сказала, ущербности. Она основана на страхе и нежелании понять, на пещерных инстинктах. В наше время... Вадим с готовностью соглашался.

- Скажи, а ты могла бы полюбить... ну... не человека? – спросил он Светочку, как бы просто так, как бы в качестве очередной абстрактной дискуссии.
- Не человека? Это как – инопланетянина, что ли? – засмеялась Светочка.
- Ну например... – Вадим замялся. – Например, вампира...
- Вадька, не могу поверить! – Светочкины глаза распахнулись еще шире. - Ты читаешь «Сумерки»?!
- Да нет, при чем тут... Но как тебе кажется, все-таки: может девушка полюбить вампира?
- Это что, так важно? А для чего? Скажи, не секретничай! Небось, рОман сочиняешь? Скажи!
- Просто интересно, - поморщился Вадим. – Ну... может, и пишу, - добавил он. В конце концов, графоманством очень удобно прикрыть неожиданные вопросы: для книги, мол, нужно. – Только не знаю, выйдет ли что.
- Если выйдет, покажешь? – загорелась Светочка.
- Покажу, покажу... если будет, что. Но мне надо знать твое мнение. Так может или нет?
Светочка задумалась.
- Нет, - наконец заявила она. – Все эти «загадочные незнакомцы» и прочая чушь – чушь и есть. Как можно любить кровососа? – и она брезгливо дернула ртом.
Вадим похолодел. Но постарался не выдать себя и сказал как можно небрежнее:
- Ну а если, например... если наш кровосос каким-то образом исправился? Никого не трогает, ведет примерную жизнь, а кровь получает... скажем, путем переливания, в клинике?
Выдавать секреты не полагалось; но, с другой стороны, это вполне может звучать как невинное допущение, самое естественное в описанной ситуации. А в случае... в том невероятном случае, если... тогда Светочка так или иначе узнает.
- Примерный белопушистый вампир? – хмыкнула Светочка. Подумала; сморщила носик: – Слабо верится. И даже если... нет, не знаю, не могу себе представить. Если я знаю, что он на такое способен... что он вообще – не человек... – в голубых светочкиных глазах отразился ужас и непередаваемое отвращение.
- А как же «ксенофобия – это низко, это пещерные инстинкты»... и всё такое прочее? – он очень надеялся, что голос не дрожит.
- Но не до такой же степени! – пожала плечами Светочка. - Скажи еще – может ли человек полюбить разумного осьминога! Это же иная психология, иная логика... Это хищник, который тысячелетиями смотрел на наш вид как на еду! Ну хорошо, допустим, общаться с ним; допустим, суд Линча, травля и тому подобное – неприемлемы, если известно, что он ведет себя цивилизованно. Разумное существо, как-никак. Но любовь – это, согласись, совсем иное, это родство душ, а какое тут может быть... Вадим, ты что? У тебя на этом сюжет строился? Да ладно, не расстраивайся, девицы знаешь какие влюбчивые бывают! Ты пиши, как задумал! Вадимка, куда ты?..
Он не знал, сколько времени шел наугад по ночным улицам. Моросил дождь; время от времени мимо шуршали машины. «Может ли человек полюбить разумного осьминога...» - стучало в мозгу. Разумного осьминога. И отвращение в ее глазах при одной мысли о том, что...
И это Светочка. А что же с теми, кто не считает ксенофобию пещерным инстинктом? Значит, всю жизнь скрывать, кто ты такой. Всю жизнь бояться, что кто-то что-то заподозрит... То есть он и раньше это знал; но как-то всерьез не задумывался. И никогда еще думать об этом не было так больно.

После этого Светочка несколько раз звонила. Он не отвечал. Она слала эсэмэски, писала, что не хотела его обидеть и что... Он не отвечал. Он просто не знал, как с ней теперь говорить, как себя вести. С ее точки зрения, конечно, он обиделся непонятно на что. Теперь она считает его идиотом. Идиот и есть – вообразил себе невесть что. С другой стороны – ради чего весь генрихов труд, разве не ради этого тоже?
Иногда мелькала шальная мысль: ну хорошо, но ведь она рассуждала абстрактно, а абстракции – это... Если все-таки взять и сказать прямо: вот он я, вот такой, - неужели она и тогда...? Не может быть, ведь три года знакомы! Но решиться на признание было слишком страшно: боялся опять увидеть это выражение в ее глазах, на этот раз уже не по абстрактному поводу.

Разумеется, Сергею Павловичу Вадим об этом не рассказал. Не хватало еще.
Когда он вышел из клиники, опять шел дождь. Что за невезение... Правда, простуда ему не грозит, и на том спасибо. Вампиров с насморком не бывает в природе, даже если эти вампиры ходят на переливание крови
На автобусной остановке был приклеен плакатик: стилизованное изображение летучей мыши и надпись красным: «Будь собой!» Вадим застыл на месте, не в силах оторвать от надписи взгляд. Какая-то рок-группа? Наверное. Но... Будь собой. Будь собой. То, о чем он думал все эти дни. Как ни силишься вписаться – ты все равно чужой, хоть наизнанку вывернись. Это бессмысленно. Тогда – стОит ли пытаться?
Ну и что, по-твоему, значит в нашем случае «быть собой»? Внутренний голос был почему-то похож на голос Сергея Павловича. Кусать соседей по ночам? Ты не находишь, что это не лучший вариант?
Вадим пожал плечами и отвернулся от надписи.
В автобусе все время чудился чей-то взгляд. Вадим несколько раз оглядывался – да нет, вроде никто на него не смотрит. А потом рядом сел какой-то парень в черном. Покосился на Вадима и сказал вполголоса, глядя перед собой:
- Ты наш.
- Что?! – не понял Вадим.
- Ты наш, - повторил парень. - Я видел, как ты смотрел на наш плакат.
- Какой плакат?
- «Будь собой!» - парень, наконец, обернулся к Вадиму и посмотрел на него в упор. – Тебя заинтересовал наш лозунг. Значит, ты не безнадежен. Приходи на той неделе – поговорим. Думаю, тебе понравится.
Парень сунул Вадиму в руку картонный прямоугольник – визитку с адресом, надо понимать, - и улыбнулся, показав клыки. Не спиленные.

На картонке была дата, написанная от руки. Вадим долго вертел визитку в руках. Вот как... оказывается, не все «лечатся». Кто это такие? Кучка крикунов? Серьезная организация, недовольная нынешним положением дел? Имеет ли смысл ли с ними связываться? В конце концов он твердо решил, что, как бы то ни было, не станет влезать в сомнительные авантюры, и забросил картонку куда подальше. Но в назначенный день оказалось, что адрес он помнит. И он пошел, сказав себе, что это из чистого любопытства.
Чья-то квартира. Оказалось, что картонку надо было предъявить в качестве пропуска; Вадима не хотели впускать, но тут появился автобусный знакомец, и дверь открыли.
Несколько десятков человек, все в черном, как тот, в автобусе. Сидели, переговаривались вполголоса; похоже, чего-то ждали. Вадим пристроился в углу. Он никогда не видел столько вампиров сразу – должно быть, съехались со всей области. Но почему сюда? Значит, в городе есть кто-то еще, кого ни родители, ни Сергей Павлович не знают? Странно. Кстати, а знает ли кто-нибудь вообще о существовании оппозиции?.. Наконец, вошел кто-то – высокий, немолодой, с залысинами. Он прошел на середину комнаты, и голоса сразу смолкли. Он выдержал паузу и начал говорить. Вадим слушал – и не верил своим ушам. Оратор говорил долго, хорошо поставленным голосом, с театральными паузами и выверенными жестами. Потом был общий шум, бурное обсуждение, но Вадим за все время не проронил ни слова. Когда все закончилось, он так же молча пошел домой. Как в трансе.

«...Мы – следующий виток эволюции. Обезьяны – люди – и мы. Мы должны смотреть на людей так, как люди смотрят на шимпанзе. Какой смысл нам ломать свою природу, пытаясь подделаться не просто под кого-то другого, но под того, кто ниже нас? Ценности? Истины? У нас есть свои ценности и свои истины, зачем нам чужие? Что такого они нам дали, что они могут нам дать, чего мы не можем взять сами? Я скажу вам, что они нам дали, превозносимые всевозможными генрихами люди и те предатели, что продались им за чечевичную похлёбку: слабость вместо силы, стыд вместо гордости. Мышиную возню ради куска хлеба вместо свободной охоты. И более ни-че-го! Разве не так? Борьба за выживание есть неотъемлемая часть жизни, самая естественная, самая здоровая ее часть! Но они, эти идеалисты-«избавители», эти ботаники, заменили ее... теперь это называется «политкорректностью», кажется. Чему они учат? Бояться своей природы и стыдиться своих естественных желаний! Бояться! Нам! Веками боялись не мы – боялись нас! А что нам предлагают теперь? Вампир-вегетарианец?! Это было бы смешно, когда бы не было так мерзко! Нет, братья мои, мы не должны стыдиться того, кто мы есть. Мы должны гордиться собой! Так называемая ассимиляция – тупик, который погубит нас. Мы пойдем своим путем! И только так!»

Свой путь? Какой свой путь? Вернуться к тому, что было раньше? Если верить рассказам родителей или того же Сергея Павловича – раньше еще больше скрывались, плюс они еще и боялись солнца; и раньше они почти не общались с людьми... ну, понятно, почему.
А ты им веришь?
У меня нет причин им не верить. Это звучит логично.
Ну, не общались с людьми. А зачем?
Если учесть, что в нашем городе вампиров всего – твоя семья и Сергей Павлович... разумеется, незачем...

Родители пристали с расспросами – у него расстроенный вид, в чем дело. Отговорился предстоящей контрольной в университете и еще чем-то. Рассказывать обо всем этом родителям хотелось менее всего. Хотя очень хотелось с кем-нибудь обсудить всё, что свалилось на него в последнее время. Поговорить с Сергеем Павловичем? Тоже как-то...
В мыслях чехарда, в душе разброд.
Вот взять и перестать «лечиться», как предлагал этот... борец за права. Не принимать таблетки, не ходить в клинику. Он говорил, что тогда через какое-то время всё вернется в норму. В вампирью норму, то есть. И станешь ты полноценным вампиром. Впрочем, из дома тогда придется уйти. Возможно, тайно. А как же родители? У нас дети – такая редкость, они так гордятся... и вообще...
Кстати, клыки-то у тебя спилены. Или отрастут? Кто его знает. А если нет, как тогда? Ходить с ножом, что ли?
И можно ли верить этой компании? Кто они такие, откуда? А если врут?
Свой путь, говорят они? Вот тебе свой путь. Представь, что ты «обычный» вампир. Из дома ты уйдешь. Поместья и богатства у тебя, как ты знаешь, нет. Учебу придется бросить. Приличной работы у вампира, скорее всего, тоже не будет, так что жить ты будешь в какой-нибудь дыре. И работать, в лучшем случае, ночным сторожем. Блестящая перспектива.
Ну почему? Можно сдать экстерном...
Можно. Сложно, но можно. Только сомневаюсь, что ты на это способен.
И можно, например, открыть собственный бизнес.
Ну да. И прогореть. Признайся хоть сам себе: на это ты точно не способен.
Друзей у тебя не будет, по определению. Днем ты будешь спать, а бОльшую часть ночи – искать, чего бы поесть. Точнее, кого бы съесть. Собственный путь, ого! Высокодуховный, однако...

Кап... кап... кап...
Очередной визит в клинику. Кушетка, игла в руке, шум в ушах. Как обычно. Сергей Павлович долго смотрел на него сквозь очки, будто мысли читал; но ничего не сказал, только головой покачал. А интересно, вдруг старые вампиры все-таки могут читать мысли, но скрывают это? Хотя... если бы он прочитал хоть половину моих мыслей, вряд ли смолчал бы.
Мысли бурлили кипятком. Прямо пар из ушей. В голове завелись альтер эго, и все они спорили между собой – кто голосом Вадима, кто – ехидным тенорком Сергея Павловича, кто – высокого оратора, а кто почему-то – светочкиным.
Кап... кап...
О чем я, собственно? Взвешиваю, подсчитываю – карьера, деньги... мне говорят: не стыдись того, кто ты есть! – а я о карьере?! Какое отношение имеет гордость – к материальным благам?!
О-о, это мы тоже проходили, много раз и в разных вариантах. Лучше быть хорошим индейцем, чем плохим белым. А тебе не кажется, что это, по сути, эскапизм, а? Лично я не вижу особого повода для гордости в том, чтобы застрять в каменном веке, как австралийские аборигены, или жить в полунищете в резервации, причем по собственному желанию. Но, конечно, гораздо проще, сверкая голой задницей... хорошо, утрирую, задницей, прикрытой поношенными джинсами из сэконд-хэнда, - гордиться своим «индейством», чем приложить усилия и доказать белым, что ты не хуже их, а может, и лучше. Тебе будет тяжело – но твои дети, внуки...
Да зачем нам что-то им доказывать? Кто они такие, вообще?!
Вообще-то они – люди. Разумные существа. И кто сказал, что мы выше людей на эволюционной лестнице? Мы появились позже – верно. Некая мутация хомо сапиенс, судя по всему. Но чем именно мы выше и почему должны «смотреть на людей, как люди на шимпанзе»? Человек отличается от шимпанзе развитым интеллектом – но ведь наш интеллект не выше человеческого! Мы выше людей разве что в пищевой цепочке – сомнительный повод для гордости...
Между прочим, среди нас были и ученые, и писатели, и... хоть тот же лорд Байрон.
И к какой культуре они принадлежат? К человеческой. Потому что иной нет и никогда не было. И, заметь, вполне успешно скрывая свою сущность (хотя им было куда сложнее это делать), они были уважаемыми – и гордыми собой – членами человеческого общества! А теперь, когда у нас появились все возможности для этого...
Культура... Почему бы нам не сделать собственную культуру?
Культуру не «делают», она создается в социуме сама по себе. Но – в социуме! Живя группками по два, по пять, а то и поодиночке, культуру не создашь. «Идя своим путем», мы физически не можем объединяться в большие общины. То есть возвращаемся к чему? Для начала изменить образ жизни, а потом уж, возможно... и то сомнительно.
Ну хорошо, пусть даже так. Но все равно! Нас ведь никогда не примут – даже такими, как сейчас! Если только когда-нибудь люди узнают, кто мы... Будь мы даже безгрешны, аки ангелы, нас все равно будут подозревать во всех грехах, все равно сделают козлами отпущения. Так, может, пусть лучше эти подозрения будут обоснованы, хоть не так обидно?
Прежде всего, «никогда» - это очень громко сказано. Кто знает, может, и примут? Да, не сразу, и не все, и не без проблем. Да, это невесело. Но какая альтернатива? Убивать, чтобы оправдать чужие подозрения? Тебе так хочется кого-то убить? Подкрасться на улице к прохожему, повалить на землю, вонзиться клыками... он будет отбиваться и кричать, а ты будешь...
Вадима замутило. Потом вместо безымянного прохожего перед глазами возникла Светочка, за спиной которой крадется клыкастая тень; тень сделалась похожей на него самого – и стало совсем худо.
Кап...кап...
Или опять слишком быстро капает?
И ведь они настроены решительно, вдруг сообразил он. Ведь их не устраивает просто – не колоться, не принимать таблеток и вампирствовать потихоньку. Они слишком активно агитируют – в людском обществе это обычно кончается призывом начать войну с «несогласными». То есть... убивать? Сергея Павловича, родителей... его...
Кап...
Может, надо все-таки рассказать Сергею Павловичу? Это экстремисты, они могут быть опасны.
Но тогда получится, что он их предаст? Они ему поверили, а он...
А если он промолчит, он предаст своих близких, которые, между прочим, тоже ему верят. Если их убьют по его вине...
Кап... кап...
Этот оратор (кстати, имени своего он так и не назвал) говорил: соглашаясь на метод Генриха, мы предаем себя, свою природу, свою сущность.
А Сергей Павлович говорит, что раньше мы не слишком-то гордились своей природой и сущностью.
Но если кому-то не нравится его природа и он ее изменяет – разве это можно назвать предательством? Генрих ведь никого насильно не колол, кто хотел – тот пошел на это, зачем же шум поднимать? Демагогия, однако.
Почему демагогия? Это правда, мы отказываемся от того, кто мы есть.
Опять двадцать пять: какая альтернатива? Подумай толком, что они предлагают, разумный ты мой?! Чем, чем ты хочешь гордиться – хищничеством? Было бы чем!
Кап... кап... кап...
Ну почему всё так сложно?
И получается тогда, что Светочка была права? Кровосос был – кровосос и остался, и доверять такому нельзя?
Неправда, не может быть...
А тогда о чем речь?...
Кап... кап... кап... кап...

_________________
У кошки четыре ноги -
и все норовят ее пнуть.
Товарищ, ты ей помоги.
Товарищ, собакой не будь.

Тимур Шаов


Вернуться наверх
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Галерея славы
СообщениеДобавлено: Пт янв 31, 2014 6:23 
Не в сети
Кошка книжная домашняя
Аватар пользователя

Зарегистрирован: Пн мар 23, 2009 19:54
Сообщений: 21197
Откуда: Хайфа
Семейные будни

Автор - Летописец

Андрей Романович Комаров шел домой после ночной смены. Шел он не торопясь, нога за ногу, и намеревался попасть туда никак не раньше рассвета. Смена выдалась средненькой – не особо тяжкой, но и бить баклуши не пришлось, так что Андрей заранее предвкушал небольшой отдых с последующим ничегонеделаньем. Ну, или с какими-нибудь неутомительными домашними заботами и всяческими хобби, которые, с точки зрения дражайшей супруги, также являлись откровенным бездельем. Планы на этот весенний день представлялись столь радужными, что Комаров, жмурясь от удовольствия, как кот, объевшийся сметаны, домой не спешил.
Вот так, предаваясь мечтам и любуясь постепенно сереющим небом, Андрей брел по хорошо известному ему маршруту, не особенно интересуясь окружающим. И, как оказалось, зря. Очень зря.
Вылетевший из-за угла жигуленок с мигалкой внезапно притормозил рядом с опешившим Комаровым. Из автомобиля выскочила некая личность в мундире и грозно рявкнула на Андрея Романовича:
- Пр-редъявите документики, гр-ражданин!
Пока растерянный Комаров обхлопывал карманы в поисках требуемых документов, из машины появились еще двое стражей порядка. Повинуясь нетерпеливому знаку, они достаточно вежливо, но твердо взяли под локотки Андрея и усадили в «Жигули», сев по бокам. Машина резко стартовала с места и понеслась со все увеличивающейся скоростью.
Через пятнадцать минут ошеломленный Андрей Романович уже входил в какой-то кабинетик милицейского участка своего района. В кабинете ощутимо пахло псиной.
- Лейтенант Сергей Волков! – представился сидящий за столом мужчина. Подождав, пока Комаров присядет на стул, стоящий с другой стороны стола, он ласково вопросил: - Ну, что, гражданин, нарушаем?
От его радушной улыбки Комарову сделалось не по себе.
- Никак нет, товарищ лейтенант! – казалось, еще немного - и Андрей, вскочив, вытянется по стойке смирно.
- Ну, а как Вы сюда тогда попали, гражданин хороший? – продолжал ласково улыбаться Волков. - Не по собственному же желанию?
- Нет, - понурился Комаров, - у меня документы спросили…
- Ай-я-яй, а говорите – не нарушаете! – укорил его лейтенант. – Что ж Вы так?
- Да я их просто найти не успел! – воспрял духом Андрей. – Они всегда при мне!
Комаров начал лихорадочно рыскать по карманам, в то время как сидящий напротив мужчина впился в него настороженным взглядом серо-желтых глаз с узким, «снайперским» зрачком.
- Вот же они! – с торжеством провозгласил Андрей и торопливо протянул лейтенанту свой паспорт с рабочим удостоверением.
Тот осторожно принял их и стал внимательно изучать. Настолько внимательно, что, казалось, он готов был обнюхать каждую страничку, а если возникнет необходимость, то и попробовать ее на зуб.
Наконец, лейтенант снова взглянул на нарушителя.
- Вроде бы все в порядке, - нехотя протянул он. В глазах лейтенанта затухали желтые блики, вновь меняя цвет на серый. – И давно Вы работаете се-кью-ри-ти?
Последнее слово было произнесено подчеркнуто по слогам и с явной издевкой.
- Давно, - буркнул Андрей, пряча документы, и, смерив работника органов оценивающим взглядом, спросил: - А насколько легитимна подобная проверка? Лично у меня все легально.
Сергей снова стал похож на охотящегося хищника. Причем очень сердитого хищника.
- Вы – участник программы «Ассимиляция»? – лейтенант уткнулся в маленький монитор видавшего виды старенького компа и быстро застучал по клавиатуре. Через минуту он тихо присвистнул и удивленно уставился на посетителя. – Так Вы – один из отцов-основателей! Ну, и зачем надо было ломать комедию, Ваша Светлость?
Как лейтенант ни старался, но наряду с почтительностью в голосе его промелькнула досада.
- Я ломаю комедию?! – возмутился Андрей. – Шел себе домой после рабочего дня, то есть, ночи, а тут налетают, хватают, и без лишних слов…
- Да-да, Ваша Светлость, я в курсе. У нас отчетность, знаете ли. Процент раскрываемости преступлений за прошедший и текущий месяц и все такое. – Собеседник старательно прятал глаза. – Что приказано, то и делаем. Но Вас больше задерживать не смеем.
- Ну да, конечно! А справку для жены дадите?! Что я провел столько времени в ваших столь гостеприимных стенах? – Комаров старался держать себя в руках, но получалось плохо. – И идти мне теперь домой, между прочим, в разгар дня!
- Мы постараемся что-нибудь сделать. Можем, например, отвезти Вас домой на машине. А сопровождающий объяснит ситуацию жене… - На лейтенанта было жалко смотреть. Он нервничал, и с каждой минутой запах песьей шерсти в комнате становился все сильнее.
- Ладно, только давайте поскорее, а то у меня законный отдых накрывается, - хмыкнул Андрей и пошел к двери. Уже взявшись за ручку, он спросил: - Сопровождать тоже оборотень будет?
Насладившись изумлением в глазах лейтенанта, он покинул кабинет.
Ждать обещанную машину Комаров решил перед милицейским участком. Поискав тень и укрывшись в ней от солнечных лучей, Андрей огляделся. Прямо около входа стоял панк, обвешанный кучей разномастных цепочек, и нервно курил сигарету. Судя по всему, он тоже успел пообщаться с ментами. Вот подъехала милицейская «канарейка», и из нее под конвоем в участок повели дедка лет семидесяти. Дедуля шел, пугливо втянув голову в плечи.
- Чертовы оборотни в погонах! – с досадой буркнул Андрей.
- Мусора! – брезгливо откликнулся панк.
Может, они еще долго могли бы костерить на все закорки милицию, но тут из участка вышел сержант.
- Гоблин, шел бы ты отсюда, а? - тихо, но с угрозой сказал он панку.
Тот, презрительно сощурившись, щелчком пальцев отправил сигарету в урну и, встряхнув радужным ирокезом, пошел прочь. Когда за поворотом затихли топот бутс и мелодичное позвякивание металла, сержант повернулся к Комарову и уважительно поднес руку к козырьку.
- Сержант Кобелякин. Ваша Св… Андрей Романович, садитесь в машину, я отвезу Вас домой. Прокачу, так сказать, с ветерком!
Дорога домой показалась и короткой, и долгой одновременно. Водитель оказался шутником и балагуром и трещал, не умолкая ни на минуту, что несколько вводило в транс Андрея и помогало избавиться от грустных мыслей. Когда Андрей представлял, как его встретит жена, то ему очень хотелось, чтобы бравый сержант не гнал так машину. С другой стороны, откладывать неизбежное тоже не имело смысла, и через несколько минут Комаров с сопровождающим стояли на лестничной площадке и ждали, когда им откроют дверь.
Тихо щелкнул замок, и дверь приоткрылась ровно настолько, чтобы Андрей смог хорошо рассмотреть неодобрение в горящих глазах супруги. Очень-очень сильное неодобрение. Табун мурашек с топотом пробежал по спине, и Андрей Романович, зажмурившись, уже собирался выдать нечто льстиво-ласково-заискивающее, как его опередили.
- Доброе утро, гражданочка. Простите за беспокойство, вот, доставил домой Вашего супружника. Мы несколько подзадержались в участке… - добродушно пробасил сержант.
Мрачный взгляд черных глаз переместился на сержанта, и Комарова тут же улыбнулась чарующей улыбкой гостеприимной хозяйки.
- Что Вы, что Вы, какое беспокойство! – грудным контральто пропела она. – Спасибо, что доставили моего беспутного супруга домой. Может холодного пивка? В такую-то жарищу…
Попятившийся сержант мотнул головой, не отрывая глаз от белоснежных зубов хозяйки.
- С-спасибо… Я на работе. К-как-нибудь в другой раз. И мне нужно торопиться в участок. Доброго дня!
И сержант, торопливо откланявшись, побежал вниз по лестнице.
Сообразив, что остался со своей половиной тет-а-тет, Андрей вздохнул и бочком, мимо жены, просочился в квартиру, сразу ретировавшись на кухню. Тихо захлопнулась входная дверь, и на кухне, следом за мужем, появилась Комарова. Несколько минут прошли в томительном молчании, и, наконец, Комарова тяжко обронила:
- Так.
- Люсечка, я все тебе объясню! – торопливо, в тихой панике зачастил Андрей. – Понимаешь, из-за «Ассимиляции»…
- Не смей называть меня Люсей! – гневно прошипела жена. – Ты знаешь, что я этого терпеть не могу!
- Хорошо, Лючия, только успокойся! Я сейчас все-все тебе объясню.
- Не надо мне ничего объяснять! И так все ясно! Заявился домой черт знает когда, черт знает с кем, и даже не спросил, как ребенок!
- А что с Лорой? – мгновенно похолодев, спросил Андрей.
- К твоему сведению, Лоренца заболела.
- Чем? – губы у Андрея задрожали.
- У нее начали прорезаться зубки, – мрачно сообщила Лючия.
- Ох! – с облегчением вздохнул отец. – Но, Люча, какая же это болезнь! Все дети через это проходят.
В южных глазах Лючии сверкнули черные молнии.
- У ребенка температура, и ей нужно лекарство! – категорично заявила она.
Андрей сразу подобрался.
- Люча, ты говоришь о том, о чем я сейчас подумал? Но ты же знаешь, что нам не стоит лишний раз светиться! Неужели никак нельзя потерпеть? Ты же знаешь, что «Ассимиляция»…
- Ассимиляция! Ассимиляция! – в устах Лючии слово казалось грязным ругательством. – Из-за тебя и твоих бредовых идей нам теперь житья нет! Ты попробуй дочери про ассимиляцию расскажи, может, ей полегчает!
- Но, Люча, - попытался воззвать к логике жены Андрей, - ты же сама понимаешь, что так у нас хотя бы есть шанс! Ты же знаешь, какая была травля!
- Ты же сам говорил, что возможны исключения! И это – именно такой случай!
Лючия подошла к кухонному шкафчику и вытащила молочный бидончик. Затем поставила его на стол и выжидательно уставилась на мужа.
- Лючия, я не пойду! – повысив голос, заявил Андрей.
- Нет, пойдешь! – взвизгнула Люча.
- Нет! – отчаянно выкрикнул Комаров.
Послышался горький, взахлеб, плач маленького ребенка. Андрей сразу сник.
- Хорошо, - тихо и спокойно сказала Лючия, протягивая руку к бидончику. – Я пойду сама. А ты сиди с ребенком, раз уж разбудил!
Андрей представил, как его темпераментная жена добывает пресловутое лекарство, и его прошиб пот.
- Ладно, я схожу, - сдался Андрей и умоляюще добавил: - Вечером, когда солнце станет слабее.
- Ты же знаешь, что для взрослых вампиров оно не смертельно! – возмутилась Лючия.
- Но крайне неприятно!
Лючия снова молча протянула руку за бидончиком.
- Хорошо-хорошо, я уже пошел! – Комаров схватил бидончик и выскочил из кухни.
Выйдя из подъезда, Андрей остановился и болезненно поморщился. Не то чтобы полуденное солнце доставляло такие уж большие проблемы, но ощущение постоянного легкого зуда кожи создавало определенный дискомфорт. Быстренько подобрав наиболее подходящий вариант поиска лекарства, он зашагал к ближайшей автобусной остановке.

- Следующая остановка – Институт Гематологии! – мягкий женский голос вывел Андрея из оцепенения. Всего лишь получасовая поездка в автобусе довела его до кондиции, и, похоже, лекарство теперь требовалось не только дочери, но и ему.
Выскочив из автобуса, Комаров почти вбежал в здание института и тут же попал в теплые объятия вахтера.
- Вы к кому, молодой человек? Вам назначено? – старичок-вахтер строго смотрел на нарушителя сквозь очки.
- Я к профессору Кровохлебкину! – Андрей вывернулся из удерживающих его рук и бросился к лифту.
- До чего же посещаемый профессор, - укоризненно проворчал вахтер, глядя вслед торопливому посетителю.
Легкий толчок возвестил об остановке лифта, и Андрей вышел. Почитав таблички на дверях, он вскоре нашел необходимую дверь и, тихонько постучав, вошел.
- И кто же это там такой нетерпеливый, а? Входит, да без приглашения… - На него добрыми глазами доктора Айболита смотрел профессор Кровохлебкин. – Ба! Какие люди в Голливуде!
Широко раскрыв объятия, профессор стремительно пошел на сближение и сгреб неубедительно отбрыкивающегося Комарова.
- Благородный кабальеро! Сколько зим, сколько лет! Веков, я бы даже сказал! – Профессор просто светился от энтузиазма. – Да ты проходи, проходи, Ваша Светлость. Сейчас мы нашу встречу отметим. Все-таки почти два столетия не виделись…
Андрей осторожно присел на стул, несколько оглушенный активностью хозяина, а тот уже метнулся к селектору.
- Зина! Зиночка, занеси, пожалуйста, ко мне в кабинет образец «MNP Ах0 Rh-» из нашей коллекции и парочку мензурок.
Профессор вновь повернулся к гостю, довольно потирая руки.
- Ну что, Ваша Светлость, рассказывай! Рассказывай, как живешь, как твоя красавица-жена, что нового в твоих матримониальных планах… Рассказывай-рассказывай!
- А что рассказывать, Ваша Светлость? – пожал плечами Комаров. – Живем, ассимилируем помаленьку. Вот, получили разрешение на ребенка…
В кабинет зашла ассистентка профессора и, белозубо улыбнувшись гостю, водрузила на стол пакет с кровью и две мензурки. Затем вновь покинула кабинет, оставив друзей наедине. Профессор аккуратно разлил густой напиток по мензуркам.
- Ну что ж, отметим, отметим! Как раз твоя любимая группа и резус-фактор, вторая отрицательная! Когда ребенком будете обзаводиться?
- Да мы уже… - ответил Андрей Романович, принимая из рук профессора мензурку. – Девочка.
- Что ж, за ее здоровье! – провозгласил тост Кровохлебкин и пригубил свою мензурку. – Как назвали девочку?
- Лоренца. – Андрей отпил кровь, посмаковал и ностальгически вздохнул. – Все-таки раньше было как-то вкуснее, что ли.
Профессор поперхнулся и раскашлялся, пытаясь избавиться от густой жидкости в дыхательном горле, потом уставился круглыми от изумления глазами на друга.
- А… А Лючия была не против?! – Шепотом спросил Кровохлебкин. – Все-таки назвать дочь именем первой жены…
- Да она сама и назвала, - Андрей флегматично рассматривал мензурку на просвет. Но кровь была слишком темной и только рубиново отсвечивала сквозь стекло. – Я вообще был против.
- Да-а, - сокрушенно покачал головой профессор, - не понять мне женской логики.
- Это что-то новенькое, Ваша Светлость! – рассмеялся Андрей. – Неужели граф Сен-Жермен спасовал перед женской логикой?
- Так же, как и граф Калиостро! – ехидно ответил профессор и кивнул на молочный бидончик. – Или я ошибаюсь?
- Нет, Ваша Светлость, не ошибаешься, - вздохнул Андрей. – Граф Калиостро стал подкаблучником на старости лет.
- Ладно, рассказывай с самого начала! – потребовал профессор и разлил по мензуркам новую порцию.
Через полчаса пакет для переливания крови полностью опустел, а рассказ подошел к концу. Друзья некоторое время посидели молча, каждый думая о своем, навеянном рассказом. Наконец, профессор прервал молчание:
- Нда, женщины ничего не смыслят в высокой политике. До чего же приземленные существа!
- Зато практичные, - вздохнул бывший Калиостро, - страшно подумать, что было бы, займись они политикой на полном серьезе.
- Вот и чудненько, что самоустранились, зато нам жить проще. И веселее! – улыбнулся Кровохлебкин и снова занялся селектором. – Зиночка, пожалуйста, занеси в кабинет один пакет образца «MNP AzB Rh+» и пяток пакетов «MNP 00 Rh-».
Когда Зиночка вышла из кабинета, профессор принялся запихивать пакеты в бидончик.
- Проще их было бы, конечно, прямо вылить в бидон, - пропыхтел профессор, заталкивая особо упрямый пакет, - но тогда прощай стерильность! Да и температурный режим, все-таки… Первая отрицательная лучше всего помогает при прорезывании молочных зубов, поверь моему опыту. А вот этот пакет мы с тобой выпьем на посошок. Четвертая положительная! – профессор восторженно закатил глаза. - Редкостный деликатес.
- Уговорил, сибарит, – рассмеялся Андрей.
Настроение у него было просто отличное. Все-таки он выполнил поручение Лючии в достаточно краткие сроки. И выполнил более, чем успешно. А распитие крови в компании со старым другом и вовсе поднимало настроение до заоблачных высот.
Через некоторое время, покончив с очередным пакетом деликатеса, Андрей стал прощаться.
- Ну, ты это, заходи, если что, - напутствовал его профессор на прощание. – У нас тут хорошо, все-таки НИИ, особой отчетности о сохранности и текучести… гм, материала... нету. Если что, всегда можно списать на неудавшийся эксперимент. Да и образцы иногда встречаются, ну просто пальчики оближешь!
Профессор несколько осоловел и тоже находился в приподнятом настроении.
- Впрочем, зная физиологию подрастающих вампирчиков, уверен, что ты ко мне еще ча-а-асто заглядывать будешь! – Профессор погрозил пальцем другу. – Обещай, что не будешь скромничать! Иначе проблем потом не оберешься… С этой, как ее, «Ассимиляцией».
- Обещаю! – торжественно провозгласил Андрей, бережно прижимая к груди наполненный пакетами с кровью молочный бидончик. – Думаю, Люча помешает мне быть излишне скромным.
Вскоре Андрей уже вышагивал по тротуару, направляясь домой. После принятия ударных доз крови даже дневное солнце было ему нипочем. А дома его с нетерпением ждали маленькая Лора и нервничающая Лючия. Граф Калиостро бодро помахивал молочным бидончиком и весело насвистывал «Санта Лючию». Ностальгия его не мучала.

_________________
У кошки четыре ноги -
и все норовят ее пнуть.
Товарищ, ты ей помоги.
Товарищ, собакой не будь.

Тимур Шаов


Вернуться наверх
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Галерея славы
СообщениеДобавлено: Сб фев 01, 2014 2:04 
Не в сети
Кошка книжная домашняя
Аватар пользователя

Зарегистрирован: Пн мар 23, 2009 19:54
Сообщений: 21197
Откуда: Хайфа
Итоги постдуэльного конкурса:
1 место, 48 баллов - №15 "Дорога в рай" - Александр Георгиев.
2 место - 21 балл - №3 "Когда прилетит эсхатудра" - Коша.
3 место - 20 баллов -:
№ 6 "Война магов" - Коша.
№ 9 "Терапия" - Немышить.
№13 "Рассвет" - Каса.


Обсуждение здесь http://bookworms.ru/forum/35-1822-5

_________________
У кошки четыре ноги -
и все норовят ее пнуть.
Товарищ, ты ей помоги.
Товарищ, собакой не будь.

Тимур Шаов


Вернуться наверх
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Галерея славы
СообщениеДобавлено: Сб фев 01, 2014 2:07 
Не в сети
Кошка книжная домашняя
Аватар пользователя

Зарегистрирован: Пн мар 23, 2009 19:54
Сообщений: 21197
Откуда: Хайфа


Дорога в рай


Автор - Александр Георгиев

У зеленого слоника было четыре руки.

- Привет! – сказал я ему. - Отойди-ка, дорогу загораживаешь.
- А зачем ты идешь туда? – обиженно поинтересовался слоник, спрыгнув в канаву.
- За надом.
И ускорил было шаги.

- Слушай, - сказал слоник вдогонку, - ты не в ту сторону пошел.
- Да ну?
- Точно. Там, за бродом, ничего не осталось. Или тебе нужны лысые фламинго?
- Они не лысые.
- Я просто так сказал, не придирайся. Так нужны?
- Почему-то мне кажется, что я иду правильно… слоник.

Мне на рукав спланировал желтый березовый лист. Жилки на нём были как настоящие. Я оглянулся. Пальмы опять пропали, вокруг сомкнул ветки осенний хмурый подлесок. А там, за холмом, была дорога и ехали машины.
Я это точно знал.
Топающий за мной слоник был слегка не в тему.

- Ты не в тему, - сообщил я ему, остановившись. – Сгинь.

Слоник почесал бок, сменил цвет на розовый и спросил, закуривая:
- А так?
- Пошел ты.
- Не, пошли вместе. Могу еще ёжика позвать. Надо?
- Зачем тебе ёжик? – покосился я. Под ногами чавкал раскисший мох, где-то слева вдруг послышались голоса, окликающие по имени, и я ускорил шаги.

- Всем нужен ёжик, - глубокомысленно ответил розовый слоник, на ходу пыхнув мне в лицо дымом. – И ты не исключение. Стоп, а куда ты так бежишь? Тебя же грибники разыскивают.
- Это грибники-маньяки, - сказал я, не оглядываясь. – Они заманивают прохожих, а потом крошат грибнице на ужин. Пускают, понимаешь, граждан на боровички. Страшно?
- Извини, не очень. Ты никогда не умел врать.

Слоник отрастил крылья и взмыл в небо. Невысоко, над соснами.
Я задрал голову, провожая его взглядом.
- Эй!
- Чего тебе? – недовольно буркнул слоник, стряхивая на меня пепел.
- Ты там впереди сада не видишь?
- Вижу.
- А…
- Не поведу.
- Мне надо.
Слоник молча посмотрел на меня сверху, шевельнув ухом. Закурил новую сигарету.
- Паша, - сказал слоник, - фламинго ведь скоро появятся опять. Тебя же зовут, иди. Ты точно не хочешь свернуть влево?

… вывернул руль.


- Отвали, - сказал я и пошел дальше.
Как оказалось, розовый гад был прав: скоро вдали показались пальмы и соленое озеро, в котором плескались фламинго.
От жары разболелась голова, гомон птичьей стаи отдавался в ушах. Над ордами грязных фламинго реял толстый слоник, и я почему-то подумал: нафига слону такой хвост – прикрывать самое дорогое?
- А зачем тебе…
- Прикрывать самое дорогое, ясен пень, - буркнул слоник. – Я же в воздухе по-турецки сижу.
- Логично, - признал я.
- А то! Голоса-то пропали?
- Давно.
Слоник как-то невесело вздохнул, комкая в нижней левой руке пустую пачку мальборо.
- Вот оно как. Может, вернешься? Дорога в лес уже пропала, конечно, но я новую сделаю. Спецом для тебя, а?

****

- …сколько?
- Дня два. Может, и больше, но сомневаюсь. В сознание не приходил. Почкам песец пришел, и печень в хлам. Так что - сколько сердце продержится.
- А?..
- Всё плохо, сама глянь, на.
- Да я помню… думала, может, что к лучшему изменилось.
- Угу. Типа, бывают чудеса. И знаешь, что самое плохое?
- Знаю. Всё опять повесят на отделение. Ну, бумаги-то у меня в порядке, с таким-то анамнезом, но… Блин, тошно становится, как подумаю.
- Ничего, привыкнешь. Все когда-то начинали. Кофейку?
- Давай. Ого! Да у тебя в гранулах есть…
- Знай наших, салага. Эй, больно же!


****

- … а он вел машину.

- Может, хватит?

- Ирчик еще не слышала.
- И что, все погибли?!
- Жена со старшим ребенком умерли на месте. Сан Саныч говорил, бригада ничего не успела сделать.
- Но вы упоминали…
- Нет, так и не задышал. Восьмой месяц, с этим сроком всегда проблемы.

- Блин, хватит об этом! Мне и так скоро на обход.
- Да ладно, ладно, уже молчу. Щелкни чайником, а? Спасибо.

- Опа, смотрите-ка, дождь пошел. Надо будет ночью тяжелых лишний раз проверить, в такую погоду всегда проблемы.
- А с отчетами у тебя как?
- Успею. Ну ладно, пойду я. Чур, печенье под ноль не съедать, а то к утру всегда так есть хочется…
- Угу, пока, еще поболтаем.

****

Я прилёг на жесткую от соли траву.
Небо над головой было жёлтое.

- Почему оно жёлтое? – возмутился я. – Слоник, верни как было!
- А как было? – вкрадчиво поинтересовался слоник, возникая где-то сбоку.
- А я помню?
Я потер глаза. На берегу озера стояла жара – не продохнуть, да и пальмы тенью не радовали. Фактически, все последние минуты они от меня расползались, подволакивая корни. Жарко как, а…

- Ну?
- Нет, не помню. Лучше колись, как попасть в сад.
- Я что, Пушкин – всё знать? – огрызнулся слоник, давя окурок.
- Нет, ты лучше. Говори давай, а то ведь искать пойду.

Слоник чиркнул спичкой, закуривая снова. Помотал ушами.
- Не-а. Сначала ты вспомнишь, какое должно быть небо.
- Зачем?
- Я не теряю надежды, знаешь ли.
- Если вспомню – отведешь?
- Тогда подумаю. Не торопись, в тот сад всегда успеешь.

Ушастый глубоко затянулся, потом выпустил дым в мутный воздух, который становился всё жарче. Дышать стало почти нечем. Я взял из его пальцев сигарету и потушил об траву.

Небо над нами было синее-синее.

- В том-то и дело, Слоник. Я очень боюсь туда опоздать.
Он молчал, замерев над полупустой пачкой.

- Сло-о-оник…
- Дурак! Не обзывайся, я!.. – слоник всхлипнул, размазывая слёзы по толстым щекам.

Щекам? Так, что-то я здесь задержался, пора и честь знать.
Фламинго разлетались в стороны от моего приближения. Часть из них тут же превращалась в астры, большие и растрепанные. Одну, фиолетовую, я даже заценил.
Когда солнце над головой стало штангенциркулем и начало вращаться, далеко впереди замаячили ворота белого сада.

Жарко было – просто мрак, и во рту давно пересохло. Странно, что ноги я не стер, хотя ботинки – совсем не то, что нужно для пальм и прочей африки. Мой попутчик тоже свалил куда-то еще полчаса назад, а ворота не спешили приближаться.
Может, ёжика позвать?

- Эй! – окликнул из-за плеча слоник, - может, все-таки попробуешь вернуться? Ну пожалуйста.
- Зачем? Я дошёл. Ты ведь ждешь меня там, за оградой, Слоник?

- Возвращайся, Пашка.

- Знаешь, - сказал я, не оборачиваясь, - они меня ни в чем не обвиняли. Твои родители. Это было хуже всего. Они говорили: «держись, Паша», как будто не я вас убил. Как будто это не я…

****

- … вывернул руль. Весь правый бок машины – всмятку.
- Господи… я не слышала ничего. А когда это было?
- Ну… подожди, вспомню. Месяц назад почти. Недели две точно.
- А,. тогда понятно. Я же отпуск догуливала. Он что, пьяный был?
- Да нет, говорят что нет. Сын умер сразу, жена – минут через двадцать, наши даже добраться к ним не успели. А на нем – ни царапины, представляешь?
- Вот козел.
- Ну…

- Дождь закончился. Ну что, чайку, или пойдем проверим твоих?
- Давай. Заодно к этому еще раз зайду. Толик говорил, что вот-вот, ну, сама увидишь. Показатели и правда ни к черту.


****

Небо у горизонта внезапно потемнело.
- Ну вот и всё, - грустно проронил зеленый слоник и полез в сумку за сигаретами. – Паша…
Все это время он молча шел следом, пока я пытался догнать сад.

Вокруг становилось темнее, первым пропал мокрый лес, следом растворилось в черноте озеро и птицы.
- Жалко, что ёжика не позвали, а? – хмыкнул я, наконец отыскав щеколду на воротах. – Да и ладно, в другой раз увидимся. Почему ты молчишь, Слоник?

- Слоник?..
Но рядом никого не было.

- Ты ждешь меня по ту сторону? Ведь правда? – я вгляделся в темноту, ползущую со всех сторон. – Мне открывать эти ворота, Слоник, ты будешь там?
А вместе с темнотой пришел холод. Руки замерзли. Я убрал щеколду, уже почти не чувствуя пальцев.

- Ты была такая красивая, беременная. И такая толстая с этим животом…

Створка не поддавалась, заржавела, что ли.
- Я дразнил тебя слоником. Мой Слоник, мой собственный, а ты иногда страшно обижалась. Беременные всегда капризные, правда?

- Ты ведь будешь там, когда я войду? Ты и Сашка? Вы должны быть там, обязательно.
Я рванул створку на себя и шагнул за ограду. Голоса вдали наконец-то замолчали. Я…

- Я так вас искал, Слоник.

****

- Слушай, а у вас красиво стало после ремонта.
- Надолго ли? К осени все равно затопчут и обшарпают. Санитары фиговы…
- Что, косорукий Вася у вас так и работает?
- Да куда он денется с подводной лодки. Мама – завотделения, даже если сынок дебил, быть ему врачом.
- Хи, ну ты скажешь, Наташ!.. Он же санитар у вас.
- Так он кретин, о кретинах речь не шла.

- А где этот ваш самоубийца лежит?
- В четвертой, давай зайдем, ага? Все равно собирались.
- Ну давай, а потом чаю. Ой, смотри, опять дождь пошел…
- Блин, скоро сменяться, а у меня зонта с собой нет. Черт. Льёт как из ведра, даже с пузырями!

- Тёть Вика по коридору прошла… не тебя ищет?
- Ну, найдет, если срочно.

- …через пару дней после похорон. Сан Саныч говорил, они не знали, за что схватиться – он таблеток съел столько, что на троих бы хватило. И успокоительное сверху, которое ему дали.

- Толик мне рассказывал. Бывает же. И никакой надежды, вообще?
- Уже нет. Там и с кровью беда, в общем, всё и сразу. Да он даже в сознание почти не приходил. Господи, ну и духота здесь! Они хоть бы окна в коридоре иногда открывали.

- Ну заходи. Подожди, тёть Вика звонит на мобильник, я отвечу.
- Ой. Наташ… а он, кажется…

- Да, Виктория Игоревна, я в четвертой. Двадцать минут назад? Да, я записываю, не беспокойтесь. Мы как раз шли к вам на этаж, разминулись, наверное.


****
.......................................................Слоник ...............................................................................
...........................................................В своем платье ты была похожа ........................................

...............................................................на большую астру, .......................................................
...............................................................махровую и поэтому растрепанную..................................

****

- Ну конечно, я все оформлю. Что вы, я не обижаюсь, тёть Вика.
- Наташ…

- Да, мы побудем здесь. С остальными нормально? А то мы не успели пройти всех. Хорошо, мы вас ждем.
- Наташ, ты что, плачешь?

- А что, непохоже?? Бли-ин… и опять в моё дежурство! Вот урод, не мог пожить еще немного! А мы так старались. Дурак…
- Не ругайся, Наташ. Пойдем, провожу до сестринской, ага? Там, наверное, у них чайник горячий.
- У меня теперь бумаг будет море.
- Успеешь, бумаги никуда не денутся. Тёть Вике я сама всё скажу.

- Ну надо же, у себя они окно открыли! А там – не судьба, пусть больным будет душно.
- Ладно тебе, держи чашку.
- Я и сама могу налить, вообще-то.
- У тебя руки трясутся.

- Ну ничего, привыкнет.
- Тёть Вик, вы уж посмотрите тут, ладно? Она, кажется, там задремала, я через часик ее разбужу.
- Конечно, тут у нас тихо. О, кажется, дождь перестал. Хорошее будет утро.


****

............................................................... Почему ты не встретила меня, Слоник?
............................................................... Здесь темно без вас.
По эту сторону ограды ничего нет.
Прости.

.

_________________
У кошки четыре ноги -
и все норовят ее пнуть.
Товарищ, ты ей помоги.
Товарищ, собакой не будь.

Тимур Шаов


Вернуться наверх
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Галерея славы
СообщениеДобавлено: Сб фев 01, 2014 2:09 
Не в сети
Кошка книжная домашняя
Аватар пользователя

Зарегистрирован: Пн мар 23, 2009 19:54
Сообщений: 21197
Откуда: Хайфа


Когда прилетит эсхатудра

(из серии «Лукоморские рассказы»)

Автор - Коша

Занавеска, отделяющая личный кабинет царевича Дмитрия от всего остального штаба лукоморских войск, приоткрылась, и в просвет просунулась голова с торчащими ушами и короткими тонкими, мышиного цвета, волосенками.
- А, Граненыч, проходи, садись к нам! - оторвался Дмитрий от разговора и дружелюбно махнул рукой, приглашая старого генерала войти. – Ну, так что говорят твои разведчики?
Трое расположившихся вокруг штабного стола людей – двое бородатых офицеров и одна девушка – нетерпеливо повернулись и уставились в ожидании ответа на вошедшего.
Главком лукоморских войск князь Митрофан Грановитый старательно задернул за собой занавеску, не спеша отодвинул от стола свободный стул, присел боком, словно зашел на минутку, переплел тонкие пальцы и, глядя на них отстраненно, глухо откашлялся.
Судя по началу, продолжение приятностью не грозило, уныло поняли совещавшиеся.
Дмитрий вздохнул, в который раз окидывая кислым взглядом свой «кабинет» - крошечную, пропахшую сыростью и солдатами комнатку в самом большом земляном доме, как называли их сами асхаты. Для всего остального мира их жилища были землянками – большими глубокими ямами с бревенчатым потолком, покрытым дерном. Из щелей дощатого настила и земляных стен постоянно вылезала и норовила забиться в складки одежды и обувь всякая дрянь вроде стоножек, мокриц и тараканов. И если бы не мышарики, как лукоморцы прозвали местных маленьких бурых зверюшек, похожих на меховые мячики с огромными глазами, житья от незлой, но вездесущей насекомости и вовсе бы не было.
Но это было еще самое лучшее, что усердные квартирьеры смогли отыскать в деревне, брошенной при бегстве под защиту крепости. Остальные «домишки» были в таком состоянии, что даже самый распоследний лукоморский деревенский забулдыга вышел бы из запоя, чтобы поправить стены, перекрыть крышу, застелить досками пол, рассмотреть получившееся, натаскать сухой соломы, бросить зажженную спичку - и с чувством выполненного долга начать копить деньги на нормальный дом.
Ох, уж эти асхаты…
Хотя, если здраво подойти к вопросу, то воюй Лукоморье столько же и со всеми соседями, как они, еще неизвестно, в каких ямах жили бы наши крестьяне… Дурной народ. Язык – не пойми какой. На земле работать то ли не хотят, то ли некогда. За мечи хватаются раньше, чем за погремушки. На каждый чих – пророчества. На каждую деревню – генерал. На городишко – маршал. Что ни правитель – то милитарист оголтелый, в детстве с их крепостной стены головой вниз уроненный…
Царевич снова досадливо крякнул и поморщился.
Крепость.
Если хоть на этот раз они возьмут эту треклятую крепость и сменят правящую династию, скромно именующую себя регентами, – хоть на кого, хуже не будет! – то, считай, лет пять мира на восточной границе себе обеспечат как минимум…
А тем временем Граненыч скучным суконным голосом заканчивал доклад, основная мысль которого была ясна с той секунды, как он заглянул в комнату.
- …и опираясь на все вышесказанное, прихожу к выводу, что штурмом крепость мы не возьмем, и осадой – тоже, потому что, имея столько продовольствия (у нас, кстати, награбленного), они им не то что три года питаться, а еще и торговать при этом смогут. Допрос пленных… ну, насколько наш толмач Капитоныч смог с их языком совладать, конечно… показывает…
Что показывал допрос асхатских пленных, военный совет узнать не успел, потому что шторка внезапно отдернулась, и в зал совещаний ввалился, улыбаясь во весь рот, светловолосый парень. Второй такой же – светловолосый и улыбающийся – остался на шаг позади.
- Иван!!! – подскочила и кинулась к первому вошедшему царевна Серафима. – Вернулся!!! А это с тобой… Я-а-а-акорный бабай!!! Агафон!!! Агафон, бродяга!!!..
И ошалевшая от первой радостной новости за последнюю неделю Серафима бросилась на шею довольно облапившему ее другу семьи – любимому и единственному ученику последнего мага-хранителя Белого Света.

История появления чародея на передовой осаждающей армии оказалась простой и вполне в духе его премудрия Агафоника Великого.
Учитель послал его по делам в Забугорье, а маг, справившись пораньше, решил на обратном пути заглянуть в Лукоморск проведать друзей – младшего царевича Ивана и супружницу его Серафиму. Узнав там, что оба они сейчас находятся с армией в Асхат-Азаре, он направился туда. Остановившись ночью в первом попавшемся постоялом дворе их приграничного городка, утром он был приятно удивлен, обнаружив в соседней комнате Ивана. Тот привез на Масдае, их ковре-самолете, полкового толмача Капитоныча посмотреть найденные в подвале воеводиного дома книги на предмет наличия словарей или еще чего-нибудь полезного на поле лингвистической и прочей брани. Но так как полезного там оказалось гораздо больше, чем ожидали, то Иван пообещал переводчику забрать его дня через три, посадил на ковер друга и отправился в расположение части.

- Ну, так что там показывает допрос пленных? – когда все приветствия и представления были закончены, Дмитрий вежливо выдворил со своего стула двух шустрых мышариков с добычей в острых зубках, присел и снова воззрился на главкома.
- А допрос показывает, - невозмутимо продолжил князь, словно его только что не прерывали, не обнимали, и по спине кулаками не колотили, - что сами асхаты в неприступности своего укрепления уверены. Заявляют, что воевать им велит верховный правитель. И в один голос говорят, что крепость падет только после прилета эсхатудры.
- Че-го?.. – вытянул шею и ошарашенно заморгал Дмитрий. – Чьего… прилета?..
Граненыч выудил из кармана бумажку, проконсультировался с написанным и снова повторил, тщательно выговаривая по слогам непонятное иноземное слово:
- Эс-ха-туд-ры. Я так полагаю, что это – очередное их пророчество.
- А как она выглядит? – заинтересовался юный натуралист – Агафон.
- А пень ее знает… - пожал плечами князь, пошарил в кипе книг и бумаг на столе царевича, выловил толстый, расползающийся на составляющие том и плюхнул его перед магом. – Ищи, коль интересно. Тут все их пророчества записаны. Если Капитоныч не врет.
Присутствующие, не мешкая, дружно склонились над заслуженной книгой, и волшебник начал медленно, один за другим переворачивать хрупкие пергаментные листы, испещренные мелкими странными значками-буковками и щедро усеянные изображениями вселенских и локальных катастроф, мифических и настоящих чудовищ и батальных сцен.
- Если бы она еще не по-асхатски написана была… - разочарованно протянула царевна, придирчиво разглядывая очередного монстра, с виду достаточно противного, чтобы называться эсхатудрой, но явно пешеходного.
- Если бы Капитоныч был здесь… - вздохнул один из генералов.
- Если бы да кабы… - глубокомысленно сообщил ему маг, почесал в затылке, перевернул очередную страницу… и вдруг коллективное дыхание перехватило.
На весь разворот, черными-пречерными чернилами, с большими-пребольшими зубами и мелкими-премелкими деталями было нарисовано крылатое чудище. Человечек у его лапы, изображенный вместо масштабной шкалы, казался сусликом рядом с коровой.
Сравнение было бы абсолютно точным, если бы у коровы, кроме рогов, имелось две пары кожистых крыльев, восемь ног, столько же голов, букет щупалец на груди и три хвоста, увенчанные булавами, вместо шипов которых торчали во все стороны истекающие ядом жала.
- Брахмапудра, - в один голос выдохнул военный совет.
Быстро пролистанный до конца фолиант доказал правильность коллективной версии, не представив больше ни одного существа, способного летать.
- Ну брандотундра, - оторвал суровый взгляд от монстра и перевел его на советников Дмитрий-царевич. – Ну и нам-то с этого чего?
- Димыч, да как это – чего?! – с горящими хулиганским пылом очами подскочила к нему Серафима. – Да мы с Агафоном и Масдаем такую лесотундру изобразим, что они всей бандой наперегонки к воротам побегут – открывать!
- А они что, ковер от этой… как ее… лесопудры… не отличат, что ли?
- Я им такую иллюзию повешу – на ощупь не разберутся! – заразился идеей Сеньки и азартно привстал с места маг.
- Д-да?.. Н-ну, попробуйте… - с сомнением повел плечом Дмитрий, стряхнул с коленок мышарика и оптимистично добавил: – Хуже, надеюсь, не будет…

Но и улучшений в диспозиции даже на двадцатой минуте полета загримированного в асхатское чудо-юдище Масдая не наблюдалось.
Окутанный чарами ковер вынырнул около полудня следующего дня из-за дальней горы и неспешно – чтобы горожане успели заметить его, поднять тревогу и отыскать коробочку с символическим ключом – направился в сторону крепости. Через десять минут ковер с распластавшимися на животах Сенькой, Иваном и Агафоном пролетал над стенами. Два из трех пунктов плана царевны осуществились на все сто: казалось, под крышами домов не осталось ни одного человека, способного сдвинуться с места; улицы, переулки, площади, крыши и стены были усыпаны асхатами самых разных сословий и возрастов, и все они, как по команде, стояли молча, опустив руки, задрав головы и открыв рты. Но почему-то ни один из них – ни купец, ни правитель, ни военачальник – не делал ни малейшей попытки не что отправиться на поиск заветного ключа, но и просто, по-соседски, открыть лукоморской армии хотя бы калитку.
Масдай, слабо покачиваясь из стороны в сторону, имитируя полет неизвестного науке чудовища, проплыл над огромной крепостью раз, другой, третий, по часовой стрелке, против, и снова по диаметру…
Народ безмолвствовал.
- Что-то они не торопятся сдаваться… - разочарованно проговорил Иван, задумчиво разглядывая по-прежнему остающихся неподвижными и безмолвными обитателей крепости.
- Может, мы их чересчур напугали? – с сомнением предположила Серафима.
- Или удивили? – запоздало пришло в голову Агафону. – Картинка ведь черно-белая была… Я-то эту… животную… коричневой сделал, но, может, она красная? Или синяя? Или в зелено-розовую полоску?
- Полосок там не было, - решительно мотнул головой царевич.
- Ну, в клеточку? Или в горошек? В сиреневый?
- Монстр в сиреневый горошек? При появлении которого должна пасть крепость? – резонно усомнилась царевна. – От смеха, разве что?
- А, может, он реветь должен? – высказал свое предположение Масдай. – Или огонь испускать? Или… что они там еще обычно делают?
- Воруют принцесс? – подсказал Иван.
- А у асхатского правителя есть дочь?
- Какая разница… Он же регентом именует себя, а значит, и дочь у него… кто?.. регентша? Регентесса? Регенточка? А где вы слышали про эска… эсма… эхма… здоровенных восьмиголовых монстров, крадущих не принцесс, а маленьких регентов… женского пола? – логично вопросил его премудрие.
- Если на то пошло, то где вы вообще слышали про здоровенных восьмиголовых монстров? – кисло уточнила царевна.
- А, по-моему, он всё-таки должен реветь, - упрямо не отступал от выдвинутой ранее версии ковер. – Может, и не громко, но как-то так…
Низкий рокот, сотрясающий воздух, землю, горы и самые стены огромной крепости, проникающий, казалось, в мозг, кости и кровь и заставляющий ныть и чесаться зубы, прокатился над долиною, словно исполинский камнепад загрохотал в обитое медью ущелье по гигантской стиральной доске.
Пассажиры ковра разинули рты.
- Ну, ты даешь, Масдай!.. – восхищенно покачал головой Иван.
- У меня бы так ни за что не вышло!.. – нервно гыгыкнул чародей.
- Что?! Что даю?! Что не вышло?!?! – визгливо вскрикнул ковер и испуганной ласточкой метнулся вбок. – Это не я!!!
- А… к-кто?.. – как-то самим по себе сошедшим на нет голосом задала ненужный вопрос Серафима.
Потому что глаза ее встретились… нет, не с глазами – с отверстой пастью, усаженной сотней острых кривых желтых зубов размером с короткий меч.
В глубине которой зарождался и клокотал кипящим гудроном черный огонь с неповторимым устойчивым запахом сероводорода.
- Экопудра!!! – взвыли четыре голоса истеричным хором.
Масдай метнулся вниз, и восемь зарядов смоляного жидкого пламени прошли мимо, едва не задев задние кисти ковра.
- Держитесь!!! – крикнул он своим пассажирам, чиркнув брюхом по макушкам опешивших асхатов при выходе из пике.
- Держите!!! – перекрывая его вопль, гаркнул Агафон. – Меня держите!!! Щас я ей покажу… щас я ей устро-о-о-ою…
Но, к несчастью, идентичная мысль одновременно посетила и все восемь голов возмущенной появлением самозванки эсхатудры, потому что она энергично взмахнула крыльями, рявкнула так, что черепица посыпалась с крепостных крыш вместе с не успевшими унести ноги зеваками, и бросилась вдогонку, нетерпеливо вытянув щупальца. Асхаты внизу ахнули: свершилось диво неслыханное! Прямо перед их не верящими себе глазами одна эсхатудра необъяснимо превратилась в огромный летающий половик, на котором, вцепившись в края и в друг друга, лежали люди!
Подлетев на расстояние прицельного залпа, она снова набрала полную грудь воздуха и плюнула огнем в отчаянно кидающуюся из стороны в сторону жертву.
Чародей, не говоря ни слова (если опустить непечатные магические выражения), тут же ответил ослепительной струей зеленого огня, ударившей преследовательницу точно над букетом щупалец, в покрытую серой чешуёй грудь.
В месте соприкосновения с заклинанием чешуя приобрела нежный желтоватый оттенок полуспелого банана. Других изменений ни в экстерьере, ни в самочувствии зверюги самозванцы не заметили. По крайней мере, на скорости и качестве ответного удара они не отразились.
Масдай сфинтил, шарахнулся влево, вывернул вправо, поднырнул под брюхо эсхатудры, проходя в считанных метрах от ее жутких полуметровых кривых когтей, едва успел уйти в пике, уклоняясь от проворных щупалец…
Удерживаемый друзьями Агафон выругался последними волшебными словами, извернулся в сторону остающегося над головой врага, из ладоней его вылетел поток стальных жал, ударил в синеватое пузо монстра…
И отскочил, едва не осыпав ковер и его пассажиров.
- Масдай, убираемся отсюда!!! – выкрикнула царевна. – Ее ничем не пробьешь!!!
- По прямой она догонит! Скорость выше! – прохрипел натужно ковер, сваливаясь в боковое скольжение и тем едва спасаясь от залпа возмездия.
- К-кабуча… - прорычал чародей, метнул в кровожадно щерившиеся морды искрящийся ледяной шар, но промахнулся, и заряд безвредно запутался в щупальцах чудовища.
- Кабуча габата апача дрендец!!!.. – исступленно взвыл маг, когда надежные руки друзей прижали его к спине ковра при очередной свечке в попытке уйти от всепрожигающего черного пламени. – Да хоть что-то может взять эту скотину, или нет?!?!?!
Сенька в отчаянии глянула искоса на проносящуюся параллельным курсом эсхатудру, и сердце ее пропустило удар.
Щупальца!
Там, куда попал ледяной заряд, они стали короче – среди пучка извивающихся щупалец мелькнуло две или три покрытых льдом культи!
Не в силах вовремя затормозить, эсхатудра на ходу вывернула шеи, окатила соперников струями зловонного пламени, и только проворство Масдая, закрутившего замысловатую «бочку», теряя ориентацию в пространстве, да еще последняя капля удачи спасли их на этот раз. Небо, крыши, горы, стены, разинутые в беззвучном крике рты асхатов – все слилось в одну безумную смазанную картину…
Чудовище, чиркнув шипами булав хвоста по шершавой спине ковра, пронеслось мимо и пошло на разворот.
Последний для них, судя по его злорадным оскаленным мордам.
- Агафон!!! – проорала царевна в ту сторону, где, по ее мнению, должно было находиться ухо волшебника, даже не пытаясь больше сообразить, где у них сегодня верх, где низ, а где она сама. – Крылья!!! Бей льдом ей по крыльям!!!
- Масдай, с фланга обойди ее!!! – проревел чародей, отчаянно желая понять хотя бы, где находится сам монстр, не говоря уже о его географии. – С фланга!!!..
- А, может, вам ее еще завернуть?! – разъяренно прорычал ковер, но извернулся, едва не стряхнув экипаж, и сделал, как просили. Всего на секунду его премудрие оказался в прямой видимости эсхатудриного бока, перед тем, как она выстрелила снова, но новый искрящийся мириадами льдинок шар устремился к торжествующему близкую победу чудищу.
Увертываясь от липкого зловонного огня твари, ковер свалился в отчаянное пике к самым мостовым городка, но выпущенный заряд уже встретился с огромным кожистым полотнищем черного крыла, мгновенно окрасил его в белоснежный цвет, разбегаясь прожилками ледяного узора по всей площади...
Крыло хрустнуло и надломилось.

Над тушей твари, вооружившись всеми имеющимися в крепости топорами, трудились ликующие асхаты и азартно присоединившиеся к ним лукоморцы. Разваленная до основания упавшей тварью северная стена крепости служила им живописным фоном.
Со странной улыбкой регент Асхат-Азара протянул принимающему капитуляцию Дмитрию на вытянутых руках поднос с латунным ключом размером с топор и что-то сказал.
- Спасиб, - старательно выговаривая чужие слова, перевел асхатский толмач. – Мы вас благодарны за освободить от Верховного Правитель элалии.
- Верховного Правителя… чего?.. – непонимающе наморщил лоб Дмитрий.
- Верховный Правитель асхатов. Элалия, - еще более старательно повторил переводчик и для полной наглядности обернулся и ткнул несколько раз пальцем в гигантскую тушу за своей спиной.
- Элалия?.. – недоуменно переглянулись царевичи, Сенька, Граненыч и Агафон. – Как – элалия? Это – элалия?.. А разве это не… эсхатудра?
- Эсхатудра?.. – настал черед недоумевать регента и его придворных.
- Ну, да, - закивал Граненыч. – Ваши говорили, что крепость падет только после прилета эсхатудры. Вот, она прилетела, крепость пала… Пророчество?
- Пророчество?.. – изумленно запереглядывались теперь асхаты и затараторил толмач. – Нет пророчество! Элалия – наша Верховный Правитель! Чудо древний! Злая! Хитрое! Заставлять асхаты воевать! Элалия сдохнуть – асхаты рад! Не надо война!
- Так это… элалия?.. А эсхатудра?.. Как же тогда эсхатудра? И пророчество? – озадаченно вытянулись лица лукоморцев. – Ведь все ваши говорили, что крепость падет только после прилета эсхатудры!
- Эсхатудра?.. – нахмурился, соображая что-то, переводчик, и вдруг физиономия его радостно просветлела. – Эсхатудра – вот!
И он, проворно наклонившись, поймал у своих ног… мышарика.
- Не пророчество! Нет! Посказалка… поговорилка… Подговорка! Крепость пасть, когда… пойдет гора… петь камень… Понимаем?.. Когда железо цвести… горишь вода…
Ошеломленные физиономии лукоморцев расплылись в непроизвольных улыбках, и они в один голос договорили за него:
- Когда полетит эсхатудра!

_________________
У кошки четыре ноги -
и все норовят ее пнуть.
Товарищ, ты ей помоги.
Товарищ, собакой не будь.

Тимур Шаов


Вернуться наверх
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Галерея славы
СообщениеДобавлено: Сб фев 01, 2014 2:11 
Не в сети
Кошка книжная домашняя
Аватар пользователя

Зарегистрирован: Пн мар 23, 2009 19:54
Сообщений: 21197
Откуда: Хайфа
Война магов

Автор - Коша


Однажды Высший маг Черного ордена, Первый Хранитель Проклятых Врат, Верховный магистр Союза Избранных Вершителей, Темный Повелитель Верхнего, Нижнего, Среднего и Исчезающего миров, Властитель Хаоса пошел в магазин.
И только пристроился он в хвост очереди и стал созерцать пеструю витрину, размышляя, купить ли ему для культурного отдыха на природе ночью в субботу, кроме водочки, еще ветчинки или копченой мойвы, как вдруг почувствовал, что грудь ему сдавила незримая сила, руки из суставов стали выкручиваться сами по себе, а голова словно превратилась в подушку для иголок, булавок, гвоздей, ножей и отбойных молотков.
Судорожно хватая ртом воздух и выдыхая защитные заклинания, Высший маг Черного ордена, Первый Хранитель Проклятых Врат, Верховный магистр Союза Избранных Вершителей, Темный Правитель Верхнего, Нижнего, Среднего и Исчезающего миров, Властитель Хаоса выскочил на улицу, как ошпаренный святой водой, едва не выронив посох и прищемив дверью балахон.
На мокром крылечке, занавешенном пеленой разбивающихся о навес дождевых струй, он обвис, навалившись на перила, и стал медленно приходить в чувства.
И все чувства, порознь и хором, ему сообщали, что не иначе как на этот магазин наложила свое отталкивающее заклятие Белая Чародейка Первого Круга, Владычица Света, Адепт Ордена Семи Аспектов Радуги, Повелительница Гармонии, Порядка и Добра Земного и Неземного Мира, Воительница Сияющего Меча Правосудия и Справедливости.
И оставлять такое коварство безответным было не в правилах Высшего Мага.
Торопясь и едва не подлетая над лужами от кипящей обиды и нетерпения, он домчался до своей зачарованной подземной твердыни, заперся на заклятый замок и срочно вызвал Немыслимое Столапое Стоголовое Сторылое Чудовище.

На следующее утро Белая Чародейка Первого Круга, Владычица Света, Адепт Ордена Семи Аспектов Радуги, Повелительница Гармонии, Порядка и Добра Земного и Неземного Мира, Воительница Сияющего Меча Правосудия и Справедливости выглянула в окно умытого вчерашним дождем, звенящего от счастья и радости мира и ужаснулась.
Вместо клумбы с многокрасочными ирисами, японского садика камушков и пруда с головастиками на пораженной, истоптанной земле зияла отвратительная грязная дыра. В глубине ее, километрах в пяти от поверхности, злорадно побулькивало что-то черное и маслянистое.
Такого нарушения гармонии и порядка Белая Чародейка Первого Круга, Владычица Света, Адепт Ордена Семи Аспектов Радуги, Повелительница Гармонии, Порядка и Добра Земного и Неземного Мира, Воительница Сияющего Меча Правосудия и Справедливости снести не могла.
И она поспешила в свое сияющее горнее святилище, добродушно бормоча под нос укоризненные увещевания благоразумно скрывшемуся супостату, хотя из глубины пронизанной гармонией, порядком и добром души, к удивлению ее, вырывались совсем иные выражения.

Высший маг Черного ордена, Первый Хранитель Проклятых Врат, Верховный магистр Союза Избранных Вершителей, Темный Правитель Верхнего, Нижнего, Среднего и Исчезающего миров, Властитель Хаоса, хоть и без водочки с закусочкой, но удовлетворенный местью, собирался на рыбалку на Березину.
Довольным взором окинул он зачарованные удочки, заговоренные поплавки, заколдованные лески и заточенные самыми ужасными заклятьями крючки, погрузил всё на ковер-самолет, улыбнулся так, что у рыбы кровь застыла бы в жилах, если бы уже не была холодной, и полез в потайное место под крыльцом за жестяной коробкой с отборным жирным мотылем.
Странное шебуршание насторожило его сразу, лишь только взял он в руки аляповато раскрашенный сундучок с надписью «Индийский чай. Сделано в Грузии». Захолодевшей, но не дрогнувшей рукой решительно откинул он крышку с решетом отверстий…
И из коробки, как праздничный весенний фейерверк, во все стороны прыснули брызжущие всеми цветами радуги огромные бабочки.
Отчаянный яростный рев разнесся над тихими просторами спящей улицы.
- АХ, ТЫ ТАК!!!!!!!!

Белая Чародейка Первого Круга, Владычица Света, Адепт Ордена Семи Аспектов Радуги, Повелительница Гармонии, Порядка и Добра Земного и Неземного Мира, Воительница Сияющего Меча Правосудия и Справедливости вернулась в субботу с базара, сняла у порога крылатые сапожки и хотела уже пойти звонить подруге, но вдруг спохватилась, что Муська с утра не кормлена.
Едва засунув ноги в тапочки-скороходики, волшебница помчалась на кухню.
- Киси-киси-киси-кись! – рассеянно позвала она через плечо, торопливыми пальцами разрывая пакетик с кошачьим рагу со вкусом райской птицы в собственном молоке. – Киси-киси-Мусь! Мусенька! Иди сюда, моя лапочка!
Зловещее молчание из теплого угла под батареей было ей ответом.
- Муська?.. – предчувствуя недоброе, уронила на пол рагу Белая Чародейка Первого Круга, Владычица Света, Адепт Ордена Семи Аспектов Радуги, Повелительница Гармонии, Порядка и Добра Земного и Неземного Мира, Воительница Сияющего Меча Правосудия и Справедливости и повернулась в окутанный безысходной беспросветностью угол…
Там, где на розовом одеяльце с вышитыми голубым мулине мышками раньше обитала дородная белая вальяжная коша, пушистая, как сто шиншилл, съежившись и забившись под подстилку, сидело и беззвучно мяукало почти лысое, впавшее в ступор существо в зеленую, бурую и малиновую полоску, чередующуюся горошинами кислотно-лимонного цвета.
- Муська?.. – последовала за кошачьей едой кошачья хозяйка, приложив дрожащую руку к сердцу. – Муська?.. Мусенька?.. АХ, ТЫ ТАК!!!!!!!!
И последние слова были адресованы явно не кошке.

Высший маг Черного ордена, Первый Хранитель Проклятых Врат, Верховный магистр Союза Избранных Вершителей, Темный Правитель Верхнего, Нижнего, Среднего и Исчезающего миров, Властитель Хаоса готовил к полету на Лысую гору свою газонокосилку, когда внезапно был подхвачен налетевшим вихрем и поднят в воздух вверх тормашками вместе с маслофильтром и канистрой бензина.
Безумно завывающий ураган вертел его, как лотерейный шар в барабане, так что Высший маг Черного ордена, Первый Хранитель Проклятых Врат, Верховный магистр Союза Избранных Вершителей, Темный Правитель Верхнего, Нижнего, Среднего и Исчезающего миров, Властитель Хаоса и ради спасения собственной жизни не смог бы сказать, где сейчас небо, где земля, а где он сам.
Но один грозный слог выкрикнуть он всё же сумел, отделавшись пребольно прикушенным языком и горстью песка, заброшенной зловредным свирепым вихрем ему прямо в рот.
Ветер, по инерции прокрутив свою игрушку еще несколько оборотов вокруг всех осей, изумленно стих, и Высший маг Черного ордена, Первый Хранитель Проклятых Врат, Верховный магистр Союза Избранных Вершителей, Темный Правитель Верхнего, Нижнего, Среднего и Исчезающего миров, Властитель Хаоса, не успев ни ойкнуть, ни плюнуть, грохнулся на крышу гаража, а с нее – на грядку с клубникой. Сверху мстительно и точно приземлились сначала канистра, потом маслофильтр, ее пробивший.
С отстраненным сожалением приходя к выводу, что в космонавты его бы, скорее всего, не взяли, Высший маг Черного ордена, Первый Хранитель Проклятых Врат, Верховный магистр Союза Избранных Вершителей, Темный Правитель Верхнего, Нижнего, Среднего и Исчезающего миров, Властитель Хаоса, болезненно постанывая, покачиваясь, приподнялся на четвереньки и осторожно приоткрыл залитые машинным маслом глаза.
Первой, кого он увидел, была Белая Чародейка Первого Круга, Владычица Света, Адепт Ордена Семи Аспектов Радуги, Повелительница Гармонии, Порядка и Добра Земного и Неземного Мира, Воительница Сияющего Меча Правосудия и Справедливости, грозно возвышающаяся над ним со скрещенными на гневно вздымающейся груди руками.
- АХ, ТЫ ТАК!!!!!!!! – прошипел шепеляво, брызжа песчинками и ГСМ, Высший маг, и в то же мгновение на его месте оказался разъяренный тигр, готовый к смертельному прыжку.
- АХ, ТЫ ТАК!!!!!!!!
И на месте Белой Чародейки возникла кирпичная стена.
Тигр осоловело вытаращил еще мгновение назад опасно суженные глаза, тупо разглядывая сомнительные объявления и неприличные граффити, и не заметил, как точно такие же стены тихой сапой выросли вокруг него с трех других сторон. И исподволь на них стала наползать из ниоткуда крыша.
- АХ, ТЫ ТАК!!!!!!!!
На месте тигра молниеносно материализовался ящик динамита с быстро догорающим фитильком размером с гулькин нос.
- АХ, ТЫ ТАК!!!!!!!!
И с так и не добравшейся до противоположной стены крыши мощно хлынул мутный поток воды, словно у соседей сверху треснул аквариум для бегемотов.
- АХ, ТЫ ТАК!!!!!!!!
И на земле уже зияло жерло вулкана с кипящей, словно борщ в кастрюле, бордовой лавой.
- АХ, ТЫ ТАК!!!!!!!!
И струи воды окаменели в мгновение ока, накрывая непроницаемой базальтовой шапкой толщиной в километры не заметное теперь даже со спутника со спецоборудованием жерло.
- АХ, ТЫ ТАК!!!!!!!!
И, раскалывая камень, прорвались и выстрелили в небо хрупкие, но не знающие преграды зеленые ростки.
- АХ, ТЫ ТАК!!!!!!!!
И над побегами, едва достигшими нескольких сантиметров, возникла теплица, мешок с удобрениями, колышки, бечевка, опрыскиватель и шланг, сыто шипящий нагретой солнцем водой в своем брюхе.
- АХ, ТЫ ТАК!!!.. ТАК!!!.. ТАК!!!..
Ростки попытались пробить мягкий полиэтилен, но образовавшиеся из воздуха садовые ножницы быстро откусили всё ненужно-агрессивное, и растение, привязанное к подпоркам, политое и подкормленное, благодушно закудрявилось, завилось, подставило солнышку нежные, трепещущие от удовольствия листики и набухло бутонами.
- Ну, ладно… Сдаюсь, сдаюсь… - раздался хлопок, и на месте зеленого насаждения снова возник, отплевываясь от ядохимикатов и гербицидов, Высший маг Черного ордена, Первый Хранитель Проклятых Врат, Верховный магистр Союза Избранных Вершителей, Темный Правитель Верхнего, Нижнего, Среднего и Исчезающего миров, Властитель Хаоса. – Уговорила, языкастая…
И, будто по команде, опрыскиватель преобразился в лучащуюся добром, гармонией и чувством глубокого удовлетворения Белую Чародейку Первого Круга, Владычицу Света, Адепта Ордена Семи Аспектов Радуги, Повелительницу Гармонии, Порядка и Добра Земного и Неземного Мира, Воительницу Сияющего Меча Правосудия и Справедливости.
- Ну, так когда, говоришь, елку выбросишь? – ласково улыбнулась она, покачивая перед носом поверженного Высшего Мага заряженным пульверизатором с убранным предохранителем.
- Завтра выброшу… - недовольно буркнул Высший маг Черного ордена, Первый Хранитель Проклятых Врат, Верховный магистр Союза Избранных Вершителей, Темный Правитель Верхнего, Нижнего, Среднего и Исчезающего миров, Властитель Хаоса, перехватил добрый взгляд Белой Чародейки Первого Круга, Владычицы Света, Адепта Ордена Семи Аспектов Радуги, Повелительницы Гармонии, Порядка и Добра Земного и Неземного Мира, Воительницы Сияющего Меча Правосудия и Справедливости и страдальчески скривился. – Ладно, сегодня, сегодня. После обеда. Кстати, что у нас там?..
- Бульон с колдунами и драники с фаршем. Пошли скорей, а то всё остынет, - кротко вздохнула Белая Чародейка Первого Круга, Владычица Света, Адепт Ордена Семи Аспектов Радуги, Повелительница Гармонии, Порядка и Добра Земного и Неземного Мира, Воительница Сияющего Меча Правосудия и Справедливости, помогая мужу подняться.
- Бульон из колдунов, скорее… - ворчливо пробурчал Высший маг, но к дому направился с заметно возросшим энтузиазмом.
- …А в следующую субботу планов никаких не строй: поедем в Готевичи к маме, - обернувшись, договорила фразу Белая Чародейка.
- Что?! – остановился на полдороге Высший маг Черного ордена, Первый Хранитель Проклятых Врат, Верховный магистр Союза Избранных Вершителей, Темный Правитель Верхнего, Нижнего, Среднего и Исчезающего миров, Властитель Хаоса. – Да ты что, милая! Мы же с мужиками на футбол собирались!
- Результат по телевизору скажут, - нежно, не оборачиваясь, проворковала Белая Чародейка Первого Круга, Владычица Света, Адепт Ордена Семи Аспектов Радуги, Повелительница Гармонии, Порядка и Добра Земного и Неземного Мира, Воительница Сияющего Меча Правосудия и Справедливости. – А у мамы мы уже лет семьдесят не были.
- Да это же будет суперфинал Суперлиги!!! А «Борисовский Часовщик» с «Манчестер Юнайтед» не играли не то что семьдесят лет – а все семьсот!!! Ты знаешь, сколько сил мне лично это стоило?! Ты знаешь, на какие жертвы пришлось пойти?! Ты знаешь, сколько крови я попортил, сколько нервов вымотал, сколько плешей проел и мозгов вынес, в скольких печенках посидел, чтобы это случилось?!
- А ты знаешь, что про тебя в прошлый раз сказала моя мама?!
- А ты знаешь, где у меня места - и где твоя мама?!..
- АХ, ТЫ ТАК!!!!!!!!..
Над головой Высшего мага Черного ордена, Первого Хранителя Проклятых Врат, Верховного магистра Союза Избранных Вершителей, Темного Правителя Верхнего, Нижнего, Среднего и Исчезающего миров, Властителя Хаоса стала собираться, многообещающе посверкивая золотыми молниями, зловеще-розовая туча.
- АХ, ТЫ ТАК!!!!!!!!..

_________________
У кошки четыре ноги -
и все норовят ее пнуть.
Товарищ, ты ей помоги.
Товарищ, собакой не будь.

Тимур Шаов


Вернуться наверх
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Галерея славы
СообщениеДобавлено: Сб фев 01, 2014 2:12 
Не в сети
Кошка книжная домашняя
Аватар пользователя

Зарегистрирован: Пн мар 23, 2009 19:54
Сообщений: 21197
Откуда: Хайфа
Терапия

Автор - Немышить


Доктор Эванс. Учитывая ваш весомый вклад в развитие моей теории, а также неугасимый интерес к подобного рода опытам, я имею все основания полагать, что вы не откажете мне в совете касательно направления терапии в отношении моей пациентки, Марии-Терезы П.
По предварительной договоренности с отцом пациентки, господином Игнацием П., двадцатого января я приступил к лечению его дочери, с четырехлетнего возраста страдающей от слепоты и помутнения рассудка, вызванного болезненными судорогами в районе глазных яблок. Запущенный случай заболевания, имеющего, по моей оценке, ярко выраженную нервную природу, был усугублен в равной степени длительным и неумелым применением электрической терапии. При первичном осмотре пациентка показала прекрасную и, я бы даже сказал, повышенную чувствительность к воздействию магнетического флюида - свойственную, впрочем, подавляющему числу творчески одаренных персон. Без лишнего промедления, на второй день терапии я применил методику отражения магнетической силы при помощи зеркала, поскольку, как мы с вами выяснили, сверхтонкий флюид в этом отношении действует сродни световому потоку. Я описываю вам этот тривиальный метод по двум причинам. Первая заключается в том, что в этом эксперименте я, как обычно, применил зеркало с оплеткой из магнитных стержней, созданное согласно вашим эскизам. Второй причиной явилось странное ощущение чьего-то безмерно далекого, незримого - но все же присутствия в комнате, где, помимо меня и пациентки, находился лишь ее отец, человек, обладающий крайне слабым животным магнетизмом. Последний никак не мог вызвать во мне подобных ощущений, поэтому я приписал возмущение тонкого флюида природному магнетизму дома - либо того места, где дом был построен. Руководствуясь здравым смыслом и медицинской целесообразностью, я перевел больную в собственный дом для постоянного наблюдения и лечения, оградив ее таким образом от нежелательного воздействия посторонних сил.
Однако, несмотря на этот шаг, эффект обнаружил свойство повторяемости в моем собственном особняке, в том числе в кабинете, где, помимо меня и Марии-Терезы П., не находилось ни одной живой души. Учитывая ваши замечания о природе тонкого материального флюида, пронизывающего все природные тела вне зависимости от расстояния, а также собственный труд десятилетней давности “О влиянии планет”, я предполагаю вмешательство в терапию природного магнетизма некоего небесного тела - и прошу вас как коллегу и друга оказать мне посильную помощь в определении источника этого влияния, несомненно оказывающего воздействие на нервную субстанцию пациентки. К этому письму я прикладываю собственноручно заполненные таблицы распределения магнетического флюида в моем кабинете при нахождении в нем Марии-Терезы П., а также список источников минерального магнетизма, за исключением зеркала.

Ваш покорный слуга, Франц Антон М.

Доктор Эванс, спешу поблагодарить вас за столь скорый ответ.
С чувством глубокого уважения, не испытывая ни малейшего сомнения в остроте вашего ума, я все же вынужден подвергнуть сомнению ваши расчеты. По всей вероятности, из-за спешки, от вашего внимания укрылся тот факт, что по предложенной вами схеме солнечная система насчитывает девять главенствующих небесных тел, в то время как на самом деле их шесть - за исключением, разумеется, Солнца и Луны. Поэтому я должен выразить дружеское сомнение по поводу вашего вывода, будто состояние Марии-Терезы П. имеет какое-то отношение к девятой - несуществующей - планете. Откровенно признаюсь, что я и сам потерпел неудачу в попытках проделать эквивалентный расчет. Однако же, мы ведем свои изыскания в авангарде современной науки, что должно послужить нам если не оправданием, то утешением.
Гораздо больше меня опечалило ваше излишнее внимание к форме минерального магнита, который вы рекомендуете использовать для лечения застарелых повреждений нервной субстанции фрау П. Во время нашей последней встречи вы выражали полную солидарность по поводу ошибок господина Патера Хелля, потому мне было вдвойне горько осознать, что вы все еще находитесь в плену его заблуждений. Я использую приложенный вами магнит лишь потому, что заказ минерала иной формы неминуемо повлечет за собой ненужные проволочки.
Напоминаю вам, доктор Эванс: форма магнита не имеет никакого значения, а сам магнит является лишь инструментом для операций с потоком животного магнетизма. Именно последний стал причиной необычного медицинского эффекта, выраженного в обильном выделении зеленой слизи из носа, ушей и рта пациентки. С учетом упоминания этого симптома в вашем письме, мне бы хотелось узнать о ходе рассуждений, позволивших вам предсказать его проявление на основании предоставленного мной неполного физиологического описания пациентки и таблиц распределения магнетического флюида.

Ваш покорный слуга, Франц Антон М.

Доктор Эванс, я вынужден сообщить вам, что ощущаю глубокое недоумение, причины которого кроются в вашем последнем письме.
Да, безусловно, я являлся и являюсь сторонником утверждения об активном взаимодействии, в котором находятся небесные тела и населяющие ее части, в том числе Земля. Однако ваше, граничащее с уверенностью, предположение о существовании, а тем более, населенности этой вашей планеты не выдерживает никакой критики - хотя бы потому, что столь значительная удаленность от Солнца делает ваш воображаемый мир обителью холода и мрака, решительно несовместимых с животной и растительной жизнью.
Как врач, я вынужден разочаровать вас и в другой, медицинской части вашего предположения. При помощи открытого мной явления животного магнетизма, погруженный в транс пациент действительно имеет возможность прозревать будущее, равно как и далекое прошлое; а также выполнять иные, необычные в обычном состоянии действия. Однако описанный вами принцип равноценного нервно-магнетического обмена практически невозможен даже между двумя находящимися в одной комнате людьми, не говоря уже об установлении подобного взаимодействия с животным телом неизвестного строения, находящимся на столь значительном расстоянии от Земли.
Невзирая на расхождения во взглядах на природу процесса лечения, я тем не менее должен с нескрываемым удовольствием и благодарностью отметить благоприятный эффект нашей с вами терапии. На текущий момент лечения, Мария-Тереза П. демонстрирует частичное возвращение утраченного в детстве зрения. Покуда оно проявляется лишь в полной темноте; кроме того, пациентка испытывает значительные трудности с осмысливанием и пониманием увиденного. Таким образом, вы снова оказались правы в описании симптомов, что не помешало вам ошибаться в физических причинах этого явления. Мария-Тереза П. обрела способность видеть в темноте вовсе не по причине якобы нервно-магнетического обмена с неизвестным, живущем в кромешном мраке существом, а попросту из-за биологического строения глазных яблок человека, усиливших светочувствительность из-за длительного периода пребывания в вынужденной тьме слепоты. То же самое справедливо и для процесса осмысления пациенткой видимых предметов - сказывается отсутствие жизненного опыта, присущего каждому человеку, который никогда не страдал от слепоты.
При сохранении нынешних темпов течения заболевания, мы минуем все последствия спада и придем к выздоровлению пациентки уже через два-три месяца. Я прерываю рекомендуемые вами магнетические процедуры, чтобы сосредоточиться на терапии собственными методами, которыми с удовольствием поделюсь с вами по окончании этой практики.

Ваш покорный слуга, Франц Антон М.

Доктор Эванс. Состояние Марии-Терезы П. усугубилось сильными головными болями, тошнотой и резкими сменами настроения. Моя терапия не приносит ожидаемого эффекта; я опасаюсь, что ваш в недостаточной мере испытанный метод запустил некий магнетический механизм в нервной субстанции пациентки. Повинуясь механическим законам, процессы и потоки животного магнетизма обладают свойством инерции; вам это известно не хуже моего. Вернувшись к вашим выкладкам и проверив их со всей возможной тщательностью, я обнаружил явно завышенные цифры в третьей таблице. Невероятно, чтобы эта ошибка являлась вашим сознательным шагом, поэтому я не виню вас - но вынужден сообщить, что на полную остановку вызванных вами изменений придется затратить усилия едва ли не большие, чем я применил к пациентке с начала лечения.
С начала этой недели Мария-Тереза П. снова страдает от обмороков, сопровождающихся сомнамбулическим состоянием, в котором она, помимо всего прочего, громко бредит.
Крайне прискорбной мне кажется ваша невнимательность, что привела девушку к этим страданиям. Несмотря на это, вы все еще можете загладить свою вину перед ней, переслав мне расширенные выкладки ваших расчетов, а не сжатые результаты, которых лишь на то и хватает, чтобы выполнять - без понимания идеи и цели описанного процесса.

Ваш покорный слуга, Франц Антон М.

Эванс. Лишь будучи связанным медицинской клятвой по отношению к своей пациентке, а также из доброй памяти к нашей прежней дружбе, я снисхожу до вашей дерзкой, изрядно смахивающей на наглое требование, просьбы.
Пребывая в состоянии сомнамбулы и страдая, по вашей вине, от приступа помутнения рассудка, несчастная Мария-Тереза П. на зачитанные мною вопросы из вашего письма отвечала следующим образом.
На вопрос о возвращении, девушка назвала цифру в три оборота; затем помолчала и добавила слово, по звучанию схожее с “йуггот”. После этого с пациенткой случилась истерика, и к дальнейшему расспросу я приступил лишь из-за низких и недостойных условий, выдвинутых вами в письме и вполне достойных называться шантажом.
На вопрос о ключе Мария-Тереза П. ответила, что каспийский и тибетский ключи являются ложными и ничем не помогут.
На вопрос о ее собственном имени, фрау П. неожиданно пришла в буйство, которое мне удалось унять лишь с помощью слуги. Успокоившись, девушка заявила, что вам, доктор Эванс, оно и без того известно. Не обращая внимание на мое удивление факту вашего знакомства, фрау П. отметила, что с вашей стороны было весьма осмотрительно не передавать мне полные расчеты, однако они найдут средство открыть малый мост и без них. После этого Мария-Тереза П. утратила сознание.
Надеюсь, что ценой своих страданий девушка утолила ваш болезненный интерес, и вы предоставите мне данные, необходимые для ее лечения.

Франц Антон М.

_________________
У кошки четыре ноги -
и все норовят ее пнуть.
Товарищ, ты ей помоги.
Товарищ, собакой не будь.

Тимур Шаов


Вернуться наверх
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Галерея славы
СообщениеДобавлено: Сб фев 01, 2014 2:14 
Не в сети
Кошка книжная домашняя
Аватар пользователя

Зарегистрирован: Пн мар 23, 2009 19:54
Сообщений: 21197
Откуда: Хайфа
Рассвет

Автор - Каса


Я еду по ночному шоссе, и деревья мелькают вдоль дороги, как черные стражники с алебардами. Дорога безлюдна. Встречных машин нет, да и откуда они теперь? Иногда свет фар выхватывает из темноты мертвые, брошенные тачки, приткнувшиеся у обочины; иногда их обгорелые, искореженные остовы валяются вверх тормашками где-то в кювете. Я не останавливаюсь. Поздно. Слишком поздно. Во всех смыслах, черт побери! Сзади меня, на сиденье, посапывает Инка. Тихо так сопит, сладко, ну и пусть спит – так даже лучше. Не могу слышать это ее «Ы!»
Дорога бежит навстречу коридором света, шуршит асфальтом, всхлипывает ветром. На лобовое стекло вдруг наплывает Инкино лицо – такое, каким я его помню и люблю: хитрый прищур глаз, светлая прядка падает на высокий лоб, в левом ухе серьга с бабочкой, в зубах, в ее белых, ровных, чудесных зубках – карандаш. Или кусок кабеля. Или отвертка. Она не признавала карманов, и когда копалась в чем-то – будь то сгоревший чайник или глюкнувший комп – все необходимые мелочи совала в рот. Я дразнил ее «Самоделкин». Мой белобрысый мастер Самоделкин с вишневыми губами… ишь, смеется… глупышка! Что она делает на капоте, это же опасно… хотя нет, это же яхта, и мы с ней плывем под парусом, и волны…
Резкий звук автомобильного сигнала выдернул меня из сна. Визг тормозов. И уже потом – дрожь в коленях. Уснул! Самым бессовестным образом уснул за рулем - и, слава Богу, засыпая, ткнулся лбом в рулевое колесо. Всполошенно успел затормозить; а если бы нет… ух, и влетел бы я сейчас или в дерево, или в одну из этих груд покореженного металла… так влетел бы, что – все. Конец.
Хотя – какая разница? Так даже лучше. Особенно для нее. Рвануть, что ли, на полной скорости вперед и красиво сверзиться с какого-нибудь моста? Пока она спит? Пока я помню ее такой, как прежде – острой на язык чертовкой с хитрыми глазами, нежными руками, умнейшей башкой и полной скептицизма душой? Ах, Инуся, ну и кто из нас оказался дураком?
Что-то горячее ударило мне в сердце, как мокрая тряпка, скрутило душу, и я не выдержал – заплакал. Сидел в машине, обнимал баранку и всхлипывал, скрипя зубами от бессилия. Не хотел вспоминать, но стояла она передо мной, как живая, в то утро дикое, когда я, немилосердно зевая после лихорадочно-бессонной ночи писательства, пытался понять: почему во всем доме нет света, и вообще нигде нет света; и где у нас турка – надо же хоть как-то сварить кофе; и что это за придурок топает по двору, как слепой котенок, тычась во все углы? Шастает в одних трусах, а ночи-то в мае еще прохладные! А потом, помню, крик за стеной – кричала соседская девчонка, Вика, визжала на одной ноте поросячьим визгом, будто ее пороли с утра пораньше, и это было странно – сосед, Палыч, свою меньшую не то что пальцем не трогал – пылинке на нее сесть не давал. А потом я в первый раз услышал это страшное, тупое «Ы?» Думал, кошмар снится. Я к Инусе, а она сидит на кровати, глаза пустые, как две сковороды оловянных, пустые совсем, и сплошное «Ы? Ы? Ы? Ы!!!»
Руку к ней протягиваю – она от меня шарахается. Забилась в угол. Не слышит, дрожит, как кошка побитая, глаза перепуганные, страх так и плещется. Даже не страх – паника.
- Что? Что такое? Инна? Сон плохой?
Молчит. Затихла. И я молчу – растерялся даже. Затаился. Выжидаю.
Она тогда встает неуверенно, начинает комнату оглядывать. Руки протянула – все вокруг себя ощупывает. Ко мне повернулась, жалобно так:
- Ы?
У меня зубы застучали. А она топ-топ, осторожно так, на кухню; я за ней. Вижу – стакан с водой на столе. Она в него носом потыкалась, а потом… потом… пальцы в воду макает - и облизывает, макает - и облизывает… стакан на пол - бряк, вода разлилась, а она на четвереньки стала – и слизывает…
- Инна…
Встала. Глядит. Не на меня – сквозь меня.
- Ты меня не узнаешь? Инусик, это я…
«И-и-и-и, - это за стеной, на одной ноте, с перерывами, воздуха наберет - и опять, – и-и-и-и…»
Инуся моя встала, к двери пошла, а я на ноги ее гляжу. По ним моча течет, капает, лужицами на полу остается. И, похоже, девочке моей на это наплевать.
И тогда я понял – свершилось.

Я едва успел перехватить Инну на лестничной площадке. Наша дверь была открыта – я выходил утром узнать, что со светом. И соседская дверь тоже. Инна стояла и равнодушно смотрела, как Палыч, ухватив в горсть коски его семилетней Вики, деловито трахает ее, прямо на полу в прихожей, пыхтя и похрюкивая от удовольствия. А Вика уже не визжит – воет тоненько, сбиваясь на всхлипы. Из кухни вышла викина мать, в одном шлепанце на ноге, глянула на то, что творилось в прихожей, такими же оловянными глазами, как у Инны, и принялась жевать пачку печенья.
Целиком.
Не распечатывая.
И тогда во мне будто бомба взорвалась. Не помню, что я делал и как. Очнулся уже в своей машине. Благо, она у меня почти под окнами! Инна рядом, кое-как мною одетая. В машине уже заранее приготовлено самое необходимое на первое время – как набросал в багажник еще в прошлогоднем декабре, так и вожу с собой до сих пор. Бензина, правда, маловато. Но заправляться некогда, сейчас главное – как можно скорее вырваться из города. Пока они еще там, в квартирах. Жрут конфеты прямо в фантиках и трахают дочек. Но спустя полчаса-час эта дикая, тупая, потерявшая память толпа выплеснется на улицы, и тогда нам уже не уйти. Потому что это уже не люди. Это оболочки. Пустые оболочки, забывшие все, что откладывалось в их голове годами – от умения пить из чашки до заповедей морали и тригонометрических уравнений. Они позабыли все!
Я вытащил компас, который у меня тоже был приготовлен заранее. Взглянул на стрелку. Она показывала куда-то на восток. Потом начала вертеться во все стороны, не останавливаясь. Казалось, нехитрый приборчик сам ошалел от такого своего поведения.
- Все верно, приятель, - я криво усмехнулся то ли компасу, то ли себе, - а чего ты еще хотел в 2013 году? Думал, пару цунами в Индонезии, извержение на Суматре и землетрясения по всем Андам – это все? Это были цветочки, милый. Ягодки – вот они. Смена магнитных полюсов. И кранты.
- Ы! – выкрикнула Инка, прилипая к стеклу машины. - Ы, ы, ы!
Из-за поворота показалась толпа, человек двадцать. Пока еще растерянные и неагрессивные. Но…
Да, они все забыли, но те, кто хочет выжить – учатся быстро. И смогу ли я… если вдруг что…
Лучше не проверять.
- Едем, - сказал я сквозь зубы и завел машину.

Сначала я еще осторожничал. И даже машинально соблюдал правила дорожного движения. У негорящих светофоров притормаживал, представьте себе, и озирался! Но людей на улицах становилось все больше, и толпа уже не оглядывалась растерянно – она гудела злым ульем, то тут, то там слышались вопли и бессловесные истерические крики. Где-то неподалеку раздался грохот; следом – визг, будто стая павианов бесится, не получив желанный апельсин. Впереди, за перекрестком, вдруг что-то ярко полыхнуло, земля дрогнула, взвились клубы то ли дыма, то ли пыли.
Взрыв? Очень может быть. Если один идиот добрался до газа, а второй нашел зажигалку.
Второй взрыв. Гораздо ближе. И языки пламени из-за дома, летят искры. Я прибавил скорости. Глухой удар где-то внизу, по днищу машины, оборвавшийся всхлип-мяв… кошка! Боже, всего лишь кошка. Пока – кошка.
Еще один взрыв. Лист жести валится откуда-то сверху, прямо на капот, стекло покрывается сетью мелких трещинок. Инка бьется в истерике, бросаясь во все стороны – ей страшно, она ничего не понимает, она боится мчащейся машины, боится того, что там, снаружи, боится меня… приходится остановиться хоть ненадолго.
- Тихо, тихо, малышка, тихо, моя девочка…
Бесполезно.
Я попытался скрутить ее – она укусила меня за плечо. И заплакала. Я смотрел, как ползут по ее щекам злые слезы бессилия, и чувствовал: еще немного – и я тоже взвою дурным воем. Куда я еду? Зачем? На что надеюсь?
И главное – зачем ее тащу с собой? Обратной дороги для нее нет.

Скажите, вы верили в конец света? Ну, да, тот самый, в две тысячи двенадцатом году; который вовсю пиарили в газетах и на который разве что только билеты не продавали? Только честно! «Скорее да, чем нет… скорее нет, чем да… да иди ты» - ясно, спасибо. Ну а Виктор, мой приятель еще со студенческих лет, – верил. Настолько, что забил на выгодные предложения и карьеру, уехал в свой крохотный городишко и там… что? Хм, как бы сказать-то правильно… и там полностью изменил свой образ жизни. Поселился в домике, что достался ему от умерших родителей, питался тем, что вырастет на огородике. Мяса не ел, ну, про "пить-курить" я вообще не говорю. Читал просто уйму литературы – физика, химия, история, биология, философия, эзотерика, мистицизм, даже религиоведение! В городке о нем говорили «чудик», крутили пальцем у виска и посмеивались, считая местным юродивым. Это именно он рассказал мне о том, что нас может ожидать в две тысячи двенадцатом году. Ну, как рассказал. Мы общались через Интернет.
«- Сашка, не тупи. Ты же знаешь, что процессы в мозгу человека тесно связаны с магнитным полем Земли.
- Знаю, и что? – я подмигнул окошку скайпа.
- Сейчас магнитные поля Земли и человека находятся в резонансе.
- Витька, это знают все!
- Баба Маша, соседка моя, не знает. Ладно, поехали дальше. Теперь вспоминай, что там индейцы предсказывали нам всем на 2012 год.
- Они много чего предсказывали!
- А ты вспоминай.
- Я тебе что – кладезь знаний? Сейчас нагуглю…
- Не надо. Смену магнитных полюсов Земли они предсказывали. Вспомнил?
- Да. И?
- Мало?
- Ну, не знаю даже. Плохо это, наверное. Вить, я же не физик, не томи, говори толком!
- Смена магнитных полюсов Земли, - Виктор говорил внешне спокойно, только в руках все время вертел карандаш, - приведет к нарушению резонанса магнитного поля Земли и магнитного поля, собственно, человека. Ну и, скорее всего, вследствие этого произойдет полное стирание памяти.
- У всех людей?
Хрясь! Обломки карандаша полетели куда-то в сторону. Потом решительное:
- Да! – (пауза), - нет… - (чешет в затылке), - не знаю точно. Но читал, что шанс сохранить память есть у тех, у кого частота поля будет довольно высокой.
- Это кто же?
- Эмм… скажем, йоги, или те, кого называют «святые»
- Спасибо. Утешил. До святости мне еще ох как далеко. Особенно когда Инка рядом.
- Привет ей!
- Передам.
- И вот еще что. Саня, когда это произойдет… в общем, если что… если ты чудом что-то будешь помнить…добирайся сюда, ко мне. Попытайся хотя бы добраться.
- Смысл, Витька?
- Выживать будем. Ты, я, другие уцелевшие.
- «Святых» соберешь? Думаешь, такие найдутся?
Виктор замолчал. Ссутулился. Потом, наконец, поднял голову:
- Не знаю, Саня. Ничего не знаю. Надеюсь, что будут те, кому удастся сохранить себя. Понимаешь, обычный человек ведь как живет? Ест, спит, жену любит, соседку хочет, на футбол ходит, читать не читает – мозг бережет от перегрузки. Стремится к счастью? Да, только вот счастье для него – если зарплату повысили, или в трамвае удалось на халяву проехать, или у соседа корова сдохла. Разве не так, Саня?
- Ну… - я развел руками.
- Любой выход за эти рамки изменяет частоту колебания поля человеческого мозга. Цель: подняться над миром, где мы сейчас барахтаемся, осознать его ничтожность, изменить свою внутреннюю систему ценностей. Способы? Разные. Работа над собой; медитация; перестройка организма; возможно, еще что-то. Не могу сказать точно. У меня пока лишь смутные предположения.
- Ладно, Вить, - я поерзал на стуле, - понял. Спасибо тебе за предупреждение.
- Сашка. Я ведь серьезно!
- Да я верю тебе, верю.
- Я серьезно, - повторил он, приближая лицо к камере, - я очень серьезно. Постарайся мне поверить. Представь, что это все правда; представь, что мир действительно потерял память. Ты же писатель, Сашка! Ты же можешь ночь строчить свою книжку, забывая обо всем! Ты же…»

Внезапная догадка встряхнула меня, как разряд тока. Даже не встряхнула. Шандарахнула просто! Ладони моментально вспотели, колени задрожали, я резко затормозил. Инка даже обо что-то ударилась и заныла.
- Я понял, - сказал я охрипшим голосом, поворачиваясь к ней, - я все понял, Иннуся. Почему так вышло, что я с тобой говорю, а ты ни бельмеса не понимаешь. Дурочка ты моя. Кактус ты мой в горшке. Я ведь тогда, в «час Х», всю ночь писал. Ну, ты же знаешь, если на меня «накатит» - то все, меня нет. Я не здесь. Я там, в своем мире, и там я – Бог. А если еще и чую, что «пошло»… если поймаю нужные слова за хвост… эх, это же полная эйфория, отвал башки, парение души, и уж, наверняка, изменение этой чертовой частоты колебания моего чертового поля! Эх, Инка. Ничего не понимаешь, да, вижу. Канарейка ты моя перепуганная…
Я протянул к ней руку, чтобы успокоить, зная уже, что сейчас она отшатнется - как всегда.
Не отшатнулась. Дала себя обнять. Глажу ее по волосам, успокаиваю, чувствую – расслабляется. Потом опять напряглась, ко мне прижалась, дышит часто, ноздри даже вздрагивают – запах мой почуяла? Скользит носом по телу, едва не мурлычет от удовольствия. В нос меня лизнула, хотел поцеловать – уворачивается, и опять – нюхает, опускаясь от шеи все ниже и ниже. Добралась до застежки джинсов, тычется носом туда, постанывает… и бедра сжимает-разжимает, сжимает-разжимает…
Мне стало муторно. Самка!
Моя самка.
Никому ее не отдам.
Никогда еще мы не любили друг друга так яростно…

Потом было много еще чего. Я вытащил сумку из багажника, достал оттуда консервы. Открыл пару банок. Учил Инну есть ложкой. Измазалась она здорово, но, кажется, принцип поняла. Я же уже говорил, что она у меня умница! И опять дорога. Пустая, что само по себе уже жутко, но когда вдобавок вдоль трассы все время попадаются машины… брошенные или искореженные и обгоревшие – это капец! Люди-то этой ночью не все в кроватках почивали… кого-то ЭТО застало прямо в пути. Большинство просто проехало еще несколько сот метров - и быстро умерло. Кто-то смог чудом остановиться и уйти бог весть куда. А в одной из машин мы нашли живого. Видимо, машина катилась, пока не остановилась. А он так и остался внутри. Дверцу-то открыть не так просто. Я попытался ему открыть – никак. Пришлось стекло выбить. Казалось бы – иди! Вот она – воля! Ан нет. Забился в угол, сидит тихо-тихо. Ну, я и уехал. Выберется! У меня свои заботы. Мне бы добраться к Витьке и Инку довезти. Только не спрашивайте – «зачем». Если бы я сам знал! И вообще. Еду, еду, еду…а где гарантия, что Витька не встретит меня возгласом «Ы?»
Черт. Черт, черт, черт!!!
А вдруг я единственный помнящий на всей Земле???

От таких мыслей я гнал и гнал машину. Будто уехать от них хотел. Спешил так, словно там, за поворотом, будет все по-старому: и менты на дороге, и бабушки-торговки вдоль трассы, и оставшаяся позади почти налаженная жизнь, как и готовящаяся к изданию книга. А впереди - друг-чудак, который талдычит о конце света, но у которого знатная рыбалка и речка под боком – чудо! Чистейшее чудо!
Я даже уже мысленно поплыл по этой реке, на яхте с Инной, засыпая за рулем. Да, слава всем богам, вовремя очнулся.
Вовремя ли? Не знаю. Может, слишком рано.

Время шло, а я все еще не трогался с места. Как тормознул тогда, проснувшись, так и встал на мосту через одну из наших речек – вроде и не шибко широких да глубоких, а если плавать не умеешь – потонешь! Да и простоял почти до рассвета в раздумьях. Позади осталась бешеная дорога из Ада, впереди… я не знал, что ждет меня там, впереди. Дорога скатывалась с моста, вплеталась в лес и вскорости (я это знал) должна была взбежать на пригорок, вильнуть хвостом сизого дыма вокруг маленькой автостанции, да и помчаться дальше, к югу. Но дальше мне не надо. Прямо от автостанции, третий дом по переулку, зеленый забор и две яблони у ворот – дом Витькиных родителей. Мне туда. Нам туда. Мне и Инне. И…
И что?
Я оглянулся. Инна все еще спала, укрытая пледом, на заднем сидении. Улыбалась во сне. Лицо чистое, лоб ровный, волосы растут высоко – интеллектуалка! За что же с тобой так, девочка моя? Ты же умница. Ты же знала кучу всяких вещей. Соображала так, что мне и не снилось. Бывало, я только начинаю морщить лоб, а ты – раз! – и выдала ответ! И смеешься….
Или молчала специально. Притворялась, делала вид хитрый, типа, «я глупышка», а я велся, пыхтел, находил решение…. и потом ты довольно улыбалась – радовалась за меня!
А когда у меня сдох ноут, и я рвал на себе волосы, потому что мой незаконченный роман накрылся медным тазом, именно ты раскурочила умершего и сумела выдрать оттуда нужные файлы, и это было чудо, которое ты чудом признавать никак не хотела – смеялась и твердила: «Никакая информация не пропадает бесследно! Дай мне время и стимул, и я восстановлю тебе все!»
- Так-таки все? - не поверил тогда я.
- Все, - серьезно повторила Инна. – До тех пор, пока цел носитель информации, цел физически, я могу восстановить с него все. Главное – время и стимул.
- Стимул? Что ты имеешь в виду? - опять спросил я.
Она засмеялась.
- Вот если у твоего друга Сыроежкина слетит ноут, я не буду возиться, потому что на Сыроежкина мне плевать. А на тебя – нет. Я вижу, как ты почернел от «утраты», и это для меня – стресс. Сильнее стимула не придумаешь. Разве что смертельная опасность.
Да, она так и сказала тогда – «смертельная опасность»
Смертельная опасность….
Смертельная опасность…

- Инусик, - тихо позвал ее я, поглаживая по плечу, - просыпайся!
Повторить пришлось три раза, пока она открыла глаза. Зевнула. Потом села, встряхнулась, сказала «Ы», намочила штанишки. Мне было уже все равно.
- Пойдем, разомнем ноги, - я потащил ее из машины, - а то все едем и едем, пятая точка болит.
Она все так же таращилась на меня бестолковыми глазами, улыбалась, терлась о мое плечо щекой. Мы подошли к перилам моста. Речка лежала внизу серой вощеной бумагой.
Я обнял ее за плечи, подхватил рукой под колени - и перебросил через перила.
Всплеск.
Круги на воде. Ровные такие, побежали во все стороны. И все. И я, вцепившись в перила, гляжу в воду, кусая губы, бормоча бессвязно:
- Инка, Инуська плыви, плыви же! Ты же можешь. Ты выросла на море. Ты спортсменкой была, у тебя первый разряд! Ты просто не можешь утонуть! Твое тело не может утонуть! Инка, плыви, плыви, плыви!!!
Серая вощеная бумага лишь колышется. Пусто.
Я заношу ногу на перила. Плевать, что плаваю как топор. Если Инна не выплыла, мне – тоже туда. К ней.
Вдруг светлая головка выскакивает из воды, как мячик, руки делают резкие и сильные гребки, приподнялась над водой, огляделась, увидела берег и – пошла, вперед, красиво, как на дорожке в бассейне, поплыла к суше, к рассвету, к надежде!
А я вскочил в машину и погнал ее с моста вперед. Надо перехватить Инну на берегу. Закутать в плед. Зацеловать до смерти. И думать, как жить дальше. Потому что теперь есть смысл жить дальше.
И… может быть… вдруг… я надеюсь… она выйдет из воды, сверкнет злыми глазами - и скажет мне с плохо скрываемой яростью:
- Ну, ты и придурок!

_________________
У кошки четыре ноги -
и все норовят ее пнуть.
Товарищ, ты ей помоги.
Товарищ, собакой не будь.

Тимур Шаов


Вернуться наверх
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Галерея славы
СообщениеДобавлено: Сб фев 01, 2014 6:37 
Не в сети
Кошка книжная домашняя
Аватар пользователя

Зарегистрирован: Пн мар 23, 2009 19:54
Сообщений: 21197
Откуда: Хайфа
Итоги конкурса "Городские легенды":
1 место, 40 баллов - №13 "Всякое бывает" - Irena
2 место, 31 балл - №5 ВНС НИИПП - Коша
3 место, 26 баллов - №4 "Пятница" - Denkend


Обсуждение здесь http://bookworms.ru/forum/35-2020-4

_________________
У кошки четыре ноги -
и все норовят ее пнуть.
Товарищ, ты ей помоги.
Товарищ, собакой не будь.

Тимур Шаов


Вернуться наверх
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Галерея славы
СообщениеДобавлено: Сб фев 01, 2014 6:41 
Не в сети
Кошка книжная домашняя
Аватар пользователя

Зарегистрирован: Пн мар 23, 2009 19:54
Сообщений: 21197
Откуда: Хайфа
Всякое бывает

Автор - Irena


- ...Коты не только видят призраков, но и могут охотиться на них... Система скоростных шоссе представляет собой единый магический символ, с помощью которого можно вызвать демонов... Болезни вызваны не микробами, а некими не известными науке лучами, предположительно внеземного происхождения... о-о... нет, это круто! – Тамара подняла глаза от книжицы в мягком переплете. – «Просверлил в стене отверстие и пущает скрозь его ядовитых газов!» Ну, что там у нас еще? – перелистнула страницу, пробежала глазами по строчкам. – Джордж Вашингтон был масоном... ну, это, положим, вполне возможно... первые масонские ложи основаны крестоносцами... а это весьма сомнительно, да и вообще при чем оно тут... О! Коты – земные воплощения ангелов! Вот это я понимаю! Не размениваясь на мелочи! - Тамара расхохоталась, бросив книжку на диван. – Рим! Римма! Только не говори, что ты во всё это серьезно веришь!
Тамарина лучшая подруга тряхнула темными кудряшками, неопределенно пожала плечами:
- Ну... Не знаю... мало ли? Всякое бывает. А вдруг? Интересно же...
Тамара фыркнула.
Римма надулась. Встала с кресла, подобрала небрежно брошенную Тамарой книжку, подчеркнуто аккуратно поставила на полку.
- А что? Вечно ты, Томка: то неправда, это не бывает... Ты иногда такая зануда бываешь, уж извини. Ну неужели тебе не надоело – каждый день одно и то же, серость эта... неужели романтики не хочется? Неожиданного, интересного!
- Угу. Знаешь, какое у древних китайцев самое страшное проклятье было? «Чтоб ты жил в интересное время». Может, я и зануда, и сухарь, но меня вполне устраивает мир без нечисти за углом. Как говорил Голлум – я не хочу, чтобы они были. Тут и без нечисти хватает всякого. А все эти пришельцы, призраки... параллельные миры всякие... Ну скажи честно – оно тебе надо?
- А почему бы нет? – Римма вызывающе задрала нос. Потом таинственно понизила голос: - Знаешь, в детстве, лет где-то в восемь, я думала, что я ведьма...
Тамара вытаращила глаза.
- Это я «Вия» прочитала – рановато, конечно – и как-то так поняла, что вроде панночка сама не знала, что она ведьма. Вот, и после этого всё боялась: а вдруг однажды я окажусь ведьмой и стану кровь пить?! – Римма сделала театрально испуганную физиономию.
Тамара покосилась на нее критически. Подруга была, конечно, черноволосой и черноглазой, но ее круглая мордашка с потусторонними силами ассоциировалась в последнюю очередь. Но этого она говорить не стала, спросила только:
- А причем тут кровь? Ведьма же - не вампир?
Римма задумалась, пожала плечами:
- Не знаю, вот так как-то... Стра-ашно было... Зато интересно.
- Угу-угу. Что-нибудь но-овенькое, стра-ашненькое... Вот представь себе: идешь ты по темной улочке, а навстречу тебе – вампир...
Римма не удержалась и фыркнула.
- Да-да, - продолжала Тамара. – Только не немочь эта гламурная, сумеречная, а нормальный кровосос. Шось таке зубасто. «Превед, обед». Как тебе романтика? Хочется?
Несостоявшаяся «ведьма» надулась еще сильнее. Взяла коробку печенья, уселась в кресло и принялась жевать, не глядя на подругу. Тамара подавила завистливый вздох. Везет человеку: такая себе душечка-пампушечка, причем эта комплекция ее вполне устраивает, и сколько бы ни ела – не толстеет, всегда при своем. На зависть перманентно и безрезультатно сидящим на диетах подругам. Хотелось бы Тамаре так беспечно таскать печеньки...
- И всё-то ты знаешь... – ворчала Римма с набитым ртом. – И вся-то ты у нас правильная... и цитаты из тебя так и сыплются, только ткни... начитанная наша...
Тамара смутилась. Цитаты действительно вечно подворачивались на язык, за что ее, бывало, поддразнивали; но она и не думала щеголять этим – само как-то получалось.
- Да ладно, Рим, - пробормотала она. – Я ж не виновата, что всё уже сказано. Откроешь рот – а твою мысль уже кто-то сформулировал... Время такое.
- Постмодернистка! – Римма бросила в нее печеньем. Тамара ловко поймала его, сунула в рот и показала подруге язык. Пропадай моя телега, с одного печенья ничего не сделается. Главное, что за разговором о цитатах удалось увильнуть от основного предмета спора. И что Римма, как обычно, быстро успокоилась. Она вообще отходчивая, разозлить ее всерьез – это надо очень постараться.
Да и какой смысл спорить? Разубедить вряд ли получится, только обидишь зря. Пускай развлекается, в конце-то концов. Главное, чтобы в секту какую не подалась – но на это вроде не похоже.
- Пойду я, пожалуй, - вздохнула Тамара и поднялась. – Поздно уже. Мама, небось, волнуется... странно, что еще не позвонила.
- И правда, поздно, - забеспокоилась Римма, взглянув на часы. – Второй час – ну и заболтались мы... Слушай, Том, может, у меня заночуешь? Позвони маме и оставайся. В такое время идти...
- Да ладно... А было бы двенадцать – какая разница? То же самое: темно и поздно. Идти-то тут всего ничего.
- А лестничный маньяк? – не унималась подруга.
- Чего?! Какой еще маньяк? Это из какого сериала?
- Не из сериала, а даже в новостях говорили! – рассердилась Римма. – Я серьезно! Ты же знаешь наш город – половина улиц лестницами А он там подкарауливает женщин ночью – и... это самое.
- Не сердись, Римка. Я не слышала. Но в любом случае, мне же тут по лестницам не идти. Я приду и тебе позвоню, чтоб ты не волновалась.
Выйдя из подъезда, Тамара заколебалась – не позвонить ли домой. Но не стала: время позднее, мама, наверное, спать легла, только тревожить ее зря. Все равно скоро приду.

***

Ну, Римка, ну удружила... Новенькое ей, страшненькое... романтики ей подавай... Господи, да что я, в самом-то деле – я ж не верю в эту чушь!..
Тамара почти бежала. Знакомая улочка казалась чужой – то ли просто незнакомой, то ли враждебной. Желто-оранжевый, химический свет фонарей раздражал больше обычного. Вообще-то Тамара предпочитала желтые лампочки, а не холодные голубоватые «дневного света». Дома. Но эти – какие-то они были... неправильные. В их свете всё казалось оранжево-черным, и ее это нервировало. Ассоциации с огнем? Старая-старая песенка, мама как-то пела: оранжевое море, оранжевое небо, оранжевая зелень... ужас какой. Девушка поежилась, зябко обхватила плечи руками. Откуда вдруг струя холода? Да нет, обычная штука вечером: стены домов отдают дневное тепло, а между домами от земли тянет прохладой. Всё естественно.
Она заставила себя остановиться и перевести дух. Поправила ремень сумочки на плече, убрала волосы со лба. Пошла дальше, стараясь идти медленно, размеренно. Всё нормально, я не верю во всю эту Римкину ерунду. Всё нормально. И до дома уже совсем недалеко.
Вот только в переулке фонари почти не горят.
Ну и что? У нас тихий район. И я не боюсь темноты. Ну разве что немножко... некомфортно. Но я же не думаю, что там могут быть какие-нибудь...
Тишина взорвалась диким, нечеловеческим, душераздирающим воем. Тамара вздрогнула, споткнувшись на ровном месте. Тьфу! Да это же коты, всего-навсего! Вон один из них рванул через дорогу. Побежденный. Хорошо, что тут машины по ночам почти не ездят.
Девушка покачала головой, словно укоряя себя за глупый испуг, и сделала несколько шагов. Было не так темно, как казалось с освещенной улицы, - вон там фонарь, а вон окна в доме светятся, а вон...
Прямо перед ней, возле самой земли, светились два зеленых прожектора и слышалось угрожающее шипение. Эт-то еще что такое?! Тамара зажмурилась, потрясла головой, вгляделась в темноту. Это, должно быть, кот, сказала она себе. Кто еще? Кот-победитель, наверное. Ну и наглый же – еще и шипит, нет, чтобы с дороги уйти... Это кот. Кот. Кот...
Это действительно был кот. Земное воплощение ангела, проводник между мирами, охотник за привидениями и всё такое прочее. Уступать дорогу он не собирался – еще бы, с таким-то статусом! Сидел посреди улицы, провожая Тамару внимательным и крайне неодобрительным взглядом.
- Ну что ты так смотришь? – не выдержала она. – Я к вам, котам, всегда относилась с большим уважением. И никогда не обижала.
Кот презрительно фыркнул и отвернулся.
Тамара нервно усмехнулась. Поздравляю вас, Шарик. Перед котами оправдываемся. Приехали.
Ну вот и фонари пошли, наконец. Пусть уж лучше эта оранжевая мерзость, зато светло.
Какой-то парень, в куртке с глубоко надвинутым на лицо капюшоном, обогнал ее. Обернулся на секунду – лица в тени капюшона не было видно – и пошел дальше. Странно, почему она не слышала его шагов? Задумалась, наверное. Да и кроссовки ступают мягко. Вот интересно, с какой радости он в куртке с капюшоном посреди лета...
И почему опять потянуло холодом?
Не сходи с ума, подруга: всё оттуда же, от зарослей кустов между домами. И шуршит там еще какой-нибудь котяра или другая мелкая живность. И запах плесени и сырости... это просто пахнет влажной землей, прелыми листьями. Не склеп же там, в самом-то деле.
Когда-то она читала, что в ночном городе можно нечаянно перейти грань и попасть как бы в другую реальность. Ночную. И даже этого не заметить. А там, в той реальности, бывает всякое.
А тот парень впереди... а где его тень?!
Да ну тебя, он просто между фонарями, в определенный момент так бывает – тени почти не видно. Через несколько шагов она появится. А что Тамара ее не замечает – так просто потому, что он уже далековато.
И меньше надо всяких фэнтезюшников читать. Насочиняют, навыдумают... щелкоперы, бумагомараки... а потом, да еще с Римкой наговорившись, и по улицам ходить боишься, мерещится всякая дрянь. Нету, не бывает ничего такого. Я не хочу, чтобы они были.
Я не хочу, чтобы они были.
Я не хочу, чтобы они были...
Ну вот и дом.
Слава те, господи.

Мама не спала – сидела на кухне, делая вид, что просто пьет чай. Взглянула на дочь укоризненно, но с явным облегчением.
- Я думала позвонить, но решила, что ты спишь, - стала оправдываться Тамара. – Что ж ты сама не позвонила, если волновалась?
- Тебе позвонишь – ты фыркаешь... – вздохнула мама. – И как будто ты не знаешь, что я не лягу, пока ты не придешь.... Чаю хочешь?
Тамара кивнула. Чаю не особенно хотелось, но вот посидеть на кухне в собственной квартире, когда горит свет, и рядом мама, и пахнетсвежезаваренным чаем (мама не признавала пакетиков, только классический способ заварки), и всё, что бы там ни было на улице, осталось там, в темноте за окном... и, конечно же, исчезнет утром, как все ночные страхи.
- Зря ты так поздно засиживаешься, Томочка, - сказала мама, ставя на стол чашку. – У нас-то тихо, конечно, но в новостях передавали про какого-то лестничного...
- Ма-ам! – застонала Тамара. – И ты туда же! – покосилась на маму и торопливо добавила: - Хорошо-хорошо, постараюсь. Мы просто на часы не смотрели.

Заснуть не получалось. Что-то тихонько шуршало, стучало, скрипело - то ли в комнате, то ли у соседей, то ли за окном. Барабашка, ага. Нечистая сила собственной персоной. Многоквартирный дом – мало ли что где стучит. И не было этой ночью шумнее, чем обычно. Но почему-то Тамара дергалась от каждого шороха.
Пора валерьянку пить, дорогая моя. Ты еще под одеяло спрячься.
А, кому какое дело...
Она решительно протянула руку и включила настенную лампу над кроватью. Накрылась с головой и повернулась к стене.

***

Они ждали на улице. Стояли, делая вид, что просто разговаривают между собой, но Тамара точно знала – они ждут ее. Неважно, зачем. Ничего хорошего.
Она шла медленно, изображая спокойствие. Вон они, метрах в пятидесяти. Сапоги на высоких каблуках, кожаные курточки, ухоженные светлые волосы, холодные глаза. Косятся на нее, но как будто бы между прочим. Как будто бы им нет до нее дела. На вид – девицы как девицы. Но на самом-то деле... Перейти на другую сторону, может быть? Нет, это еще хуже. Может, если просто пройти мимо, они оставят ее в покое?
Тамара обогнула их компанию, двинулась дальше. Очень хотелось оглянуться, но оглядываться было нельзя ни в коем случае. Десять шагов, пятнадцать, двадцать... неужели обошлось? И тут позади послышался тихий смешок.
Стая кинулась в погоню.
Тамара бежала, задыхаясь. Главное – добежать до перекрестка, а там... Мягкий топот лап не приближался, кажется, но и не удалялся. Они не мучили себя бегом на каблуках – сразу встали на четвереньки, перевоплощаясь на бегу. Даже не оборачиваясь, она словно видела вздыбленную серую шерсть на загривках, оскаленные зубы, желтые глаза...
Ну что, что им от нее надо?!
Главное – до перекрестка, а там... там...
Там она сможет взлететь.
Издевательский смех за спиной, переходящий в сдавленное рычание.
Еще совсем чуть-чуть, вот он, перекресток, еще буквально несколько метров...
Напрягая последние силы, она оттолкнулась от земли. Хлопнули, разворачиваясь, крылья за спиной.
Снизу донесся разочарованный вой.

И кто сказал, что полет – это так легко и приятно? Плечи сразу же заныли. Веселенькое дело... Ей же надо за реку, в город. К кому? Тамара не знала, но знала одно: в городе есть кто-то, кто может ей помочь.
Перелет через реку был полным кошмаром. Там, на открытом пространстве, гулял ветер, сносил ее в сторону, норовил заломать крылья, как раскрытый зонтик, не давал дышать... Да, а во снах-то как здорово леталось... Вот оно как наяву, оказывается.
До городских крыш Тамара добралась еле живая. Странно – она могла бы поклясться, что никогда не была здесь раньше, не имела даже понятия, как называется этот город – западноевропейского типа, с черепичными крышами, башенками, флюгерами – но почему-то он был ей знаком. Тот, кто ей нужен, -живет вон на том холме, в башне. Надо только отдохнуть немножко...
- Гарпия! Смотрите, гарпия!
Гарпия? Где?
Кто – гарпия?!
Внизу, на улице, люди указывали на нее – на нее! – задрав головы. Тамара в панике метнулась в сторону, спряталась за высокой трубой ближайшего двухэтажного особняка, сжалась в комок, пытаясь отдышаться. Почему – гарпия? Какая же она гарпия? Гарпии – с птичьими лапами. В перьях даже, кажется. Полуптицы, в общем. А у нее... Тамара на всякий случай оглядела себя. Повертела головой, пытаясь заглянуть себе самой за спину. Да нет, никаких перьев и прочего. Человек как человек. Только крылья – большие, кожистые, как у летучей мыши. Футболка, кстати, на спине - в клочья, чудом на плечах удержалась. Тот еще вид. Чем они, интересно, в фильмах думают, изображая всяких фей да демонов в платьях и костюмах? Как это на крылья напялить? Или у них там разрезы на спине?
О чем я? Мне сейчас – как бы до места добраться. Меня уже видели, могут начать охоту... Люди бывают в этом смысле хуже оборотней. Кто я для них? Нечисть. Такая же, как те.
Подождать темноты? Опасно. В темноте слишком много выходит... тех, о ком лучше бы не вспоминать.
А между прочим, над рекой было светло, а в городе сумерки. Или это рассвет? Нет, слишком людно. Значит, вечер. Плохо. И почему я не знаю, утро сейчас или вечер?
Шум на улице стих. Разошлись? Может, можно лететь дальше – как-нибудь потихоньку?
Тамара осторожно подкралась к краю крыши, чтобы оглядеться.
- Девушка?
Она вздрогнула, дернулась в сторону.
- Девушка, не бойтесь. Пожалуйста. Я только... простите, можно вас сфотографировать? Я никогда такого чуда не видел, не знал даже, что и вправду... Вы действительно - гарпия?
Тощий парень в потертых джинсах мялся внизу. И правда, с фотоаппаратом. Вид у парня был смущенный, не агрессивный. Больше поблизости, кажется, никого не было.
Тамара неопределенно пожала плечами. Парень, приняв это, видимо, за согласие, поднял камеру к глазам, и она торопливо прижала руками остатки футболки. Не хватало еще...
От городской ратуши донесся бой часов.

Некоторое время Тамара слушала звон, пытаясь понять, что происходит, почему так темно и где она, собственно, находится. Примерно через минуту, встроившись в реальность, поняла, что звонит мобильник. Настойчиво и давно. А мама, видимо, заходила в ее комнату и выключила свет.
Звонила Римма.
- Томка, ты где?!
- Дома... – сонно пробормотала Тамара – и тут с ужасом вспомнила, что обещала по возвращении позвонить. Дурацкая дорога домой выбила всё из головы. Бедная Римма...
Подруга всхлипывала в телефоне, ругалась: я себе места не нахожу, а она там... Тамара извинялась, каялась, оправдывалась. Виновата, что уж там.
Наконец, приняв положенную порцию извинений и несколько успокоившись, Римма повесила трубку. Тамара положила мобильник, улеглась поудобнее. Точнее, попыталась: плечи болели немилосердно, шея затекла, горло заложило. Продуло где-то, что ли? У Риммы работал кондиционер, но вроде она близко не сидела. Или лежала неудобно? Вот так вот и снится всякая дурь – гарпия, надо же... почему именно гарпия? Да так ярко! Еще и девицы-волчицы – а это к чему бы? Ох, надо чем-то плечи растереть, а то так не уснешь. И что-нибудь от горла. Пойти чаю выпить? С медом...
Тамара снова включила лампу, села на кровати, сонно щурясь от света. Повела плечами, поморщилась. И с футболкой что-то... что-то странное, как-то она болтается. Стянула футболку – и уставилась на нее в недоумении. На спине – две огромные разлохмаченные дыры, как будто...
Как будто крылья прорезались и разодрали ткань.
Что?!
Девушка рухнула на кровать и снова натянула одеяло на голову. У меня бред. Я простыла, у меня температура сорок и галлюцинации. Или я еще сплю. Такое бывает – сон во сне. Помню, как-то в детстве я... Нет, но этого же не может быть! Просто не может быть, потому что быть не может.
Ага, и правительство не допустит. А без цитат не можешь, хоть раз в жизни?
Прекрасно. Просто замечательно. Плечи болят от полета, значит, а горло простудила над рекой, на ветру в футболочке и шортиках. Быть гарпией вредно для здоровья, оказывается.
Ты еще шутишь?
А что остается?
Получается, в чем спать легла, в том и летала? Ну-ну.
Так это что – на самом деле?!
Тамара чуть не взвыла. Ну за что, за что это мне, спрашивается?! Я что, просила о таком «счастье»? Это Римме бы – она бы была счастлива. Наверное. Половина всех «если бы» тем и хороши, что неосуществимы; а если, не дай бог, сбываются...
Да, но я-то такого «если бы» даже не хотела!
И что теперь делать? Предположим – только предположим, – что это правда. Что дальше? Это что, будет каждую ночь? Или только в полнолуние? (А разве сейчас полнолуние? Бог его знает...) И что будет, если эти оборотнихи вдруг ее догонят? И... и кто она-то такая, в роли гарпии? «Стану ведьмой и буду пить кровь...» Надеюсь, гарпии кровью не питаются?
Ага, они травоядные...
Ну хоть на людей-то не охотятся?!
А может, тот кот что-то почувствовал, поэтому смотрел так подозрительно?
...Подруга, у тебя точно бред. Куда тебя несет? Иди возьми жаропонижающее, что там у нас есть, и валерьяночку. Четыреста капель. Какие у тебя доказательства, кроме футболки? Футболка старая, а ты, видно, вертелась во сне, температура у тебя поднялась, кошмары снились. Вот она и треснула.
Потому что – этого же не может быть!

За печальными мыслями Тамара как-то незаметно заснула – и снова проснулась уже около полудня. Футболка валялась на полу. Разодранная. Простуда и боль в плечах никуда не делись. А вот причина всего этого понятнее так и не стала.
Она сидела на кухне, пила чай – мамин чай с жасмином – слушала мамины инструкции насчет меда, горячего молока, растереть, приложить, подышать... всё это она знала наизусть, но сегодня, после сумасшедшей этой ночи, слушать было даже приятно. Век бы так сидела – и никаких тебе гарпий и «другой стороны».
Но что же это все-таки было?
В окно светило солнце, мама хлопотала у плиты, пахло котлетами – и ни в какую чертовщину не верилось. Совсем. Спросонья померещилось, сон уж больно яркий был. И перед этим перенервничала. И... и вообще.
А все-таки с футболкой странно.
Но разорванная футболка – этого, милая моя, еще недостаточно. Тоже мне, нечистая сила...

***
Сон не повторился. Первые дни Тамара со страхом ждала ночи, долго ворочалась, боясь уснуть; но нет, ничего особенного не снилось. Через пару недель она уже была морально готова рассказать Римме такой удивительный сон – но всё никак не приходилось к случаю. А потом каникулы кончились, начался университет, и стало вообще не до того. Да и мало ли кому что когда приснилось?
В конце октября Римма вызвала по скайпу:
- Томка, чего я тебе послала! Да ладно тебе – некогда, отвлекись от своего реферата или что у тебя там, глянь на фотку! Человек клянется и божится, что никаких фотошопов! Реальный вампир!!!
Тамара нахмурилась – только Римкиных вампиров ей сейчас не хватало. Но ссылку открыла. Если не ответить сразу, эта любительница романтики все равно не отвяжется и работать не даст.
Ну и что у нас тут?
Крыша дома, снято снизу, с тротуара. Качество не ах, само собой. Плюс темновато – сумерки, наверное. А у края крыши, скорчившись и обхватив себя руками за плечи, сидит...
- Это не вампир, - пробормотала она внезапно севшим голосом, не отрывая взгляда от фотографии. – Это гарпия.
- Ну здрассте! – скайп не выдержал возмущения на том конце «провода» и заквакал. Но общий смысл разобрать было можно: - ...невежды, что этот фотограф, что ты... гарпия совсем иначе... а это ж натуральный... – и под конец неожиданно ясно: - Сама ты гарпия!
- Сама я гарпия... – повторила Тамара машинально.
Сама. Я. Гарпия.
Гарпия. Всё-таки.
А может, всё-таки нет? Пожалуйста...
Хотели доказательств, леди? Получите и распишитесь. Даже лицо достаточно четко видно, несмотря на качество снимка. Как это Римма не обратила внимания? Ну и вид у меня, кстати! Волосы дыбом, рожа перекошена... Ага, я, как всегда, в первую очередь думаю о главном.
Ну и что теперь?

Полная луна заглядывала в окно.
Откуда-то издалека донесся вой, подозрительно похожий на волчий.

_________________
У кошки четыре ноги -
и все норовят ее пнуть.
Товарищ, ты ей помоги.
Товарищ, собакой не будь.

Тимур Шаов


Вернуться наверх
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Галерея славы
СообщениеДобавлено: Сб фев 01, 2014 6:45 
Не в сети
Кошка книжная домашняя
Аватар пользователя

Зарегистрирован: Пн мар 23, 2009 19:54
Сообщений: 21197
Откуда: Хайфа
ВНС НИИПП

Автор - Коша


Это, слышь-ко, в том году было, люди сказывают, когда у Леночки-секретарши с платной стоянки кабриолет угнали.
Стоянка-то небольшая у нас, от НИИ Психотропа и Паранормалий… или как там его прозывали… площадя остались. А тогда у народа-то машин много не было, когда институт этот живой еще был, при СССР, вот и место под нее маленькое отвели, во дворе. Да новым хозяевам-то что большое, что маленькое – пень один, лишь бы капиталу с него состричь можно было. Вот пятачок колючкой и огородили, сторожа посадили – поперек себя шире – и денежку-то с сотрудников взимать стали.
А сотрудников у нас в здании теперь, поди, больше еще, чем в советские времена. И спортзал с нерусским названием там тебе, и спекулей десятка три, что посредниками сейчас называются, шкуры перепродажные, и супермаркет в подвале, универсам то бишь, и рекламных агентств аж три штуки, и журнал модный, и молибденовый холдинг, и клиника мордодельная, самая в городе большая да популярная…
Вот про нее-то мой рассказ сейчас и будет. Вернее, про то, что в ней однажды под Новый год произошло. Кому Данила Степаныч сказывал, никто не верит. Совпадение, говорят. Али на переутомление кивают. А кто и на перепой – завсегда такой народец отыщется, что самое кривое думать станет. Да только Степаныч у нас непьющий, а я всегда говорю, что не зря паранормы да психотропщики двадцать лет здесь сидели – даром такое не проходит. А если головой-то подумать да мозгой пораскинуть, то еще случаев странных можно навспоминать – о-го-го, и кабриолет Леночкин в строку тут придется не в последнюю очередь…
Да только это совсем другая история.

Вообще-то, Данила Степанович в детстве врачом стать мечтал. Хирургом ли, окулистом – кто его сейчас знает, столько лет прошло. Он и сам-то, поди, уже толком не упомнит, с чего его хотение началось, а только кончилось оно на первом курсе медучилища. Даром что он тайком от родителей документы туда подал, вместо чтобы в девятый класс идти, да целый месяц скрывать ухитрялся, что не в школу ходит. Родители, как прознали, такой тарарам устроили, что искры из глаз парнишечки бедного еще полгода сыпались. Заставили, короче, в школу вернуться, до десятого доучиться и на бухучет по окончании поступать. Известное дело – оба бухгалтеры, так и сынка единственного по своей дорожке пустить решили. А мальчонка-то, слышь, и без того робкий да скромный был от природы, фигурой невидный, очкастый, да заикался сызмальства – пока, бывало, «мама мыла раму» прочитает – пол-урока пройдет… Да еще весь свой пыл бунтарский он на тридцать лет вперед истратил, в мед-то уйдя, так что не противился больше воле родительской. Куда послали – туда и поступил, и отучился, и по распределению в НИИ наше пришел, и работал до самого девяносто пятого года, когда казна денег давать науке перестала, мол, крутись, как знаешь. Вот она – то бишь, директор ёйный - и выкрутился-раскрутился: всех посокращал, а площадя кому попало сдавать стал. От прежнего НИИ остался он один: денежки за аренду считать, а на сдачу – свечки благодарственные за упокой своей науки ставить.
Вот с тех пор Степаныч по биржам и мыкался: тут и златоусту пристроиться – проблема, а заике уж, да еще у которого, как говорится, себя похвалить – каша во рту застынет, и вовсе невпротык. Временную работу предлагают – а о постоянной и речи не заводят. Да и то: нонче бухгалтеров – как грязи, а кому за полтинник уже, да еще такому, как он, и вовсе места не найти.
Ну, так вот. В тот год, про который я вам рассказываю, в мордодельной клинике, что на втором этаже, с балансом катавасия вышла: прокопалась ихняя бухгалтерша чего-то, вовремя дебет с кредитом не свела, ан Новый год уже на носу, корпоратив и прочий шопинг с умных мыслей сбивают, а тут налоговая зубы скалит. Ну, отправила главврач, она же хозяйка, запрос на биржу, и прислали двадцать девятого числа ей, а точнее, бухгалтерше ейной, в помощь Степаныча. Чтобы, значит, годовой отчет в срок подготовили и хоть тридцать первого сдать успели. А чтобы вовремя уложиться, уговорилась хозяйка со Степанычем, что он и ночами работать станет – а сухим пайком да кофе в пакетиках они его обеспечат. Оплата – по результату.
Пожал плечами Данила Степанович, да согласился: жена еще пятнадцать лет назад к владельцу автомойки ушла, детей им Бог не дал, дома тишина, как в лесу зимней ночью, только что он сам волком не воет, даже ежики ручные в спячку впали… Так что, может, даже и лучше, что на людях перед Новым годом побудет. И «шестерку» в ремонт отдать бы неплохо – сколько ей битой стоять…
Да оказалось, это только так называется – в помощь. Потому что бухша бабенка ушлая была, посмотрела, что мужик старательный, чего и ей в голову не придет, углядит-выцепит, пальчиком потыкала, что где брать, пароль от базы данных сказала - да, хвост задрамши, по распродажам поскакала. Мол, приду, как важные дела закончу, то ли сегодня, то ли завтра, и проверю.
И вот так-то он сидит, концы мордодельские с концами кряхтит, да сводит. На раскладушке пару-тройку часиков покемарит, по будильнику вскочит, и опять за дело. Так день прошел, второй к закату клонится – а никто проверять к нему и носа не кажет: бухша, видать, в магазинах заблудилась, у главврачихи-хозяйки занятия поважнее имеются, а докторам до бухгалтерии исключительно в день получки дело есть. Только уборщица приходила несколько раз: водички минеральной приносила, да пиццу, да пирожки, да еще какой снеди… На четвертый раз разговорились они: оказалось, она в этом же НИИ МНСом работала, пока не разогнали, а поскольку лет ей, как ему уже, и специальность неходовая, то и на работу другую пристроиться не случилось. Сюда взяли – и то за благо…
Тут бухша расфуфыренная прицокала на копытах десятисантиметровых, ввалилась, гыркнула, зыркнула – Ирину Николаевну бедную, уборщицу младшую научную, как ветром сдуло. Проглядела бухша отчет, которое что уже готово было, фыркнула: «Долго копаешься, не успеем до завтра,» - и снова на выход. Только через плечо бросила, мол, сейчас у них внизу, в фитнесс-центре, корпоративчик, если чего надо – на мобильник звякни, но лучше не отвлекай. Костьми ляг, но к девяти утра чтобы готово все было.
Покуда Степаныч собирался сказать, что постарается, как уговаривались, хоть работы еще немало осталось, она уже умотала. Он, вишь, и так не краснобай, а если волнуется шибко, да еще особливо перед женчиной такой стати да фигуры, как бухгалтерша клиническая, так и вовсе двух слов связать не может. Нравятся ему такие, слышь-ко… А кому не нравятся? А ей больно надо ждать, пока он там чего изречет…
Сидит так Степаныч дальше, расходы-доходы чужие считает, что на доктора не выучился, жалеет, кофий кружками дует, аж по два пакетика заваривает – шибко уж в сон клонит, да и боится чего пропустить-недосчитать: люди же на него полагаются, как подвести можно…
Часов в восемь вечера Ирина-уборщица снова приходила: без халата, в платьишке простом, с тарелкой одноразовой – ростбиф с трюфелями принесла снизу. Покушайте, мол, Данила Степанович, у всех же праздник, елка, мандарины, а у вас тут одной калькуляцией пахнет, да кофием дешевым. Смутился, поблагодарил ее Степаныч, да разговоры разговаривать некогда: дальше сидит-считает, на ощупь от угощения кусочки пластмассовой вилкой отковыривает.
Еще с полчаса так повозился, да в дальний конец коридора захотелось сходить проветриться. А как возвращаться – оказия приключилась: свет погас. Степаныч охнул: у него ж база открыта! – ткнулся было бежать – да что теперь толку: вылетела - так вылетела. Да и куда бежать-то, по кромешной темнотище? Рукой разве что за стеночку взяться и потихохоньку ползти, чтоб на стулья не налететь да носом в пол не клюнуть.
Шагнул он так два шага, и вдруг видит - темноту полоска светлая резанула: дверь какая-то приоткрылась! А в коридоре лампочки как не горели, так и не горят… Ну, стенку-то он тут отпустил да на свет зашагал. Идет да гадает, отчего это не все врачи внизу Новый год справляют. Дошел до кабинета открытого, табличку на двери прочитал - да еще больше удивился: разве такая специальность бывает? Да еще в такой больнице, как эта? Психоаналитик - понятно было бы, потому что модно. Психиатр – тоже, потому что нормальный человек себя, здорового, резать не даст. А такой?..
Постучал Степаныч в косяк осторожно, заглянул – кабинет как кабинет. Окно с жулюзями, стол белый, за столом доктор сидит в робе зеленой, в шапочке, в маске марлевой да в очках: то ли мужик, то ли баба – кто уразумеет, унисекс, твою в печенки...
Пока бухгалтер на пороге слова собирал, чтоб сказать али спросить чего, врач в молчанку поднялся, подошел, ладони к вискам его приложил да в глаза заглянул. А у самого очи – не разбери-поймешь какого цвета: то ли зеленые, то ли черные, то ли голубые, то ли всё сразу. Почувствовал тут Степаныч, что голова у него кругом пошла, всё закружилось-закаруселилось, и то ли зажмурился, то ли свет снова погас… А когда глаза у него открылись, то обнаружил, что все лампы уже горят, что стоит он у стенки в коридоре, и что никакого доктора и в помине нету – ни самого, ни кабинета евонного. И подумал было уже Степаныч, что померещилось ему с недосыпу, как почувствовал, что в кулаке бумажка скомканная зажата.
Развернул ее – а в середине две таблетки в серебристой упаковочке без названия. А на самой бумаженции карандашом накарябано: «Рецепт. Таблетки исполнения желания. Принимать непосредственно после формулирования. Исполнение 100%. Когда говоришь, что думаешь, думай, что говоришь».
Степаныч тут даже расхохотался: ну и шутники, оказывается, местные лекари! Огляделся он по сторонам, не спрятался ли кто за дверью или за углом: ведь какая это шутка, если конца не досмотреть? Ан не видать никого... Пожал он плечами, выковырял из упаковки одну таблетину, понюхал: мятой пахнет, точно от кашля или укачивания. Огляделся снова: коридор длиннющий, бухгалтерия на другом конце, пока дойдешь – ноги до коленок износишь, вот кабы сразу там оказаться, да база бы еще цела была, да отчет… Да таблетку-то и съел невзначай.
И не успел глазом моргнуть, как очутился в бухгалтерии, на кресле перед компьютером, а на экране – она, матушка, база родимая, как была, так и есть.
Степаныч, конечно, одной рукой за сердце хвать, а другой – в кнопочки тык: не висит ли?.. Нет, работает, сердешная, цела-целехонька. И только когда проверил, что и отчет цел, и все протчие причиндалы финансовые в порядке, сообразил он, что не в коридоре стоит, а в кабинете сидит. А в руке – таблеточка последняя.
Нормальный-то человек на его бы месте тут же наплевал бы с высокого этажа и на баланс, и на клинику, и стал бы желание сочинять, а у Степаныча все не как у людей. Таблеточку он отложил, да по кнопочкам опять быстренько забарабанил, да бумажки залистал: плюс-минус, дебет-кредит, отпечатки пальцев, так сказать… К утру обещался закончить – значит, надо. А все желания – потом.
Возился так Данила Степаныч часов до двенадцати – до первого, спины не разгибая, и не заметил, как дверь отворилась, бухша развеселая да пьяненькая в кабинет вплыла. И сразу к нему: ластится, за ручку трогает, кудрями щекотит: «А как у вас дела продвигаются, уважаемый Данила Степанович? А не надо ли вам чем пособить, уважаемый Данила Степанович? А, может, вам массажик плечиков сделать, уважаемый Данила Степанович? Ах, как вам тут, поди, одиноко, уважаемый Данила Степанович». И пальчиками-то, слышь-ко, плечи ему так и мнет, так и мнет, ровно он ей приятель какой али дружка, духами парижскими так и воняет, декольтом так и трясет перед носом, того и гляди, повываливается всё на улицу да раскатится.
Сконфузился тут мужик, растерялся, растаял, не то что баланс – таблицу умножения забыл, и слов найти не может.
А бухша-то, что твоя лисица, не молчит, на ушко ему напевает: «Сейчас сюда хозяйка зайти собиралась, уважаемый Данила Степанович, так окажите милость, не говорите, что вы один тут два дня горбатились, скажите ей, что я с вами была, часов не считала, ночей недосыпала, куска не доедала, только вот перед праздником отсюда вышла, а вы у меня на подхвате были, вроде мальчика на побегушках. А уж потом мы с вами, уважаемый Данила Степанович, если отлепортуете все, как надо, сочтемся по-своему, не извольте беспокоиться…»
И распалила так его, выдрокобра драная, да к двери – шасть.
А рука у Степаныча уж сама к таблетке тянется, а голова – сцены радужные рисует: вот живут они с кралечкой разлюбезной в его двушке в хрущобе, он ей кофий одноразовый в постель по утрам таскает, по распродажам в продуктовых на отремонтированной «шестере» катает, в программе вечерами любимые ёйные сериалы отыскивает, красным фломастером подчеркивает, по выходным про Пуську и Дуську – ежиков любимых – лекции читает, а она…
Не дотянулся Степаныч за таблеткой.
Хоть мозга и в тумане, а понял всё.
Не нужен он ей такой. И сякой, и рассякой, и разэтакий – все одно не нужен. И хрущовка его, и «шестерка», и ежи, и кофе – хоть за три рубля, хоть за сто. Разные они люди, и нужно им разное. А под свой каприз бабу неволить – последнее дело.
Вздохнул он тут, глаза отвел да кивнул: скажу, мол, обещаю. А она и рада-радешенька: глазками стрельнула, кормой вильнула, да поскакала вниз, хороводы вокруг анестезиолога водить, про «В Лесном родился Елочкин» петь.
Десять минут прошло, заходит к нему хозяйка - и сразу про баланс выспрашивать начала, да про Сусанну, бухшу свою, до кучи вопрос задает, вроде, вдвоем-то спорее дело шло, чем у одного-то, поди?
Ну, про работу Степаныч честно сказал, что через час-другой готово будет, а про выдрокобру – как условились. Мол, все лавры ей, а он здесь так, мимо проходил. Нахмурилась тут главврач, плечами повела: дескать, на кой пень тогда мы тебя выписывали, возились столько? Но раз уж пришел, говорит, то заплатим от щедрот наших исключительно в честь праздника по тысяче российских рубликов за сутки. На торт и шампанское хватит.
Охнул тут Степаныч, возмутился… а правду сказать про Сусанку наглую нельзя – обещал. Потянулась рука за таблеткой – пусть заплатят, сколько заработал!.. – да снова опустилась. Без ведома хозяйского деньги из нее выжимать – ровно грабеж получается. Тоже нехорошо…
Понурился он, сердешный, за компьютер сел, а глаза обида туманит, в голову мысли тусклые лезут: вроде, все в белом оказались, а он один, дурак, в гудроне…
Тут уборщица к нему пришла, и снова с тарелкой: кусок торта да три конфетки на ней. Попробуйте, мол, Данила Степаныч, а то ведь неудобно: столько на нас работаете, а угостить вас даже не додумались. Да едва Степаныч рот разинул, то ли «спасибо» сказать, то ли «провались оно у вас тут всё пропадом», как дверь об стенку ручкой грохнула, так что чуть евроремонт на голову не посыпался, а в комнату бухша влетела: щеки горят, глаза молнии рассыпают, из ноздрей разве что дым не валит – куда только пожарники смотрят... И сходу давай орать на Ирину, дескать, чего ты с общего стола кому попало куски таскаешь, саму-то из милости посидеть взяли, второй месяц всего работает, а туда же, со свиным-то рылом!..
Ахнула Ирина, охнул Степаныч, вскочил…
Кабы бухша бухом была – ходить бы ему с подбитым глазом в новом году. А так пока бедолага слова в кучку собирал, чтобы обсказать ей, кто и какая она есть змея подколодная, ее уже и след простыл. А Ирина за сердце – хвать, и по стеночке съехала.
Ну, у Степаныча тут вся вендетта-винегретта из головы вылетела, к ней дернулся, поднимает – а она не слышит, не дышит. Кинулся он в коридор – пусто, бухши-гадины и в помине уж нет. Вот ведь какая ситуевина в жизни бывает: в пяти метрах под ногами толпа докторов сидит, дурью мается, а тут человек без медицинской помощи помирает! Вниз бежать? Так пока входы-выходы отыщешь, ей совсем худо станет… Скорую вызывать? Когда еще приедет, это по названию она скорая, а по скорости – как ветер попутный случится… Заметался тут он, заносился – то за телефон схватится, то бежать вниз, то обратно, то ворот у платья расстегивать… И вдруг про таблетку вспомнил.
Мигом выдавил ее из пакетика, «Хочу быть врачом» сказал, в рот кинул, проглотил – и ажно дышать перестал: ждет, когда знания невиданные в его голове появятся.
А их как не было, так и нет!
А вместо этого, откуда ни возьмись, спокойствие на него опустилось, ровно ночью безветренной снег на землю лег, а в голове прояснилось, просветлело, и понятно стало, чего и не было сроду. И вспомнил моментом Степаныч всё, чему его за месяц в меде научить успели, и сразу одной рукой номер скорой набирает, другой Ирину укладывает, как надо, глазом по комнатке косит, нет ли аптечки где, а в ней – нашатыря, аспирина, и, мож, еще чего сердечного… Да всё хладнокровно эдак, точно каждый день только этим и занимается!
Ирина, слышь, от таких забот быстро в себя пришла. А тут и «скорая» подоспела – правда, врач всего один. Ну так, перед Новым годом у них, поди, тоже посиделки свои – что ж «скорая», не люди, что ли?
Пяти минут не прошло, как главврачиха клиническая заявилась. Ну и бухша, морда бесстыжая, следом: вроде, без нее в клинике и прыщ не вскочит. Глядят: врач уборщице ихней давление меряет, Степаныч растрепанный рядом топчется…
Удивилась главврачиха, бровки подняла, спрашивает, что это у вас тут за сабантуй такой, - а выдрокобра экономическая тут как тут: дескать, эта женчина не понять какого поведения на халяву напилась да по мужикам потащилась, вот ее и прихватило с перебору-то того и другого.
Взвился при эдакой напраслине подлючной наш Степаныч, воздух ртом хватает, а слова-то во рту застревают: тык-мык, а сказать толком ничего и не может.
Кивнула хозяйка, ровно азотом жидким обдала, уходить повернулась, а бухша вокруг снова вьется, медовым голоском на ушко что-то жужжит-напевает.
И тут Степаныч случайно, не случайно ли – кто его знает – взглядом с врачом «скорой» встретился. А глаза у того, слышь-ко, над марлевой повязкой поблескивают совсем непонятные: не то зеленые, не то черные, не то голубые, и глядят так, что белый свет вокруг, вроде, каруселится. И чует вдруг Степаныч, что язык у него точно с узла развязался: что хочешь выговорить может, хоть слов матное, хоть скороговорку.
Да только он ни то, ни другое говорить не стал, потому как человек культурный, хоть и пожалел про это тогда шибко. Уж очень сматькаться хотелось. Но сказал он только, что ноги его в ихнем вертепе больше не будет, потому как с людьми тут обращаются как с псами помоечными, и даже хуже. И денег ихних ему не надо. А баланс свой дурацкий, коли кому охота, сами могут доделывать. Подхватил он на этом пальтюшку да шапку в охапку, в другую руку – Ирину, да к выходу двинул. Врач «скорой» - за ним. А на баб-то, говорю тебе точно, словно столбняк напал: стоят, очи таращат, рты разевают, а ни слова вымолвить, ни шевельнуться не могут. Ну, а как очухались, так никого уже и близко не было: охранник внизу сказал, что двое, мужчина с женщиной, сели в такси, что у крыльца минут десять уже поджидало, да уехали. А «скорую» никакую он и в глаза не видал, и врача тоже.

На этом можно было историю мою и закончить, да только не вся она тут вышла. Продолжения просит.
После Нового года Ирина уволилась, снова на биржу пошла: лучше в безработных мыкаться, чем такое терпеть.
Бухша змееподобная тоже недолго проработала: через месяц по собственному желанию ушла, якобы по состоянию здоровья. Даже отрабатывать не стала две недели положенные. Да хозяйка и не неволила, видела, что с Сусанной ее разлюбезной нелады творятся: от каждого шороха подпрыгивает, валерьянку литрами дует, от людей шарахается. Наверное, неклимат ей там сделался. Али воспаление подлости.
А Степаныча к концу января в медный холдинг, что в том же здании, главбухом пригласили. Вишь, дружок его давний там в замы вышел, а главбух старый на пенсию как раз собрался – вот всё удачно так и сложилось, одно к другому.
Или сложили удачно?..
Потому что, милый ты мой, хочешь верь, а хочешь не верь, без ВНСа и тут не обошлось. То бишь, Внештатного Научного Сотрудника, как прозывали его – или ее, кому знамо? – еще работники НИИПП, пока оно живо было. Того самого, в маске, молчаливого, с разными глазами. А теперь те, кому он показывается, его по-разному нарекают: в спортзале навороченном – Тренером кличут, в холдинге – Аудитором окрестили, в рекламе да журнале – народ поизобретательней, так Совестью Нации его прозвали, пошутили, вроде. Ну, а я полагаю, что в клинике мордодельной его правильнее всех поименовали. Потому как врачи самую суть его то ли угадали, то ли учуяли.
Душевед.
А кто мне не доверяет – пусть пойдет со Степанычем побалакает: он после полусотни лет молчанки до разговоров бывает дюже охоч, даже не знаю, как невеста, Ирина Николаевна, его терпит.

_________________
У кошки четыре ноги -
и все норовят ее пнуть.
Товарищ, ты ей помоги.
Товарищ, собакой не будь.

Тимур Шаов


Вернуться наверх
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Галерея славы
СообщениеДобавлено: Сб фев 01, 2014 6:47 
Не в сети
Кошка книжная домашняя
Аватар пользователя

Зарегистрирован: Пн мар 23, 2009 19:54
Сообщений: 21197
Откуда: Хайфа
Пятница

Автор - Denkend


Det bugter sig i bakkedal
Det hedder gamle Danmark
Og det er Frejas sal
Og det er Frejas sal*

Я когда-нибудь говорил, что у меня шило в... э-э... в мешке? Нет? Ну так вот – оно у меня есть, и когда я его достаю – меня хлебом не корми – дай поискать приключений на свою... голову. Конечно, ведь не хлебом единым лишь сыт человек. Однако речь сейчас не совсем о шиле, хотя именно когда оно начало дёргаться и ёрзать в моём мешке, мне приспичило отправиться в путешествие.

Сапоги свои я угробил во время прогулок по другим мирам, поэтому мне пришлось избрать другое средство передвижения – лодку. Казалось бы, исконно русское слово «лодка»... Что в имени тебе моём? Точнее – мне в твоём? Этимологически слово «лодка» происходит от датского «lodje», а я направлялся именно на гипотетическую родину всемирно известного принца. Я не особый знаток географии, но каким-то чудом, через фиг его знает сколько дней, скитаясь по рекам и морям, когда эта Дания мне уже норовила стать поперёк горла, - я его достиг. «Горла». Эресунн – небольшой пролив между датским городом Хельсингёром и шведским Хельсинборгом - стал окончательным пунктом моего путешествия. С горем пополам я как-то добрался до берега и был несказанно счастлив, пришвартовавшись в тёплом кабаке, неподалёку от порта. Название кабака было – «У Вильгельма», и обстановка в нём была самой располагающей: столики и стулья из тёмного дерева делали его по-домашнему уютным, а темнота, аккуратно разрезанная на части пламенем свеч, создавала непревзойдённую таинственную атмосферу средневековья. За столиками практически никого не было, и ко мне сразу же подошёл сердитый краснолицый мужичок, бросил на стол какой-то талмуд (скорее всего - меню) и недовольно посмотрел на меня, явно сомневаясь в моей платёжеспособности. Первым делом, я заказал ведро кофе, от чего мужичок недовольно крякнул. Очевидно, кофе не был тем напитком, который пользуется общим уважением. Однако минут через пять я мог насладиться горячей чашкой и восхититься тому примечательному факту, что кофе был на редкость гадким на вкус. Не удивительно, что он здесь не в почёте.

Интересно, откуда взялось название этого кабака? В Скандинавии хозяева часто дают кабакам название по своему имени, однако это заведение, претендовавшее на старинную аристократичность, должно быть, хранило несколько больше смысла в своём названии. Вильгельм? Может какой-нибудь давно почивший в бозе монарх? Трактирщик явно не расположен к задушевным беседам. У кого бы спросить? В противоположном конце кабака сидел хмурый датчанин и цедил своё пиво маленькими глотками. При взгляде на него у меня создалось впечатление, что если я сообщу этому парню о том, что процесс пивопоглощения можно осуществлять через трубочку, и тогда он будет намного дольше, – он не преминет воспользоваться этим вселенским знанием и воплотит его в жизнь. Выглядел он довольно тощим, и я подумал, что, угостив его чем-нибудь вкусным, можно завязать между нами вполне доверительные отношения и мило поболтать.

Ох... Талмуд-меню очень впечатлял размерами. Как же выбрать что-нибудь из этого бесконечного списка? Решение пришло очень вовремя. Метод научного тыка срабатывал безотказно в таких ситуациях. Страница 287 этого грешного меню гласила: «Утка с черносливо-яблочной начинкой». Да! Похоже, это именно то, что нужно. Та-а-ак... Посмотрим... Утка, жирненькая такая... Знаменитые датские яблочки, чернослив без косточек, пахучий тимьян... И ко всему этому счастью – подливка из куриного бульона, кальвадоса и желе красной смородины. К моему удивлению, в меню также был описан точный способ приготовить это чудо. Сперва я не понял, зачем давать рецепт посетителям, но, сглотнув слюну в третий раз за минуту, начал осознавать гениальный план хозяина.

- Эй, коллега! Я тут как раз заказал утку, но, боюсь, мне не одолеть её самому. Не желаете составить компанию? – спросил я тощего господина.
- Почему бы и нет? – буркнул он. – Меня зовут Кай.
- А меня – Алекс. Будем знакомы, – сказал я и дружелюбно улыбнулся. – Скажите, а не было ли в Дании короля по имени Вильгельм?
- А почему вы спрашиваете? – подозрительно спросил он.
- Да мне просто стало интересно происхождение названия этого заведения.
- В Дании не было короля с таким именем. Вы, наверно, перепутали с Вальдемаром. Что же касается названия кабака, то оно связано с Шекспиром.
- Королём Англии? Но при чём здесь король Англии к Дании?
- Не знаю я никаких королей. Вильгельм Шекспир – великий поэт.
- Простите, но я был уверен, что его звали Вильям!..
- Ваше невежество – простительно. Так его называют эти варвары – англо-саксы. На датский же манер – Вильгельм.
- Буду знать. А он бывал здесь?
- Не знаю. Я его не встречал. Но он прославил этот город.
- Прославил? Чем же?
- Ваше невежество просто поражает. Хельсингёр, который вы сегодня можете увидеть, основал Эрик Померанский в 1420-ом году. Конечно же, город существовал и раньше, но именно о «новом» Хельсингёре писал Шекспир.
- Что-то я не припомню, чтобы Шекспир что-то такое писал...
- Как?!? Вы не читали «Гамлета»!?! – казалось, Кай оскорблён до глубины души, и если я его сейчас не успокою – он наложит на себя руки. Или на меня.
- Постойте, так это и есть...
- Это и есть. И замок Кроген у нас тоже в наличии.
- Всегда мечтал здесь побывать! Скажите, а в этом трактире всегда так мало людей?
- Нет. Но сегодня пятница. Freitag. В городе – ярмарка.
- Надо будет обязательно посмотреть.

В этот момент нам принесли утку, и нам стало не до разговоров. Блюдо было просто божественным. Утка таяла во рту, а соус, содержащий кальвадос, взрывался там же. Незабываемое сочетание.

Расплатившись в кабаке, я отправился на ярмарку. Городок был чудо как хорош – узенькие улочки и небольшие домики с черепичной крышей переходили в другие домики и улочки, переплетались, подобно паутине, и захватывали в свои объятья многочисленные фонтаны, мосты и скульптурные композиции.

Небо хмурилось и строило гадкие рожицы. Дождь грозно собрал тучи на переносице, а солнце спряталось от обидчиков за его широкой спиной. Словом – это был самый обычный день в году. Ну... Почти обычный.

Услыхав звуки музыки, я пошёл искать их источник. Поплутав порядком в переулках, всё-таки нашёл ярмарку, а вместе с ней и ярмарочных музыкантов. Одетые в какие-то пёстрые тряпки, они играли весёлую кельтскую музыку. Полёт двух скрипок был настолько прекрасен, что хотелось плакать от счастья. Бойран задавал чудесный ритм для волынки, и она больше не звучала тоскливо-заунывно. Совсем напротив – козий мешок был полон радости и веселья, которые разделял даже гулкий шалмай. А, неизвестно как попавший туда диджериду довершал картину своим эвкалиптовым дроновым звуком. Их музыка была настолько весёлой и лёгкой, что хотелось если не взлететь, то, как минимум, немедленно пуститься в пляс.

Я огляделся вокруг. Люди стояли и слушали, но никто не танцевал. На всех лицах застыло такое унылое выражение, как будто им за шиворот упало несколько ледяных капель. Впрочем, дождь действительно имел место быть. Мелкий, но довольно сильный. Скандинавский дождь – противный и продолжительный. Настроение у меня тоже начало пропадать, словно этот бродяга намочил фитиль моего азарта. Поле людей, похоже, разделяло мои чувства. И тут случилось нечто.

Как нож, взрезая толпу, по площади шла очень древняя бабушка. На вид ей было, как минимум, за девяносто.. Перед собой она толкала небольшую тележку – вспомогательное средство при ходьбе. Двигалась она очень медленно, и люди расступались перед ней из уважения к её возрасту. Казалось, она никого не замечала и даже не слышала музыки. Проходя мимо наспех сколоченной сцены, пожилая леди внезапно остановилась и повернула голову к полю людей. Затем она отпустила свою тележку и сделала несколько шагов в сторону от неё. А потом... Потом она начала танцевать. И этот танец – самое странное и чудесное, что я видел в жизни. Бешеный ритм бойрана закружил старушку в безудержной пляске, а волынка наступала ей на пятки. Она танцевала, как богиня. Затем она остановилась и что-то крикнула. И хоть голос её слился с музыкой, попав в терцию с австралийским диджериду, - смысл её слов был понятен всему Фольксвангу.

- Ну что, съели? Вот так надо! – кричала она.
- Айда со мной! – и её вновь закружил круговорот шалмая, скрипки и волынки.

Я огляделся. Люди вокруг улыбались такими радостными и глупыми улыбками, что человеку со стороны было бы не трудно прочитать слово «счастье», написанное гигантскими буквами на лбу каждого человека на площади. Моя рожа, скорее всего, выглядела точно так же. И тут все пустились в пляс... Танец этот длился целую вечность. Или две...Люди смеялись, мокли, улыбались незнакомцам. Вскоре все промокли до нитки, но нам было плевать – мы были счастливы. В этом безумии никто не заметил, куда пропала старушка. А она – ласково оглядела свой дворец – Фольксванг, улыбнулась отеческой улыбкой и исчезла.

Пятница. Freitag. Это и был – самый настоящий Freitag. День Фрейи.

Как и когда я попал домой – не помню. Да и неважно это. Важно, что когда-нибудь, лет через триста, я обязательно повторю это путешествие и станцую в этом прекрасном дворце.

________________
*Переходя в холмистую местность
Её зовут старая Дания
Да, это и есть обитель Фрейи
Да, это и есть обитель Фрейи

_________________
У кошки четыре ноги -
и все норовят ее пнуть.
Товарищ, ты ей помоги.
Товарищ, собакой не будь.

Тимур Шаов


Вернуться наверх
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Галерея славы
СообщениеДобавлено: Сб фев 01, 2014 6:52 
Не в сети
Кошка книжная домашняя
Аватар пользователя

Зарегистрирован: Пн мар 23, 2009 19:54
Сообщений: 21197
Откуда: Хайфа
Итоги конкурса "Деревенский хоррор":
1 место, 38 баллов - №5 "Ырка" - Каса
2 место, 33 балла - №6 "Выживший" - Хунвейбин
3 место, 31 балл - №11 "Это" - Irena


Обсуждение http://bookworms.ru/forum/35-2121-1

_________________
У кошки четыре ноги -
и все норовят ее пнуть.
Товарищ, ты ей помоги.
Товарищ, собакой не будь.

Тимур Шаов


Вернуться наверх
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Галерея славы
СообщениеДобавлено: Сб фев 01, 2014 6:53 
Не в сети
Кошка книжная домашняя
Аватар пользователя

Зарегистрирован: Пн мар 23, 2009 19:54
Сообщений: 21197
Откуда: Хайфа
Ырка

Автор - Каса


«Как же я голоден!
И давно уже!
Впрочем, был ли я когда-то вообще сыт? Я не помню. Может, когда-то, раньше? Год назад, или два, или пять? А может – сто? Кто его знает… сто лет голода! Смеюсь. За сто лет к этому можно даже привыкнуть, да...
Солнце давно уже спряталось за стеной ближнего леса, и звездочка, что первой загорается в вечернем небе, сияет вовсю. От реки ползет туман, клубится серой куделью над заливным лугом, и алой зарницей вспыхивает сквозь прядки тумана дальний костер. Ясно, мальчишки коней в ночное выгнали… эх, рвануться бы туда, к ним, но – нельзя. Там огонь…
Деревня чуть дальше, в низине, разлеглась себе у реки, будто сытая буренка. Смотрю, и чудится: на кострище похоже! Дома - груды черного уголья, и огоньки в окнах гаснут, как сполохи на головнях. Сельчане – они свечи зазря жечь не станут, пожалеют-то. Попасть бы туда, да наесться до отвала, но… в деревню мне тоже хода нет. Проверял, знаю.
Лес остается? Вон он, темнеет вдали неприветливой стеной. Там огня нет, но и места мне тоже нет. Только сунусь – разорвут лесовики в клочья. Не любят они нашего брата, ох, не любят. Опять же, пробовал, знаю…
Остается одно: ждать.
Я вытянулся над дорогой, вглядываясь в сумерки, укутавшие тракт. Может, какой ни есть путник покажется? Или кибитка почтовая? Или купчишка расторговавшийся домой поспешать будет? Или хотя бы калики перехожие?
Ни одного путника! Как назло!
И этот еще, шепелявый, чтоб ему провалиться! Тоже нейдет, как будто пропал совсем. А ведь бормотал, угодливый, когда уходил в деревню:
- Та рашшлабся, не перешивай. Я шкоро обернушь! Укрут мешкать не штанет! Раж – и готово! Жди, штарина, приташшу мяшка, живенького, шладенького!»

Морок привстал, настороженно огляделся по сторонам. Пусто, тихо, даже живность степная притихла. Чуют, видимо, что он, Ырка, на охоту вышел. Боятся! И правильно делают, что боятся. Он, когда голоден, не шибко разбирает, кто и где. Выпьет кровь из любого, кто под руку подвернется, в поле зазевается, на ночь не укроется к огню поближе. Ну, или в лесу дремучем не успеет схорониться. Потому что над лесом Ырка не властен; там свои душегубы живут-поживают, заблудшую душу поджидают. Да и потом… чего уж там… в общем, боится он леса. С тех самых пор и боится, как порешил сам себя в лесу этом распрекрасном. Повесился на суку, дурак, от несчастной любви! Эх, Люба-Любава, глаза зеленые, русалочьи! Любил ведь ее, замуж звал, даже колечко подарил – зеленое, под цвет глаз. Разве ж знал тогда, что с ним будет? Поп говорил – кто себя жизни лишит, век в аду гореть будет.
Враки!
Не знал он, душа неприкаянная, когда петельку на суку прилаживал, что станет Ыркой, сгустком тьмы, ночным духом, ужасом перехожих и пугалом малых детей. Не знал, что суждено ему вечно скитаться вдоль дорог в чистом поле, не смея ступить ни в лес, ни в деревню. Не знал, не ведал. Искал покоя и избавления от страданий, нашел вечное одиночество и вечный неутолимый голод…

- Баю, баюшки, баю, не ложися на краю, придет серенький волчок и укусит за бочок…
Мамка тоненько, заунывно, тянула нудной припевкой колыбельную Федюшке. Трещала лучина, похрапывал уставший за день отец, сверчок за печкой принялся пилить свою песенку. Было скучно. Спать не хотелось ни капельки! Улька повертелась, почесала коленку, помечтала о прянике, что обещал купить отец на престольный праздник. Нюрке тоже, поди, купит. Вот бы выманить у нее пряник-то! Может, сменять будущее угощение на колечко?
- Нюрка… - шепнула Уля, но младшая сестра уже сопела ровно и сонно. Тогда Улька осторожно протянула руку под овчинным кожухом и щипнула младшую сестренку, спавшую рядом, за бок. Та ойкнула, да слишком громко; дернулась спросонья в сторону, толкнула спавшую тут же, на печи, бабку, старуха заохала, раскашлялась, младенец, только было замолчавший, вновь разразился писклявым воплем.
Сердито заворчал отец:
- Угомонитесь, наконец, бесовы девки, не то в сенцах спать будете!
- Это Улька! – заныла Нюрка. - Это она щиплется!
- Уа-уа-уа! – надрывался грудничок.
И поверх всего, хрипло, булькало бабкино: «Кха-кха-кха-кха-кха!»
Мать, с красными от недосыпу глазами, раздраженно оттолкнула люльку, вскочила и, ухватив Ульку за рубашонку, стащила с печи. Распахнула дверь в сенцы, сердито пихнула туда дочку, сказала усталым голосом:
- Тут спи, коль тебе неймется! Ничего, не зима, не смерзнешь!
- Не буду я тута спать! – волчонком вызверилась Улька.
- Да куда ты денешься?
- К тетке Марфе сбегу!
- Давай, топай! – мать сердито подбоченилась. - Храбрая нашлась! Забыла, кто ночью по дворам шастает, всех неслухов в мешок сажает? Иди-иди, прямиком к Укруту и попадешь!
Бухнула дверью, ушла в избу. Ульянка всхлипнула и сказала сердито:
- А вот и уйду. Завтра глянешь в сенцы, а меня и нет! Вот! Будешь потом плакать! А Укрутом своим Нюрку пугай!
Выскочила на крыльцо - и замерла нерешительно. Ночь темная, звездочек нет, туман от реки наползает, да куст калины у ворот ветки тянет, будто схватить ее хочет, листьями шуршит-шепчет:
- Шмелая девошшка, шладкая…
Улька поежилась опасливо, вглядываясь в темноту.
- Митька, дяди Петра который, вчерась в ночное ездил, и никакой Укрут его не забрал, - дрожащим голоском пробормотала девочка. Помялась с ноги на ногу. - Нету его. А тетки Марфы изба – вон, через дорогу.
И припустила, мелькая босыми пятками, к воротам, и дальше – мимо куста калины, да к соседскому дому…

- Вот, принеш! Как обешшал! Девшонка шама в руки кинулашь!
Довольный Укрут вывернул мешок, и в траву у моих ног шлепнулось что-то мелкое, писклявое, в белой рубашонке, да с парой торчащих косиц.
- Ма-а-а! – заорала было добыча и кинулась убегать, но Укрут, гогоча, вытянул ногу, и девочка растянулась в траве.
- Вишь, живая! Бегает! – осклабился мой подельник. - И придушить не пришлошь! Прям как ты любишь – штобы тепленькую ишшо. Укрут хороший?
Я даже не ответил ничего - не до того было. Голод кипел во мне мутной пеной, расплывался тьмой, слепо ища свою жертву. Сознание плыло. Я не успел опомниться, а мое жадное нутро, падкое на любую пищу, а уж тем более - на кровь человечью, уже обволакивает девчонку. Исчезли в клубах хищной тьмы кончики пальцев, погрузились в черный студень колени и локти, и жертва как-то сразу перестала дергаться – только всхлипывала и звала маму. А тьма ползла дальше, поглощая тельце, добралась до пояса, утопила в себе плечи. Девочка дернулась еще раз и обмякла. Сонно зевнула, погружаясь в темный мрак…
Да, вот так, моя маленькая. Я знаю, тебе сейчас хорошо. Тепло, и спать хочется… вот и спи, малышка. Расслабься, приоткрой ротик, откинь головку русую, подставь мне шейку. Нежная-нежная шейка, мягонькая, жилка на ней чуть бьется, вокруг шейки – бечевка дешевая, на ней колечко.
С камушком зелененьким – под цвет глаз.
Екнуло сердце, ухнуло, зачастило. Или что там у меня сейчас вместо него?
Нет, нет, нет, не может быть…

- Любушка? – тревожно выдохнула тьма, и девчонка заворочалась, приоткрыла глаза. Глаза! Знакомые, зеленые, русалочьи…

- Я Ульянка, - пробормотала она вяло, - Любка – то мамка моя, - и вскинулась, приходя в себя, забилась в страхе, захлебнулась ужасом. Прошептала:
- Дяденька, отпусти…
Нет, не отпустит. Тьма со всех сторон. Куда подевалось поле, тропка, тракт проезжий? Тьма вокруг, тьма поглотила Ульянку, скрутила руки, спеленала ноги, и тянется к шее темное лицо с яркими глазами, тянется, вот-вот достанет.
- Мама!!! – из последних сил заорала Улька. Откуда-то издалека, будто сквозь вату, послышался смех, донесся торопливый, дрожащий от возбуждения говорок Укрута: «Ай, умница! Плачет, маму зовет, сладенькая! Ай, хорошо, ай, люблю!», а тьма… вдруг шепнула ей в ухо:
- Молись… если умеешь…
- Отче наш, - забормотала Улька, стуча зубами от страха, - иже еси на небесех, да святится имя твое, да приидет царствие твое, да будет воля твоя…
Тут она обычно запиналась, запнулась и сейчас, мгновенно покрылась холодным потом от страха, но тут же вспомнила, как дальше:
- Яко на небеси и на земли! – и затарахтела, торопясь, и проглатывая слова:
- Хлеб наш насущный даждь нам днесь, и остави нам долги наша, и не введи нас во искушение и избави от лукавого… мама, мама, мамочка, спасибо, что научила!
Творилось странное.
Тьма таяла. Отступала, сворачивалась, как перекисшее молоко, освобождала руки Ульки, потом – ноги, вот и отхлынула совсем, стала темным человеком с глазами яркими, как звезды ночные.
- Бежать можешь? – глухо спросил человек-тьма. Улька вскочила на ноги, попятилась, кивнула.
- Беги…
И она побежала. Пулей помчалась, ветром в чистом поле полетела, Пошли за ней сейчас коня резвого – не догонит. Так бежала, как никогда раньше не бегала. Только на миг мелькнули во тьме босые пятки да белый подол рубашонки, зашуршала трава, и – нет ее, как и не было, растаяла, пропала совсем…

- Ты чаво? – осторожно спросил Укрут.
- Ничего, - ответил темный, - деревня рядом, добежит, не заблудится.
- Ты шавшем дурак, да? – обидчиво заныл Укрут - Чево учудил? Чево шладкую упуштил? Маленькая, мягонькая, на двоих бы хватило! Жачем я топал, мешок ташкал? Чево жрать теперь будешь?
- Что под руку попадется, - угрюмо сказал Ырка и сгреб Укрута за шею рукой. – Кажется, что-то уже попалось!
- Меня нель… - успел пискнуть Укрут - и задергался в клубах тьмы. Дергался долго, но потом все же обмяк, обвис, истаял и, наконец, совсем растворился во тьме…

«Ну, вот и все.
Кажется, теперь – уже насовсем.
Без Укрута мне не прожить; да и с ним тошно было.
Голод отступил. Ненадолго. Скоро я опять потеряю разум и буду думать только о еде. И чем дальше, тем больше. И у следующей жертвы может не оказаться колечка с зеленым камушком и русалочьих глаз…
А ведь эта пигалица могла бы быть моей дочкой, если бы… Эх, да что там! Прости-прощай, поле чистое, дорога торная, тракт-кормилец. Здравствуй, бор дремучий, и вы, лесовики-бояре. Знаю, что не обрадуетесь мне. И никто не обрадуется. Нигде. Я ведь кто теперь? Злодей. Был Ырка-упырь, честный душегубец, а стал… на брата своего, на нечисть руку поднял, и нет мне теперь ни слова доброго, ни прощения. Только ненависть да кол осиновый в сердце. Ничего. Лешаки-то не промахнутся, и осины у них хватает».

Темный человек развернулся и не спеша пошел к дальнему лесу…

_________________
У кошки четыре ноги -
и все норовят ее пнуть.
Товарищ, ты ей помоги.
Товарищ, собакой не будь.

Тимур Шаов


Вернуться наверх
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Галерея славы
СообщениеДобавлено: Сб фев 01, 2014 6:55 
Не в сети
Кошка книжная домашняя
Аватар пользователя

Зарегистрирован: Пн мар 23, 2009 19:54
Сообщений: 21197
Откуда: Хайфа
Выживший

Автор - Хунвейбин


Их было двое, но говорил в основном один, второй же, сгорбившись, сидел на стуле и, казалось, разглядывал что-то на стене. Имён своих не назвали, поэтому Володя про себя называл сидящего Молчуном, а расхаживающего по кабинету говоруна Долговязым.
- Послушайте, вы должны мне верить! Должны. Я ведь за помощью пришёл.
- Что там в действительности произошло? – Долговязый присел на подоконник. - Говори, Вова. Ты ведь хотел нам всё рассказать. Так рассказывай. В подробностях рассказывай.
- Думаете, я вру? Да не придумываю я!!!
- Мы не думаем, что ты врёшь. Но постарайся понять: рассказ твой не очень-то обычен, и мы хотели бы разобраться.
- Разобраться?! – Володя покачал головой. – Что тут разбираться? Это всё Петька со своими таблетками. Я ему говорил - нельзя, а он…
- Таблетками? – Долговязый насторожился. – Что ещё за таблетки? До этого ты про таблетки не упоминал.
Парень испуганно умолк.
- Давай-давай. Выкладывай, раз уж начал. Сам ведь сказал, что за помощью пришёл.
Володя некоторое время затравленно смотрел на эту парочку. С одной стороны, рассказывать явно придётся всё, а с другой… За такое по головке не погладят. Из комсомола исключат - это как пить дать, а могут ведь и посадить. Володька сам слышал, как мужики болтали, что сейчас, в связи с такой ожидаемой в следующем году олимпиадой, на многое стали смотреть строже.
Наконец он выдавил:
- Он их из Москвы привёз. Говорил, у какого-то знакомого в институте выменял. У того вроде как папа в загранку ездит, ну и...
- В загранку? Таблетки из-за границы?
Молчун нахмурился, и Вове это очень не понравилось. Уж больно не походил этот тип на обычного милиционера - не иначе, из КГБ.
- Ты продолжай, – прервал затянувшуюся паузу Долговязый. - Что за таблетки? Этот твой Петька их как-то называл?
- Называл. Только я забыл.
- А ты припомни. Подумай, не торопись.
- Сказал, они называются… - парень запнулся. – Ну название ещё такое, короткое. О, вспомнил. ЛСД.

* * *

- Ты чо, боишься?
- Да ну тебя, с чего мне какой-то гадостью травиться. Я что, больной?
- Дурак, – Пётр Саушкин с досадой поморщился. – Это не лекарство. Это клёвая штука.
Ну вот как с таким болваном быть? Одним словом - дерёвня. В принципе, Петру нравилось проводить каникулы в Лукашино, хотя, казалось бы, парню в его возрасте здесь делать явно нечего, а всё равно было неплохо. Единственная беда - это местные ребята. Они всегда казались Петру какими-то «неправильными». Сторонились «городского», причём не потому, что Петр им чем-то не нравился, а скорее, потому что был он «пришлый», а к чужакам у местных была какая-то подсознательная неприязнь. Пару раз он пытался сходить в местный клуб на танцы, но первая попытка закончилась разбитой губой и парой синяков, а во второй раз Пётр вынужден был кустами улепётывать от местных «авторитетов».
Поэтому за столько лет он так и не смог ни с кем сдружиться. Ни с кем, кроме паренька по имени Вова, который и сам не очень-то ладил со сверстниками. Петр не знал, чем так не угодил своим одногодкам Вова, но в компанию его не принимали, а при встрече насмешливо именовали Вованом Сидоровичем, хотя никаким Сидоровичем тот не был.
Так что приходилось довольствоваться только этим, хотя глубоко в душе Петр воспринимал Вована с такой же насмешкой, как и остальные.
- Бери, дурень. Ты в жизни никогда больше такого не почувствуешь!
- А ты-то откуда знаешь? Пробовал уже?
- Пробовал, конечно. Мне, думаешь, одну такую притащили?
- Слушай, это ж, наверное, запрещено.
- И чо? Когда я тебя прошлым летом «Лед Зеппелин» привёз, это, думаешь, было разрешено?
Вован поморщился. Говоря по правде, столь ценную пластинку Петр ему не привёз, а банальным образом продал, выудив у Вована все деньги, которые тот скопил за год, но что теперь рассуждать.
Он уставился на маленькую белую пилюлю.

* * *

- И что? – Долговязый хмуро смотрел на паренька. – Попробовал?
- Да нет. Честно не пробовал! Не вру. Побоялся я.
- И куда ты эту пилюлю дел?
Вова не ответил и потупился.
- Что?
- Я её в колодец уронил.
- Что?! Какой ещё колодец?
- Общий. Есть у нас такой. Я нечаянно. Правда. Испугался очень. Думал, что если батя узнает... Ну и… Уронил.
- Понятно, – с совершенно непонятной интонацией произнёс Молчун. – А скажи, у этого твоего Петьки ещё какие-нибудь таблетки были?
- Не знаю, – Вован поёжился. – Я не спрашивал. Не до того было.

* * *

Егор Фомич осторожно спускался в погреб, не переставая при этом ругать всё произошедшее. Он ругал окружающую темноту, ругал погреб, ругал старый фонарик, у которого снова где-то отходил контакт. Очень уж не хотелось погружаться в холодную и какую-то липкую тьму погреба на ночь глядя, но Егор Фомич был уверен, что слышал доносящиеся отсюда голоса, а это уже о многом говорило. Наверняка соседи явились что-нибудь украсть. Они всё время рады ему пакость сделать.
Соседей Егор Фомич не любил. В свои сорок с гаком лет он вообще никого не любил, но считал, что окружающие это вполне заслужили. Шагнув с последней ступеньки, Егор Фомич замер и пробежался лучом фонаря по стенам. Что-то было явно не так. Банок с соленьями заметно поубавилось. Всё-таки они его обворовали. Ведь явно же обворовали. Егор Фомич даже зубами заскрипел от злости.
Неожиданно в тусклом свете что-то мелькнуло, он резко дёрнул фонарем, но оказалось это лишь старые разводы на давно не беленой стене. Егор Фомич хмыкнул. Ну надо же, пятна влаги и застарелая пожелтевшая штукатурка переплелись так причудливо, что, если приглядеться, получилось настоящее лицо, словно бы выглядывающее из глубины стены. Неприятное такое лицо, крючконосое. Только вот глаза закрыты. И чем дольше Егор Фомич на это лицо смотрел, тем неприятнее оно ему казалось.
И тут взгляд его упал в дальний угол, и мысли о странных пятнах вылетели из головы тотчас же. Большой, сколоченный из досок ящик для картошки был почти пуст.
Егор Фомич зарычал от ярости и, спотыкаясь, бросился наверх. Мерзавцы! Сволочи! Он знал, что они постоянно воруют, знал, но не мог доказать, поймать на горячем. Но сейчас это уже не шутки. Сейчас они перешли черту.
Он вдруг понял, что крепко сжимает в руке топор, и на мгновение удивился, откуда он, но затем поток злости унёс это удивление, оставив лишь уверенность в том, что соседей нужно наказать. Наказать так, чтобы воровать им больше не хотелось никогда.
Если бы Егор Фомич вернулся в погреб и вновь посветил фонариком на то место на стене, он бы увидел, что изображение стало гораздо чётче, проступили детали, а глаза на странном лице теперь были открыты.

* * *

- Ну надо же! – лукашинский участковый выматерился и с силой провёл ладонью по лицу. – Ну как же это, а? Что же это такое творится-то?
Участковый носил фамилию Васильченко, но за глаза все звали его Мочалом, хотя никто уже и не помнил, почему. Стоявший рядом глава сельсовета не ответил. Он курил уже пятую папиросу, а руки всё равно дрожали. Хотя у кого бы они не дрожали после такого?
- Пять человек, Лукич! Пять! – Мочало снова обложил всех и вся, не забыв ни про Бога, ни про чёрта. – Детей трое!
О происшествии председателю сообщили утром, и он примчался сюда прямо из дома, небритый и заспанный, благо жил на соседней улице. Такого в Лукашино ещё не случалось. Семья из пяти человек была найдена мертвой в их собственном доме, причём убийцей оказался их собственный сосед. Случай дикий, и в голове не укладывающийся.
Бывали, конечно, в деревне драки, в основном по пьяному делу; ну, года три назад кто-то кого-то пырнул, тоже по такому же делу; но пятерых… Топором… Трое детей…
Председатель достал очередную папиросу и судорожно затянулся.
- Я пойду. Осмотрю там всё. Так положено. Место преступления… Надо так.
- Иди, Коля, – председатель старался на дом не смотреть. - Я не могу.
- Группа из района уже выехала.
- А этот гад?
- Я его запер. У себя, в околотке запер.
- Что-то сказал?
Мочало покачал головой и скривился:
- Говорит, не понимает, что на него нашло. Говорит, не хотел. Я и сам не понимаю. Егора, сам знаешь, не шибко любили, да и он козёл ещё тот, но не до такой же степени.
- Сука!
Мочало снова вздохнул и, не отвечая - а что тут ответишь? - двинулся к дверям. Заходить в дом не хотелось совершенно, особенно когда вспоминались пять накрытых окровавленными простынями тел, которые они сложили в горнице, но осмотреть там всё действительно нужно. Пускай преступник и пойман, но отчёты в район писать придётся, и поди потом объясни, почему не провел первоначальный осмотр места притупления.
Подойдя к дверям, Мочало с удивлением уставился на широкое тёмное пятно, расплывшееся на белой стене дома. Дождя вроде не было. Смотреть на пятно было почему-то очень неприятно, да и выглядело оно странновато, напоминая не пятно, а, скорее, лицо, проступившее на побелке. Искривлённый в крике рот, перекошенные глаза. Странное лицо словно тянулось из глубины, искажённое и неприятное, и участковому вдруг стало как-то боязно.
С трудом отведя глаза от странного пятна, он открыл дверь и вошёл в дом. Прошло не более минуты, председатель так и не сдвинулся с места и достал уже очередную папиросу, когда дверь с грохотом распахнулась и грузный Мочало выскочил из дома, словно тот горел у него за спиной. Лицо участкового было белее той самой стены, а трясся он так, что трястись перестал даже председатель.
- Лу… Лукич….
- Ты чего?
Мочало не просто трясло, его буквально колотило. Вырвав из рук приятеля пачку, он попытался закурить, но уронил папиросу, да так и замер.
- Да что такое?
- Никого, Лукич! Никого ведь не было!!! Т-только мы! Никого!!!
- Что никого?
- Пойди… Туда… - Мочало махнул рукой в сторону дверей. – Пожалуйста, Лукич.
- Да говорю же…
- Христом Богом прошу, посмотри! Я ведь не спятил! Просто посмотри! Чтобы я не один… Прошу…
Что-то было явно не так, и председатель заставил-таки себя шагнуть к дверям. Покосился на пятно и вошёл в горницу. И замер. Накрытых простынями тел на полу не было. Они должны были быть именно тут, ведь председатель с участковым сами их тут укладывали, но тел не было. Только тёмные пятна на половике.
Медленно, словно на деревянных ногах, он двинулся в сторону залы, ощущая, что даже воздух сгустился, и осторожно заглянул. Он не знал, выскочил ли он из дома быстрее Мочала, но остановиться смог только за калиткой, да и то с огромным трудом. А перед глазами всё стояла картина, которую он увидел в комнате. Залитые кровью тела, аккуратно сидящие на диване. И включенный перед ними телевизор.

* * *

- Думаете, это нормально?
- Что нормально? – Долговязый говорил мягко, словно стараясь успокоить собеседника.
- Вот это?! К вечеру это уже вся деревня обсуждала. Я сам слышал. А через два дня у нас потемнели все зеркала.
- Это как?
- А вот так. Каждое зеркало в каждом доме стало чёрным.
- В каждом?
- В каждом.
- Но так не бывает.
- Бывает. У нас тоже потемнело. Страшно смотреть было.
- А милиция из райцентра что сказала?
- Они не приехали. На следующий день участковый сам туда поехал. Вечером его нашли километрах в десяти от села. Мертвым и совершенно седым.

* * *

Труп принесли в маленькую лукашинскую больницу, просто потому что нести его было больше некуда, но фельдшер, осмотрев тело участкового, просто пожал плечами:
- Следов насилия нет. Может, с сердцем плохо стало.
Председатель молча покачал головой. Здоровьем Мочало отличался отменнейшим, и плохо ему становилось только с похмелья, да и то не всегда. Но самое плохое заключалось в том, что председатель просто не знал, что делать дальше. Телефон отчего-то не работал, а ехать в район, на ночь глядя, совсем не хотелось.
Так он и топтался в кабинете фельдшера, пока его внимание не привлекло странное пятно на стене, у самого, считай, потолка. Странное и очень знакомое.
- Это у тебя что?
- Что? – работавший в Лукашино фельдшером Самуил Ферапонтович Лойзман сразу и не понял вопроса.
- На стене вон. Смотри, пятно какое.
- Пятно? – фельдшер присмотрелся. – И правда. Ещё вчера вроде не было. Наверное, крыша протекать стала.
- Крыша? Уже две недели дождя нет.
Председатель подтащил к стене табурет и, взобравшись повыше, присмотрелся. Ощущение странной знакомости стало ещё сильнее. Нет, ну вроде пятно как пятно, но если вглядеться повнимательней, явственно проступало странноватое лицо. Лицо, очень похожее на то, что председатель видел вчера на стене злополучного дома; но здешнее лицо, в отличие от вчерашнего, злобно щурилось и как-то неприятно ухмылялось. Причём чем дольше он на него смотрел, тем чётче, казалось, проступала из глубины уродливая рожа.
- Да о чём это ты? – фельдшер удивлённо смотрел на председателя. – Далось тебе это пятно. Ты санитарное состояние проверять пришёл, что ли?
Председатель не ответил, быстро попрощался и ушёл, а Самуил Ферапонтович ещё минут пять задумчиво смотрел на закрывшуюся за ним дверь.

* * *

Он его подозревает. Определённо подозревает. Самуил Ферапонтович ворочался с боку на бок, но сон никак не приходил. Как только он закрывал глаза, перед ним возникала хитро ухмыляющаяся физиономия председателя, и в голове, словно живые, появлялись мысли. Он его подозревает.
Самуил Ферапонтович встал, стараясь не разбудить жену, и вышел во двор. Ночная прохлада на мгновение успокоила его, но через пару минут мысли вернулись, причём ещё более чёткие, чем раньше. Он его подозревает. Смотрел-то как. Подозрительно смотрел.
Через полчаса Самуил Ферапонтович, тихо одевшись, вышел в ночь и направился к дому председателя сельсовета Николая Лукича Замятина, а ещё через сорок минут ночь пронзил дикий вопль.

* * *

- Ваш фельдшер убил председателя? – Молчун, казалось, наконец-то заинтересовался и перестал разглядывать стену. – Но за что?
- А я-то откуда знаю. Он его просто исполосовал. Ножом, понимате? Ни с того, ни с сего.
- Э-э-э, а эти, как ты сказал, «пятна»?
- Было там пятно. У председателя дома. – Вован закивал головой. - Да ещё какое. На полстены. Я его сам видел. Словно лицо, но перекошенное какое-то. Ну, знаете, как когда кто-то кричит.
- Понятно, – Молчун вздохнул. – А дальше что было?
- А дальше все спятили. Разом спятили.

* * *

Вова ломился через кусты, как лось, но не замечал ни царапин, ни синяков. Главное сейчас было не думать о том, что видел. О беснующейся на деревенской улице толпе, о нескольких забитых насмерть этой толпой людях. О родителях, оставшихся там и в одну ночь ставших другими. Сейчас он старался про это не думать. Главное - добежать. Добежать туда, где помогут. Где разберутся, что произошло.
Ещё вчера всё было другим, совсем другим, а утром на каждом доме появилось странное пятно, похожее на искажённое лицо, и люди изменились.
Вова тогда, как обычно, пришёл к Петьке домой. Ведь на улице лето, чего дома-то сидеть? Но на стук в калитку никто не ответил, во дворе было пусто, а заглянув в коридор дома, где жил дед Пахом, у которого каждое лето гостил Петька, он тоже никого не обнаружил. И только за домом, где был небольшой садик, Вова увидел такое, что не забудет теперь никогда. На развесистой яблоне, на самой толстой ветке, висели рядышком Петька и дед Пахом.
Он тогда и сам не понял, как ноги вынесли его на улицу, а единственной мыслью было «нужно кого-то позвать». Затем он почувствовал запах дыма и услышал непонятный гул, быстро приближавшийся. Из-за поворота кто-то выскочил, Володя даже не понял поначалу, кто, а затем улица буквально затряслась от топота ног.

* * *

- Это был Палыч. Он в школе учителем был, - Вова тяжело дышал, словно не рассказывал что-то паре взрослых мужиков, а бежал стометровку. – Они его догнали. И стали бить.
- Они?
- Там все были. Все, кто на улице жил. А Палыч кричать начал. Сильно.
- И ты убежал?
- Нет… Нет. Я домой побежал. А там отец…
- Что – Долговязый внимательно смотрел на парня. – Что отец?
- Убить меня хотел. Лопатой. Я ему кричал, а у него глаза… Странные. А на стене пятно было, я его точно видел. В виде лица. И я убежал.
Теперь, рассказав им всё, Володя вдруг ощутил страшную, давящую усталость. Захотелось просто лечь, закрыть глаза и никогда их больше не открывать.
Молчун некоторое время задумчиво смотрел куда-то в окно, а затем произнёс:
- Интересная история.
- Интересная?! – Вован даже кулаки сжал от возмущения.
- Так ты, значит, говоришь – и выбросил те таблетки?
- Да причём тут таблетки?! Там люди спасения ждут, понимаете! Эта чертовщина всех с ума свела, а вы тут меня о таблетках допрашиваете!
- Спасения? А как ты думаешь, что нужно делать?
Такого идиотского вопроса Вова не ожидал и поначалу даже не знал, что ответить. Наконец он выдавил:
- Но вы же милиция. Вы должны…
- Милиция? Значит, ты считаешь, что пришёл в милицию?
- Считаешь... – Вован осёкся. – Что значит - считаешь?
- Скажи, как ты сюда попал?
- Что значит, как я... Что... Где...
Высокий милиционер, всё это время не сводивший с парня глаз, неожиданно вставил:
- Где ты сейчас находишься? Вот в данный момент?
- В райотделе. Я же пришёл… Что за...
- По-твоему, в милиции в кабинетах стоят кровати?
- Крова... – Вован уставился на железную, белую кровать, стоявшую у стены. – Откуда она взялась?
- Стояла тут всё время. Ты не видел?
- Но... – Вован замолчал.
Молчун и Долговязый обменялись взглядами, после чего Долговязый едва заметно кивнул.
- Послушай, – Молчун немного наклонился вперёд и заговорил как-то странно, словно растягивая слова. – Ты в больнице. Ты не прибегал в милицию, тебя нашли на трассе, ведущей в город, в семнадцати километрах от деревни. Ты здесь уже вторые сутки.
- Но Лукашино...
- Лукашино больше нет. Четыре дня назад его накрыло волной грязи и шлама во время страшной аварии на заводе. Том, который в двадцати километрах от вас. Там сейчас спасатели со всей республики. А ты, похоже, единственный, кто выжил; но где ты был эти три дня, мы не знаем.
Вова панически озирался. Помещение, ещё минуту назад казавшееся обычным, вдруг таковым быть перестало, появились детали, которых прежде не было, а всё, мгновение назад выглядевшее правильным, стало совсем не таким.
- Ну хорошо, – Молчун заговорил ещё более мягко. – Подумай. Вот ты всё нам так рассказал. Откуда ты знаешь, что участковый увидел в доме? Ты там был?
- Нет, но...
- А про доктора? Откуда ты это знаешь? Про нож. Весь твой рассказ - ну ты задумайся. Ты ведь словно кино какое пересказываешь.
Володя не ответил. Он просто смотрел в стену и не шевелился. Долговязый пощёлкал пальцами у него перед лицом, но реакции не было. Молчун покачал головой и со вздохом шагнул к двери.
- Я не понимаю, Николай, – уже в коридоре обратился он к Долговязому. – Ну, шок - это понятно. Даже некая ложная память - это дело вполне допустимое, такие случаи описаны. Но почему именно такая память? Действительно, словно фильм какой американский. Неужели слова про ЛСД - правда?
- Сомнительно. Анализ крови ничего не показал. Скорее всего, у парня на реальные воспоминания наслоился сюжет какой-то прочитанной книги. Будем разбираться, Саша, будем лечить. Тем более, дело государственное, сам понимаешь. Единственный выживший.
Долговязый зашагал по больничному коридору, а Молчун направился в свой кабинет, но, проходя мимо кладовки, вдруг застыл, а затем резко рванул деревянную дверь. К ногам посыпались швабры, но врач на них даже не глянул. Он уставился на странное пятно на стене, словно тут сквозь штукатурку когда-то проступила вода, превратив участок стены в желтоватые разводы. Пятно, с первого взгляда совершенно обычное, но, если присмотреться, очень напоминавшее искажённое человеческое лицо.

_________________
У кошки четыре ноги -
и все норовят ее пнуть.
Товарищ, ты ей помоги.
Товарищ, собакой не будь.

Тимур Шаов


Вернуться наверх
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Галерея славы
СообщениеДобавлено: Сб фев 01, 2014 6:56 
Не в сети
Кошка книжная домашняя
Аватар пользователя

Зарегистрирован: Пн мар 23, 2009 19:54
Сообщений: 21197
Откуда: Хайфа
Это

Автор - Irena


На заднем дворе было хорошо. Тихо, солнечно. У забора – заросли бурьяна и лопухов, старый ясень с деревянным столом под ним, кусты смородины. А на взгорочке высокая трава не росла, только заросли низенькой ромашки без лепестков, с пахучими желтыми пупырышками вместо цветов, и еще какой-то травки с красивыми круглыми листиками и крохотными бараночками семян, которые почему-то всегда хотелось попробовать. Хотя Маришка точно знала, что на вкус они – трава травой.
Там было очень уютно лежать и читать, или лежать и смотреть в небо, или рассматривать ярко-красных, с черным рисунком на спине жучков, ползающих среди травы и обломков кирпича; Маришка вообще-то жуков не любила, но эти ей нравились.
И всё бы хорошо, если бы не то, что ПОД взгорочком. А под ним был – погреб.
Раньше Маришку это нисколько не волновало. Ну, погреб и погреб. Дощатая дверь, десяток ступенек вниз. Запах земли, картошки, соленых огурцов, старого дерева и еще всякого. Картошка там и хранилась, в углу за дощатой загородкой. Банки с вареньями на полках. Бочка с засоленными на зиму огурцами-помидорами. В процессе засолки, а также варки варенья Маришка всегда принимала самое активное участие: я вам не какая-то там – к деду-бабке на лето приехала клубнику жрать, неумеха городская - я умею! Больше того: ей это страшно нравилось. Всё это делалось тут же, возле того самого стола под ясенем, и смородиновые листья с тех самых кустов прокладывали между рядами огурцов, а за вишневыми ходили к соседям; и большущий эмалированный таз с вареньем стоял на старом-престаром примусе... И девочке казалось, что это не работа, а вроде праздника. Была бы постарше, сказала бы – обряд. Священнодействие. Но таких слов она не знала. Просто – нравилось. И, само собой, глядя на пузатую бочку в погребе, она испытывала законную гордость. Поэтому раньше всегда увязывалась за бабушкой в погреб – взглянуть лишний раз. Да и вообще – спуститься в прохладу жарким днем было приятно, а полутьма по углам, которую слабенькая лампочка на проводке почти не разгоняла, была такой таинственной... Темноты Маришка никогда не боялась.
Если бы не Любка... Ведь знала же, знала, что у Любки язык, как помело, наврет с три короба и не чихнет. Сколько раз, еще в дошкольные годы, соседская девчонка пугала ее на ходу сочиненными небылицами, а потом сама же и высмеивала: «Обманула дурочку на четыре курочки!» Про какую-то «глазастую грозу», которая, если тебя увидит, то на месте убьет. Про какого-то «черепа», который ходит на двух ногах, но пригнувшись (почему-то это казалось очень страшно), и почти невидим, только как бы радужные переливы на траве... что этот «череп» делал, уже и не вспомнить. Маришка обижалась, потом перестала, стала относиться к любкиным сказкам, как к сказкам, и всё стало в порядке.
Но однажды Любка, как бы между прочим, спросила:
- А ты не боишься в погреб лазить?
Маришка удивилась: с чего бы?
А Любка взглянула необычно серьезно:
- Ну как же – у вас ведь там... ЭТО!
- Что – ЭТО? – не поняла Маришка.
- А ты что, не знаешь?
Чего там знать?! Опять байки! Вон, косу грызет и смеется про себя, конечно. Маришка надулась и хотела было даже уйти; но тут подружка вздохнула и задумчиво так, понизив голос, протянула:
Ну... может, и ничего. Может, оно у вас спокойное.
И больше говорить на эту тему не захотела.
И глупость это все, но почему-то стало неприятно.
Ну что там может быть, в погребе? Это же наш погреб, дед сам копал. Черти? Ага, очень смешно.
И Маришка выкинула это из головы.
А назавтра надо было помогать бабушке чистить проросшую картошку. В погребе. Это было тоскливо, но – надо. И она обдирала синевато-белые побеги на подвявших картошинах при свете пыльной лампочки, и всё было ничего, пока вдруг не вспомнилось...
«У вас же там... ЭТО...»
Девочка поежилась. Картофелины вдруг показались похожими на каких-то мерзких животных с множеством то ли ножек, то ли щупалец – вроде они даже шевелились, тянулись, подползали поближе... Она вскочила, с омерзением отбросив картофелину. Бабушка подняла глаза:
- В чем дело, Мариночка? Уховертка на картошке сидела?
- Д-да... - еле выдавила Маришка, ухватившись за удобную причину. Уховертки безвредные - но жутко противные. Не говорить же, в самом деле, про щупальца у картошки!
Собравшись с духом, села. Огляделась. Свет лампочки был неживым, в углах, в тенях, что-то... да ну, глупости! Больше слушай Любку!
А почему дальняя стена пустая?
Боковые стены – сплошь в полках, и полки эти уставлены вплотную. Между картофельной загородкой и бочкой еле протиснешься. А там что же?
- Ба, а почему на дальней стене полок нет?
- Что?
- Ну, на той стене – почему ничего нет? Место пропадает.
- На той? Ах, да... Видишь ли, Мариночка... там... там сыро. Сыро, да-да. Поэтому там ничего не ставим. В дождь там вода по стене течет.
Почему-то бабушкин голос звучал неубедительно. Как будто про сырость она только что выдумала.
Или показалось?
Поковырявшись еще немного с картошкой, Маришка выдумала, что у нее болит горло, и была отправлена в дом. Пришлось несколько дней пить чай с малиновым вареньем, в котором были противные мелкие зернышки – почему-то в свежей малине они почти не чувствовались. И полоскать горло содой с солью – та еще гадость. Зато в погреб можно было не ходить.

Какое-то время после этого невозможно было есть картошку. Сразу лезли в голову эти дурацкие щупальца. Но бабушка расстраивалась – и Маришка, подумав, сделала, что называется, «ход конем»: стала представлять себе, что уничтожает поверженного врага. И картофельные «ножки» потом обдирала с ожесточением, будто и вправду с врагом сражалась.
Вот только собраться с духом, чтобы спуститься в погреб...
Думала – пройдет. Но время шло, а становилось хуже. Из открытой двери явственно тянуло склепом. Маришка это точно знала, хотя понятия не имела, как именно пахнет в склепе. Холод был – неживой, нездешний. Картошка... ох, картошка... Но дело было даже не в ней.
Что-то там было, в погребе. У той самой дальней стены.
ЭТО.
Дед с бабушкой явно что-то знали – или чувствовали. Недаром ничего там не ставили. Но добиться у них иного ответа, чем «сырость», было невозможно, хотя сырость тут явно ни при чем. Ну, сырость – а если построить перед сырой стеной кирпичную? Да, мялся дед, построили было, а она обрушилась. Как? Да вот так. Банки обломками расколотило. Хотели починить, да как-то... не собрались.
Действительно, остатки кирпичной кладки, по колено высотой, возле дальней стены были. Только не у самой стены, а шага за три от нее. И когда Маришка подходила поближе, такая жуть почему-то брала, что перешагнуть этот бортик даже мысли не возникало.
И Любка, зараза, молчала, как пленный партизан, или мямлила что-то маловразумительное. Да не знает она толком, что это за «это»; и никто не знает; и откуда оно – тоже неизвестно; что оно делает? – ну... как повезет, но вообще-то... Только однажды, покачав головой как-то по-старушечьи, сказала: «Эх, не надо было мне говорить. Как бы оно не расшевелилось. Тут иногда так: не знаешь, не думаешь про него – оно и спит...» И тут же снова умолкла, будто испугавшись, что сболтнула лишнее. Да уж, сболтнула так сболтнула! Попробуй теперь не думать!.
С другой стороны: ну откуда Любка могла что-то знать? Это в сказках-фэнтезях чья-то бабушка оказывается колдуньей, эльфийкой или еще не пойми кем с уймой «тайного знания». А любкина-то семья – самая обычная. Фантазия буйная, только и всего. Может, еще и начиталась чего.
Маришка старательно убеждала себя, что все это ерунда и очередная любкина выдумка. Смеялась над собой. Дома, в городской квартире. Но если в какой-нибудь книге приходилось читать про подземелья, склепы, заколдованные замки, жилища ведьм – как бы там ни описывал автор – она точно знала, как это на самом деле выглядело: дощатая дверь, десяток ступенек вниз; запах земли, сырости, старого дерева; пыльная лампочка под потолком, шевелящиеся тени по углам. И полуобвалившаяся кирпичная кладка у дальней стены.
И стоило приехать в деревню – страх оживал опять и опять. Она валялась с книгой на любимом вгорочке, на мелких ромашках – а внизу, под землей, притаилось... что? Маришка не знала, и от этого было еще страшнее. Любка сказала – об этом нельзя думать. Ну да.
Не думать о погребе.
Не думать о белом медведе.
Не думать.
Она огрызалась на бабушкины воспросы и выдумывала всевозможные причины, чтобы поскорее уехать домой. Бабушка огорчалась, конечно; бабушку было жаль, и любимая внучка чмокала ее в щеку: «Не сердись, ба, я тебя люблю. Ты ж знаешь – переходный возраст!» Старшие вздыхали, кивали: переходный возраст, что поделаешь...

Но после выпускного вечера Марина приехала по собственной инициативе: порадовать стариков, показаться в новом, так сказать, качестве. Взрослая.
И было еще кое-что.
После обеда она вышла во двор и направилась туда, куда все эти годы не смела пойти одна, да и не одна – не очень-то. Хватит. Пора кончать с детскими страхами. Подружка брякнула, а ты себе столько лет душу травишь. Там ничего нет и быть не может, мы же не в средневековье живем. Всего-то и надо – осмотреть как следует эту «сырую» стену и убедиться, что она действительно просто сырая, и весь секрет.
Дощатая дверь, десяток ступенек вниз. Запах земли, картошки, соленых огурцов. Картошка. Бочка. Пыльная лампочка. Лампочка мигает – вот еще не хватало. Проводка не ах, а у деда радикулит, сложно ему теперь лазить тут, чинить. Но на этот случай возле входа на полке лежит фонарик. И дверь оставить открытой.
Кирпичная кладка. Знакомый холодок по спине. А может, ну его? Вернуться?
Ну уж нет! Не маленькая!
Маришка решительно перешагнула через выщербленные кирпичи. И – и ничего не случилось. Свет не погас, пол не затрясся, потолок не обвалился. Что и требовалось доказать. Теперь остается сделать эти три шага, подойти к стене, потому что при этом свете ничего не разберешь толком, надо вплотную подойти, и фонарик тоже слабенький, батарейка села, наверное...
А разве она еще не прошла три шага? Кажется, давно уже и все тридцать было. Что за шутки?..
Стена все еще была в трех шагах впереди.
Девушка оглянулась – светлый прямоугольник открытой двери виднелся где-то далеко-далеко. Она рванулась назад, но тут дверь с отчетливым, несмотря на расстояние, скрипом захлопнулась от порыва ледяного, непонятно откуда налетевшего ветра. Лампочка, правда, не погасла; но это уже ничего не меняло.
«ЭТО... Не надо было о нем думать, говорили же. Я его разбудила. Я в его мире. И оно сделает со мной, что захочет.» Но страха не было – только какая-то отстраненность, безразличие, как будто все это было не с ней. Или не на самом деле. Или – как будто она давно знала, что будет, и спустилась сегодня в погреб именно за этим.
Маришка вздохнула и закрыла глаза. И тогда мягкая лохматая лапа взяла ее за руку.

_________________
У кошки четыре ноги -
и все норовят ее пнуть.
Товарищ, ты ей помоги.
Товарищ, собакой не будь.

Тимур Шаов


Вернуться наверх
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Галерея славы
СообщениеДобавлено: Сб фев 01, 2014 7:47 
Не в сети
Кошка книжная домашняя
Аватар пользователя

Зарегистрирован: Пн мар 23, 2009 19:54
Сообщений: 21197
Откуда: Хайфа
Итоги конкурса "Семья":
1 место, 23 балла - "Юки" - Тигрица.
2 место, 19 баллов - "Ножичек с беленькой ручечкой" - Хунта.
3 место, 8 баллов - "Гаригоша" - Алиса.


Обсуждение http://bookworms.ru/forum/35-2365-1

И поскольку в конкурсе участвовало всего-то 4 рассказа :( , дам просто ссылку на тексты: http://bookworms.ru/forum/35-2204-1

_________________
У кошки четыре ноги -
и все норовят ее пнуть.
Товарищ, ты ей помоги.
Товарищ, собакой не будь.

Тимур Шаов


Вернуться наверх
 Профиль  
 
Показать сообщения за:  Сортировать по:  
Начать новую тему Ответить на тему  [ Сообщений: 131 ]  На страницу Пред.  1 ... 3, 4, 5, 6, 7  След.

Часовой пояс: UTC + 3 часа


Кто сейчас на форуме

Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и гости: 3


Вы не можете начинать темы
Вы не можете отвечать на сообщения
Вы не можете редактировать свои сообщения
Вы не можете удалять свои сообщения
Вы не можете добавлять вложения

Найти:
Перейти:  
cron
Литературный интернет-клуб Скифы

статистика

Powered by phpBB © 2000, 2002, 2005, 2007 phpBB Group
Template made by DEVPPL Flash Games - Русская поддержка phpBB