Site Logo

Полки книжного червя

 
Текущее время: Чт мар 28, 2024 23:17

Часовой пояс: UTC + 3 часа




Начать новую тему Ответить на тему  [ Сообщений: 3 ] 
Автор Сообщение
 Заголовок сообщения: Геннадий Гор
СообщениеДобавлено: Ср авг 26, 2009 14:23 
Изображение

У Ген­на­дия Го­ра есть рас­сказ «Вме­ша­тель­ст­во жи­во­пи­си». Он был на­пи­сан в са­мом на­ча­ле 1930-х го­дов. Его ге­рой ут­верж­дал: «Я – за им­про­ви­за­цию слов про­тив на­пря­же­ния вся­кой мыс­ли. Я – за не­о­жи­дан­ность ис­кус­ст­ва про­тив ло­ги­ки на­уки». Су­дя по все­му, эти сло­ва вы­ра­жа­ли кре­до са­мо­го пи­са­те­ля. Гор все­гда стре­мил­ся к им­про­ви­за­ци­ям. Он об­ла­дал ог­ром­ным ху­до­же­ст­вен­ным да­ром. Од­на­ко на са­мом взлё­те в не­го все­ли­лось чув­ст­во стра­ха, ко­то­рое в ито­ге по­гу­би­ло в нём ве­ли­ко­го ма­с­те­ра.

Ген­на­дий Са­мой­ло­вич Гор ро­дил­ся 15 (по но­во­му сти­лю 28) ян­ва­ря 1907 го­да в го­ро­де Верх­не­у­динск, ко­то­рый по­том пе­ре­име­но­ва­ли в Улан-Удэ. На­сто­я­щее его имя – Гда­лий. Пер­вый год сво­ей жиз­ни он про­вёл в тюрь­ме, где за уча­с­тие в ре­во­лю­ци­он­ной де­я­тель­но­с­ти от­бы­ва­ли срок его ро­ди­те­ли. По­том маль­чиш­ку от­вез­ли к род­ст­вен­ни­кам в Бар­гу­зин, где из­дав­на про­жи­ва­ли в ос­нов­ном тун­гу­сы да бу­ря­ты и к ко­то­рым в кон­це де­вят­над­ца­то­го – на­ча­ле двад­ца­то­го ве­ка до­ба­ви­лись пе­ре­се­лен­цы из цен­т­раль­ных гу­бер­ний Рос­сии. Род­ст­вен­ни­ки ока­за­лись не бед­ны­ми людь­ми, они по­мог­ли Го­ру по­лу­чить в ча­ст­ной гим­на­зии очень да­же при­лич­ное об­ра­зо­ва­ние.

По­том бы­ла граж­дан­ская вой­на. Но до сих пор не­из­ве­ст­но, чью сто­ро­ну Гор тог­да за­нял и за ко­го во­е­вал: за бе­лых или за крас­ных. Он этот во­прос все­гда из­бе­гал. Ви­ди­мо, ему бы­ло что скры­вать.

В 1923 го­ду Гор при­ехал в Пе­т­ро­град. Там он очень бы­с­т­ро сдру­жил­ся с Бо­ри­сом Кор­ни­ло­вым, Ле­о­ни­дом Рах­ма­но­вым, Оль­гой Берг­гольц, ко­то­рые со­став­ля­ли яд­ро ком­со­моль­ской ли­те­ра­тур­ной груп­пы «Сме­на». А вско­ре в жур­на­ле «Юный про­ле­та­рий» по­явил­ся и пер­вый его рас­сказ «Ко­лым».

Спу­с­тя ка­кое-то вре­мя Гор по­сту­пил в Ле­нин­град­ский уни­вер­си­тет на ис­то­ри­ко-линг­ви­с­ти­че­с­кий фа­куль­тет. Под на­по­ром сво­их дру­зей он сра­зу же втя­нул­ся в бур­ную об­ще­ст­вен­ную де­я­тель­ность. Не зря его по­том вы­дви­ну­ли в ре­дак­то­ры уни­вер­си­тет­ской га­зе­ты. Не­уто­ми­мой энер­ги­ей Го­ра был очень до­во­лен и рек­тор уни­вер­си­те­та Ла­зур­кин. Это он на­чи­ная с 1925 го­да стал та­с­кать Го­ра чуть ли не на все ме­ро­при­я­тия с уча­с­ти­ем пред­се­да­те­ля Пе­т­ро­со­ве­та Зи­но­вь­е­ва.

Од­на­ко на по­след­нем кур­се от­но­ше­ние на­чаль­ст­ва к ре­дак­то­ру уни­вер­си­тет­ской га­зе­ты вдруг рез­ко из­ме­ни­лось. По од­ной из вер­сий, ко­му-то в парт­ко­ме не по­нра­ви­лось ув­ле­че­ние не в ме­ру ре­ти­во­го сту­ден­та аб­сурд­ной ли­те­ра­ту­рой. Яко­бы Го­ру в ви­ну по­ста­ви­ли вот эти стро­ки:



Сон со­бо­лю при­снил­ся не со­бо­лий,

И то­по­лю не то­пал то­поль.

И пла­ка­ла вол­на в То­бо­ле

О Ер­ма­ке, что не уви­дит бо­ле…



Как счи­тал Олег Юрь­ев, «мо­ло­дой Гор, ко­неч­но, ис­пы­ты­вал не­удер­жи­мое вле­че­ние к мо­дер­нист­ской и аван­гар­дист­ской куль­ту­ре во­об­ще и к ле­нин­град­ско­му по­лу­под­по­лью, к Харм­су, До­бы­чи­ну и Ва­ги­но­ву, к Фи­ло­но­ву и Ма­ле­ви­чу в ча­ст­но­с­ти, но по­ни­мал эту куль­ту­ру имен­но что как си­с­те­му при­ёмов, прак­ти­че­с­ки без­раз­лич­ных к со­дер­жа­нию, и пы­тал­ся ис­поль­зо­вать эти при­ёмы (не­бе­зу­с­пеш­но, но ред­ко бли­с­та­тель­но) в соб­ст­вен­ной про­зе» («Но­вое ли­те­ра­тур­ное обо­зре­ние», 2008, № 89).

Ког­да Го­ру со­об­щи­ли, что его аван­гард­ные по­ис­ки вы­зва­ли у уни­вер­си­тет­ско­го на­чаль­ст­ва не­удо­воль­ст­вие, он, бу­ду­чи уве­рен­ным в пра­виль­но­с­ти из­бран­но­го кур­са, ре­шил про­де­мон­ст­ри­ро­вать свою ло­яль­ность уже на дру­гом ма­те­ри­а­ле, взяв­шись за вос­пе­ва­ние кол­хоз­ной жиз­ни. При этом пи­са­тель про­дол­жил опе­ри­ро­вать преж­ни­ми по­ня­ти­я­ми и при­ёма­ми. Спу­с­тя семь­де­сят лет эту си­ту­а­цию очень точ­но и об­раз­но вос­про­из­вёл его уче­ник Ан­д­рей Би­тов. По мне­нию Би­то­ва, Гор «по­про­бо­вал из­ме­нить не те­ме (он её ещё не об­рёл), а те­му. Ве­ра в то, что ис­по­ве­ду­е­мый им ху­до­же­ст­вен­ный ме­тод все­си­лен, бы­ла не­ко­ле­би­ма. Мож­но бы­ло по­жерт­во­вать всем, кро­ме ме­то­да. <...> И он стал пе­ре­пи­сы­вать со­вет­скую га­зе­ту 1929 го­да: то, что на­до, но – по-сво­е­му. По­лу­чи­лась «Ко­ро­ва» («Звез­да», 2000, № 10).

Гру­бо го­во­ря, Гор опи­сал стро­и­тель­ст­во кол­хо­за язы­ком обэ­ри­у­тов. Но, ви­дит Бог, ни­ка­ко­го кон­флик­та с вла­с­тью он не хо­тел. Ус­та­ми сво­е­го ге­роя – пред­се­да­те­ля кол­хо­за и ху­дож­ни­ка Мо­лод­цо­ва пи­са­тель пре­ду­преж­дал сво­их по­сле­до­ва­те­лей, сти­хий­но при­няв­ших аван­гар­дизм: «Не так сме­ло, ре­бя­та. А то ска­жут, что я вас учил фу­ту­риз­му».

Но, по­хо­же, ни­ка­кие ого­вор­ки Го­ру не по­мог­ли. В 1930 го­ду за ру­ко­пись ро­ма­на «Ко­ро­ва» его из уни­вер­си­те­та от­чис­ли­ли и при­зва­ли в ар­мию. Од­на­ко бо­ец из пи­са­те­ля по­лу­чил­ся ни­ку­дыш­ный. Един­ст­вен­ное, что он умел де­лать на от­лич­но, это стре­лять (спа­си­бо де­ду, ко­то­рый в дет­ст­ве по­ка­зал сво­е­му вну­ку, как до­бы­ва­ют со­бо­ля). Всё ос­таль­ное у пар­ня ва­ли­лось пря­мо из рук. Ес­ли ве­рить быв­шим со­слу­жив­цам Го­ра, он од­наж­ды кис­лы­ми ща­ми уму­д­рил­ся об­лить са­мо­го ко­ман­дар­ма Ту­ха­чев­ско­го. Ко­ман­дарм, как гла­си­ла ле­ген­да, уже со­би­рал­ся ус­т­ро­ить не­ра­ди­во­му сол­да­ту раз­нос, но тут ему вдруг на пре­крас­ном фран­цуз­ском язы­ке при­нес­ли из­ви­не­ния. Это на­столь­ко изу­ми­ло Ту­ха­чев­ско­го, что он тут же от­дал при­каз не­мед­лен­но Го­ра про­из­ве­с­ти в млад­шие ко­ман­ди­ры.

В 1931 го­ду Гор вме­с­те со сво­им при­яте­лем Ле­о­ни­дом Рах­ма­но­вым вы­пу­с­тил в ле­нин­град­ском от­де­ле­нии из­да­тель­ст­ва «Мо­ло­дая гвар­дия» сбор­ник сту­ден­че­с­кой про­зы. Рах­ма­нов вклю­чил в кни­гу, на­пи­сан­ную под вли­я­ни­ем «За­ви­с­ти» Оле­ши, по­весть «Пол­не­ба», а Гор ото­б­рал для это­го то­ма по­весть «Фа­куль­тет чу­да­ков». Пре­дис­ло­вие к столь не­о­быч­но­му из­да­нию со­гла­сил­ся на­пи­сать один из «се­ра­пи­о­но­вых бра­ть­ев» Ми­ха­ил Сло­ним­ский. При­вет­ст­вуя экс­пе­ри­мен­ты мо­ло­дых ав­то­ров, Сло­ним­ский тем не ме­нее сра­зу под­черк­нул, что обе по­ве­с­ти «сто­ят в про­ти­во­ре­чии с ге­не­раль­ны­ми тра­ди­ци­я­ми рус­ской ли­те­ра­ту­ры». Он пре­ду­преж­дал: «Ме­тод, взя­тый Го­ром в по­ве­с­ти «Фа­куль­тет чу­да­ков», та­ит в се­бе опас­но­с­ти, ещё не­о­пре­де­лён­ные ав­то­ром. Быт дан у Го­ра от­дель­ны­ми, как бы слу­чай­но вы­хва­чен­ны­ми ку­с­ка­ми, – эта си­с­те­ма, как буд­то но­вая для рус­ской ли­те­ра­ту­ры, по­рож­да­ет ста­ро­го ге­роя, тра­ди­ци­он­но «лиш­не­го че­ло­ве­ка», ра­зо­рван­ное со­зна­ние ко­то­ро­го и ор­га­ни­зу­ет по­весть».

Сло­ним­ский как в во­ду гля­дел. Уже че­рез не­сколь­ко ме­ся­цев по­сле вы­хо­да сту­ден­че­с­ких по­ве­с­тей цен­зу­ра рас­по­ря­ди­лась кни­гу ото­всю­ду изъ­ять. Глав­ли­ту не по­нра­ви­лось, что мо­ло­дые пи­са­те­ли по­сме­ли за­тро­нуть по­ло­вой во­прос. Кро­ме то­го, Гор слиш­ком ча­с­то в сво­ём «Фа­куль­те­те чу­да­ков» упо­ми­нал Льва Троц­ко­го, при­знав ог­ром­ный ин­те­рес сту­ден­че­ст­ва к из­дан­ной опаль­ным со­рат­ни­ком Ле­ни­на кни­ге «Ли­те­ра­ту­ра и ре­во­лю­ция».

Од­на­ко Гор по мо­ло­до­с­ти все об­ви­не­ния в скры­том троц­киз­ме про­иг­но­ри­ро­вал. Убеж­дён­ный в пра­ве ху­дож­ни­ка на лю­бые экс­пе­ри­мен­ты, он в 1933 го­ду из­дал но­вую кни­гу рас­ска­зов «Жи­во­пись». Пер­вые ре­цен­зен­ты (в ча­ст­но­с­ти, А.Бес­ки­на и Л.Цыр­лин) бы­ли про­сто в вос­тор­ге. Они вос­при­ня­ли рас­ска­зы Го­ра как па­ро­дию над мра­ко­бе­са­ми. Но всех бы­с­т­ро от­рез­вил вли­я­тель­ный в Ле­нин­гра­де кри­тик Г.Мун­блит.

to be continued


Вернуться наверх
  
 
 Заголовок сообщения: Геннадий Гор
СообщениеДобавлено: Ср авг 26, 2009 14:23 
Вер­ный марк­сист, Мун­блит ни­че­го не по­нял в «сил­ло­ги­с­ти­че­с­ких вы­кру­та­сах» Го­ра и по­тре­бо­вал кро­ви. Он пи­сал: «Внеш­не рас­ска­зы Го­ра дей­ст­ви­тель­но «сво­е­об­раз­ны», но не «ге­о­ме­т­ри­че­с­ки су­хой ма­не­рой пись­ма», как это ду­ма­ют А.Бес­ки­на и Л.Цыр­лин, а ви­ти­е­ва­тым и изо­щ­рён­ным пре­под­не­се­ни­ем об­ще­из­ве­ст­но­го, про­ти­во­ре­чи­ем меж­ду су­до­рож­ной изы­с­кан­но­с­тью из­ло­же­ния и ла­пе­дар­но­с­тью за­мыс­ла, кон­тра­с­том меж­ду ма­не­рой и пред­ме­том по­ве­ст­во­ва­ния, ни­чем не оп­рав­дан­ным и ни к че­му не ве­ду­щим» («Ли­те­ра­тур­ный кри­тик», 1933, № 6).

По­сле Мун­бли­та Го­ра за «не­ис­ко­ре­ни­мую по­треб­ность аб­ст­ра­ги­ро­ва­ния» не пи­на­ли лишь по­след­ние ле­нив­цы. Мо­ло­до­му пи­са­те­лю тут же при­пом­ни­ли все его гре­хи. От­дель­ные то­ва­ри­щи да­же из­влек­ли из биб­ли­о­те­ки текст по­ве­с­ти «Фа­куль­тет чу­да­ков». Пы­лая гне­вом, не­кто И.Эвен­тов под­чёр­ки­вал, что «Фа­куль­тет чу­да­ков» – со­бра­ние ге­ро­ев, ха­рак­тер­ных, глав­ным об­ра­зом, сво­и­ми сног­сши­ба­тель­ны­ми стран­но­с­тя­ми: па­ра­док­саль­ны­ми при­выч­ка­ми, не­ес­те­ст­вен­ны­ми на­клон­но­с­тя­ми, экс­цен­т­ри­че­с­ким об­ра­зом дей­ст­вий. Все они – ма­ни­а­ки, ори­ги­на­лы, чу­да­ки» («Ре­зец», 1935, № 24).

Го­ру бы­с­т­ро объ­яс­ни­ли, чем для не­го мог­ли за­кон­чить­ся по­доб­ные об­ви­не­ния, по­со­ве­то­вав ему от гре­ха по­даль­ше на ка­кое-то вре­мя по­ки­нуть Ле­нин­град и за­од­но сме­нить ма­не­ру пись­ма. По­слу­шав­шись бы­ва­лых лю­дей, пи­са­тель от­пра­вил­ся на Даль­ний Вос­ток, к нив­хам При­аму­рья и Са­ха­ли­на.

Опи­ра­ясь на дет­ские вос­по­ми­на­ния о Бар­гу­зи­не, Гор об­ра­тил­ся к ак­ту­аль­ной для то­го вре­ме­ни те­ме ре­во­лю­ци­он­ной борь­бы в Си­би­ри. Он из­брал сво­им ге­ро­ем чер­ни­гов­ско­го ев­рея, ко­то­рый на­де­ял­ся об­ре­с­ти в За­бай­ка­лье сво­бо­ду, но ко­то­ро­го власть на но­вом ме­с­те си­лой при­ну­ди­ла к об­ма­ну тун­гу­сов и бу­ря­тов. Вот эта дра­ма марк­сист­ским кри­ти­кам ока­за­лась бо­лее по­нят­ной. Тот же Эвен­тов, про­чи­тав по­весть «Сча­ст­ли­вая ре­ка» о судь­бе чер­ни­гов­ско­го ев­рея, за­ме­тил, что Гор на­ко­нец пре­одо­лел за­мк­ну­тость твор­че­с­кой си­с­те­мы и вы­шел в жи­вой мир дей­ст­ви­тель­но­с­ти. Ну а то, что по­весть со­сто­я­ла из од­них штам­пов, об этом Эвен­тов бла­го­ра­зум­но умол­чал. Та­кие кри­ти­ки, как Эвен­тов, пред­по­чи­та­ли жить иде­я­ми, но не об­ра­за­ми.

На Даль­нем Вос­то­ке Гор на­шёл но­во­го ге­роя – мо­ло­до­го нив­ха, бы­тие ко­то­ро­го рань­ше оп­ре­де­ля­ли лишь охо­та и оле­не­вод­ст­во, но ко­то­рый ока­зал­ся так­же го­то­вым и к вос­при­я­тию дру­го­го, от­лич­но­го от се­вер­ной ци­ви­ли­за­ции ми­ро­у­кла­да. Не слу­чай­но столк­но­ве­ние двух ми­ров во мно­гом оп­ре­де­ли­ло суть его по­ве­с­ти «Лан­же­ро» (она впер­вые по­яви­лась в 1937 го­ду в жур­на­ле «Ли­те­ра­тур­ный со­вре­мен­ник»).

По­сле «Лан­же­ро» на Го­ра про­дол­жил на­па­дать в ос­нов­ном один Мун­блит, к ко­то­ро­му по­том при­со­е­ди­нил­ся Вик­тор Финс. Дру­гие кри­ти­ки, на­обо­рот, ста­ли вся­че­с­ки де­мон­ст­ри­ро­вать пи­са­те­лю свою ло­яль­ность. Ска­жем, В.Дру­зин, мель­ком упо­мя­нув по­роч­ный де­бют Го­ра, за­явил, что Гор окон­ча­тель­но пре­одо­лел фор­ма­лизм, а его по­весть «Лан­же­ро» – это «дель­ней­шее идей­ное про­дви­же­ние пи­са­те­ля» («Ли­те­ра­тур­ный со­вре­мен­ник», 1937, № 9). Под­дер­жа­ли Го­ра так­же А.Дым­шиц и Оль­га Берг­гольц. Но я бы осо­бо здесь вы­де­лил ста­тью Та­ма­ры Хмель­ниц­кой «Све­жесть ми­ра». В от­ли­чие от дру­гих кри­ти­ков она, го­во­ря о но­вом ге­рое пи­са­те­ля, до­ста­точ­но до­б­ро­же­ла­тель­но вспом­ни­ла пер­вые ве­щи Го­ра и да­же от­ча­с­ти их ре­а­би­ли­ти­ро­ва­ла. Она пи­са­ла: «В «Жи­во­пи­си» Гор бил­ся над кру­гом на­сущ­ных для ху­дож­ни­ка во­про­сов», ко­то­рые ему не­об­хо­ди­мо бы­ло раз­ре­шить для то­го, что­бы тво­рить даль­ше, для то­го, что­бы в соб­ст­вен­ной твор­че­с­кой прак­ти­ке най­ти пу­ти к это­му ос­во­бож­дён­но­му и дей­ст­вен­но­му вос­при­я­тию ми­ра. Гор в «Жи­во­пи­си» ста­вил во­про­сы го­ря­чо и ос­т­ро, но ис­кал их раз­ре­ше­ния не так и не там. Ра­зоб­ла­чая пред­взя­тость, ма­нер­ность, экс­цен­т­рич­ную на­ду­ман­ность и без­жиз­нен­ность в ис­кус­ст­ве, он до­во­дил эту ус­лов­ность и ис­кус­ст­вен­ность до гро­те­с­ка, шар­жи­ро­вал её, стро­ил из об­ра­зов ге­о­ме­т­ри­че­с­кие фи­гу­ры, а из фраз – ал­ге­б­ра­и­че­с­кие фор­му­лы» («Звез­да», 1939, № 7–8). Да­лее Хмель­ниц­кая, пе­рей­дя к ана­ли­зу «Лан­же­ро» и по­сле­ду­ю­щих ве­щей пи­са­те­ля, от­ме­ча­ла: «Но­вый ге­рой Го­ра за­ду­ман им как встре­ча двух удив­ле­ний: удив­ле­ния че­ло­ве­ка, вы­рос­ше­го в ус­ло­ви­ях поч­ти па­т­ри­ар­халь­но­го бы­та пе­ред ми­ром не­зна­ко­мой ему куль­ту­ры, и удив­ле­ния куль­тур­но­го че­ло­ве­ка пе­ред пер­во­здан­ной све­же­с­тью вос­при­я­тия и мы­ш­ле­ния че­ло­ве­ка, впер­вые вхо­дя­ще­го в мир со­вре­мен­ной ци­ви­ли­за­ции. На пе­ре­пу­тье этих двух удив­ле­ний и воз­ни­ка­ет се­вер­ный ге­рой Го­ра, во­пло­щён­ный им в об­ра­зах Лан­же­ро и Ива­на из «Не­си ме­ня, ре­ка».

С вы­со­ты се­го­дняш­не­го дня, ко­неч­но, с не­ко­то­ры­ми оцен­ка­ми, про­зву­чав­ши­ми в 1930-е го­ды, мож­но бы­ло бы и по­спо­рить. Я, на­при­мер, счи­таю, что Гор в по­ве­с­ти «Лан­же­ро» в чём-то в уго­ду вла­с­тям ото­шёл от ис­то­ри­че­с­кой прав­ды, ис­ка­зив, в ча­ст­но­с­ти, ис­то­рию ро­да тун­гус­ских кня­зей Ган­ти­му­ро­вых. Оль­га Берг­гольц, ког­да пред­став­ля­ла кни­ги Го­ра о Се­ве­ре, пи­са­ла, что в них нет «ни ре­во­лю­ции, ни эт­но­гра­фии, ни да­же пуш­но­го (?) про­мыс­ла» («Ли­те­ра­тур­ный со­вре­мен­ник», 1940, № 7), пред­ла­гая су­дить пи­са­те­ля не за то, что у не­го от­сут­ст­во­ва­ло, а за дру­гое – за его рез­кую ин­ди­ви­ду­аль­ность. Но так ли уж Гор был апо­ли­ти­чен? За­чем он тог­да ис­кус­ст­вен­но раз­де­лил сво­их ге­ро­ев на бе­лых и крас­ных, сде­лав из Лан­же­ро пре­дан­но­го сто­рон­ни­ка со­вет­ской вла­с­ти и все­лив в по­том­ка кня­зя Ган­ти­му­ро­ва лю­тую не­на­висть к бед­ня­кам? Ведь в ре­аль­ной жиз­ни всё бы­ло ку­да слож­нее. И Гор, вы­рос­ший сре­ди та­ёж­ных пле­мён и чьи ро­ди­те­ли де­ла­ли ре­во­лю­цию, это очень хо­ро­шо знал. Но он не ри­ск­нул от­ра­зить все пе­ри­пе­тии слож­ных про­цес­сов, про­ис­хо­див­ших в Си­би­ри и на Даль­нем Вос­то­ке в пер­вой тре­ти двад­ца­то­го ве­ка, по­то­му что по­сле раз­гро­ма кни­ги «Жи­во­пись» в нём проч­но по­се­ли­лось чув­ст­во стра­ха.

Вер­нув­шись с Даль­не­го Вос­то­ка, Гор ус­т­ро­ил­ся в Ле­нин­град­ский ин­сти­тут на­ро­дов Се­ве­ра, где судь­ба све­ла его с уди­ви­тель­ным ху­дож­ни­ком Кон­стан­ти­ном Пан­ко­вым. Это­му уни­каль­но­му са­мо­род­ку он по­свя­тил ли­ри­че­с­кую по­весть «Пан­ков», ко­то­рую в 1940 го­ду опуб­ли­ко­вал жур­нал «Ли­те­ра­тур­ный со­вре­мен­ник».
Иллюстрация к повести «Рисунок Дароткана»
Иллюстрация к повести «Рисунок Дароткана»

Но пе­ред са­мой вой­ной над Го­ром вновь сгу­с­ти­лись ту­чи. Мун­блит всё-та­ки не ос­та­вил по­пы­ток до­бить пи­са­те­ля за бли­зость к аван­гар­диз­му. Не по­лу­чи­лось у не­го на­ка­зать Го­ра за ран­ние ве­щи, так он ре­шил из­нич­то­жить свою жерт­ву за по­весть «Не­си ме­ня, ре­ка». Мун­блит за­явил: «Ес­ли бы эта по­весть бы­ла чу­точ­ку бо­лее ре­а­ли­с­тич­на, её мож­но бы­ло бы на­звать сказ­кой. Но в ны­неш­нем сво­ём ви­де она ско­рее по­хо­жа на миф» («Ре­зец», 1939, № 11–12). И Мун­блит до­бил­ся сво­е­го: в на­ча­ле 1941 го­да Глав­лит изъ­ял по­весть из всех биб­ли­о­тек. По од­ной вер­сии, цен­зу­ру сму­ти­ли гла­вы, по­свя­щён­ные Эрн­сту Тель­ма­ну (яко­бы по­сле за­клю­че­ния пак­та Мо­ло­то­ва – Риб­бен­т­ро­па сце­ны аре­с­та ли­де­ра не­мец­ких боль­ше­ви­ков мог­ли по­вре­дить раз­ви­тию на­ших от­но­ше­ний с Гер­ма­ни­ей). По дру­гой ги­по­те­зе, бди­тель­ные ко­мис­са­ры воз­му­ти­лись, ког­да в тек­с­те по­ве­с­ти на­шли упо­ми­на­ния о ра­бо­те за­клю­чён­ных «на ка­на­ле».

Ког­да на­ча­лась вой­на, Гор всту­пил в Ки­ров­скую ди­ви­зию на­род­но­го опол­че­ния. Од­на­ко в спра­воч­ник «Ле­нин­град­ские пи­са­те­ли-фрон­то­ви­ки» он по­че­му-то не по­пал. «А меж­ду про­чим, – пи­сал его друг Да­ни­ил Гра­нин, – он был ка­пи­тан, ко­ман­до­вал пу­ле­мёт­ным взво­дом. Во­е­вал он от­важ­но. Вме­с­те с Глебом Алё­хи­ным взя­ли они язы­ка, бы­ли в ок­ру­же­нии. Про это я знал. Дол­го вы­би­ра­лись, еле жи­вые до­б­ра­лись до Ле­нин­гра­да. Его при­ст­ра­ст­но до­пра­ши­ва­ли осо­би­с­ты: где ва­ши пу­ле­мё­ты? Об­ра­ти­ли вни­ма­ние – по­че­му у всех ав­то­ма­ты, а Гор вы­шел с япон­ским ка­ра­би­ном. Он объ­яс­нил, что раз­до­был, ка­ра­бин ему при­выч­нее с мо­ло­дых охот­ни­чь­их лет, на Ал­тае он счи­тал­ся от­лич­ным стрел­ком. Осо­би­с­ты про­ве­ри­ли его в стрель­бе по це­ли и от­пу­с­ти­ли. В ар­мию вер­нуть не мог­ли – до то­го он был из­мож­дён. Эва­ку­и­ро­ва­ли в Пермь, ку­да он при­был в се­ре­ди­не 1942 го­да дис­тро­фи­ком. Не был ни ра­нен, ни кон­ту­жен, тем не ме­нее вой­на глу­бо­ко трав­ми­ро­ва­ла его. Чем? Он вдруг осо­знал се­бя убий­цей. В ав­гу­с­те 1941 го­да, ког­да опол­чен­цы дер­жа­ли обо­ро­ну, он за­лёг в ку­с­тар­ни­ках, под­сте­ре­гал нем­цев и стре­лял. Клал с од­но­го вы­ст­ре­ла. Сколь­ко он пе­ре­ст­ре­лял нем­цев за эти дни, он ни­ког­да не вспо­ми­нал, хо­тя в то вре­мя ге­рой­ст­во ме­ри­лось имен­но чис­лом уби­тых сол­дат про­тив­ни­ка» (Д.Гра­нин. При­чу­ды мо­ей па­мя­ти. – М., 2009).

По­сле фрон­та, уже в эва­ку­а­ции Гор вер­нул­ся к сти­хам. Его в ка­кой-то мо­мент уже ни­че­го не стра­ши­ло. Он пи­сал:


Вернуться наверх
  
 
 Заголовок сообщения: Геннадий Гор
СообщениеДобавлено: Ср авг 26, 2009 14:24 
И в нас тек­ла ре­ка, вну­т­ри нас,

Но го­лос ут­рен­ний угас,

И дет­ст­во вы­сох­ло как куст.

И ста­ло пу­с­то как в со­ло­ме…

Мы жизнь свою су­хую сло­мим,

Что­бы про­зрач­нее стек­ла

Вну­т­ри нас мысль ре­кой тек­ла.



Од­на­ко свои сти­хи о ле­нин­град­ской бло­ка­де Гор пе­ча­тать не стал. Он по­ни­мал, что его по­эзия тут же мо­жет вы­звать ас­со­ци­а­ции с обэ­ри­у­та­ми. А как кон­чи­ли глав­ные обэ­ри­у­ты – Хармс и Вве­ден­ский, это ни для ко­го се­к­ре­том не бы­ло. Ид­ти до­б­ро­воль­но в тюрь­му, соб­ст­вен­но­руч­но об­ре­кать се­бя на смерть – нет, Гор это­го не хо­тел.

Пер­вая пуб­ли­ка­ция его сти­хов со­сто­я­лась уже по­сле смер­ти пи­са­те­ля, в 2002 го­ду в жур­на­ле «Звез­да». Ещё че­рез пять лет за­пад­ный сла­вист Пе­тер Ур­бан все 95 сти­хов Го­ра из­дал в Ве­не от­дель­ной кни­гой под на­зва­ни­ем «Бло­ка­да». У нас же пер­вым их де­таль­но про­ана­ли­зи­ро­вал Олег Юрь­ев. Он то­же сра­зу уло­вил связь по­эзии Го­ра с обэ­ри­у­та­ми. Но он су­мел взгля­нуть даль­ше. Да, со­гла­шал­ся Юрь­ев, «язык, ока­зав­ший­ся для Ген­на­дия Го­ра един­ст­вен­но воз­мож­ным в бло­кад­ном Ле­нин­гра­де, был «обэ­ри­ут­ским – но в очень рас­ши­рен­ном и да­же, я бы ри­ск­нул ска­зать, по­верх­но­ст­ном смыс­ле. В «по­верх­но­ст­ном» – в смыс­ле грун­тов­ки по­верх­но­с­ти язы­ка. Под ней – дру­гой ма­те­ри­ал. По­эти­че­с­кий син­так­сис, «за­ко­ны со­еди­не­ния слов» Харм­са и Вве­ден­ско­го ис­поль­зо­ва­ны как буд­то пол­но­стью, и да­же «на­пол­не­ние», то есть сло­ва, от­ча­с­ти то­же их. Но толь­ко от­ча­с­ти. Как спра­вед­ли­во от­ме­тил в сво­ей ста­тье Пе­тер Ур­бан, и фоль­к­лор­но-хлеб­ни­ков­ская ком­по­нен­та в них до­ста­точ­но за­мет­на. Тре­ть­ей со­став­ля­ю­щей (Ур­ба­ном по её не­о­жи­да­е­мо­с­ти не за­ме­чен­ной) ока­зы­ва­ет­ся (па­ра­док­саль­ным об­ра­зом – не толь­ко па­ра­док­саль­ным, но и пря­мым об­ра­зом пе­ре­ра­бо­тан­ный) Ман­дель­ш­там:



Как яб­ло­ко кру­тое воз­дух лет­ний

И вздох, как день и шаг ты­ся­че­ле­тье.

Я в ми­ре мед­лен­ном жи­ву

и лю­бо­пыт­ном

И конь как Ти­ци­ан ри­су­ет мне

ко­пы­том

То не­бо, то ог­ром­ную Ве­не­ру, то го­ры

То де­ре­вья, боль­шие и про­хлад­ные... –



пе­ре­хо­дя­щий, на­ту­раль­но, в За­бо­лоц­ко­го. С уди­ви­тель­ной и по­до­зри­тель­ной ес­те­ст­вен­но­с­тью. Прин­ци­пи­аль­ным от­ли­чи­ем сти­хов Го­ра яв­ля­ет­ся все­про­ни­зы­ва­ю­щее «лич­ное при­сут­ст­вие», че­ло­ве­че­с­кий об­раз, еди­ный для все­го кор­пу­са «Бло­ка­ды» («Но­вое ли­те­ра­тур­ное обо­зре­ние», 2008, № 89).

В по­ни­ма­нии Юрь­е­ва Гор – не по­след­ний обэ­ри­ут. Он пер­вый боль­шой по­эт ле­нин­град­ско­го не­о­мо­дер­на.

Сра­зу по­сле По­бе­ды Гор от­дал в пе­чать вме­с­то сти­хов по­весть «Дом на Мо­хо­вой». Она ни­че­го кра­моль­но­го не со­дер­жа­ла. Пи­са­тель со­сре­до­то­чил­ся на пе­ре­жи­ва­ни­ях сво­их ге­ро­ев – ху­дож­ни­ка и са­до­во­да, ко­то­рых вой­на чуть не ли­ши­ла смыс­ла их жиз­ни. На­пи­сан­ная впол­не в ре­а­ли­с­ти­че­с­ком клю­че, эта по­весть, впер­вые по­явив­ша­я­ся в ле­нин­град­ском жур­на­ле «Звез­да», очень по­нра­ви­лась бы­то­пи­са­те­лю Ле­о­ни­ду Бо­ри­со­ву. Тот в сво­ей им­прес­си­о­ни­с­ти­че­с­кой ма­не­ре да­же ото­звал­ся на неё весь­ма дру­же­люб­ной ре­цен­зи­ей.

Гром гря­нул ле­том 1946 го­да. На сей раз Гор по­ст­ра­дал во мно­гом из-за Ан­ны Ах­ма­то­вой и Ми­ха­и­ла Зо­щен­ко. Нет, лич­но Ах­ма­то­ва и Зо­щен­ко ни­ког­да не ру­га­ли Го­ра. Бо­лее то­го, до­пу­с­каю, что они Го­ра-то ни ра­зу и не чи­та­ли. Глав­ная ви­на Го­ра за­клю­ча­лась в том, что его бе­зо­бид­ную по­весть «Дом на Мо­хо­вой» опуб­ли­ко­ва­ли в том же жур­на­ле «Звез­да», где до это­го пе­ча­та­лись Ах­ма­то­ва и Зо­щен­ко.

Пер­вой в опа­ле ока­за­лась Ах­ма­то­ва. Ста­лин не мог про­стить ей встре­чи с ан­г­лий­ским дип­ло­ма­том Исай­ей Бер­ли­ным, ко­то­ро­го на­ша раз­вед­ка по­до­зре­ва­ла в при­ча­ст­но­с­ти к бри­тан­ским спец­служ­бам. По ука­за­нию вож­дя пар­тий­ные функ­ци­о­не­ры пе­ре­ры­ли все из­да­ния, где вы­сту­па­ла Ах­ма­то­ва. Осо­бен­но до­ста­лось жур­на­лу «Звез­да». Все по­сле­во­ен­ные но­ме­ра это­го из­да­ния бы­ли под­верг­ну­ты тща­тель­но­му ана­ли­зу на пред­мет со­дер­жа­ния ан­ти­со­вет­чи­ны. Пря­мых контр­ре­во­лю­ци­он­ных ма­те­ри­а­лов пар­тий­ные ищей­ки не об­на­ру­жи­ли. Но они вы­яви­ли дру­гое. Ав­то­ры «Звез­ды», со­об­ща­ли в сво­ей до­клад­ной на имя Ан­д­рея Жда­но­ва ру­ко­во­ди­те­ли уп­рав­ле­ния про­па­ган­ды и аги­та­ции ЦК ВКП(б) Г.Алек­сан­д­ров и А.Его­лин, на­де­ли­ли «на­шу ин­тел­ли­ген­цию не­ха­рак­тер­ны­ми для неё чер­та­ми», по­ка­зав «её ото­рван­ной от жиз­ни стра­ны». Свой вы­вод они про­ил­лю­с­т­ри­ро­ва­ли по­ве­с­тью Го­ра «Дом на Мо­хо­вой». Алек­сан­д­ро­ву и Его­ли­ну не по­нра­ви­лось, что пи­са­тель глав­ным ге­ро­ем сде­лал ху­дож­ни­ка, «ко­то­ро­го в дни вой­ны тре­во­жит толь­ко судь­ба его кар­тин». Не вы­звал у них до­ве­рия и дру­гой ге­рой Го­ра – учё­ный-са­до­вод, оза­бо­чен­ный «лишь со­хра­не­ни­ем сво­их как­ту­сов» (ци­ти­рую по сбор­ни­ку «Ли­те­ра­тур­ный фронт», М., 1994).

Ра­зу­ме­ет­ся, по­сле этой до­клад­ной за­пи­с­ки по­сле­до­ва­ла се­рия об­ли­чи­тель­ных ста­тей. В ча­ст­но­с­ти, на Го­ра тут же об­ру­шил­ся в «Звез­де» не­кто А.Ам­стер­дам.

Спа­се­ние Гор в этой си­ту­а­ции уви­дел в оче­ред­ном об­ра­ще­нии к се­вер­ной те­ме. В 1953 го­ду он опуб­ли­ко­вал из жиз­ни нив­хов но­вый ро­ман «Юно­ша с да­лё­кой ре­ки». Иде­о­ло­ги­че­с­ки эта вещь бы­ла очень вы­ве­ре­на. Она рас­ска­зы­ва­ла о мо­ло­дом та­ёж­ни­ке по име­ни Нот Че­выр­кайн, ко­то­рый в на­ча­ле 1930-х го­дов при­ехал в Ле­нин­град, вы­учил­ся гра­мо­те и стал со­ав­то­ром пер­во­го нивх­ско­го бук­ва­ря. Од­на­ко на чи­та­ю­щую пуб­ли­ку эта кни­га ни­ка­ко­го впе­чат­ле­ния не про­из­ве­ла. Спо­ры она вы­зва­ла лишь у не­боль­шой груп­пы нивх­ских сту­ден­тов, учив­ших­ся в Ле­нин­град­ском уни­вер­си­те­те. Од­ни хва­ли­ли пи­са­те­ля за то, что он хо­ро­шо по­чув­ст­во­вал пси­хо­ло­гию та­ёж­ни­ков. Но с ни­ми ка­те­го­ри­че­с­ки не со­гла­шал­ся Вла­ди­мир Сан­ги. Бу­ду­щий ос­но­во­по­лож­ник нивх­ской ли­те­ра­ту­ры тог­да на­хо­дил­ся в пле­ну об­ще­че­ло­ве­че­с­ких цен­но­с­тей и от­ка­зы­вал сво­е­му на­ро­ду в осо­бен­ном ду­хе мы­ш­ле­ния» («Си­бир­ские ог­ни», 1954, № 3).

Па­рал­лель­но с ро­ма­ном о нив­хах Гор про­дол­жил ра­бо­ту над цик­лом книг о ве­ли­ких рус­ских ху­дож­ни­ках. Так, в пер­вой по­ло­ви­не 1950-х го­дов он вы­пу­с­тил три ра­бо­ты о П.Фе­до­то­ве, В.Пе­ро­ве и В.Су­ри­ко­ве. Од­на­ко в них пи­са­тель вы­нуж­ден был стро­го при­дер­жи­вать­ся офи­ци­аль­ных оце­нок. Ни­ка­кие от­ступ­ле­ния, свя­зан­ные с аван­гар­дом, из­да­те­ли ему не поз­во­ли­ли.

Гор по­том на­де­ял­ся, что боль­шую сво­бо­ду он при­об­ре­тёт, ког­да возь­мёт­ся за ро­ма­ны об учё­ных. Он ис­хо­дил из то­го, что раз­ви­тие на­уки во мно­гом свя­за­но с вы­дви­же­ни­ем сме­лых ги­по­тез. Но ре­дак­то­ры и тут объ­я­ви­ли ему мно­же­ст­во ог­ра­ни­че­ний.

По­след­ним шан­сом вы­рвать­ся из по­роч­но­го кру­га раз­ре­шён­ных сю­же­тов для Го­ра ока­за­лась фан­та­с­ти­ка.

Ещё в 1950-е го­ды о Го­ре сло­жи­лось мне­ние как о пер­во­от­кры­ва­те­ле мо­ло­дых та­лан­тов. Он ру­ко­во­дил ли­те­ра­тур­ным объ­е­ди­не­ни­ем при Ле­нин­гра­де, из ко­то­ро­го по­том вы­шел, в ча­ст­но­с­ти, Ан­д­рей Би­тов. Кро­ме то­го, Гор од­но вре­мя опе­кал Яко­ва Гор­ди­на и Сер­гея До­вла­то­ва.

Во­об­ще к Го­ру в кон­це 1950-х – на­ча­ле 1960-х го­дов стре­мил­ся по­пасть чуть ли не весь ле­нин­град­ский мо­лод­няк. Кто-то на­де­ял­ся про­сто ус­лы­шать от не­го уча­ст­ли­вое сло­во. Дру­гие же хо­те­ли ви­деть в нём та­ра­на, спо­соб­но­го со­кру­шить все пре­гра­ды пе­ред из­да­тель­ски­ми стен­ка­ми. К чис­лу по­след­них от­но­сил­ся, на­при­мер, Дми­т­рий Бо­бы­шев.

Бо­бы­шев очень за­ви­до­вал сво­им свер­ст­ни­кам-моск­ви­чам, на­хо­див­шим­ся под кры­лом у сто­лич­ных зна­ме­ни­то­с­тей. Ему ка­за­лось, что име­ни­тым ли­те­ра­то­рам ни­че­го не сто­и­ло про­толк­нуть ве­щи сво­их уче­ни­ков в ве­ду­щие из­да­ния стра­ны. Ле­нин­град в этом пла­не Моск­ве силь­но ус­ту­пал. В Пи­те­ре, вспо­ми­нал по­том Бо­бы­шев, зна­ме­ни­то­с­тей бы­ло по­мень­ше, и они бы­ли по­скром­ней. Но всё-та­ки име­ни­тые ли­те­ра­то­ры в Ле­нин­гра­де име­лись. К их чис­лу Бо­бы­шев от­но­сил Го­ра.

Од­на­ко Гор ра­зо­ча­ро­вал Бо­бы­ше­ва. Да­же спу­с­тя го­ды Бо­бы­шев не мог Го­ру про­стить, что тот так и не ввёл его в элит­ные кру­ги. В ме­му­ар­ной кни­ге «Я здесь» он по­свя­тил Го­ру сле­ду­ю­щие стро­ки: «Ген­на­дий Гор. Про­за­ик-фан­таст, пи­шет для юно­ше­ст­ва, с со­чув­ст­ви­ем от­но­сит­ся к ли­те­ра­тур­ной мо­ло­дё­жи. От­нюдь не ка­кой-ни­будь иде­о­ло­ги­че­с­кий мра­ко­бес, но, ко­неч­но, со­вет­ский пи­са­тель: дол­ба­ный, дрю­че­ный, «про­ва­рен­ный в чи­ст­ках, как соль», – до­ба­вим из уже най­ден­но­го на­ми тог­да Ман­дель­ш­та­ма. И – что он мо­жет сде­лать для Воль­фа, на­при­мер? Или – для Най­ма­на, на­чав­ше­го пе­ром лю­бо­пыт­ст­во­вать в про­зе? Рейн, кста­ти, то­же пу­с­тил­ся по­ве­ст­во­вать и рас­ска­зы­вать о сво­их кам­чат­ских ша­та­ни­ях не толь­ко в сти­хах. Да и я со­чи­нил не­сколь­ко бе­зы­дей­ных опу­сов в ду­хе Оле­ши. Вряд ли этот роб­ко­го­ло­сый Гор за­сту­пит­ся за нас, за­гнан­ных в тём­ный угол. Его и до «Лит­га­зе­ты»-то не до­пу­с­тят. Он мо­жет лишь уго­с­тить нас ча­ем с пе­че­нь­ем, что он и де­ла­ет. Сте­ны его ква­д­рат­ной гос­ти­ной уве­ша­ны не­о­быч­ной, но и ка­кой-то блёк­лой, слов­но на сы­ро­мя­ти­ну на­не­сён­ной жи­во­пи­сью. Гор ожив­ля­ет­ся, го­во­ря о ней: это про­из­ве­де­ния са­мо­де­я­тель­ных ху­дож­ни­ков ма­лых на­ро­дов Се­ве­ра, он на­пи­сал о них кни­гу и ор­га­ни­зо­вал вы­став­ку в Эт­но­гра­фи­че­с­ком му­зее, что жиз­нен­но по­мог­ло не­ко­то­рым из ав­то­ров там, у се­бя, ут­вер­дить­ся. Кар­ти­ны эти, ко­неч­но, не про­фес­си­о­наль­ные, но стиль­ные, и стиль их, ско­рей все­го, на­по­ми­на­ет на­скаль­ные ри­сун­ки с их на­ту­раль­ны­ми кра­с­ка­ми: то же от­сут­ст­вие пер­спек­ти­вы, та­кие же оле­ни, глу­харь на вет­ке, бе­лоч­ка вниз го­ло­вой на ство­ле со­сны, ко­рот­ко­но­гий охот­ник, це­ля­щий­ся в неё из ру­жья. Эта пе­ре­вёр­ну­тая бе­лоч­ка как-то осо­бен­но убеж­да­ет в под­лин­но­с­ти. Ко­го или че­го? Её са­мой, охот­ни­ка, жи­во­пи­си... Гор вгля­ды­ва­ет­ся в на­ши ли­ца, как бы вы­сма­т­ри­вая, нет ли сре­ди нас пред­ста­ви­те­лей ма­лых на­ро­дов Се­ве­ра. Нет, к со­жа­ле­нию» (Д.Бо­бы­шев. Я здесь. М., 2003).

Но ес­ли го­во­рить без иро­нии, имен­но Гор в 1950–1960-е го­ды ввёл в со­вет­скую ли­те­ра­ту­ру це­лую пле­я­ду се­ве­рян. До­ста­точ­но на­звать хо­тя бы два его от­кры­тия: нив­ха Вла­ди­ми­ра Сан­ги и юка­ги­ра Улуро Адо. Тот же Сан­ги уже в 1990 го­ду, вспо­ми­ная на­ча­ло сво­ей пи­са­тельской биографии, в одном из интервью рассказал, как в 1954 году он публично (в своём общежитии) раскритиковал книгу прекрасного ленинградского писателя Геннадия Гора «Юноша с далёкой реки». Она была о нивхах, но... совсем не о них! Потом мою горячность разжёг один из со­труд­ни­ков «Си­бир­ских ог­ней»: а вы, мол, на­пи­ши­те ре­цен­зию… «Как это?» – спро­сил я. «Да так же, как го­во­ри­ли». И, к мо­е­му ве­ли­ко­му ужа­су, вся эта мак­си­ма­лист­ская речь, во­пло­щён­ная в от­зы­ве в ре­дак­цию, бы­ла опуб­ли­ко­ва­на – хо­тя я-то рас­счи­ты­вал, что жур­на­ли­с­ты её пред­ва­ри­тель­но как-то «по­чи­с­тят» и «при­гла­дят». Ни­чуть не бы­ва­ло! Стыд­но бы­ло пе­ред пи­са­те­лем, пе­ред со­бой, но – од­но­вре­мен­но по­яви­лось и же­ла­ние са­мо­му изо­б­ра­зить нив­хов та­ки­ми, ка­ки­ми я их знаю. На­пи­сал три рас­ска­за и по­ка­зал ру­ко­пи­си (в са­мом де­ле – ру­ко­пи­си: от ру­ки, чер­ни­ла­ми, с кляк­са­ми и за­чёр­ки­ва­ни­я­ми) ко­му бы вы ду­ма­ли? Ко­неч­но, то­му же Ген­на­дию Го­ру. Он при­гла­сил ме­ня к се­бе, уго­щал ча­ем с ли­мо­ном, ко­то­ро­го я до той по­ры ещё не знал и не про­бо­вал, и по­про­сил зай­ти че­рез па­ру дней. И тог­да же ска­зал об од­ной ру­ко­пи­си: «Это – рас­сказ, его на­до пе­ча­тать». Так со­сто­ял­ся мой де­бют в жур­на­ле «Ко­с­тёр» («Прав­да», 1990, 1 ок­тя­б­ря).

С по­да­чи Го­ра во­шёл в ли­те­ра­ту­ру и Улу­ро Адо. Он сам не раз вспо­ми­нал, как в на­ча­ле 1960-х го­дов на­пи­сал не­боль­шую за­ри­сов­ку из жиз­ни па­с­ту­хов Оле­рин­ской тун­д­ры и от­дал её Юрию Рыт­хэу в на­деж­де на то, что его уже увен­чан­ный ла­в­ра­ми чу­кот­ский то­ва­рищ по­мо­жет ему на­пе­ча­тать­ся в жур­на­ле «Не­ва». Но Рыт­хэу ог­ра­ни­чил­ся лишь де­жур­ной по­хва­лой. Тог­да рас­ст­ро­ен­но­му сту­ден­ту фа­куль­те­та на­ро­дов Се­ве­ра Ле­нин­град­ско­го пе­дин­сти­ту­та име­ни А.И. Гер­це­на кто-то по­со­ве­то­вал об­ра­тить­ся к Го­ру. В ра­бо­чем ка­би­не­те Го­ра Улу­ро Адо очень уди­ви­ло од­но по­лот­но ки­с­ти Кон­стан­ти­на Пан­ко­ва. Не­нец­кий ху­дож­ник с ман­сий­ски­ми кор­ня­ми изо­б­ра­зил чу­мы, про­те­ка­ю­щую ря­дом ре­ку и рас­ки­нув­ший­ся вбли­зи лес, за ко­то­рым вид­не­лось про­дол­же­ние ре­ки. Мо­ло­до­му юка­ги­ру по­ка­за­лось, что Пан­ков на­ру­шил за­кон пер­спек­ти­вы. По край­ней ме­ре ни­ка­ко­го про­дол­же­ния ре­ки на кар­ти­не, как счи­тал на­чи­на­ю­щий рас­сказ­чик, зри­те­ли не долж­ны бы­ли ви­деть. Но Гор с этим на со­гла­сил­ся. Он ска­зал сво­е­му гос­тю: «Ты мыс­лишь штам­па­ми. Че­ло­век ри­со­вал так, как он ви­дел. И ты пи­ши так, как чув­ст­ву­ешь, и на том язы­ке, на ко­то­ром ду­ма­ешь, а не так, как кем-то при­ня­то». Этот урок, пре­по­дан­ный ста­рым ма­с­те­ром, Улу­ро Адо за­пом­нил на всю жизнь.

Под ко­нец жиз­ни Гор вновь вер­нул­ся к то­му, с че­го на­чи­нал: к те­ме жи­во­пи­си, по­свя­тив ей не­сколь­ко по­ве­с­тей: «Де­ре­вян­ная кви­тан­ция», «Кар­ти­ны», «Ри­су­нок Да­рот­ка­на» и «Пять уг­лов».

Умер Гор 6 ян­ва­ря 1981 го­да в ле­нин­град­ской пси­хо­не­в­ро­ло­ги­че­с­кой боль­ни­це. По­хо­ро­ни­ли его в Ко­ма­ро­ве. Су­пру­га пи­са­те­ля, На­та­лья Аки­мов­на, пе­ре­жи­ла му­жа не­на­дол­го. Она, как и Гор, умер­ла то­же вслед­ст­вие пси­хо­не­в­ро­ло­ги­че­с­ко­го тя­жё­ло­го за­бо­ле­ва­ния.

Луч­шую кни­гу пи­са­те­ля – ро­ман «Ко­ро­ва», став­ший, по вы­ра­же­нию Ан­д­рея Би­то­ва, па­мят­ни­ком борь­бе фор­мы и со­дер­жа­ния, из­влек­ли из ар­хи­вов лишь в 2000 го­ду. «Ро­ман сум­бур­ный, стран­ный, – пи­сал Гра­нин, – но впе­чат­ле­ние бы­ло яс­ное: ещё один сво­е­обыч­ный та­лант уте­рян».


Вернуться наверх
  
 
Показать сообщения за:  Сортировать по:  
Начать новую тему Ответить на тему  [ Сообщений: 3 ] 

Часовой пояс: UTC + 3 часа


Кто сейчас на форуме

Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и гости: 6


Вы не можете начинать темы
Вы не можете отвечать на сообщения
Вы не можете редактировать свои сообщения
Вы не можете удалять свои сообщения
Вы не можете добавлять вложения

Найти:
Перейти:  
Литературный интернет-клуб Скифы

статистика

Powered by phpBB © 2000, 2002, 2005, 2007 phpBB Group
Template made by DEVPPL Flash Games - Русская поддержка phpBB