Site Logo

Полки книжного червя

 
Текущее время: Чт мар 28, 2024 15:44

Часовой пояс: UTC + 3 часа




Начать новую тему Ответить на тему  [ Сообщений: 5 ] 
Автор Сообщение
 Заголовок сообщения: Дуэль ПКЧ-ЖДГ Выстрел третий "Вторжение"
СообщениеДобавлено: Сб апр 14, 2012 1:47 
Не в сети
Ангел с крылышками
Аватар пользователя

Зарегистрирован: Пн сен 21, 2009 14:57
Сообщений: 16786
Откуда: Одесса скайп t.no.vak
[c]Тема дуэли
Вторжение[/c]

Обсуждение проходит здесь, на ЖДГ

Судейское голосование и обоснуй к нему принимаются в течение шести дней, то есть с 14 по 20 апреля (19-е включительно) в координаторский ящик koordinator_duel@mail.ru

Судейские обоснуи к голосованию выкладываются в Информационном отделе
http://bookworms.ru/forum/33-1829-1#100502
Получены обоснуи от судей:
Алёна, Лилиан, Добрый


Вернуться наверх
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Дуэль ПКЧ-ЖДГ Выстрел третий "Вторжение"
СообщениеДобавлено: Сб апр 14, 2012 1:58 
Не в сети
Ангел с крылышками
Аватар пользователя

Зарегистрирован: Пн сен 21, 2009 14:57
Сообщений: 16786
Откуда: Одесса скайп t.no.vak
Ведьма
[spoiler]- …Ведьма, ведьма, ведьма, ведьма! – кривлялся и подпрыгивал на одной ноге долговязый мальчишка со светлыми, спутанными как пакля волосами.

- Эката, мэката, чуката, мэ! – подхватили дети кузнеца, неистово размахивая руками, точно разбрасывали воображаемые заклятья.

- Ведьма, ведьма, улетай, наше поле не топтай! – вспоминали старую считалку четыре ехидные подружки.

- Ведьма, ведьма, ведьма, ведьма! – восторженно верещал карапуз молочницы, не понимающий смысла происходящего, но довольный поднятым шумом и гамом.

- Я не ведьма, не ведьма, не ведьма!!!

Ануш побледнела, сжала кулачки, бросилась на длинного, на девчонок, на сыновей кузнеца, но те увертывались от нее со смехом и улюлюкали еще громче, словно находя в этом необъяснимую прелесть новой игры.

- Не ведьма… - остановилась девочка, прикусила губу, затравленно оглянулась и, втянув голову в плечи, поплелась к дому. – Не ведьма…

Комок сухой земли ударил ее в затылок – не больно, но неожиданно. Девочка ойкнула, повернулась возмущенно к веселящейся ораве – и второй угодил ей в лицо.

Руки Ануш метнулись к глазам, запорошенным пылью, и довольная ребятня засвистела и захохотала еще громче.

Слова – непонятные, похожие на те, что слышала на ярмарках от иноземных купцов – прыгнули на язык сами собой.

- Масаха кусаха абран барабан!!! – выкрикнула она и выбросила вперед руки со скрюченными пальцами. – Сейчас я вас всех превращу в тараканов и змей!!!

- Ведьма!!! – зашелся от недоброго восторга светловолосый, подхватил с земли черепок и запулил в девчонку. – Бей ведьму!!!

Тяжелый осколок кувшина угодил Ануш в грудь, она покачнулась, оступилась, шлепнулась набок, расшибив до крови локоть, и не успела опомниться, как вся ватага оказалась рядом: кто швырял в нее камни и землю, кто неумело, но энергично пытался пнуть, кто тыкал палкой или норовил хлестнуть веткой…

Будь Ануш в состоянии думать, она миллион раз бы пожалела, что не побежала опрометью во двор при первом же обидном выкрике. Но сейчас мыслей не было, слов не было, не было даже голоса, чтобы закричать или зареветь, и она лишь уворачивалась неуклюже, металась по земле точно раненый зверек, и силилась подняться…

Наконец голова ее уперлась во что-то твердое, рука испуганно дернулась назад и стукнулась о теплое и занозчатое.

Забор?

Ануш торопливо встала, прижимаясь спиной к корявой доске как к последнему оплоту. Вдруг дерево подалось, уходя назад под ее весом, и девочка снова упала – но на этот раз на высокую мягкую траву.

Ворота!

Двор!!!..

- Ведьма в домике! – звонко всех оповестил карапуз молочницы и засмеялся.

- Легко отделалась! – фыркнул сын кузнеца, отряхивая ладони от пыли.

- Больше не будет превращать людей в тараканов! – поддержала его рыжая девчонка и отшвырнула полысевшую ветку.

- И вообще, проваливай из нашей деревни, ведьма! – со злостью выкрикнул белобрысый, яростно пнул землю, и маленькая грязная туча взвилась моментально над его ступнями, точно окрашивая слова. – Нечего тут тебе и твоей матери делать! Чужих мужей уводить!

Ануш отодвинулась боком, не вставая, ухватилась за край створки, изо всех сил толкнула ее, захлопывая, и услышала, как на прощанье в старые толстые доски ударился камень.

Руки девочки метнулись к лицу, ощупывая царапины и припухлости, и тут же, как по сигналу, весь пережитый страх и унижение обрушились на нее разом, безжалостно давя, распластывая, душа, вжимая, втаптывая в грязь. Всё обидное, горькое, несправедливое, что случалось когда-либо в ее маленькой жизни и от чего в груди зарождался противный холодок, встрепенулось, подняло голову и стало выползать из закоулков ее души, словно тараканы в темноте. Непрошенное и нежданное, оно собиралось в кучу, напирая, шепча, смешиваясь, сливаясь воедино…

Хлынувшие слезы вымывали грязь из голубых, как весеннее небо, глаз. Но чем сильнее текли они – бессильные, отчаянные, злые, тем больше рос ком из колючего черного льда в ее груди.

***

Безобидная считалка про ведьму и урожай, знакомая каждому ребенку Эрегора, превратилась в дразнилку сразу, как только ее семья – мама и она, Ануш Саратон, переехали сюда.

Еще три недели назад они жили в другой деревне, в тринадцати днях пути от Перевозной, и пока ее отца не призвали в королевское войско на войну, вся недолгая шестилетняя жизнь Ануш протекала просто и безмятежно. Но прошлой осенью из столицы пришла бумажка с именами сельчан, погибших или пропавших без вести во время одного из сражений, и имя отца тоже было там. После этого тихий уютный мирок девочки превратился вдруг в холодный и враждебный. Внезапно оказалось, что бабушка и дедушка, тети и дяди и даже двоюродные браться и сестры принадлежали только папе, потому что они были папины, а маминых не было почему-то, и дома своего у мамы не было тоже, а в том, который Ануш считала своим и единственным, отчего-то стало мало места, и его, этого места, перестало хватать именно им с мамой…

Всю зиму и весну мама днем улыбалась и хлопотала по хозяйству, а ночью плакала в подушку или стояла в углу на коленях перед фигуркой Святого Радетеля. Ануш слышала сквозь сон, как отчаянные несвязные молитвы перемежались именем пропавшего отца, и начинала тихонько хныкать тоже.

А в первый день лета они собрали в узел нехитрые пожитки, положили в корзинку хлеб и сыр, сели на повозку деда Шарло, ворчливого, но добродушного соседа, и поехали. На вопрос девочки, куда, мама ответила: «Туда, где, может быть, меня еще помнят».

Старик довез их до соседней деревни, где дороги разбегались, сунул девочке на прощанье пару баранок с маком и поехал по своим делам, даже не оглядываясь.

Так началось их путешествие.

Ануш не любила вспоминать длинную дорогу, бесконечную пыль и жару, ночевки под открытым небом, попутные возы и пешие переходы длиной в полдня, если подвозить угрюмую женщину с ребенком никто не хотел. Но однажды вечером, когда солнце уже садилось, а тени устало вытягивались на земле во весь свой великанский рост, мучительный путь неожиданно закончился. Дорога привела их в деревню, красивую, богатую и большую, даже больше, чем покинутая ими две недели – или целую жизнь? – назад.

Опустив голову, мама медленно дошла до площади, свернула под удивленными взглядами сельчан в переулок, потом в другой, третий – и остановилась перед обветшалым домиком на углу.

Три маленьких пыльных окошка подслеповато глянули на нежданных гостей, налетевший ветерок грустно вздохнул листьями плюща, а с крыши, точно нечаянная старческая слеза, соскользнул маленький кусок черепицы и беззвучно упал в заросли лебеды.

- Чей это дом, мамочка? – прошептала Ануш, с настороженным любопытством рассматривая облупившуюся побелку, трещины под подоконниками, похожие на кроны зимних деревьев, и гроздья ласточкиных гнезд под самой крышей.

- Наш, девочка. Это наш дом.

***

О том, что этот дом принадлежал ее бабке-колдунье, Ануш узнала, случайно подслушав разговор двух кумушек у колодца. Они пришли за водой и не заметили за срубом новую соседку, присевшую рядом с тяжелым ведром отдохнуть перед обратной дорогой. А еще деревенские сплетницы сообщили друг другу и тут же друг с другом согласились, что, оказывается, их с мамой сосед бондарь дядя Якоб, который на второй день пришел к ним, чтобы поправить крыльцо и забор, подремонтировать крышу и наколоть дров, прокладывает на их двор дорожку не просто так. Зачем он это делает, женщины не сказали, наверное, это само собой для них разумелось – но не для Ануш.

Заноза беспокойства окончательно засела в ее душе после того, как она спросила об этом у мамы, а вместо ответа получила лишь пасмурный взгляд и подзатыльник.

Как бы то ни было, через два дня после убогого новоселья матери удалось наняться в работницы к мельнику, и Ануш осталась в неполные семь лет в незнакомом пустом доме за хозяйку.

Но хозяйство – слово громкое. Скарба у них было немного, комнат и мебели – еще меньше, и после того, как пыль и паутина были выметены, окна вымыты, а матрасы набиты свежей травой, делать стало нечего. И в первый же день самостоятельности девочка отправилась погулять на улицу.

А там ее уже поджидали соседские дети…

***

Умылась Ануш из бочки у крыльца. Глядя в успокоившуюся темную поверхность воды, приложила на ссадины липкие листья скороцвета. Если успела вовремя – может, мама вечером и не заметит ничего…

Попытавшись отряхнуть платье, девочка с ужасом почувствовала, как рука ее угодила в прореху. Если даже к вечеру с лица, рук и ног сойдут все следы встречи с соседями, то порванную одежду мать увидит точно! Вот если бы на дырку тоже можно было наложить скороцвет…

Но Ануш была взрослой девочкой, как в последние недели упорно повторяла мама, а у взрослых имелось лишь одно верное средство от прорех в одежде.

Переворошив все их небогатое имущество, иголку она не нашла. Растерянно оглядевшись по сторонам, девочка с ужасом поняла, что иголки или были потеряны в пути, или мама прибрала их туда, где ей не сыскать.

Но она ведь уже большая! И даже умеет ставить заплаты! И мама не может, не имеет права прятать от нее иглы, когда они ей нужны больше всего на свете! Она не какой-нибудь бестолковый младенец! Чтоб этих дураков корова забодала!..

При этой мысли обида и унижение снова заполыхали в ее душе всеми оттенками черного, а из глаз брызнули горячие слезы ненависти. Разгневанно стиснув губы так, что черный комок льда в груди блаженно заворочался, Ануш зажгла светильник и выскочила в сени: в правой стене коридора зияли покосившимися дверными проемами два чулана. Может, мама убрала иголки туда?

Девочка нырнула в душную пыльную тьму первого и пробежала глазами по полкам: горшки, кувшины, несколько дырявых котлов, медные тарелки, прялка, корыта, ведра – и пыль, пыль, пыль…

Дверь второго чулана была закрыта, и потребовалось немало трудов и ухищрений, чтобы она сдалась под напором хозяйки. Через час с протяжным мерзким скрипом приоткрылась она ровно настолько, чтобы очень маленькая и очень худая девочка еле-еле смогла протиснуться боком. Ругая себя за то, что не догадалась погасить лампу, пока боролась с упрямой дверью, и теперь получит еще и за сожженное среди бела дня масло, Ануш подняла устало коптящий светильник, оглядела каморку и угрюмо вздохнула.

Конечно, сложенные здесь покойной бабушкой вещи были намного интереснее котлов, прялок и корыт, но ни в книжках с непонятными картинками, ни в пузырьках из цветного стекла, ни в фигуристых бронзовых ступках, ни в иных предметах, назначение которых девочка не могла себе и вообразить, иголок не оказалось.

Понуро втянув голову в плечи и представляя – а вернее, не представляя, что будет врать вечером маме, – Ануш повернулась, чтобы выйти. Странно, но против того, чтобы сказать правду, отчего-то восставало всё ее существо.

Взгляд ее упал на маленькую полочку над притолокой. Точнее, на водруженный на нее ларец.

Забраться на стопку толстых книжек и достать любопытную вещицу было проще простого, и уже через пару минут девочка спрыгнула на пол и, дрожа от нетерпения, распахнула украшенную сканью крышку.

Иголок там не оказалось тоже, но зато нашлось кое-что иное.

Как завороженная подняла Ануш безделушку за тонкую цепочку, и на нее глянуло желтым глазом серебряное сердце. Девочка охнула в восхищении и осторожно коснулась пальчиком камня-зрачка, сиявшего, казалось, своим, внутренним светом.

Теплый.

Она снова дотронулась до камня – не показалось ли – но нет, прозрачный как слеза камушек размером с лесной орех точно был согрет чьей-то рукой. Дивясь такому чуду, Ануш завертела в руках украшение, жадно разглядывая затейливый узор на кромке и обратной стороне.

Восхищению Ануш не было предела – она с первого взгляда влюбилась в свою единственную драгоценность. Позабыв об утреннем позоре, она долго терла подолом разорванного платья мутно-серое серебро. А когда оно заблестело, накинула цепочку на шею, выпрямилась, запрокинула голову горделиво, словно все сокровища мира пали к ее ногам, улыбнулась задорно – и вдруг черные стены чулана в грязных пятнах умирающего света закружились, взвились ввысь и пропали…

***

- Ануш? Ты слышишь меня?

Девочка вдруг услышала надтреснутый тихий голос, словно старушка говорила откуда-то издалека. Она очнулась, заворочалась тревожно – и тут же ее что-то резко шлепнуло по боку.

- Ну, попрыгай еще у меня, скотина…

Ануш испуганно открыла глаза – и тут же зажмурилась.

Вместо чуланной тьмы вокруг простиралась деревенская улица, щедро залитая полуденным солнцем. Ряды аккуратных беленых домов, разделенные пыльной лентой дороги с травяными каймами, тянулись до самой околицы.

Их новая деревня, без сомнения! Некоторые дома и резной сруб колодца на перекрестке Ануш успела запомнить: это совсем недалеко от…

- …от того места, где тебя избили эти мерзавцы, - настойчиво прошептал голос, и свежие еще воспоминания и ощущения с новой силой вспыхнули в ее груди, пробуждая от недолгой спячки колючий ледяной ком.

- Ну, чего встала, пошла! – резкий мальчишечий голос разорвал мучительное забытье, и новый удар по тому же боку ожег кожу Ануш.

Ярость, слепая, белая ярость полыхнула в сердце девочки, как береста в костре, порождая невыносимое в своей пугающей сладости желание бить, топтать, крушить, ломать, она стиснула кулаки…

И поняла, что у нее нет пальцев.

Вскрикнула в ужасе – но изо рта ее вырвалось утробное мычание.

- Ступай, ступай!..

Знакомый голос, новый удар… Ануш в панике закрутила головой и неожиданно увидела часть себя – и старшего сына кузнеца рядом.

Страх, ожесточение и растерянность не позволили ей сразу понять, что необычного в том, что она видит, а когда поняла, то выдохнула почти с облегчением.

Оказывается, это всего лишь сон!

Потому что только во сне могла она смотреть сверху на мальчика, что был выше ее на голову – и только во сне она могла ходить на четвереньках как на двух ногах, а вместо рук иметь коровьи копыта!

- Ну, двигай, дохлая! – мальчишка, старательно, но безуспешно имитируя грубый голос мужчины, снова хлестнул ее прутом, заставляя вздрогнуть от боли.

- Где коровьи копыта, Ануш, там и… - прошептал далекий старческий голос, о котором она успела позабыть, и новая, удивительная и забавная мысль сама собой сформировалась в ее мозгу.

Девочка повернулась к вызывающе прищурившемуся мальчишке – «как тогда!» - мстительно напомнил голос – наклонила голову и сделала первый шаг вперед…

***

Проснулась Ануш в темноте: светильник давно погас, наполнив тесное помещение удушливой гарью.

Девочка поднялась с пола, растерянно моргая, и тут же схватилась за голову: казалось, еще одно движение – и она рассыплется на куски. Даже думать было больно, словно при каждой мысли кто-то старательный и злобный возил по макушке пилой. Но трем расплывчатым воспоминаниям, слившимся почему-то в одно, причудливое и тревожное, удалось пробиться даже через тупо пульсирующую жирную боль: про драку с соседскими детьми, про найденное украшение и про сон.

Страдальчески морщась от первой в жизни головной боли, она выскользнула в сени, прижалась виском к прохладным доскам и замерла.

О чем можно рассказать матери, а о чем умолчать?..

«Про драку, если на лице ничего не осталось, не скажу… Про украшение… Если сказать – отберет… Не скажу…»

У нее никогда в жизни не было секретов от мамы, а тут сразу целая куча – было от чего прийти в замешательство. И тут Ануш вспомнила про нелепый сон и с облегчением решила, что про него-то рассказать можно. Пусть посмеется: человек превратился в корову! А пока на улице не стемнело совсем, надо сбегать к бочке посмотреть на себя – видно царапины или не видно, врать вечером или не врать?..

Мама вернулась позднее, чем Ануш ожидала, почти затемно, утомленная и чем-то расстроенная.

- Мамочка, а знаешь, что мне сегодня приснилось? – бросилась ей навстречу девочка, обняла узкие бедра и ткнулась носом в живот, пахнущий мукой.

Ей так хотелось приободрить маму!

- С тобою все в порядке? – будто не слыша, беспокойно спросила женщина, взяла обеими руками голову дочки и попыталась заглянуть ей в лицо.

- Д-да…

Если бы мама Ануш не была чем-то взволнована, она почувствовала бы ложь. Полумрак же скрыл так и не зашитое платье и почти зажившие царапинки на предусмотрительно измазанной сажей мордашке.

- Как хорошо… - нервно прижав к себе дочь так, что она ойкнула, выдохнула женщина и заговорила быстро и сбивчиво: – Ты представляешь, милая… Я отчего поздно… Хозяин посылал меня в соседнее село за знахарем. Сын кузнеца, который у него сейчас колесо ладит, к лечухе корову водил… и когда обратно в стадо шли, она его к забору прижала… весь бок рогом разорвала… чуть правее – и через ребра бы прошло… Ох, спаси-упаси… Как хорошо, что у нас нет коровы! Только ты не пугайся, милая, не бойся…

- Корова?!..

И забытое ею окончание чудного сна моментально вспыхнуло в мозгу словно зарница.

Перекошенное от ужаса и боли лицо мальчишки, глухой удар рогов о забор, тонкий вскрик, торжествующее мычание – и далекий ликующий смех надтреснутого старческого голоса…

Ноги Ануш подкосились.

***

Мама уснула, едва голова ее коснулась набитой травой подушки.

В свете луны за окном лицо ее казалось восковым, как у покойницы, и Ануш торопливо и истово осенила себя знамением против сглаза – чтобы дурное не сбылось, не приведи Святой Радетель… От одной только мысли, что она может лишиться своего единственного на этом свете любимого и родного человека, ее бросало в холодный пот.

Девочка отвернулась от пугающего света, накрылась с головой одеялом и попыталась уснуть, но сон не приходил. И вдруг она поняла, отчего: весь вечер мысли о раненом мальчике исподволь не давали ей покоя.

Сильно ли он мучается сейчас? Было ли ему больно?

Сердце ее сочувственно сжалось – но тут же дернулось, точно укололось обо что-то…

- Было ли ему страшно – страшнее, чем тебе, когда он пинал тебя?

…о черный комок льда, что поселился у нее в груди, поняла Ануш.

И только после этого вспомнила, когда и где слышала этот дребезжащий старческий голос.

Тихая жуть опустилась на нее мокрым саваном.

Кто это? Кто с ней говорит? Откуда? Зачем?!..

В том, что в доме никого, кроме них с мамой, нет, она была уверена – рассохшийся пол выдал бы незваного гостя при первом же шаге. К тому же, хоть она и понимала, что это невозможно, но могла бы побожиться, что голос не приходил извне, но зарождался у нее в голове.

- Я – твоя бабушка, Ануш, - отвечая на немой поток вопросов, успокаивающе проговорил голос.

«Что ты делаешь у меня в голове?!»

- Пришла в гости, - добродушно хмыкнул голос. – Ты ведь меня пригласила.

«Я? Когда?»

- Когда надела мой амулет. Он тебе понравился? Ты не хочешь его выбросить?

«Нет, ни за что!» - выпалила Ануш, прежде чем успела обдумать ответ. – «Но как ты туда поместилась? И разве ты не умерла?»

- Пока мой амулет цел, пока ты его носишь – я буду жить, Ануш.

«А это правда… что ты была ведьмой?» - спросила девочка и замерла.

- Да, я Знала.

«И… в чулане… то есть, на улице… когда я… когда корова… это ты?..»

- Если ты спрашиваешь, кто сказал, что у коровы есть не только копыта, но и рога – то я.

«Но я… корова… могла его забодать насмерть!!!»

- Этот гаденыш слишком увертлив, - снисходительно хмыкнула ведьма.

«Но ему же было больно!»

- А тебе? Тебе утром разве не было больно? Когда он пинал тебя, бросал в тебя камни, обзывал последними словами – тебе больно не было? Тебе было приятно? Ты хочешь, чтобы в следующий раз, когда ты выйдешь на улицу, он – и прочая саранча – снова напали на тебя?

«Нет!!!»

- Значит, он получил по заслугам, – голос старухи сочился удовлетворением, и Ануш с растерянностью и трепетом почувствовала, как ледяной комок в ее груди радостно шевельнулся в такт и как будто подрос.

«Но я не хотела…» - устыдилась своей нечистой радости девочка.

- Как? Разве ты сама не превратила бы их тогда, утром, в тараканов и змей… если бы сумела?

Испытанные горечь, обида, разочарование и страх тотчас мелькнули в памяти одной грязной вспышкой, и снова ответ вырвался на волю быстрее, чем она смогла его обдумать:

«Да, да, да – сто раз!!!»

- Вот видишь. Зло должно быть наказано, деточка. С одним мерзавцем мы посчитались, но ведь там их было семеро. И никто не стоял в сторонке, пока другие били тебя, пинали, хлестали, тыкали палками, оскорбляли!.. Неужели тебе их жалко после этого? Они-то тебя не пожалели! Неужели ты не проучишь их за жестокость?!

Внутри Ануш что-то оборвалось: происходящее сейчас пугало куда больше, чем утреннее нападение. Забыть бы этот день, как тяжелый кошмар! Маленькая частичка ее души в ужасе стремилась возразить, отказаться, отвергнуть ужасное предложение… Но отчего-то, повинуясь совсем другому импульсу закушенные до крови губы разомкнулись сами собой и тихо прошептали:

- Но я не знаю, как…
- Просто делай, как я тебя научу, слушайся, и всё будет хорошо. Запомни. Если ты не получаешь уважения – ты не получаешь ничего. А мы научим их уважать тебя.

- А если… у меня не получится?

- Получится, милая. И вот увидишь – тебе это понравится. Ведь ты так похожа на меня… [/spoiler]


Вернуться наверх
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Дуэль ПКЧ-ЖДГ Выстрел третий "Вторжение"
СообщениеДобавлено: Сб апр 14, 2012 2:01 
Не в сети
Ангел с крылышками
Аватар пользователя

Зарегистрирован: Пн сен 21, 2009 14:57
Сообщений: 16786
Откуда: Одесса скайп t.no.vak
Ведьма (продолжение)
[spoiler]
***

То, что на следующий день дочка шорника, одна из четырех подружек, напавших на Ануш, обварилась кипятком, в деревне не заметил никто, кроме ее семьи и лечухи. Когда еще через день вторая подружка споткнулась на крыльце, упала и сломала ногу, это вызвало лишь сочувственные охи и вздохи: будто проклятья на наших деток сыплются. Когда же через два дня третью девочку искусала собственная собака, кого-то наблюдательного осенило: а случайно ли несчастья валятся только на тех детей, что поколотили намедни ведьмину внучку?

- Или дочку? – недолго думая, домыслил кто-то сметливый.

В деревне, как известно, секретов не бывает: стоит кому-нибудь брякнуть любую нелепицу – и на следующий день ее уже обсуждают на каждом дворе. И чем чуднее идея, тем охотнее пересказывают ее друг дружке, и тем скорее ей верят.

***

Ворота хлопнули неожиданно и громко. Ануш, замершая на своей кровати в забытьи с зажатым в кулаке амулетом, вздрогнула, выпустила украшение из рук так, что оно повисло на цепочке, и обежала мутным взором полумрак комнаты.

Неужели уже вечер?!

За распахнутым окном шальной порыв ветра запутался в кронах вязов, усеивая землю сухими ветками и сорванными листьями, утробно, словно отрыжка великана, пророкотал гром, и девочка вздохнула облегченно: это не ворота и не вечер, это просто гроза!

Пол в сенях заскрипел под тяжестью человека, и рука ее машинально схватила серебряное сердце с обжигающим как лед голубым камнем, опустила за пазуху и стянула посильнее шнуровку платья, чтобы не выбилась цепочка.

Кто же это мог явиться?

«Ах, если бы это был кто-то из ее обидчиков!» - неожиданно и сладко дрогнул в груди ледяной ком – хоть и по-прежнему колючий, но больше не ранящий, словно прирученный зверь, иглы которого теперь были направлены только во врага.

Уж тогда бы она показала, всем показала, что недаром прошли эти пять дней!..

Но это была мама.

- Почему ты так рано? – капризно нахмурилась девочка.

- Меня выгнали, - не замечая недовольства дочки, убито выдохнула женщина, мыслями и переживаниями еще там, на мельнице, среди выкрикивающих дикие обвинения работников, в глазах которых затаился страх.

- За что?! – потрясенно воскликнула Ануш, впервые за день очнувшись от липкого морока амулета – но мать будто не услышала ее.

Она присела на корточки, взяла лицо дочери в ладони, не давая голове опуститься, тревожно заглянула в глаза и заговорила хриплым срывающимся голосом:

- Анушенька, миленькая, почему ты не сказала мне… что тебя… били… какие-то…

И осеклась.

Глаза ее расширились, брови изумленно взлетели, рот открылся…

- Ануш?.. – прошептала женщина, пораженно вглядываясь в лицо дочки. – Ануш?.. Ты больна? Тебе плохо? Немедленно ложись в постель, я позову лечуху!..

- У меня ничего не болит! - с непонятным раздражением дернула плечом девочка.

- Но твои глаза… - растерянно моргнула мать.

- И мои глаза не болят тоже!

- Нет, да, конечно… Но… у тебя же голубые глаза!.. Были…

- А какие сейчас? – изумленно мигнула Ануш.

- Цвета топаза… с голубыми пятнышками…

- А что такое топаз?

- Камень… прозрачный желтый камень, - рассеянно пояснила мать.

Камень?

Топаз?..

Амулет!

В одно мгновение Ануш вспомнила, как удивлялась еще утром, что камушек на ее сокровище стал превращаться из желтого в голубой с янтарными искорками. А при чем тут ее глаза?..

Но что-то крошечное, забитое и запуганное до полусмерти в глубине души исступленно подсказывало, что ее глаза имеют к этому самое прямое отношение. Оно говорило еще что-то, но очень тихо и неразборчиво, а когда голос старухи прицыкнул на него, сжалось в дрожащий комочек и пропало совсем.

- Я слышала, что с возрастом глаза детей могут менять цвет! – услышала подсказку ведьмы и выпалила Ануш под обеспокоенным взглядом мамы.

«Но не за несколько ведь дней», хотела сказать женщина, и вдруг со стыдом подумала, что не помнит, когда она в последний раз смотрела в глаза своей дочери.

Неделю назад? Месяц? Когда муж был еще жив?..

- Да, милая… Это бывает… - виновато улыбаясь, кивнула она и, держась одной рукой за натруженную спину, тяжело поднялась. – У моей матери… твоей бабушки… были желтые глаза. Наверное, это по наследству тебе перешло… через столько лет… Надо же… Прости меня… сама не знаю, что подумала… Просто с этими несчастьями… Да еще и мельник теперь…

Голос ее, неровный и дрожащий, сошел на нет.

- Так почему он тебя выгнал? – требовательно уставилась на нее новым янтарным взглядом Ануш, и женщина невольно поежилась, заново вспоминая свою мать – волевую, холодную, безжалостную…

Но тревога и расстройство не располагали к разгадыванию загадок, и вопрос, что они будут есть через несколько дней, когда скудные запасы кончатся, снова волновал ее несравнимо больше, чем цвет глаз дочери.

Женщина замялась, словно сомневаясь, говорить или нет, но потом подумала, что хуже не будет, и вздохнула.

- В деревне говорят, что это я наслала порчу на тех детей... про которых я тебе рассказывала… которые…

- Но при чем тут ты?! – возмущенно воскликнула девочка, и сердце матери растаяло, принимая оскорбленную гордость за сочувствие.

- Они думают, что я ведьма, как твоя бабка, Анушенька… но ты не верь, это неправда. Хотя, когда я узнала про тебя… я пожалела, что я не ведьма. Они твердят, что это я наслала на тех, кто обидел тебя, какое-то проклятье… или порчу…

- Черный сглаз, - машинально поправила девочка и ойкнула, закусив губы.

Но было поздно.

Глаза матери, враз и наконец осознавшей, что означали события последних дней, расширились от ужаса, и она, белее мела, опустилась на пол, прикрыв рот ладонями.

- Святой Радетель… Боже мой… Ануш… Анушенька… девочка моя… Что… что ты наделала?!.. Как?!.. Зачем?!.. Почему ты мне ничего?..

Холодный желтый взгляд старых, как мир, глаз смерил ее с головы до ног устало и пренебрежительно, и женщина побледнела, снова, как годы назад, почувствовав себя маленькой никчемной девчонкой, недоразумением, позором своей матери – самой сильной ведьмы провинции. Последней ведьмы долгой династии.

- Как она смогла?.. – непослушными губами прошептала женщина, понимая, что какие бы вопросы теперь она ни задавала, к каким святым ни взывала – дочери своей, милой, сладкой девчушки, ей не увидеть больше никогда. – Господи… Ануш… Мама… За что?!..

Но ни продолжить, ни дождаться ответа ей не пришлось: снова – гулко и резко – хлопнули ворота.

Или ударил гром?

Или в ворота ударился тяжелый камень?

Женщина насторожилась, и через открытое окно до слуха ее донесся гомон толпы за углом, словно рокот штормящего моря. И, как валы-убийцы взметаются над бурной поверхностью в рваных клочьях пены, так единственное слово то и дело прорывало гул голосов и, кипя страхом и ненавистью, взмывало к небу, грозя утопить всё в округе:

- …ведьма!!!..

Моментально забыв про дочь, мать бросилась из дому на улицу.

«Это какая-то глупая ошибка, я сейчас всё объясню!..» - было первым, что пришло ей в голову, но уже в следующую секунду она вспомнила свое жуткое открытие, и растерянность захлестнула ее, лишая сообразительности и воли, и не осталось у нее иных аргументов, кроме исступленного и отчаянного:

- Я не ведьма!!!..

Звонкий испуганный вопль девочки «Мама!..» заставил женщину оглянуться, но не остановил.

Грохнула дверь, и через несколько секунд за ней – ворота.

Гомон смолк.

Ануш метнулась в соседнюю комнату, хотела распахнуть еще бабкой плотно заклеенное на зиму окно, но испугалась, присела на табуретку перед подоконником – только темная макушка, челка, да странные желтые с голубыми искорками глаза виднелись за толстым неровным стеклом.

Мать говорила что-то беззвучно, то нервно скрещивая руки на груди, то разводя ими, будто извиняясь растерянно или объясняя что-то непонятное. Перед ней, чуть выступив из толпы, стояли несколько мужчин и женщин с налитыми кровью лицами и сжатыми кулаками. Рты их то открывались в неслышном крике, то захлопывались в перекошенную ненавистью тонкую линию.

Родители пострадавших ребят, поняла Ануш, и покраснела.

- Родители избившего тебя отребья, - вкрадчиво поправил голос старухи, и девочке снова стало стыдно – но уже за свое малодушие.

Вдруг откуда-то из-за спин к воротам вышагнул дядя Якоб, мрачнее тучи и суровей грома. Он повернулся лицом к собравшимся и принялся говорить что-то, пылко указывая то на маму, то на односельчан, то на небо, словно призывая Святого Радетеля спуститься и помочь ему, то выразительно постукивая себя скрюченными пальцами по лбу.

Радетеля Ануш, как ни разглядывала лиловое небо в ниточках молний, так и не увидела. Может, он не пришел, или пришел, но тучи его загородили… Но отчего-то некоторые крестьяне, словно и впрямь образумившись чудесным образом, захмыкали, запереглядывались конфузливо, пожимая плечами и качая головами и отступили.

Некоторые – но не все.

Толпа разделилась пополам. Неуверенные топтались на месте, поглядывая то на небо, то на мать Ануш, словно раздумывали, уйти им, пока не начался ливень, или досмотреть, что будет дальше. Родители ее раненых обидчиков и еще десятка полтора таких же шумных и краснолицых мужчин и женщин успокаиваться не желали, и гневно орали теперь не только на маму, но и на дядю Якоба и тех сельчан, что приняли его сторону.

Пахло грозой.

Недалеко от окна Ануш заметила длинную тетку в синем чепце – жену дяди Якоба, знала она теперь. Одной рукой та вцепилась в штакетину их палисадника, другой сжимала плечо возбужденно переминающегося с ноги на ногу белобрысого мальчишки на две головы выше Ануш.

Того самого.

- Топчись, топчись, голубок, - хмыкнула старуха, и по спине Ануш пробежал холодок. – Недолго осталось.

- Это я во всем виновата…

Лоб девочки уткнулся в край подоконника, и слезы бессилия и страха потекли по горящим щекам.

- Глупая девчонка! В чем ты виновата? Что они набросились на тебя, потому что их родители наплели про меня всякую чушь? Что они вообразили, будто твоя мать позарится на этого олуха Якоба? Что его сын науськал на тебя своих прихвостней? Слабину почуяли, вот и пришли! Была бы я жива, попробовал бы хоть кто-нибудь вякнуть, даже если бы вся деревня утром проснулась искусанная и со сломанными ногами! Ах, как сладко быть живой, деточка…Снова…скоро ты меня поймешь… совсем скоро…

Голос осекся, замер, словно сболтнув лишнее, но беспокоиться его хозяйке не стоило: не слыша колдунью, Ануш терзала пальцами платок и нервно шептала:

- Только бы всё кончилось хорошо… только бы всё обошлось… мама… мамочка… мамочка… Я должна признаться!..

- Что-то ты не то болтаешь, милая, - процедила ведьма, и девочка вздрогнула, словно в грудь ей что-то кольнуло, закатила глаза и упала, а когда через несколько секунд поднялась, то взгляд ее был отстраненно-спокойным.

- Я не виновата. Они виноваты, - бесстрастно проговорила она странным, чуть надтреснутым голосом, снова присела, чтобы наблюдать разворачивающееся действо, и колючий ком из черного льда, занявший уже, казалось, всё ее тело, довольно шевельнулся. – Будь что будет – я теперь не пропаду.

Тем временем женщина в синем чепце выскочила вперед, ухватила мужа за рукав и со слезами и причитаниями стала пытаться увести прочь. Под гогот зевак он сердито вырывался и что-то кричал, но жена кричала и тянула изо всех сил, и скоро они пропали из виду за спинами людей.

Мама осталась одна – и веселившаяся еще секунду назад толпа помрачнела опять.

Жутко, совсем рядом, пророкотал гром, так, что стекла в окнах задребезжали и звякнула посуда на столе. Ануш присела испуганно, закрывая ладонями уши, а когда снова вынырнула из-под подоконника, то увидела, что мать протянула ладони к придвинувшемуся почти вплотную кузнецу – и вдруг тот толкнул ее в грудь. Нелепо взмахнув руками, женщина отлетела к забору, пропадая из вида, ударилась спиной, но в последний момент удержалась на ногах, инстинктивно чувствуя, что стоит ей упасть, как толпа набросится.

- Ма…ма?.. – слова прозвучали тихо и сипло, словно чужие и сказанные кем-то чужим, далеко, в жутком холодном металлическом тесном доме… - Ма…

- Мне всё равно. Слабые должны…

- …ма…

Ноги выпрямились по собственной воле, голова ткнулась лбом в мутное стекло…

Но первым, кого увидела Ануш, была не мать, и не багровый от ярости и выпитого для храбрости вина кузнец, а белобрысый мальчишка.

В руке он сжимал камень, а губы его беззвучно шевелились.

Но девочке не надо было слышать – она знала, что он сейчас кричит. Воспаленная, пульсирующая одним-единственным воспоминанием память высветила перед глазами Ануш знакомую картину. Только на этот раз вместо нее в горячей пыли извивалась и пыталась уползти из-под града ударов ее мать, а беспощадная ватага детей сменилась обезумевшей толпой крестьян, и ворота под тяжестью тела матери всё не открывались и не открывались, пока не стало слишком поздно...

- Мама!!!..

Не думая ни о чем, не слушая истерично рычащий в голове голос ведьмы, не обращая внимания на раздирающие грудь громадные ледяные иглы, почти ослепленная ужасом перед нависшей катастрофой и пожирающей изнутри болью, Ануш, ни на секунду не переставая кричать, бросилась из комнаты в сени, на двор, за ворота…

Подступающая гроза разрывала небо в клочки, толпа зловеще гудела, кузнец орал, накручивая себя для последнего удара – но девочка видела лишь одного человека, слышала только один голос, и всего два слова.

- Бей ведьму!!!..

Одновременно с этим в прижавшуюся к воротам женщину полетел камень. Но в то же мгновение, прежде чем толпа, поджидавшая сигнала, успела среагировать, из ворот выскочила маленькая фурия и вихрем набросилась на белобрысого.

Сбив врага на землю, она, вопя что-то дикое и несвязное, принялась неистово молотить его руками и ногами, кусать, царапать, пинать, понимая, что умирает, что невозможно выжить после того, как эта проклятая ледяная штука разорвала тебя изнутри, после того, как голос ведьмы бешено выкрикивал у нее в голове приказы, сводя с ума, сжигая мозг… Но одновременно маленьким краешком души, который еще оставался Ануш, той Ануш Саратон, что пришла из Перевозной с мамой неделю назад, она сознавала, рушась в пропасть беспамятства и тьмы, что ни одна месть, совершенная посредством магии, не принесла ей такого наслаждения, как эта безумная, нелепая, обреченная атака. И даже хлынувший сплошной стеной ливень не смог охладить ее исступление.

Только с помощью трех мужчин мать смогла оторвать дочку от панически завывающего белобрысого. Впрочем, под слоем грязи и крови цвет его волос было уже не разобрать.

- Вот ведьма… - дивясь такой свирепости в крошечном худеньком тельце, уважительно хмыкнул кузнец и обернулся на мать Ануш, конфузливо пряча глаза: - Куда отнести, хозяйка? И ты это… не гляди на меня так… Когда твой старшой чуть к Радетелю в гости не отправился… начнешь на кого попало что ни попадя думать… Извини…

***

- …Ай, да молодец! Ай, да умница!..

Голос незнакомой старушки ворвался в сознание Ануш неожиданно, словно толстая стена, отделяющая ее от мира, вдруг рухнула беззвучно.

- Ма…ма?.. – прошептали обветренные губы.

- Тут мама твоя, тут, с работки вернулась как раз… Эй, Уна, давай бегом сюда, девчонушка наша в себя пришла! Это ж надо так десятилетнего мужика отделать – три часа его зашивала-перевязывала! И кто? Пигалица! Глазки-васильки, реснички-лепестки... Горний дух, а не ребенок!

В сенях застучали торопливые шаги, и дверь комнаты распахнулась, впуская маму с тарелкой чего-то ароматного и горячего.

Ануш раздула ноздри, сглотнула голодную слюну… и вдруг вспомнила.

Вспомнила всё – и рука ее поползла на грудь и зашарила, ища… и не находя.

- Что-то потеряла, девонька? – ласково проворковала лечуха.

- Штучку… на цепочке…

Круглое, удивительно светлое, в добрых морщинках лицо старушки погрустнело в сочувствии:

- На улице затерялась, наверное. Цепочка, поди, разорвалась – и поминай, как звали. Народу-то вон сколько собиралось… Жалко сильно?

- Нет… - улыбнулась и покачала головой Ануш. – Нисколько… Так ему и надо…[/spoiler]


Вложения:
7985491.doc [118 KiB]
Скачиваний: 273
Вернуться наверх
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Дуэль ПКЧ-ЖДГ Выстрел третий "Вторжение"
СообщениеДобавлено: Сб апр 14, 2012 2:07 
Не в сети
Ангел с крылышками
Аватар пользователя

Зарегистрирован: Пн сен 21, 2009 14:57
Сообщений: 16786
Откуда: Одесса скайп t.no.vak
Спасение утопающего – дело рук самого утопающего… или суровые реалии жития Александра Серова (основано на реальных событиях)

[spoiler]– Оригинальность – не порок! М-да… – пухленький розовощекий человечек, на вид лет этак тридцати от роду, вертелся в кресле, как червяк на леске, и отчаянно почесывал затылок в приступе лихорадочно-веселого возбуждения. – Что делать-то, а?

– Саш, отстань!

– Это, быть может, моя будущая карьера, мой, так сказать, имидж… Все, понимаешь, все летит к чертям! – патетически возопил гений пера и ткнул жирным пальцем в строчки на экране. – Вот, понимаешь, сомневаются во мне, понимаешь, оригинальность им, видите ли, подавай! Это на простом-то литературном сайте!.. – графоман от бога Александр Александрович Серов скорчил страшную гримасу и стукнул себя кулаком в грудную клетку. – А больше им ничего от меня не надо? Казенного тела, например?!

– Ты преувеличиваешь собственную ценность и значимость, Саша, – хмыкнул его собеседник, по правде говоря, более внушительный как в физическом плане, так и в плане сексуальной привлекательности для женщин. Он откровенно скучал и даже с некоторым удивлением поглядывал на «юного разгильдяя», будто не в первый раз задаваясь вопросом, а что тот вообще здесь делает.

– Ну, есть немного, конечно, не без того, – розовощекий запрыгал по комнате, переваливаясь и тряся жирными ляжками сайгаку подобно, но затем моментально и вдруг застыл с крайне сумрачным видом. – Но делать-то что-то надо!.. Ясен пень, надо! – он даже зарычал в приступе демонстративной жажды действия, затем обессиленно упал в кресло.

– Ага, не надорвись только, – с большой долей скептицизма кисло заметил приятель, роняя взгляд на часы и натягивая куртку. Бросил напоследок: – Я на работу, понял? Ты когда за квартиру платить будешь?

– Ну… Э… Вопрос, конечно, интересный… Я бы даже сказал, немаловажный… – продекламировал в пустоту оставшийся в одиночестве псевдо-горе-писатель, несколько огорченный и опустошенный напоминанием. – Но зело бытовой и лишенный хоть толики возвышенности… красоты… благородства…

Его блуждающий грустный взор устремился вверх, зацепился уныло за люстру и на ней же надолго застрял в задумчивости некоторого практического любопытства. Затем, довольно длительное время пробегав по комнатам – три комнаты – это, оказывается, много! – несколько пижонистый обладатель чистых голубых глаз и детской наивности в них с большим энтузиазмом потянулся завязанной в морской узел веревкой с петлей к люстре.

– Да не выдержит! Это на этой фиговине, что ли? Или я чего не понимаю? Да и достать-то трудновато будет… – Александр переминался с одной ноги на другую, досадливо слушая жалобное поскрипывание под собой и постепенно начиная изнывать от скуки и лени. – Тьфу, глупость какая… И ведь никакая сволочь не оценит…

– Не делайте этого! Нет!

Истеричный женский голос разбил благодушную и покойную атмосферу квартиры, заставив толстячка вздрогнуть в испуге и чуть ли не грохнуться перед ворвавшейся в помещение незнакомкой в весьма и весьма некрасивой позе.

– И не собирался! Что вы?! – тонким фальцетом взвизгнул пойманный на месте преступления убивец, импульсивно замахав руками, восстанавливая равновесие и одновременно жестикулируя веревкой с недвусмысленной удавкой на конце. – Что вы! Исключительно ввиду опыта-с… эксперимент только… А вы, собственно, кто?

Он с недоумением воззрился на непрошенную гостью.

Женщина казалась невысокой, можно сказать, миниатюрной, но с весьма впечатляющей наружностью. И дело было даже не во внешности или одежде, а в чем-то другом, неуловимом…

– Я вас знаю? – полюбопытствовал вновь толстяк, хмуря брови и с со скрупулезной методичностью возвращая атрибуты самоубийцы-испытателя на прежние места. Повертел в руках кусок мыла и вновь на пару минут исчез из виду молчаливой гостьи. – Или вам чаю? – грустно заметил он.

– Можно.

– Да? – толстячок вздохнул. – Ну тогда… – он крайне глубокомысленно повертел перед нахмуренным лицом пальцами – и озарился счастьем вспоминания. – Да. Точно. Туда… Одежду можете сюда положить, – он неопределенно махнул рукой. – И давайте уж как-нибудь закончим наше знакомство. То есть… Ну как бы то ни было, – он почесал затылок.

В полном молчании, которое без всякого преувеличения можно было назвать гробовым, они провели время за чаепитием. Александр Александрович поглощал сладости с той незамутненной цивилизацией и мнением людей простотой, с которой никогда, вероятно, не делают это люди даже в несколько лучшей физической форме. Впрочем, даже самые интересные вкусности когда-нибудь приедаются… да и ждать, что развеется туман по поводу появления странной женщины, уже не было никакой надежды.

Толстяк почесал затылок.

– В общем, я вас провожу, – наконец изрек он.

– Вы изменились, Саша.

– Ну, да, наверное, – усмехнулся толстячок и театрально широко развел руками. – Вот видели бы вы меня год назад… Атлет. Красавец. Девушки на шею бросались… – он заморгал глазками, чуть ли не пуская прочувствованную слезу.

– Я знаю.

– Да? – заинтересовался толстячок на миг, потом улыбнулся. – Рад за вас. Я-то этого не помню, может, и не было того.

Он пропустил женщину, задержался, чтобы запереть дверь квартиры, и шагнул в лифт, заматывая на ходу шарф и застегивая замок на куртке. Нажал на кнопку. Обратил пристальное внимание на оставшуюся совершенно незнакомой незнакомку.

– Вы очень красивы. Жаль, я не понял вашего интереса к моей скромной персоне.

– Хотела попросить мир спасти, – серьезно ответила женщина.

– Хорошо, что не просите. Отказывать даме – не по-джентельменски, – усмехнулся Александр Александрович, отворачиваясь к стене. Он внезапно потерял всякий интерес к продолжению разговора и своей хоть и красивой, но уже утратившей что-то привлекающее к себе, собеседнице. О ней он, задумавшись, забыл, как только вынырнул из подъезда и почувствовал колючее прикосновение снежинок.

Шел снег. Белые, кружащиеся на слабом ветру точки разбавляли застывший черно-белый мир, добавляя чуточку веселья и движения в серость и скудность зимнего пейзажа. Раздавленные кристаллы поскрипывали под ногами. Царство снежной королевы-зимы обещало разные чудеса, скрывая всю неизбывную пошлость и грязь мира за белоснежным холодным покрывалом; обманывало своей нетронутой, девственной чистотой, ощущением предвестия нового, более совершенного дня.

Пустота, царствующая во дворе, настораживала, как в страшном, но притягательном сне, когда действующих лиц незамысловатых псевдореалистических пьес исключительно мало, а главным героем картины являешься ты сам. На рекламном щите впереди ощетинилась красным крайне глупая и бессмысленная надпись, ничего особо и не представлявшая для потенциального ее покупателя: «Вы способны на многое!» Но она притягивала новизной и странностью своего водворения на это место, будто ворвавшаяся весть из будущего, далекого и отчаянно взывающего о помощи.

– И правда, было бы здорово мир спасти… – вполголоса пробормотал толстяк; он даже остановился на месте, пораженный этой идеей, и оглянулся вокруг.

Люди темными, хаотично движущимися, разрозненными тенями скользили мимо; их заметно не волновало их будущее, как, собственно, и сам благословенный спаситель, торчащий столбом посреди дороги и таращащийся на них вдохновленными светлыми мыслями глазами. Впрочем, толстяк вовремя умерил свой пыл и даже несколько устыдился чересчур уж грандиозных помыслов, вспомнив о неблагодарности и забывчивости людей и решив, что оно того, вероятно, не стоит, а соответственно, и думать об этом нечего.

Хмыкнув, он затоптался на месте, разгоняя туман в голове и пытаясь вспомнить, куда же он только что направлялся.

– Саша.

– А?

Толстяк крутанулся на сто восемьдесят градусов и еще на девяносто, прежде чем, узнав свою гостью, поинтересовался:

– Что-то забыли?

– Вы проводить обещали и исчезли куда-то…

– Я... э… кажется, упустил это… как-то улетучилось, – промямлил-возвестил Александр Александрович с видом мальчишки, желающего выглядеть посолиднее своих истинных лет, да не особенно хорошо играющего свою роль. – Но я... э… готов. Всенепременно, так сказать.

– Идемте.

Толстяк вздохнул и честно признался: – Но не сильно охота, – и добавил с кривой усмешкой: – Вдруг вы меня, такого красивого, изнасилуете? Гарантий, в наш неспокойный и полный всяческих извращений век, – таки никаких нет. А я и имени вашего не знаю.

– Вы что-то конкретное предлагаете? – уточнила женщина, задирая голову вверх и с недоумением хмуря брови.

– Я просто так сказал, – уныло и крайне поспешно объяснил Александр Александрович, краснея как мальчишка до самых кончиков растопыренных ушей от мыслей, невольно приходящих в голову после столь провокационного вопроса. Он ведь просто таким нехитрым образом интересовался именем прекрасной незнакомки. – А может, я вас просто провожу?

Недоумение в глазах женщины несколько увеличилось, но, подумав, она все-таки кивнула.

– Можно.

– Ага... Отлично…

Толстяк отчаянно закивал, чего-то хотел добавить, но с грустным вздохом вдруг понял, что первоначальное мнение о себе испортил настолько сильно, что едва ли возможно опустить его еще более. И чего так в жизни получается: вроде и не сказал ничего, а такой, понимаешь, конфуз? Странная женщина без имени, с который он вряд ли встретится еще хоть раз в своей жизни, – какое значение, казалось бы, имеет ее мнение о нем? Почему настолько, до умопомрачения чувств, не хочется – но невозможно не представлять мысли женщины, до которой ему и нет почти никакого дела, о его уж не столь уж скромной персоне? Да и с чего это дамочке вообще вздумалось брать его в провожатые? Странно все это… Он-то, понимаешь, бросил эту дурацкую мыслишку лишь с целью интеллигентного выпроваживания гостьи, в присутствии которой стало несколько неуютно; и не из своей даже квартиры, а приятеля, который и его-то присутствию уже малость не рад.

С такими тяжелыми думами Александр Александрович медленно плелся за своей прекрасной дамой, искренне сетуя на судьбу, сведшую его с ней и заставлявшую его делать совсем не то, что ему хотелось бы в данный момент. Все так же тихо, как во сне, падал снег, но как-то вдруг он потерял налет своей былой романтичности и только противно бился о замерзшую щеку, покалывая льдистыми, острыми краями неожиданно злобных снежинок.

День как день, обычный такой, противный до унылой занудности и вопроса «а зачем, собственно, все это нужно?», эти серые дома, зачем-то растущие ввысь, этот чистый снег, и яркая крикливая реклама, и суета прохожих, каждый со своими проблемами, кажущихся смешными по сравнению с несчастьями миллионов людей до них – пустыми, если вспомнить, сколь ничтожен и короток человеческий век.

Толстяк снял с руки перчатку, поймал на ладонь один пушистый, кристаллический, микроскопический комочек, чуть замедливший, прежде чем растаять в маленькую капельку… Вода – это жизнь, но зачем нужна она, благословенная жизнь эта, если не знаешь, как к ней подступиться, что делать с ней, как хоть прикоснуться к значению этого непростого слова «счастье»? И нужно ли оно тебе вообще?

– Чаю хотите?

– Да нет… не особо…

Он заморгал глазами, не сразу уловив сути вопроса, задумавшись, что именно он сулит ему и не пора ли брать ситуацию в свои руки и отделываться пустыми банальностями от попыток затащить себя в гости; стало ясно, до пункта прибытия они благополучно добрались. Обыкновенный девятиэтажный дом, громоздившийся на пятачке земли, флегматично ощерился на них невзрачными окнами и плотно закрытыми прямоугольниками дверей. «Словно сожрать хочет, тварюга, притворяется безучастным, чтобы потом наброситься в один миг», – беззлобно подумал Александр Александрович.

– Значит, кофе. Да не стойте же вы истуканом! Проходите… – женщина добродушно рассмеялась. – Если вы, конечно, меня не боитесь.

– Но у меня дела… знаете ли… очень важные… – пропыхтел толстяк.

Вокруг не было ни души, словно попрятались все в один миг за прозрачными занавесками окон, наблюдая молчаливую комедию: действия женщины, знавшей, чего она хочет, и мужчины, тоже, в общем-то, прекрасно осознававшего, чего хочет он, но как-то этому особенно не способствовавшего. Типичная роль в кино, когда все уже прописано заранее и актеру остается только небольшая вольность в импровизации диалогов.

– Дела, которые могут немного подождать, верно?

– Ну… да, конечно, – печально и безысходно согласился Александр Александрович. Он немного рассердился на собственную мягкотелость и белопушистость, и о ней очень долго потом размышлял, с постыдной одышкой преодолевая ступеньки; а после того, как на входе в квартиру его сзади хорошенько приложили тяжелым предметом, в этот список он в последний момент успел добавить и некоторую степень глупости и невезучести. Ведь он с самого начала не хотел никуда идти, просто думал купить журнал с кроссвордами… а вместо этого ему в ближайшем времени обещалась крупная головная боль. «Женщины – суть зло, все беды от них!» – была его последняя мысль.

Если кто сомневается в том, что столь пространные и долгие рассуждения реальны в ситуации, когда человека бьют по голове чем-то тяжелым, то ведь и люди разные, и черепушки разной толщины, да и в некоторые моменты время способно субъективно растягиваться до неопределенных пределов… В общем, Александр Александрович Серов, толстяк тридцати лет и просто очень хороший человек, вернувшись в сознание и способность рассуждать логически, с некоторым даже раздражением осознал себя лежащим на постели в крайне связанном виде. Весьма богатое воображение толстяка тут же представило ему на выбор несколько картин весьма пошлого содержания, с его, разумеется, главной во всем этом безобразии ролью. Это заставило толстяка на некоторое время выбыть из реальности, в прострации занявшись духовным анализом и самобичеванием; мысли в голове крутились самые разные, от сожаления об упущенной в свое время физической форме, взаимосвязи поступков, лотерейном билете и возможном выигрыше многомиллионного состояния, который он потерял именно сегодня – и до ощущения, насколько паскудные, бессмысленные и идиотские идеи приходят ему в голову в отношении себя и вполне нормальной женщины, возможно, даже не имевшей никакого отношения к его случайному и ошибочному пробуждению в этом довольно странном положении.

Смущение толстяка было настолько велико, что сказать это – было бы не сказать ничего и уменьшить то необъятное чувство, которое испытывал очень скромный во всех отношениях человек, попавший в щекотливую и неприемлемую для него обстановку. Так что совершенно логично, что, будучи в некотором помешательстве чувств от природной стеснительности, присущей скорее веку девятнадцатому, Александр Александрович какое-то время спустя сидел на полу, прикрыв горящие щеки и глаза порезанными руками и совершенно не припоминая, как он это сделал, обо что, и как освободился от пут. «Идиотизм! Какой идиотизм… – будто заклиная кого-то, шептал он, мотая головой и время от времени потирая налившееся кровью лицо. – Ну, в наш информационный век остается только надеяться, что все это не попадет на всеобщее обозрение на какой-нибудь сайт…»

«И не сказал ли я чего лишнего? И не говорю ли сейчас?» – замычав, толстяк подполз к смежной двери и чуть приоткрыл ее.

Представшая перед ним картина, казалось, огорчила его еще более прежнего – во всяком случае, толстяк прихлопнул дверь с такой поспешностью и небывалой аккуратностью, которых он ранее за собой, видимо, и не подозревал никогда. С излишне белым для человека лицом медленно восстал с колен, подобрался и сиганул в распахнутое окно.

Возможно, проходи кто нечаянно мимо, он бы заинтересовался столь скромной персоной, как Александр Александрович; будь у кого фотоаппарат, он мог бы даже сохранить столь ценные кадры для потомков и выложить их в открытом доступе; но, к превеликому сожалению для всех, свидетельницей почти карлсоновских выкрутасов толстячка стала лишь старенькая баба Надя из второго подъезда. Она-то вот и могла лицезреть, так сказать, в первых рядах, как из окна второго этажа вылетела довольно внушительных в диаметре размеров мужская фигура, крутанулась через голову и бегом пустилась бежать в неопределенном направлении.[/spoiler]


Вернуться наверх
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Дуэль ПКЧ-ЖДГ Выстрел третий "Вторжение"
СообщениеДобавлено: Сб апр 14, 2012 2:08 
Не в сети
Ангел с крылышками
Аватар пользователя

Зарегистрирован: Пн сен 21, 2009 14:57
Сообщений: 16786
Откуда: Одесса скайп t.no.vak
(продолжение)

[spoiler] Баба Надя, хоть и дожила до весьма преклонных лет, прекрасно понимала, чего мужики по утрам из окон шастают; потому, хихикнув тихонько, она поправила на плечах пуховую шаль и, сложив руки на коленях, принялась ждать продолжения спектакля. Квартирантку Катерины Павловны она видала и сразу заподозрила, что за ней, несмотря на внешность какой-то излишне отстраненной железной леди, водятся кой-какие грешки… А герой-любовник тем временем, выпав из обзора мифических телекамер Голливуда, голосовал на дороге, замерзая от вполне себе нормальной зимней температуры по причине отсутствия на нем верхней одежды. Ботинки на нем, впрочем, имелись в наличии. Чему Александр Александрович радовался уже минут двадцать как.

– Куда?

– Туда, и совсем немножко туда, – толстяк, пританцовывая на месте, с умилением сложил руки. – От ведь спаситель!

– Садись, садись, – хохотнул небритый и весьма в габаритах водитель. – А то ведь и передумать недолго. И откуда такие уникумы берутся? Э… дай-ка угадаю: муж из командировки рано возвращается, а тут ты такой красивый, а?

– Почти так, – вздохнул Александр Александрович и удрученно развел руками.

– Бывает. Вот, помню, в молодости я…

Водитель болтал без умолку – такой словоохотливый мужик, вспомнивший нечто веселое из собственной жизни и потому помогавший товарищу по несчастью. Вскоре, правда, ему пришлось оборвать свою болтовню. Он притормозил возле девятиэтажного дома, такого же обыкновенного, как и все вокруг, с легкой задумчивостью или ностальгией по ушедшей молодости проследил взглядом за исчезающей в подъезде фигурой пассажира и вывел машину на шоссе. Естественно, он не подозревал, что эта встреча может хоть как-то повлиять на его дальнейшую судьбу… Знал бы – может, и ехал бы сейчас побыстрее, да и совсем в другую сторону.

Толстяк же, хоть и страдал всяческими глупостями вроде самокопания и бессмысленного анализирования, на сей раз вдаваться в различные заумные дебри не стал, детализированием прошедших событий не занимался и задавать себе разные глупые вопросы, не имеющие ответов, воздержался. Вместо того он, раздевшись до пояса, протопал в ванную, искренне благодаря Бога за то, что ключи сегодня умудрился положить в карман брюк, а не, как обычно, запихнуть в куртку.

Вернувшийся с работы Дмитрий Алексеевич Шестаков – хозяин квартиры и та еще сволочь, как подсказал бы наш герой, застигнутый врасплох, – мог любоваться открывшейся картиной могучего, излишне белого тела, жировые складки которого ходили ходуном от неуклюжих движений. Александр Александрович эффектно восседал посреди комнаты на стуле, увлеченно и с превеликой осторожностью смазывая небольшие царапины на своем объемном теле. Ухмыляясь, Дима на цыпочках приблизился к нему и весьма проникновенным шепотом молвил:

– Ты такой красивый! А какая грудь… Второй размер, нет?

Толстяк тихо вздрогнул. Как-то странно побледнел на пол-лица и внезапно завопил так, что Дмитрий едва не оглох, резко отпрянул на шаг назад и скорчил недоуменную рожу. Что так напугало его приятеля, ему было невдомек.

Александр Александрович зло выругался, выпуская из рук бутылочку с зеленкой, и, скривившись, наблюдал ее скорое сближение с плоскостью пола. – Ну хоть сегодня мог бы не издеваться, а? Один день? – выплюнул он, скрестив измазанные зелеными пятнами руки на груди.

– А что случилось сегодня? – улыбаясь во весь рот, поинтересовался Дима. Неуклюжесть приятеля его совершенно не удивила. – На тебя напали бандиты и украли твою гениальную книгу? Или… Поверить не могу. Ты был с женщиной, да? И познал всю тяжесть мужской доли? – Дима упал в кресло и захохотал, задрыгав ногами. Его веселье, впрочем, продолжалось не настолько долго, чтобы не заметить укоряющую фигуру Александра, зависшую над ним с тяжелым предметом в руках.

– Э… Так случилось-то что? Блин, ощущение такое, будто с собственной женой разговариваю…

– Проблемы случились, – толстяк предпочел не комментировать унизительное высказывание друга, только нервно качнул головой и покрутил пальцем у виска, затем воздел глаза к потолку и грустно изрек: – По-моему, меня преследуют. – Он аккуратно водрузил тяжелую колонку на прежнее место, и та, опасно накренившись, чуть ли не опрокинулась на пол.

– Не иначе, как только в твоем воображении, – хмыкнул Дима. – То есть и всего-то? Не иначе, ты начал пользоваться популярностью, а? И кто?

– Женщина, – промямлил толстяк и тяжко вздохнул, краснея. – Я чувствую, что мне нужно срочно куда-нибудь смыться.

– Э… Что?..

На этот раз Дима не смеялся. Он очень широко улыбался, разглядывая весьма обеспокоенную физиономию толстяка, но прекрасно держал себя в руках. – Да, это очень серьезно, – наконец пробормотал он. – Я даже не знаю, как тебе помочь, – и внезапно прыснул, пригибаясь от полузадушенных рыданий. – Надеюсь, с тобой все будет в порядке, Саш…

– Ага, – недовольно изрек толстяк. – Я верю, чего там. Разумеется.

Собравшись и бросив напоследок друг другу последнее ободряющее: «Деньги я верну, но как-нибудь в другой раз» и «О твоих похоронах я позабочусь, будь покоен,» – они простились; толстяк поправил на плече широкий ремень походной сумки, толкнул входную дверь и, не дожидаясь лифта, буквально пролетел несколько пролетов вниз, боясь не успеть сбежать в оставшееся, но верно ускользающее в пустоту время.

Все-таки не смог удержаться и обернулся на свое пристанище последних нескольких месяцев. Уходить не хотелось, как и менять что-либо в своей размеренной жизни; но, как человек в меру рассудительный и трезвомыслящий, толстяк нисколько не сомневался в правильности своих действий. На балкон вышел Дима, ежась от студеного воздуха, медленно вскинул руку и помахал белым вафельным полотенцем; лицо его выражало глубочайшую скорбь утраты. Затем он медленно стер с лица несуществующую слезу, развернулся и, поникнув, театрально ушел вглубь комнаты.

– Идиот, – крикнул Александр Александрович и, вздохнув, окаменел на пару секунд.

Он вдруг крайне отчетливо вспомнил, что денег на телефоне у него нет. И идти закидывать на счет куда бы то ни было совершенно не хотелось. А вызвать машину с телефона приятеля он как-то не сообразил…

Стряхнув снег перчаткой, упал на ближайшую скамейку. И понял, насколько же сегодня вечером – пасмурно и необычайно холодно. Сильные, резкие порывы ветра, казалось, озадачились одной только целью: проморозить все живое вокруг до обветрившихся, замороженных скелетов, покачивающихся в воздухе, точно погруженные в мертвую спячку деревья или высушенные кузнечики. Люди спешили, склонив головы, придерживая капюшоны, сопротивляясь давлению природной стихии; только пузыри на их брюках и рвущиеся по ветру шарфы и подолы зимних курток, пальто, шуб хоть как-то веселили взор; поземка снежной пылью, закручивающейся в искрящиеся потоки, струилась возле ног; холодный, будто бы рождающийся из ничего рокочущий гул пронизывал город и даже, вероятно, был слышен за окнами квартир. Ничто, казалось бы, не предвещало приближающуюся весну.

– Ну и черт с ней, – вслух пробормотал толстяк. Он вспомнил о книге, которую должен был дописать до конца марта, по весьма удачному контракту, на весьма неинтересную, наискучнейшую тему.

Вспышка фотокамеры осветила его лицо.

– Эй, – обозлился толстяк.

– Саш, здорово. Наслышан о твоей нелегкой судьбе, – парень, весело рассмеявшись, еще пару раз щелкнул фотоаппаратом и сел рядом. – Дима никуда не ушел? Черт, ну и ветрище.

– Да вроде бы нет.

– Отлично. А чего здесь сидишь? Деньги на телефоне кончились, такси заказать не можешь, да? – внезапно самым наичудесным образом догадался Влад.

– Угу.

– Хочешь, скину?

– Хочу, – безо всякого стеснения согласился толстяк. – Но это… можно и побольше. Уж будьте столь любезны милостивый сударь, – он насмешливо отвесил легкий поклон и даже взмахнул мифической шляпой. – Нам, литераторам, не так уж и много платят.

– Буду. Хотя насчет литераторов – ты это конкретно загнул! Короче, это и в моих интересах тоже, – как-то таинственно-многозначительно заметил Влад, совершил минусовую операцию со своего телефона и, запихнув руки в карманы куртки, торопливо отправился восвояси в сторону многоэтажного здания, бывшего довольно продолжительное время домом толстяка.

Толстяк же остался сидеть на скамейке, размышляя над словами своего юного приятеля: «Последнее – это намек на признание его непревзойденного таланта, или что?» Думать так было бесконечно приятно, но сомнительно, так как до сих пор добрых слов от Влада на этот счет он не слышал. Впрочем… Александр Александрович подтянул ноги на скамейку, поднял воротник повыше и обнял руками колени. Задумчиво – и потому почти не осознавая того – воссоздав в реале картину романтического героя, подверженного жутким ветрам всего мира и напастям нескончаемым, но, естественно, имеющего атлетическое телосложение и настрой более чем героический, а характер холодный и безжалостный, толстяк расправил плечи – и максимально мужественно набрал номер такси. И принялся ждать. Совершать подвиги он все же предпочитал в мечтах или собственных книгах, а не бросаясь грудью на металлическую амбразуру, за которой еще черт его знает что могло находиться.

Машина появилось не скоро. Помятый мужик за рулем хмуро буркнул что-то о пробке на Астраханской и попросил поторопиться. Подобное отношение к его скромной, но не лишенной некоторых высоких талантов персоне, естественно, не могло понравиться Александру Александровичу, но, увы, стремясь исчезнуть из города подальше и побыстрее, он не находил для себя возможности быть разборчивым. Хотя перед тем, как сесть в салон, он все же с огорчением огляделся кругом, словно бы ожидая спасения от собственного попустительства к столь ярко проявленному к нему неуважению и хамству простого таксиста.

– Ба, какие люди! – словно по мановению волшебной палочки, знакомая небритая физиономия высунулась из окна рядом стоящей машины. Водитель, некоторое время прислушивающийся к разговору между толстяком и таксистом, наконец, закончил развлекаться бесплатным спектаклем. – Садись, подброшу. И мне даже совершенно случайно в том же направлении! – он хохотнул. – А может, и не случайно. Леший его знает, мир полон совпадений. Вот помню…

Александр Александрович Серов кивнул и с достоинством воспользовался приглашением, не преминув окинуть озадачившегося рокировкой таксиста высокомерным и крайне презрительным взглядом.

– Эй, слушай, ты куда?! – донеслось до толстяка обиженно-непонимающее – и внезапно отрезало закрывшейся дверью.

Городская панорама, спокойная и безмятежная изнутри, некоторое время спустя широкой лентой ласкала взор толстяка, провожавшего ее, словно бы прощавшегося с ней навсегда сквозь запотелое окно; но вскоре ей было суждено смениться более унылым ландшафтом. Толстяк не любил пустошь и глушь бескрайних русских полей и лесов, воспетых классиками былых лет, не ценил художественной привлекательности кривобоких крестьянских построек – куда симпатичнее ему были ровные, симметричные линии городской архитектуры, крикливая реклама, множество незнакомых лиц и разноцветных одежд на улице, фонари и огни, и вся тому подобная, городу сопутствующая атрибутика. Но в этот раз обстоятельства были превыше его желания или нежелания: интуиция говорила ему бежать, бежать без оглядки, пока еще есть время. А потом, может, все пройдет… И даже если померещившаяся ему картина – лишь плод его больного воображения, пара недель на свежем воздухе ему таки не повредила бы.

– Эй, чего затих? Не уснул от моей болтовни?

– Не понимаю, чего я там все-таки забыл, – уныло вздохнул толстяк и пожал плечами.

Водитель хохотнул.

– Та же фигня. Меня баба сюда звала, ну, в город ваш. Нашел время. Приехал. И чего? Оказывается, у нее муж есть, и она не хочет его терять, беспокоить. Ну каково? А? И я еще виноват, что не предупредил ее заранее, видите ли.

Мужик мотнул головой. Треснул себя по башке кулаком: – Чтоб я еще раз за тысячи километров – ни-ко-гда! – последнее слово он произнес по слогам. – Выметайся. Мне на пару улиц подальше, – и, помолчав, выдал с кривой ухмылкой: – Добро пожаловать в дачный поселок «Южное»! И заходи в гости, если что. Я здесь два-три дня у приятеля перекантуюсь. А может, и побольше… И к чертям долгожданный отпуск. Твою ж мать!

– И тебе не хворать, – рассмеялся толстяк и потопал по сугробам нехоженым, вытаскивая из кармана наскоро нарисованный Димой план местности. Все-таки нечаянно вломиться на чужую территорию отсутствовало всяческое желание.

Неделю – работал над книгой, с перерывами только на скудный обед, сон и растопку печи; вторую – валял дурака, истратив все неожиданно появившееся в новой обстановке и супротив бытовых лишений вдохновение и мучаясь тщетностью собственного существования: одна напечатанная книга еще не делала его писателем, и он это прекрасно понимал; третью – сидел практически безвылазно дома, и скучал по городской атмосфере в одиночестве, тишине и серости окружающего. А потом, одним зимне-весенним вечером, когда окружающего света стало необычайно много, а глаза щурились с непривычки и от ничем не объяснимого ощущения новизны окружающего, в дверях самым будничным образом появилась она – та, которую он уже и не ждал увидеть: миниатюрная дама со спокойным, но не лишенным любопытства взглядом. За спиной ее маячило черное-глянцевое человекоподобное тело с лишней парой ног, приклеенных под каким-то невообразимо странным углом и навевающих мысли о неудачной пластической операции психопата-врача. Золотые огромные глаза инопланетянина на лысом черепе головы и длинные четырехпалые щупальца-пальцы на нескольких непарных верхних конечностях несколько скрадывали общее ощущение ужасности существа, очень похожего на больного сапиенса из фильма известного режиссера.

– Черт! – воскликнул Александр Александрович, отступая вглубь комнаты. – Изыди, глюк. Чего опять явился? Не хочу я мир спасать!!! – от души возопил он – хотя крайне сомневался, что гуманоиды из иного мира пришли к нему именно за этим, – и, как есть, в ватнике и толстых штанах, выпрыгнул в окно. Впрочем, несмотря на некоторую сноровку в этом несложном деле, он таки самым позорным образом застрял в излишне малом для своей весовой категории окошке. Так что снять его оттуда и запихнуть в машину пришлой парочке не составило никакого особого труда – застыдившийся, как провинившийся ребенок, толстяк попыток оказать сопротивление не проявлял. При этом странная парочка переговаривались на какой-то чудной смеси жестов и коротких сигналов и, что особенно возмутило добродушного толстяка, смеялась.

Смеялись, вероятно, над ним!

Душа непризнанного поэта воспротивилась сему ужасному последнему обстоятельству; справившись с секундным страхом, подавленным крайней степенью возмущения и гордости (или напыщенного бахвальства – кому что), герой наш, как самый заправский супермен, толкнул связанными руками дверь несшейся на большой скорости машины, благо находился не в гангстерском боевике с двумя амбалами по бокам, и кубарем покатился по дороге – не асфальтированной, но знатно посыпанной щебенкой и изобилующей большими камнями.

– Твою мать… Ты, что ли, на каскадера готовишься? – изумленно-прифигевши, завопил приятель-водитель. Он остановил машину в двух метрах от сидящего тела. – Жаль, не сломал ничего, а то бы хороший был урок – не выеживаться.

– Меня инопланетяне поймать хотели, – простонал толстяк, заползая на сиденье и бросая взгляд на пустынную дорогу.

– И?

– Сомневаюсь вот, принимать их предложение или нет. Думаю…

Вдалеке с неба опускался объект, очень сильно напоминавший летающую тарелку: кусок треугольной формы и расплывчатого спектра, от белого до темно-синего. Его размеры, насколько можно было судить на таком расстоянии, имели немыслимо огромную величину. Таращились на него двое мужчин довольно долго, так что пришедший в себя водитель даже успел выразить мысль, что, похоже, «предложение» сорвалось и другого шанса у толстяка, по-видимому, уже не случится никогда, когда толстяк завопил:

– Гони!

Александр Александрович Серов, гениальный создатель одной-единственной книги, утонувшей в таком же потоке книг-однодневок, понимал всю тщетность собственных попыток подняться на этом неблагодарном поприще – продаже литературного творчества и себя как автора. Он был таким же, как все, средненьким, и потому никому не интересным. Не то чтобы осознание этого оформилось в нем окончательно и давно – иногда все-таки толстяк сомневался в собственной бездарности, витал в прекрасных радужных облаках... тем более, что что-либо делать для осуществления грандиозных мечтаний ему не приходило в голову.

Вторжение в его жизнь прекрасной незнакомки – интересное событие – наполнило ее смыслом, эдаким «почти настоящим» спасением собственной шкуры, перед которым написание второй по счету книги – меркло, а большее толстяка особо и не интересовало. Но…

Кристально-четкое осознание того, насколько же он ничтожен, бездарен, ни в чем не оригинален и даже никак не приспособлен к жизни – заставляло беситься разум, меркнуть свет перед глазами. Обида, жестокая до боли в груди и почти физических слез, овладевала им только при мысли, что им, таким совершенно безынтересным и скучным, заинтересовались инопланетяне, да еще в благих целях. Такого просто не могло быть… «Но ведь очень хотелось бы, да?» – эта лишняя надежда, этот внутренний вопрос самому себе очень мешал, мешал здраво рассматривать иноземное присутствие – как нечто враждебное и очень опасное ему.

Очень сложно это было сделать еще при том, как непутево, спустя рукава вели себя пришельцы и их приспешники.

Хотя женщина ему нравилась, определенно нравилась… Может, он просто-напросто влюбился?.. Другого более логичного объяснения своему стремлению двигаться в энном направлении в энное время толстяк у себя не находил, хотя и это стало бы совершенно неожиданным достижением. Как-то всегда ему хватало любви только на себя, а на других даже при всем старании – никак. Раскидывая шинами булыжники и вздувая столбы пыли, в противоположном направлении на такой же немыслимой скорости пронесся автомобиль. Александр Александрович Серов отчаянно позавидовал его пассажирам в этот момент, такое идеальное решение – перемена всего возможного в жизни – показалась ему сейчас самой настоящей катастрофой: не так уж плохо, в конце концов ему и жилось. Но отступать было уже поздно… Говорить балдеющему от всей этой ситуации водителю, что он как бы это… передумал, он все-таки постеснялся.

Расправив плечи и улыбаясь голливудской улыбкой, толстяк, холодея сердцем и всеми внутренностями, находящимися за ребрами и в животе, и в который раз ощущая себя артистом, случайно попавшим не на тот спектакль, потопал вперед по раскисшей от слякоти земле к ужасающе громадной, зловеще нависающей над головой летающей тарелочке, сверкающей «неоновыми» огнями, рокочущей музыкой нетерпеливых двигателей и агрессивно выпячивающейся на фоне безмятежно голубого неба.

– Сидел бы сейчас, чай пил… – прошипел сквозь зубы Александр Александрович Серов, бешено вращая глазами по сторонам и стараясь прямо перед собой особо не смотреть. – Ой, мама… А может, все таки назад повернуть?

Спину почти физически жег взгляд водителя, имя которого он забыл пять минут назад от переживаемого и вполне беспощадного страха, впереди, за непрозрачным корпусом, мерещились заходящиеся от смеха монстры-переростки почему-то с клоунскими колпаками на лысых черепушках, белых медицинских халатах да в огромных солнцезащитных очках. Выбор – преогромаднейший. Тяжесть этой безграничной свободы давила на плечи мегатонным грузом.

Еще один псевдо-размашистый шаг по сценической арене к гигантской – в данный отрезок времени ненавистной ему всеми фибрами души – летающей махине, и толстяк бросил неуверенный быстрый взгляд через плечо назад. «Господи, спаси и сохрани, и избави меня от дня сегодняшнего», – взмолился он и с душой перекрестился, несколько забывшись и потому наплевав на всех земных и инопланетных зрителей.

____________________________________________________________________________________________________________________________________________ ________

– Дима?

– Да, Влад, чего так поздно?

– На дачу Серегину ездили. Там на камерах в последний день – не пойми что. Пришельцы еще – смех. – Короче, он нас конкретно сделал. Заметил слежку, вероятно, неделю назад, там в экран пялился минут десять. Я сайт один знаю, думаю выложить.

– Как хочешь. Правда, есть на что посмотреть? Вообще, затея, по-моему, фиговая была. И как вы с Серегой меня уговорили?

– Да не. Классно же получилось. Правда, от Саши я такого не ожидал. Один бы он такое не сообразил. Рука профи чувствуется. Кстати, куда он сам делся, непонятно. На звонки не отвечает. У тебя не появлялся?

– Не-а.

– Хорошо, будет – предупреди. А… совсем забыл. Мы там машину по дороге видели с двумя трупами. Вот ей-богу, верил бы в этих самых, подумал бы – они ее так разделали. Ну я потом все расскажу. Завтра заходи.
[/spoiler]


Вложения:
0509780.docx [47.59 KiB]
Скачиваний: 233
Вернуться наверх
 Профиль  
 
Показать сообщения за:  Сортировать по:  
Начать новую тему Ответить на тему  [ Сообщений: 5 ] 

Часовой пояс: UTC + 3 часа


Кто сейчас на форуме

Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и гости: 5


Вы не можете начинать темы
Вы не можете отвечать на сообщения
Вы не можете редактировать свои сообщения
Вы не можете удалять свои сообщения
Вы не можете добавлять вложения

Найти:
Перейти:  
cron
Литературный интернет-клуб Скифы

статистика

Powered by phpBB © 2000, 2002, 2005, 2007 phpBB Group
Template made by DEVPPL Flash Games - Русская поддержка phpBB