Тимофей был недоволен. Он был очень-очень недоволен и раздосадован, вернее сказать, даже сердит. Ну а кому понравится стоять босиком в снегу и ждать, ждать, ждать… Нет, ждать он, конечно же, умел. Хорошо так умел, терпеливо, и ничуть не хуже прочих своих родственников. Но одно дело, когда ты в схроне и охотишься на какую-нибудь пугливую дичь, и совсем другое, когда ждешь неизвестно чего. Или, если уж быть совсем точным, – кого.
Тимка досадливо мотнул головой, стряхивая налипшие на усы и брови снежинки. Еще снегопад этот, будь он неладен! Как зарядил, так и сыплет второй день кряду, без отдыху, без продыху. Зато Дашулька в восторге! В деревне снег чистый, белый, пушистый… Так и просится в маленькие ладошки, покатать снежки или слепить снеговика. Тим оглянулся на появившуюся еще утром снежную скульптуру и в который раз вздрогнул – та представляла собой настолько яркое воплощение кубизма или еще какого-то там -изма современного искусства (в чем-чем, а в этом Тимофей точно был не силен), что тянуло либо протереть глаза, либо перекреститься. Впрочем, именно за этим занятием ему и повезло подловить днем тихонько охающую и крестящуюся на снеговика соседку бабу Варю.
Тимка со вздохом переступил по рыхлому снегу и пошевелил зазябшими пальцами. Потом представил реакцию Ильинишны, когда он после возвращения в теплую избу наследит на чистом полу, и тихонечко взвыл себе под нос. А может, и не очень тихо, так как внезапно сугроб на пне вздрогнул и стал оползать, а из дупла выглянула заспанная мордаха Кузьмича со стоящей дыбом встрепанной бородёнкой.
- Ну, ходють тут всякие, ходють, беспокоють попусту… Спать деду не дают! – недовольно пробасил Кузьмич, затем с удовольствием потянулся и протяжно, громко зевнул, после чего уже нехотя покосился на Тимку. – Ну, чаво тебе, увалень блохастый?
Тимофей гневно сверкнул зелеными глазищами и угрожающе зашипел.
- Ах ты, нелюдь парш-ш-шивая! Ты вчерас-сь ш-што мне обещ-щал?! – Усы от праведного гнева встали торчком и предупреждающе задрожали.
- А чавой-то? – Кузьмич посмотрел на злого Тимку честными-пречестными глазами. – Не помню я што-та! – И принялся сладко почесывать пузо.
- Мр-р-рак! – протянул кот, нервно подергивая кончиком хвоста. – Ты сметанку-то вчера ел?
- Ну, ел, – вынужденно признался дед.
- А что мне за это обещ-щал? – продолжал гнуть свое Тимофей.- Или больш-ше не будеш-шь сметанки-то? На этот, как его, голодный паек перейдеш-шь?
- Ась? – искренне изумился Кузьмич. – А чавой-то я обещал-то?
- Сказку! – рявкнул уже не на шутку разгневанный кот, страшно сверкнув глазами. – Сказку для Даш-ш-шеньки!
- Обещал, - пригорюнился было Кузьмич, но тут же встрепенулся. – Погодь! Так она приехала?! А чаво ж ты, меховик блохастый, молчал?!
Кот со стоном закатил глаза.
- А… Ну да, да, ты ж обмолвился вчерась, для кого сказка-то… - Кузьмич призадумался и стал машинально расчесывать бороду пятерней. – Ну лады, слухай тогда!
Тимофей насторожил уши.
Уже смеркалось, и крепчающий морозец все сильнее щипал за безволосые пяточки перебирающего лапами кота.
- Ну как, запомнил? – в который раз придирчиво уточнил Кузьмич.
- Запомнил, - подтвердил кошак.
- Хорошо запомнил? – продолжал дотошно выяснять вредный старик.
- Хорошо запомнил, – покорно подтвердил Тимка.
- Ну, айда тогда домой! Как повечеряют и спать уложат девочку, тогда и сказывай. И смотри, - пригрозил Кузьмич, - не напутай чаво! Сказочка-то со смыслом!
Презрительно фыркнув, кот задрал хвост и мышкующей лисой, высоко подкидывая заднюю часть с тщательно подобранными лапами, поскакал по рыхлому снегу к теплой избе. Дед некоторое время понаблюдал за смешно подпрыгивающим котом и с зевком нырнул в дупло, а снег сам собой зашевелился и стал наползать на пень, тщательно его укутывая.
- Тимофеич! Ах ты паршивец этакий! Опять с грязными лапами заявился, весь пол испоганил!
Кот, уютно устроившийся на коврике перед жарко натопленной печью, застыл с высоко задранной лапой, прервав на середине столь важное вылизывание и выкусывание льдинок, налипших на шерсть между пальцев. Широко распахнутые глаза с таким искренним недоумением и обидой смотрели на разгневанную Ильинишну, что у той перехватило дыхание.
- Каков поганец! – от возмущения задохнулась та и потянулась за веником, намереваясь в буквальном смысле слова вымести из избы напроказившего питомца.
- Оставь! – обнял разгневанную супругу Матвей. - Дашулька весь вечер его искала и звала, опять с собой спать, небось, потащит.
Дед усмехнулся, глядя на внучку, играющую в углу с куклами в дочки-матери.
- Дашенька… - сразу оттаяла сердитая бабка и тоже с умилением посмотрела на ребенка. – Почаще бы так ее к нам гостить привозили. А то видим раз в год по обещанию!
И Ильинишна тайком смахнула набежавшую слезу. Тимофей же между тем продолжал деловито наводить марафет.
А потом был ужин. По-деревенски обильный и сытный, с кучей румяной и такой духовитой выпечки, какую в городе и не встретишь! Ну и Тимофей, конечно же, не остался обиженным, получив полную мисочку любимой им жирной сметанки. Затем старики принялись укладывать любимую внучку, рассказывая ей сказки. А кот в это время сидел и терпеливо ждал своей очереди, таинственно поблескивая глазами из-под стола.
- Тимка! Тимошенька! – сонно позвала Даша своего любимца, пока бабушка заботливо подтыкала одеяло со всех сторон. – Иди ко мне, кис-кис-кис!
Кот, неторопливо подошел, запрыгнул на кровать и важно прошел мимо несколько опешившей Ильинишны.
- Кыш! – попыталась согнать кота с постели бабушка. – Пшел, окаянный! – И замахала на Тимку руками.
- Ну, бабушка, ну, оста-авь! Пожа-алуйста! - сонно протянул ребенок. – Он так приятно мурлыкает на ухо, такие интересные сны мне тогда снятся! Будто правда сказки рассказывает!
И девочка обвила кота обеими ручками, а тот уткнулся своим холодным носом ей в самое ухо и басовито замурлыкал.
- Ладно уж, - проворчала Ильинишна, - пусть остается… сказитель!
Вскоре в избе погас свет, и счастливые бабушка с дедушкой, еще немного поумилявшись на ребенка, ушли к себе. Сама Даша давно уже спала, чему-то тихонько улыбаясь во сне, а Тимофей, прижавшись к щеке ребенка, продолжал тихонько напевать-рассказывать ей на ушко новую сказку.
|