|
А я вам так и скажу. Я врать не стану. К чему мне врать? Что видел, то и скажу. Чего не видел, скажу. То есть, так и скажу, не видел, мол. Врать не стану.
Сперва все было спокойно. Ну, Лхош громко выпивал, так он всегда громко выпивает.
Всегда, как заходит, орет с порога — здорово, мол, братцы! А какие мы ему братцы, черноносому? Он из дикарей, на роже шрамы ритуальные. Бусы свои он давно пропил, по одежде совсем наш, а все же дикарь.
Ну, здорово, конечно. Он мужик-то не злой, хоть и черноносый, а кулаки у него — с мою голову. Конечно, здорово.
Сел шумно, лавка под ним кряхтит. Подавальщица, Лизи, сразу к нему подбежала, конечно. Он дикарь грубый, не подбежишь сразу — орать будет.
Потом, помню, зашли братья Шальм. Эти, как заходят, всегда ругаются. На всех. Ну разве, Лхоша побаиваются — больно уж здоровый. Лизи сделала вид, что не слышит, да разве ж тут не услышишь? Заорали на два голоса, один хрипит, словно каждым словом давится, другой визжит, аж уши закладывает. Лизи и побежала — тем кувшин, этим миску, кому-то там ещё…
Да, чуть не забыл — в углу кто-то сидел, молчал. Но этот-то беспорядков не делал, кушал себе своё…
А тут люди начали приходить — я уж и не вспомню, кто за кем. Известное дело — вечер же. Работу всю сработали, надо отдыхать. Вот, люди и отдыхают. С от этого шумно, да и кулаки иной раз чешутся. Те грубят, эти рычат — как тут не зацепиться кулаками? Вот и вышло…
А что в начале было, я уж и не углядел, извините. С чего вдруг все со всеми драться начали — не знаю. Не разглядеть было, кто кого первым обозвал — все разговаривали. Ну, громко, само собой. Вечер же.
Не знаю. А врать не стану.
Не мое это дело. Не мое. Рассказывать, говорить — не про меня это. Да и не было меня там. Я ж на кухне, а тут у меня только успевай вертеться.
То туда, это сюда… Вздохнуть некогда, не то что глазеть, что там да как.
Вы спросите, если знаю — скажу. Но я не знаю — не было меня там.
Вечер? Обычный вечер. Чего там — у нас каждый вечер так. Мясо покроши, овощи чисть, все в котел, и только успевай похлёбку разливать. А уж из бочек Лизи сама.
А мне — отдельное готовить. Кто что этакого заказал. Тому курицу, этому постной кашки, кому-то хлеба с чесноком и салом, да чтоб чеснока было больше сала, кому-то крошева, подешевле да побольше, но чтоб непременно с мясом.
А? Ну, да, на кухне я был. Я все время на кухне. Живу тут.
Как вопли поднялись, само собой, вышел. Да, и топорик прихватил. Для внушительности, а что? У нас тут народ такой, что без внушительности не обойтись.
Чего увидел? Да драка шла. Все со всеми. Кто-то убегать бросился, мимо меня прошмыгнул, да, видать, с заднего хода выскочил. И не мудрено.
Я как вошёл, тоже думал сперва обратно сбежать — такая каша была. Всерьез-то топором я не люблю. Подумал, может, ну их? Сами подерутся, сами себе зубы повышибают… сами себе молодцы! В-общем, решил я уйти обратно, будто и не видел ничего.
Да, верно. Не ушел я. Потому что Лизку увидел. Она на столе танцевала, да. Голая, вам поди рассказали уже. Только я не на попу ее смотрел, а на лицо, и видел, что страшно ей побольше моего. Не знаю уж, почему ей в башку тупую пришло выплясывать голышом, а выглядело так, словно она остановиться боится больше всего на свете.
Взревел я, как мог страшно, пробился к ней, стащил, да кухню уволок. А она и брякнулась, как уснула, и вроде, по сей час спит.
А что там потом в зале было, того не знаю. Затихло понемногу. А я посидел, подождал, пока совсем тихо станет, да и пошел закрывать заведение. Наплясались.
Я… Наверное…
Танцевала?
Да…
Можно водички?
Да…
Танцевала…
Сперва, кажется… не помню. Темно было. Не помню.
Свет? Сперва был. А потом вдруг не стало. Только шептал кто-то на ухо.
Что шептал? Слова, наверное. Или не слова.
Как темно стало… Я тонула в темноте. И не помню.
Не помню.
Перед тем, как свет погас… кажется…
Лхош мне что-то пошутил. Он шутил, я улыбалась. Он смеялся. Я не помню, о чем.
Потом меня кто-то окликнул. Я повернулась, а там…
Нет! Нет!
Никого там нет!
Не помню! Нет никого! Не знаю!
Это не я! Не я!
Лизи я обижай не. Лизи хороший, зачем обижай?
И не шути я вовсе. Я Лизи хочу жена.
И сейчас хочу жена.
Злой дух это был, злой дух ее укусай.
Я знай — я дикий. Большой, дикий, да. Все боятся, все говори — Лхош людей кушал, Лхош страшный.
Лизи смотри не так. Но и не так. Я понимает. Лизи не боись, но и боись.
А Лхош и не кушал людей, я тут уже пять лет жить. Ремесло, да. Хижина камень строй. Учись-учись, и буду скоро не камень носи, а…
Да, вечер. Я знай — это был злой дух.
Люди смеялись, люди говори. А злой дух укусай Лизи, и Лизи потерялась.
А злой дух укусай других, да. Все драться, Лизи плясай.
Ноги у Лизи — мечта. И плечи мечта. И руки, и лицо. Лизи плясай, совсем без ничего, а Лхош смотри.
Я раньше думай, что хочу жена, а теперь совсем хочу. Лизи хороший. Злой дух только укусай.
Я делай? Я не понимать.
Я понимать. Я тоже укусай. Стой, смотри, хоти жена и стой. Лизи ноги, руки, волосы. Лизи попка — туда сюда, Лизи пятки — тук-так-тук. А я стой и смотри.
Ах, беда, беда!
Лизи кусай злой дух, Лхош кусай злой дух, а я стой и смотри.
Толстый воин выскочи, хватай и тащи, а все смотри и кусай-кусай.
А как утащи один, так и убежай злой дух. Я стыдно стал — какой я муж для Лизи? Она красавица, ножки тук-так-тук, грудь, волосы, попка. А я не тащи, злой дух знай, а не дерись.
Ай-яй, шлохбан багнол. Ай-яй, бноготи кха.
Ай-яй.
Ну, выпили. Отдыхали же — чего б не выпить?
Ну, ещё выпили.
Брат ещё трезвый пришел, ему догнать надо было. А я как вышел — перекусить зашёл. В "Миногу", хотите — спросите там. Жратва там не очень, они тухлятиной норовят накормить. Вот я стаканчик тепленькой принял и дальше пошел.
А что мне со стаканчика сделается? Хоть и пахал целый день, и голодный был, а все — стаканчик тепленькой только для бодрости.
Тут уже у входа брата встретил, решили зайти перекусить. Здесь жратва получше. Ну, и выпили, конечно.
Подавалку-то? Да я и не знаю её. Ну, брат на нее наорал, я поддержал — чего она копошится? Но это ж не со зла, а так — для бодрости.
Выпили, значит.
Потом…
Да не, не хотели мы драться. Мы мирные, кого хочешь спросите. Мухи не обидим. А что болтают про нас разное, так это так — всем рты-то не заткнешь, верно? А что скажем кому чего погромче — так то просто для бодрости.
Ну, и вчера не хотели драться.
А вышло как всегда, это вы верно говорите, как всегда, ну. Сперва подавалка эта копалась, как замороженная — дикарь черноносый ее перехватил и давай ей лопотать что-то. А она уши развесила, и забыла обо всем. Стерва ленивая. Все бабы такие, и моя такая, а у брата — так вовсе…
Да не отвлекаюсь. По делу и говорю.
Принесли нам, наконец, по стаканчику, потом ещё разок. Потом мясо, наконец.
Мясо тут ух! Сразу видать — мужик жарит. Особенно, если весь день не жрать, потом под стаканчик — мясца навернуть. Ух, хорошо! А что с жилами да костями — так самая польза в этом. У мужика все должно быть твердым, сплошные жилы и кости!
Да, по делу я, по делу. Куда уж деловее-то?
В-общем пожрали мы, выпили.
А там в углу хлюпик какой-то сидел. Кашку кушал. Сырой морковкой заедал.
А сам такой, что плюнь в него — утонет.
Ну, брат и сказал ему, мол, жри мясо, а то так и будешь хлюпиком.
Ну, ведь нормально же сказал, да?
А он молчит. Будто и не слышит. Будто мы с братом место пустое.
Не, вы правы, конечно. Ну и плюнуть надо было на хлюпика, пусть бы утоп. Но ведь тут стаканчик, там стаканчик, да потом сверху кувшинчик…
А я не сказал? Ну, это к слову не пришлось, а так я сразу сказал — выпили, мол, и ещё выпили.В самом начале и сказал, мне скрывать нечего.
В-общем, подошли мы поговорить к хлюпику.
А он голову на нас поднял — а я вижу, он бледный, уже, поди, лужу под себя наделал. Только хотел я ему по-дружески сказать, мол, не бойся так! Мол, тот не мужик, кто ни разу по шее не получал!
Ну, не убили б мы его, в самом деле! Мы ж не звери, не дикари черноносые!
Только хотел я сказать, а он что-то такое мяукнул не по-нашему.
А потом…
Не помню. Кажется, темно стало. И звери повсюду. Зубастые, страшные.
Потом я в себя пришел, а кулаки все об звериные хари обтесаны. И тело все болит, словно жевали меня, да не дожевали. И похмелье такое, что пошевелишься — и уже тошнит.
Ну, мы повалялись маленько, да домой пошли. Поползли, как могли. Чего там делать?
Это, друг мой, не шутки. Это магия, и совсем не простая. Чтоб всю эту дыру одним словом зачаровать — это высший класс. Опасный он, хлюпик этот. И кашку ел — диета, конечно.
Но каков подлец, а? Просто перетрусил, а чтоб сбежать — такую дрянь крутанул!
Так…
Это подумать надо. Здесь где-то ключ и есть. То ли архимаг, то ли балбес с волшебной палочкой.
Сдается мне, самоподдерживающееся заклинание было. На девицу ту завязанное. Как ее унесли, так чары и рассыпались.
В том и опасность и безответственность. Чары-то сами себя поддерживают, от ярости, от страхов, от вожделения питаются! И кончилось бы все это, когда там одни кровавые потроха по стенам развесились.
Это, я тебе скажу, уровень архимага в руках школяра. Это…
Это демон. Демон!
Демон шепчет хлюпику-балбесу, а тот и рад силу показать. Демону только и надо — чтоб кровь повсюду, хаос и страх.
Найди этого хлюпика! Как эксперт по магии тебе рекомендую — найди, пока он ещё где-нибудь мясорубку не устроил.
А вот как искать — тут тебе виднее. Ты старший следователь, тебе и искать.
А я пришел, Лизи, да. Вот, пришел. Вчера большой голова всех спросил, всех послушал, и позвал Лхоша. Иди, мол, без тебя никак.
Ну, я и пошел. Вчера позвал, сегодня пошел. Прямо утром.
Ещё братьев Шальмов позвал, но те больше молчали. Только пальцем показывали — боялись большой головы.
А что мы делай? Мы охотились, совсем как у Лхоша, у меня дома. Папа меня так водил, и я ходил за ним. След, джунгли, зверя смотрел. А утром человека смотрел.
Большой голова был, и другие люди были, и ещё много-много людей, дома, в джунглях не бывает столько. Пять лет живу тут, скоро совсем горожанин стану — все удивляюсь, сколько тут людей. Я уже даже почти хорошо на городском языке говорю, только если волнуюсь сбивайся, а все не привыкну.
Как в городе на человека охотиться? Не знай, не умей. Но большой голова сказал, мол, только тут он может пойти — тропа у него.
Может, и не так, но скорее всего, тут. Надо только увидеть его, и большой голове показать.
Ещё был шаман. Маленький, толстый и в одежде смешной. Наши шаманы совсем другие, но здесь город, я понимаю. Шаман сказал, что я верно понял, что я молодец. Злой дух покусай Лизи, тебя покусай. И если поймать — то ты сразу здоровая станешь. И страшно не станет, и снова сможешь ножкой танцевать — не от страха, а от радости.
Я хотел, что ты от радости, да. Я волнуй, и снова путайся, язык горожан такой сложный. Но я сказал хочу. Расскажу про охоту, успокой, и сказаю.
Мы встали и спрятался. Братья тоже спрятай, и голова прятай. А больше всех шаман прят — он в дом зашёл и сел там. Тетка ему говори — зачем зашёл? А он… не знай, что сказ. Шепнул ей, показал что-то, тетка и молчал.
А мы стоять на улице, смотреть туда-сюда. Я большой голова сказат, что он очень умный. И если Лизи не плевать в Лхоша, я его на свадьбу звал буду. А он сказал — молчи, Лхош, молчи! И я молчал.
А потом хриплый брат Шальм сказал, что видит того человек. И показал туда.
А тот идёт себе, никого не замечательно, смотри вперед. Видно, что злой дух его кусай, раз Лизи съест не смог.
И мы побежал! Он нас увидел только когда уж поздно — Лхош его за руки хватай, большой голова в рот тряпка толкуй. Злой дух молчи, злой слова не говори.
Я взял его, да и понес. И руки держи. Мне большой голова сказал — неси его, Лхош, я и понес.
А тут и шаман пришел. И злой дух сразу застонал, заплакал, да и сбежал.
А большой голова сказал, что мы все молодцы. Братья Шальм сказали, что завтра пить перестать, а сейчас для расслаблений капельку примут. А завтра перестать.
А я сюда побежа. Потому что смотри хочу, пгонгх шаих. Лизи здоровей, или не здоровей.
Потому что сейчас, соберусь, слова вспомню, и скажу важное.
А большая голова сказал, что если Лизи не плюнет в Лхоша, он приходи на свадьба, да.
Но для этого надо сперва сказал, а я, а Лхош слова забывай.
Очень сложный слова горожан, да.
В ходе расследования происшествия выявлена была магическая деятельность, предположительно ментального плана. После консультации с экспертом, господином Вильфертом (приложение Алеф), были предприняты меры к розыску.
Арестованный Готри Бау вину не признал, но был опознан тремя свидетелями из числа посетителей.
Будучи насильственно подвергнут обряду изгнания, стал плакать, стонать и каяться.
В настоящий момент передан для исцеления в храм, преподобный Шалети взял на себя заботу и охрану. Со своей стороны осмелюсь рекомендовать оставить его там.
Также прошу двухдневный отпуск для присутствия на свадьбе свидетелей Лхоша и Лизи.
Старший следователь, Ирмин Шняйге.
_________________
Достать Удава может каждый.
А вот впоследствии сбежать...
https://guasumorotianja.livejournal.com/40380.html
|
Это понравилось.
