Полки книжного червя

Всем привет! Это я, всеми любимый и многим из вас известный Шел Кар.
Это ЗАНОВО ПЕРЕПИСАННАЯ ВЕРСИЯ моего рассказа.
Пожалуйста, зацените
http://forum.fenzin.de/viewtopic.php?t=12178

Приветствую на форуме!
Эм, а здеся низзя было кинуть?

Урряяяя!!!!!!!!!!!! ШэлКар пришел!
В смысле может выложить тут текст рассказа полностью, тут многие на ФФ не ходоки...

Шалдорн, приветствую!!!
Правда, лучше выложите здесь рассказ целиком, это гораздо удобнее.

Низнаю... Похоже, очередной глюк или сбой у юкоза - пользователь почему-то значится в удаленных! Придется ему заново региться.

МиХан, он же ШэлКар, привет, рада вас здесь видеть. Давно не встречались.
Новые рассказы пишите? Зарегитесь по-новой, что-то глюкануло.

Ага, зарегился снова, выложу здесь текст. Спасибо за теплый прием. Странник, я тоже рад встречи. Нового давно ничего не писал.

Добавлено (10.01.2010, 10:06)
---------------------------------------------
До гроба и далее

Наталии Опритовой посвящается.

Пролог

Над стальным шпилем Чёрного Капитула стаями кружились вороны. Сидели они и на серокаменных стенах, без всякого почтения садились на головы мраморных героев и святых, стоявших во внутреннем дворе. В птичьем грае людям не слышалось ни капли почтения к священному правосудию, которое олицетворяло это место.
Но что же привлекало здесь воронов, не серые же, холодные камни? Для понимания достаточно было взглянуть на клетки, где, бесстыдно являя миру рассевшиеся чрева, яростно глядя застывшими глазами, раззявив мёртвые рты в вечном неслышном вопле, застыв в прерванном танце агонии, пребывали тела казнённых преступников.
Они же, как огородные пугала, висели на колах, венчавших крепостные стены. Эти столбы уже почернели от крови. Сухие чёрные пятна кляксами покрывали каменные плиты.
Из огромного десятиэтажного донжона вышли трое монахов Воинствующего Дома. Они явились, чтобы приладить новую верёвку на виселицу - еретики не могли иметь ни малейшей надежды на избавление от справедливой кары.
Обнаглевшие вороны при виде святых солдат даже не подумали прервать трапезу.
Монахи носили так называемое уставное замковое облачение, одеяние мирного времени – хауберки из тройной кольчужной сетки, чернёные, матово блестящие. Поверх доспеха монахи накидывали грубые чёрные же плащи, с белым гербом Святого Совета. Герб этот назывался Мерхадория, Победоносное Светило. То было грозное Солнце с лучами, напоминавшими лезвия мечей. Солнце попирало козьи рога нечистого Бафомета.
Замковое облачение не включало иного головного убора, кроме клобука. Если же этот год отмечала война, монахи надели бы уставное облачение брани – поверх кольчуги благословлённые латы и глухие шлемы Скорбящих. Враги из людей не могли глядеть на стальной лик-забрало – он внушал для них ужас. Зато истинным сынам Церкви Всевышнего он даровал отвагу. Таково было храмовое благословение.
Монахи поднялись на высокий эшафот с огромной виселицей, возвышающийся посреди двора. На виселице всё ещё болтался казнённый. Жирный ворон, усевшись на его плече, клевал гнилое лицо.
Воины молча смотрели.
- Вижу, ты ещё не привык к такому, брат Ламмех, - подал голос один из людей, пожилой бородатый и седовласый хириллариец. На смуглом и морщинистом лице белели четыре шрама – след словно бы от удара звериной лапы.
Тот, кому задали вопрос, вздрогнул и отвернулся от висельника. Очень молодой, рыжий, веснушчатый и голубоглазый, по виду чистокровный эллиец. На щеках ещё не сошли юношеские прыщи, и из-за заливавшей щёки бледности они казались кровавыми брызгами. Юноша хрипловато ответил:
- Почтенный Таберрот, я был с Государем в последнем походе. Из-за ран, как ты знаешь, меня и перевели сюда, потому что служба здесь считается лёгкой. А, признаюсь, теперь я рад, что переведён сюда лишь на полгода.
Пожилой Таберрот покачал головой:
- Почему не говоришь прямо – хочу быть воином, не палачом? Однако скажи – неужели ты не ведал, вступая в наше святое братство, что значит чёрный цвет твоих одеяний? Это скорбь не только по вот, например, этому повешенному чернокнижнику, но и по нам самим. Эта миссия, наше служение – большое испытание веры.
Ламмех слушал старшего брата, потупившись, а потом запальчиво отвечал:
- Не милосердием ли прославился тот святой, в честь которого дали мне имя? Погляди, брат, на этих посаженных на кол. Пусть они еретики, злые чародеи, хулители, вызыватели. Пусть их нельзя помиловать. Но усекновение головы много лучше кола.
Тут заговорил третий монах, тучный, лысый, с огромным угреватым носом. Монах этот казался толстым и неповоротливым, однако опытный воин заметил бы его лёгкую походку. Он услышал бы тишину его шага и то, что кольца рыцарского хауберка почти не звенели при ходьбе. Заметил он бы и стальной, беспощадный взгляд этого воина. Третий монах сказал:
- Слушай сюда, мальчишка. Пусть молоко на твоих губах замолчит, вот что я тебе скажу. Ты, хоть и мальчишка, но не ребенок, если глаза мои не лгут и пух на твоих щеках мне не примерещился. Ты говоришь: это жестоко.
А знаешь, кто это сплясал с Костяным братцем на пеньковой верёвке? Это Тарвадорн ахт-Мавеллин, колдун. Он в северных горах искал отступников из ордена Бафомета и для их ритуалов воровал детей из деревни. Он ещё не успел продать душу Возарису, а потому после смерти не превратится уже в упыря, и просто вздёрнут.
Вот тот, на колу, что торчит над четвёртым зубцом, это баба, ведьма. Пусть её тело теперь уже и не признаешь за женское, при жизни она была красивой и ладной бабой. Но когда её посадили в тюрьму, ни один стражник даже не захотел облапать её, и совсем не из-за обета безбрачия. Кто захочет оскверниться от вызывающей инкубов и суккубов ради утоления похоти, кто захочет даже взглянуть на ту, кто убивала завлечённых ею молодых дураков вроде тебя?
Вон тот, левее – этот ходил в Проклятые земли. Там он якшался с вампирами, и сам хотел бы стать упырём. А ведь это вечная жажда крови других людей.
Сынок баронский, уж не решил ли ты, что, увидев войну, ты увидел всё? Только крестьяне вроде меня, которые в детстве не отсиживались за каменной стенкой, могут здесь отдыхать душой.
Тогда Таберрот перебил говорившего:
- Полегче, брат Оффа. Разве я не из дворян, как и Ламмех? Я тоже дворянин, хоть и младший в семье. Нас было трое у родителей. Старший брат теперь граф ахт-Нертагорм, средний – посол Государя у цвергов. Я же служу Всевышнему.
А эти шрамы на лице я получил в юности, когда с графом-отцом и его вассалами мы защищали наших крестьян от волколаков. Не все отсиживались за стенами.
Ты думаешь, Ламмех, мы делаем здесь зло? Я рад, что стал калёным железом в руке Всевышнего. Таким железом прижигают гниющую рану. Здесь – цитадель добра, наши чёрные плащи – не тьма, а скорбь.
Мы – подобны ангелам. Мы – святы во всём. Неужели ты думаешь, что ангелы, которых Всевышний поставит стеречь смрадные ямы Шеора в конце времён, будут белыми херувимами с мягкими лебедиными крылами?
А теперь полезай наверх, раз ты самый молодой из нас.
Снимать кольчугу чёрным братьям дозволялось лишь после обеда и до утра. Сейчас же было довольно рано. День только начинался. Неудобно все-таки в железе карабкаться по лестнице. Хорошо, что плащи снимать не возбранялось.
Ламмех, взобравшись на виселицу, с радостью вдохнул подувший свежий ветер.
Наконец-то весна пришла в Хириллат! Уже тронулся лёд, из-под снега показались осенние цветы. Лес за городом ещё серый, но в почках уже дышит зелёная жизнь.
Скоро станет тепло, а это большое благо для Хириллата. Не зря именно отсюда, из этих северных земель, явился сотни лет назад новый дух. Суровый, как горный ветер, несокрушимый, как береговые скалы фьордов, железный дух Империи.
Так думал мечтательный юноша, стараясь отвлечься от мыслей о вечном. Ламмех отогнал наглого ворона, пировавшего на плече преступника. Юноша спустил мертвеца с виселицы и долго старательно крепил новую верёвку.
Чем мучительно думать о том, где правда, а где ложь, лучше думать просто о приятном.
Когда Ламмех спускался, из-за туч приветливо сверкнуло солнце. В жизни оно вовсе не походило на грозную Мерхадорию.
Зимой в доспехах холодно. Скоро будет тепло. И даже жарко. Ох, неужели через пару недель в этом облачении люди будут мечтать о зимнем холоде? Люди – они такие. То холодно, то жарко. Ламмех с отвращением вдохнул запах смерти – во мрачный двор дыхание весны не долетало.
Людям потакать нельзя. Они желают то одного, то другого. Лишь Всевышний и Его законы вечны и неизменны. Так наставляли Ламмеха старшие братья.
- Ну, заворачивай мертвеца в холстину, - скомандовал здоровяк Оффа. – Мы должны выставить его в клетке у врат Капитула.
Монахи ушли. Двое знатных по рождению, один крестьянин. Здесь они считались равными и одинаково несли страшное служение на благо простым людям. Так повелел Всевышний.
На сером и смрадном дворе хрипло каркали жирные вороны-людоеды. С самого рассвета они складывали гимны, восхваляя Всевышнего, доброго Бога, Который послал им весеннее тепло, Который давал им и их птенцам обильную трапезу каждый Божий день.

I

Факелы чадили под низкими сводами подземелья Святого Капитула. Громкий голос раскатывался по узким коридорам и рождал звенящее эхо. Шёл голос из тесного каземата.
Там, в мрачном помещении с сырыми стенами и низким потолком за длинным столом, покрытыми алым сукном, сидели печальные люди с суровыми и гневными лицами.
Все старики, не найти было между ними даже ни одного мужа средних лет. Поверх черных мантий они накинули меховые плащи и зябко в них кутались – жаровни с алыми углями не могли разогнать вековой холод этого места.
Лысый старик в монашеской мантии – только массивный посох с навершием в виде Мерхадории, прислоненный сейчас к ручке его высокого кресла, позволял в старце узнать не простого монаха, но Судию, властного над герцогами и принцами крови, - говорил:
- Именем Всевышнего трибунал Святого Чёрного Совета приступает к рассмотрению дела сего нелюдя, повинного во грехах мыслимых и немыслимых.
- Протестую, ваша честь! – из-за небольшого стола под белым сукном вскочил щуплый, похожий на белку, защитник подсудимого. Поправив на вздёрнутом носу очки, он продолжил: - Ваша честь, согласно кодексу Императора Меруада, все люди преображенные и живые в посмертии, имеют право именоваться на судилище своими прижизненными именами.
- Благодарю вас, защитник. Протест принят. Я продолжу, господа? Итак, сей… Барон Метароний ахт-Верберн, будучи ещё имперским рыцарем и человеком, пребывая в городе Виданонне, увидел девицу Алисену, дочь Невория, священника из храма при обители святой Витары. Сей Метаворий соблазнил девицу, предположительно, посредством чёрного колдовства, и вступил с ней в греховную связь. Обвиняемый! С какой целью вы находились в день десятый месяца Ветров в городе Виданонн?
Взгляды присутствующих обратились к подсудимому, скованному по руками и ногам. Собственно, он был заточен в железную клетку, цилиндрическую, такую тесную, что в ней мог поместиться только один человек. Она не давала возможности сесть. Подсудимый открыл глаза. Его не пытали – зачем, если он все равно не чувствовал боли? Зелья на него тоже не действовали, да и заклятия – они могли развязать язык только тем, у кого не отняли душу.
Поэтому судьям оставалось только отыграть этот судейский спектакль, задать все формальные вопросы, и, исходя из своего ума и жизненного опыта, сделать выводы.
Нехорошим был взгляд подсудимого. На белом лице, обрамленном спутанными волосами, горели бешеные глаза. Белки красны, наполнены кровью, а зрачки сияли огнём преисподней. Он снова опустил веки.

II

Новая весна в благодатной Империи! Казалось, что по краям улиц загорелись сиреневые факелы – но это цвела сирень. Её аромат пьянил людей, как вино.
Белые облака проплывали неспешно над шпилями соборов, небо приветливо улыбалось, и звало улететь ввысь.
На брусчатых улицах гулял народ – то был торговый день. В домах оставались лишь больные и немощные. Но и их радовала весна, а императорские чародеи не давали больным болеть – они ходили и исцеляли в этот день безвозмездно по приказу Государя.
Всюду на площадях раздавались шутки и взрывы смеха. Как говорили священники: «Смейтесь во славу Всевышнего, добрые люди. Это фимиам для Подателя жизни».
На углах улиц пели менестрели, на площадях выступали шуты. Их разноцветные наряды пестрели даже на площади Высшего Правосудия – Государь объявил амнистию смертникам.
По улице ехал на белом боевом коне под стеганой попоной воин. Казался человек тридцатилетним на вид. Кожаная куртка топорщилась на нём, как бывает, когда под низ подденут кольчугу. На поясе висел меч в потертых кожаных ножнах. Но рукоять меча покрывали выгравированные на стали руны - редкая и старинная магия. Стоимость рунного клинка многократно возрастала против обычного. Резьба выглядела старинной, края рун со временем сгладились. Это, впрочем, не значило, что чары против зла утратили силу.
Лицо всадника, обрамлённое бородой длиною в два пальца, было лицом северянина, хирилларийца – резкие скулы, выраженная линия подбородка, серые глаза, короткие чёрные волосы. Такие люди обитали на склонах Техэйна, за которыми начинались проклятые тундры.
Он ехал, улыбаясь. Проезжая мимо собора, рыцарь осенил себя святым знаком Эдрат, не зря северяне славились своей набожностью. Могло показаться, будто и белый рыцарский конь склонил сильную шею перед святым местом.
Рыцарь увидел хрупкую фигурку в белом платье.
Девушка прошла мимо, вскинула глаза, и их взгляды встретились. На секунду. Затем рыцарь натянул поводья и долго глядел ей вслед.
Пусть он видел девушку всего миг – этого хватило, чтоб запомнить её навсегда. Высокие скулы и пухлый рот. Нежные щёки и высокий лоб. Лицо это совсем не портил прямой нос, который мог бы быть и поменьше. Очень красиво блестели чёрные волосы, чудно сверкали чёрные глаза девушки – видно, в ней текла кровь сунэтсийцев.
На следующий день рыцарь пришел на это же место. Пешком. И завтра тоже. А на третий день он снова увидел её в компании подруги. По крайней мере, рыцарю так подумалось – кем ещё могли быть две непохожие друг на друга девицы, идущие вместе и разговаривающие на равных? Рыцарь смешался с толпой. Его руки дрожали – впервые в жизни! «Неужели девушка страшнее тролля, благородный борн? Не бегите прочь, бросайтесь в атаку, как вы поступали всегда!» И он бросился в атаку… Только вот та, кого он ждал, уже исчезла, ушла своей дорогой и затерялась в толпе. Догнать удалось лишь её подругу. «Кто? Алисена, борн? Это дочь священника… Где найти? У них дом при соборе святой Витары... Да, живет с детства… Завтра с утра она собиралась посетить храм. О, целый золотой! Благодарю вас, борн!»

III

Храм святой Витары, с домами священников, больницей, скрипторием, садом и подсобными постройками, огороженный высокой каменной стеной, напоминал крепость, воздвигнутую прямо посреди прекрасного города.
Врата храмного комплекса не закрывались ни днем, ни ночью – сюда не было хода злосердечным или детям зла.
Метароний, одетый в свой лучший кафтан - синий с красными узорами, и в короткий бордовый плащ, благочестиво осеняя себя знаком Эдрат, прошёл через врата. Серогранитные ступени вели прихожан к собору, возвышавшемуся над всем городом. Величественное здание, круглое, как строили издревле в Хириллате, с четырьмя высокими башнями, со стрельчатыми витражными окнами, расположенными на высоте двух человеческих ростов от земли, походило на каменный гимн во славу Всевышнего. Рыцарь прошел через дубовые, резные, окованные сталью двери и очутился внутри. Напротив входа стояла статуя святой Витары, величественной и прекрасной Императрицы Морелингов. Каменная женщина с гордой шеей запахнулась в мраморную мантию, накинутую на левое плечо, в правой руке она сжимала скипетр. Волосы изящно уложены. Высокое чело венчает корона Императрицы.
Витара была единственной дочерью Императора Шеритана VIII, и взошла на престол четыреста двадцать три года тому назад. Она так заботилась о подданных, как может заботиться только нежная и ласковая одинокая женщина. Однако доброта не помешала ей сурово расправиться с мятежниками, взбунтовавшимися на южной Зелёной Равнине. Вышла замуж Витара за герцога Хайнгорма, завоевавшего право на руку Императрицы, победив в великом ристалище в Мераихе. Витара родила троих сыновей и дочь. Умерла она оттого, что родилась слишком доброй. Она не могла поверить, будто среди людей столицы, вышедших поприветствовать Государей, окажется злосердечный, и потому не пожелала прятаться за алебардами гвардейцев от своего народа. Потому до неё и смог дотянуться кинжалом еретик из ордена Бафомета.
Немного ближе к вратам собора, под колонной, стояла большая мраморная чаша со святой водой.
Сейчас в соборе не было службы, но хор пел гимны. Прихожане сидели на скамьях или ходили по собору, разглядывая прихотливые каменные узоры на стенах и благоговейно перешёптываясь.
Метароний, пройдя вглубь, сразу увидел Алисену. В сером изящном платье и в белой накидке, она сидела на скамье и внимала гимнам.
Рыцарь приблизился к ней и сел на другом конце скамьи. Девушка вскинула на него глаза и зарделась. «Она рада!» - понял Метароний. Он с улыбкой учтиво склонил голову, приветствуя Алисену, и, осенив себя Знаком, с радостью смотрел на фрески и резьбу, на витражи и на прихожан. Ликующее пение вселяло в души восторг и дарило силы.
Главным был голос певца с низким и раскатистым голосом. Подпевали ему женщины, их голоса звенели колокольчиками.
Сшиблись рати! Звенели мечи и крушились щиты.
Голос битвы!
И возносили Творцу к небесам жёны в домах
Плачи свои и молитвы.
В буре мечей не отыскать и не узнать
Короля.
Так после ночи кровавой битва не утихает и при
Лике нового дня.
Это гимн о подвигах государя Лантура, он возглавил первый из Святых походов на южных еретиков Лудгара. Песнь о блистательное победе. Метароний улыбнулся. Голос певца походил на черный адамант. Пение девушек напомнило серебряную оправу. Гимн, подобный строгому ожерелью…
Вскоре Алисена встала и направилась к выходу. Метароний последовал за ней, обогнал её и подождал возле чаши со святой водой. Окунув туда руку, он подал в горсти святую воду девице. Та воду приняла, протянув руку и коснувшись краем пальцев ладони рыцаря, а потом этой рукой осенив себя Знаком. Рыцарь почувствовал живое тепло руки Алисены.
Они вышли из собора вместе. Перед входом Метароний украдкой протянул ей записку, написанную вчерашним вечером. Алисена, потупив глаза, приняла сложенный вчетверо лист.
Влюбленные Виданнона часто встречались в храмовом саду. Царили там тишина и спокойствие, сад находился под защитой святости собора, а Всевышний особенно покровительствовал любящим сердцам.
В этом саду ясным весенним вечером впервые заговорили друг с другом рыцарь Метароний и девица Алисена.

Боярышник листвой в саду поник,
Где донна с другом ловят каждый миг.
Увы, рассвет, ты слишком поспешил!

Добавлено (10.01.2010, 10:06)
---------------------------------------------
V

- Ваша святость. Благословите меня. У меня есть дело к вам. По такому делу полагается слать гонцов благодати, но я не знаю никого в этом городе. Я здесь ненадолго, а в таких случаях кодекс чести дозволяет говорить от своего имени…

V

В уютной комнате стояли трое – рыцарь, коренастый черноволосый священник и Алисена. Свет лился через витражные окна. Витражи вставили по приказу местного графа – негоже дому в саду святой обители щериться слюдой или бычьим пузырем.
- Дочь моя! Растил я тебя один с помощью Всевышнего все эти годы. А ныне пришел этот человек и желает забрать тебя из дома моего. Ответь мне, дочь моя, любишь ли ты этого человека? Готова ли ты подарить ему любовь свою и честь? Готова ли ты принять и от него любовь его и руку?
Священники все говорили немного витиевато. Но в этот раз отец Алисены глаголал, как по писаному. Возможно, ему казалось, что торжественный момент этого требует. Возможно, он робел перед дворянином, желавшим породниться с ними, простолюдинами. Да и рыцарь первым заговорил Высоким слогом. Теперь сказать иначе значило поставить себя ниже его.
Красавица Алисена склонила голову. Она не смотрела ни на отца, ни на рыцаря. Румянец алел на девичьих щеках. Она смогла выдавить лишь неслышное:
- Да, отец. Люблю. Готова…
- Да будет так. Я, как духовное лицо, объявляю вас, рыцарь Метароний и девица Алисена, помолвленными пред лицом Всевышнего. Да дарует Он вам разум, дабы вы утвердились в своём выборе – взять друг друга в законные супруги. Завтра вам надлежит пойти к имперскому нотариусу и составить запись о помолвке в присутствии четырех свидетелей. Ими будут священники, мои братья, ведь у тебя, Метароний, нет здесь друзей.

VI

К вечеру следующего дня пошёл проливной дождь. Серые тучи, лужи на мостовой… Поблекшая сирень. И капли на оконном стекле.
Рыцарь стоял у окна своей комнаты в гостинице.
Велик Император, чьи предки сковали воедино восемь стран и одиннадцать языков. Велик и мудр, потому что, как и предки его, он позволил каждому народу в Империи хранить свои обычаи и нравы.
В этой стране за невесту надлежало платить выкуп.
«Наивный я. Живу в полуразваленном замке в глухих горах, содержу пару слуг и несколько стражников. Да и на гостиницы в крупных городах хватает. Конечно, для простолюдина-священника и это немало, родственник я для них завидный… Мой будущий тесть был бы счастлив выдать дочь за дворянина. Алисена так хотела увидеть мой манор. Наивный я, хе…Когда я спросил у нотариуса, как же народ этой страны не вымер, когда за невесту просят здесь такой выкуп, мне ответили, что размер его зависит от чина жениха, и всем был доселе по карману. Что мне, замок продать? А может, совсем не платить? Ведь сказал же нотариус, что это всего лишь древний местный обычай, а вовсе не имперский закон. Но как глядел при этом… Он местный и впитал всю эту чушь с детства. Да и Алисена – здешняя уроженка, кто знает, какими глазами она будет глядеть на меня, если я совершу то, что по их обычаям считается позорным. Если я не дам за нее выкупа по своему дворянскому сану…
Разве мужа делает мужем кошелек, а не подвиги на поле брани, где я уже успел послужить Государю? Так…Подвиги!»

VII

- Видит Всевышний, я вернусь. Я найду денег для выкупа, отче.
Алисена пыталась убедить его:
- Послушай, любимый! Что мне эти старые и отжившие обычаи? Ведь мы же помолвлены перед лицом Всевышнего! Отец, ну скажи ему!
Мужчина закашлялся:
- Эхм, кхм, Метароний, она права. Ты дворянин, а это очень большая честь для нас, что ты выбрал мою дочь в жены… Слава Императору, что дозволил он браки между знатью и обычными людьми. Ты ведь и так можешь потерять уважение своих родственников, ты и так на многое идешь ради Алисены! Неужели твоя любовь может быть оценена в золоте? Да, и ещё... Можно ведь и заплатить самую малую сумму, если это так для тебя важно. Есть же что-то в наших древних обычаях про…гм, не очень богатых вельмож.
И Матарония понесло. Он вздернул голову и гордо ответил:
- Я из древнего рода, отче. И любовь моя бесценна. И потому я заплачу самую большую из возможных сумм, что бы все видели – так умеют любить имперские рыцари.

VIII

Капли, оставшиеся на ветвях после ночного дождя, осыпались серебряным градом. Серая стена обители, плющ и зеленый мох по стенам, и сирень, сирень…
Алисена рыдала. Нос её распух от слез, а глаза покраснели. Половина её красоты пропала, и Метароний досадовал. Ему хотелось ещё раз полюбоваться на избранницу во всей её красе перед разлукой. Нет, это не было так уж важно для любви, но всё же…
Алисена, всхлипывая, говорила:
- Куда ты уходишь? Ну почему ты ничего не говоришь? Сколько мне ждать? Отвечай!
Теперь она сердилась. Это ей очень шло. Девушка даже стукнула жениха крепким кулачком под рёбра. Результата не было совсем. Бока рыцаря защищала кольчуга, а кожаный жилет поверх неё защитил кулачок Алисены. Метароний привлёк её к себе, обнял за плечи и зашептал на ухо:
- Алисена, ещё не опадут эти листья с деревьев, а я вернусь. Вернусь и увезу тебя в горы моей родины. Там такое чистое небо… И воздух лучше, чем здесь. Недалеко от моего замка Даннегана есть два чистейших ручья. Мы зовем их Ад-Маттад и Ад-Метб, это значит Муж и Жена. И вереск, что растёт на камнях за стеною замка, в час цветения напомнит тебе об этой сирени.
Но она отстранилась и обхватила его голову ладонями, заглядывая прямо в глаза:
- Ты не сказал, куда ты направляешься. Сейчас нет войны. Или ты возьмешь у ростовщиков? Не делай этого.
Высокий слог не помогал заговорить ей зубы.
- Алисена! Не огорчайся. Я вернусь к осени.
Он вырвался из слабых рук, вскочил в седло, не опираясь на стремя, и копыта простучали звонко, рождая эхо и между стен обители, и на широких улицах славного Виданонна.
Рыцарь услышал за спиною девичий крик:
- Вернись! Вернись, заклинаю! Я не пущу тебя в Проклятые земли!
Услышал, чтобы лишь пришпорить скакуна.
О, эта сирень! Как жаль, что суровые окрестности Даннегана – не для тебя.

IX

- Подсудимый молчит. Это его право. Итак, далее… Соблазнив юную Алисену, сей нелюдь, не имея силы в стенах святой обители, и не имея возможности похитить ее, поехал в Проклятые земли, дабы там встретиться с собратьями своими – вампирами, и прочими богомерзкими тварями. И было это затем, чтобы измыслить при помощи Врага, как преодолеть святую мощь обители и украсть чистую девицу.
- Протестую! – белкообразный защитник снова вскочил с места. – Если он, как вы говорите, господин Судия, соблазнил Алисену, то почему они вместе не убежали в его логово?
Судья со вздохом обратился к пленнику:
- Что вы скажете на это, барон?
Но пленник молчал. Спутанные волосы закрывали белое лицо.
- Барон, извольте отвечать Святому Судилищу.
Пленник поднял голову, и взгляд его был взглядом преисподней. Огонь и мёртвая пустота. Кто встречал взор живого мертвеца, лишённого души?
Но Судия не дрогнул. Он молча, с каменным лицом, встретил взгляд нелюдя. И нелюдь не выдержал – опустил голову, волосы снова упали на лицо, а огненный взор скрылся за веками. Судья продолжил:
- Имперский закон гласит: «Если судится человек, сид, цверг, или иной Живущий, то все сомнения оберни к пользе оного, и к оправданию, как если бы он не совершал греха. Но если судится нелюдь, или бездушный, или тварь из бездны, или иной слуга Врага Всевышнего, то сомнения все надлежит обернуть во вред и к обвинению, и к осуждению сего отродья мрака». Продолжим. И придя в Проклятые земли, сей барон встретил там неведомых тварей. И не важно, кого он встретил там. Главное – как он вернулся.

X

Ночь в Проклятых землях. Гроза, молнии, заброшенный дом.
Что может быть для твёрдого воина ужаснее гнёта смертной тени? Только тоска. И скорбь.

Храните друг друга
От скорби.
Ибо время, что вы будете вместе,
Скоротечно.

Ибо даже если вы
Многие годы рядом,
Когда-нибудь они
Вам покажутся минутами.

Скорбь.

Храните друг друга
От одиночества вдвоём.

Скорбь.

Метароний было обрадовался, увидев вполне крепкий на вид двухэтажный дом посреди чёрного леса. Хоть в эту ночь не придется месить грязь и спать на мокрых ветках! Коня-то Метароний уже потерял. Проклятые волки.
Нет, он выносил с лёгкостью походные неудобства. Привык. Но лучшее – это всегда лучше хорошего.
Он не испугался, войдя внутрь. На войне доводилось видеть и не такое. На первом этаже высохшие тела, почти мумии, и следы жестокой, кровавой драки. Дрались люди против людей – Метароний не увидел на разбитой мебели следов когтей или клыков.
На втором этаже не оказалось ни следов драки, ни трупов. Метароний увидел высокие полки с книгами, камин и дрова возле него. Кровать под шитым золотом балдахином. Хоть и мелочь, но приятно для уставшего тела. Тяжелый комод, которым можно забаррикадировать дверь. Прочные ставни на окнах. Всё пыльное, старинное, заброшенное. Давно же здесь не появлялись живые люди…
Дом походил на городское палаццо, а они все строились крепостями. Дом пуст, а мертвецы вполне упокоены. Пусть себе лежат там, внизу.
Как узнать историю этого места? Неужели кто-то после того, как в Срединные долины пришло проклятие, не пожелал их покидать?
Рыцарь стал перед окном. Пыльное стекло разбито. За окном – серый мир. Серое небо, дождь, серые деревья без листьев. Полуразрушенная и осквернённая церковь, виднеющаяся вдали, уже, видимо, не может защитить от нежити.
Зоркие глаза Метарония поймали движение между деревьями – как будто среди теней родилась ещё одна тень… Кто это? Если вампир, то плохо. Если призрак, то ничего – они безвредны. А вдруг бес? Меч лучше держать поближе. Рыцарь извлёк самого верного друга из ножен и решил положить его на тумбочку, придвинутую к самой кровати. Теперь было видно, что руны покрывают не только рукоять. Они струились, как изморозь, по всему льдистому лезвию. Метароний провёл по нему пальцем, а потом протер лезвие платом.
- Шаммельстрайдарн, Погибель Изменников. Не подведи, дружище.
Рука на рукояти лежала, как ладонь в ладони при рукопожатии.
Рыцарь прошёлся по комнате и закрыл железные ставни. Теперь можно развести огонь, а света не увидят снаружи. Лучше не привлекать чужого внимания. Когда отблески из камина заплясали на гобеленах, а тепло стало приятно согревать тело, когда рыцарь на стульях перед камином развесил одежду, чтобы просушить её после дождя, взгляд его упал на полки с книгами.
- Что у нас тут есть… «Некрономикон», «Книга мёртвых», «Дыхание Чармы», «Экзоцизм и экзорцизм», «Око смерти». Это был тёмный чародей. Вот почему он не боялся жить здесь. Но он плохо кончил. Все эти книги запрещены Церковью. Однако сказано: «Все исследуй, хорошего держись». Да и надо же чем-то заняться, ведь сна нет. А что это за записка между страниц книги? Почитаем…
«Собрал я богатства моих предшественников. И нет им равных среди сокровищ собратьев моих. Я жил здесь многие годы в одиночестве. Духи и призраки, и мертвецы служили мне. И снискал я милость в глазах Князя Ночи. Но вот – ведаю, что возжелали вампиры гибели моей. Они нарушили союз в своём безумии. Ныне я жду их, а мёртвые воины мои стерегут мой покой. Ведаю я, что вампиров много, а слуг моих весьма мало. И сказал я себе – неужели пропадут сокровища мои? Неужели зря я собирал их долгие годы?
Итак знай ты, читающий эти строки. Если читаешь ты их, значит, я мертв. Если добрался ты до места сего, значит, смел ты и твёрд душою. Итак знай, что надлежит делать – спустись в подвал дома сего, и там принеси в жертву крови своей. Тогда возгорится руна на полу, и повели ей: вават, что на языке Дьяволов означает: вернулся».
«Итак. Что же делать? Но сначала я почитаю книги. А ответ придет ко мне сам. Что это? «Речения о вампирах». То, что мне нужно».

XI

Золото. Оно наполняло сундуки, оно лежало на полу. Здесь было в сотни раз больше того выкупа.
Рыцарь вставил факел в кольцо на стене, а потом просто стоял и глядел на сокровища. Вдруг – шорох за спиной. Кто, как мог пробраться сюда незамеченным? Метароний отпрянул в сторону, разворачиваясь, но слишком медленно. Кто-то белый, смрадный налетел сзади, сбил с ног. Но не рассчитал силы броска и перекатился по спине человека, глухо ударился о стену. Меч! Рунный меч! «Я зазевался! И где – в Проклятых землях!» Метароний вскочил и увидел вампира. Он, подобный пауку, съежился в углу. Глаза его пылали. Человек потянул меч из ножен.

Как миг бесконечен полёта!
Улыбка его подобна улыбке змеи
Из чадящего жерла.

Рука рыцаря вывернута под неестественным углом. Вампир прижал человека своим телом к стене, противники лицом к лицу. Острейшие клыки сверкнули перед самыми глазами. Зловонное дыханье, проклятая тварь!
Рыцарь зарычал и напряг правую, вывернутую руку. Бесполезно – у нежити мёртвая хватка. И вот – кости хрустнули. Зато рыцарская честь спасена. Потому ни один морелинг не сдаётся без боя, страшась телесных страданий.
И клыки впиваются в горло…

XII

Алый бешеный взгляд – вот последнее, что Метароний мог вспомнить. Что он чувствовал теперь? Лёгкость.
«Где я?»
Вопрос прозвучал неожиданно громко и гулко. Он прокатился раскатами эха и замолк, повторенный многократно.
Рыцарю казалось, что очутился он в огромном соборе, без пола и стен, без потолка. Откуда-то лился свет и доносилось пение тысяч и тысяч голосов. Этого пения Метароний не слышал сначала, оно появилось только что. Он прислушался. Пение нарастало. Сильные, как трубы, низкие стальные мужские и высокие женские хрустальные голоса пели торжественно, ликующе и стройно. Это напоминало гимн.
Слов Метароний не разбирал.
Пение приближалось, и очарованный рыцарь пошёл навстречу ему.
«Как же я иду там, где нет пола? Но где я сам? Где мои руки и ноги? Где тело?»
Он остановился. Было легко и приятно. Этот неведомо откуда льющийся золотой свет приносил покой и умиротворение.
И тут Метароний услышал Голос.
«Душа твоя теперь в ином месте. Душа твоя – это ты. Так чистое существо без тела и без духа существует вне времени. Погляди. Ты сбросил оковы тлена. Дорога твоя пряма, и путь свободен. При жизни ты был честен и благороден. Поэтому я могу принять тебя. Но ты умер не совсем обычным образом. Да и право выбора никто у тебя не отнимал. Итак, выбирай – вернёшься ли ты в своё тело, получишь богатство, силу, магию, ужас врагов, зато потом вечность в огне узилища внешнего, или сейчас ты попадешь в чертоги для праведников, но больше не сможешь вернуться в свой мир».
«Что будет с Алисеной, если я останусь?»
«Ты не вернёшься к зиме. И к лету тоже не вернёшься. Она покончит с собой. Такова её судьба».
«Тогда – пусть я буду вампиром. Я понял, что всему виною моя гордость, а значит, я сам. Я не дам Алисене покончить с собой. Пусть – Я, а не ОНА. Ведь Ты, Всевышний, Отец мой, поможешь мне?»
«Что ж. И это выбор. Неплохой, надо заметить. Разве я мог ожидать другого от морелингского барона? Вы не только делаете глупости, но и отвечаете за них. Да, я помогу. Разве ТЫ ждал иного? Я рад, что мы друг друга не подведём».
Сияние нарастало. Пение нарастало. Они заполнили все. СВЕТ и РЁВ.
Они стали всем.
Когда это кончилось? Рыцарь снова не помнил.

XIII

Пустота. И голод. Нутро свело в судороге. Пустота. Огонь внутри. Огонь. Огонь. ОГОНЬ!
Мир серый. Но видно всё. Самую мелкую складку на шее этого голого ублюдка, что сейчас щерится из угла. Мразь! Я хочу твоей крови!
Бросок! И – волна.
Волна исходила от голого женомужа, и так, без слов, внутри рыцаря рождались приказы.
«Это – нельзя. Я – Хозяин! Я – Владыка! Стой!»
Рыцарь каким-то образом изловчился, изменил направление прыжка и влетел головой в стену.
«Почему? Почему этому приказу нельзя не внимать? Где воля моя?»
Всё стало красным, но потом опять начало сереть. Боли не было. Голова почему-то всё ещё оставалась круглой на ощупь. Он подполз к мерзкому упырю. Хозяину.
Шелестящий, скрипучий голос:
- Аааааахх, человек… Как ты смел. Я не ждал, что ты вернешься. Редко кто предпочитает это посмертию… Хотя, может, тебе сулили преисподнюю, и ты решил погулять перед вечной погибелью? Неважно. Я никогда не спрашиваю о судьбе моих родичей. Идём со мной. Я напою тебя кровью.
И рыцарь пошёл.

XIV

- Следуй за мной! В горах у нас клан. Нами правит король Идвалгаэл. Он владыка всех вампиров. Но только по авторитету. А твой настоящий владыка – я. Я прикажу – и ты не сможешь ослушаться. А он прикажет – сможешь. Но он мой владыка. И потому лишь через меня он может управлять тобой. А если меня не станет – ты поднимешься, и он будет управлять тобой напрямую. А ты сможешь управлять теми, кого ты сам укусишь. Они будут твоими рабами! Приятная власть! Я могу сделать с тобой все, что пожелаю. Понимаешь?
Рыцарь понимал. Внутри его горел огонь. Он хотел крови и Алисену. Он теперь всегда их хотел.

XV

Как долго они шли? День и ночь, через проклятые леса и погибельные болота. По дорогам, где уже не ходили люди, и звериными тропами, где ходила лишь добыча. Зверьё, в чьих жилах текла такая вкусная солёная кровь.
Сколько это длилось? Рыцарь не считал дни. Теперь рассвет и закат казались ему одинаково серыми. Существование стало мрачным сном. Правда, при жизни сновидения Метарония были яркими, иногда и теперь он видел цветные сны. Но во сне человек идёт – и не ведает, куда, и не знает, сколько. Его не удивляет, что сейчас он видит одно место, а через миг – другое, за много дней пути от прежнего. Таковы бывают сновидения. А для рыцаря такова стала явь посмертной жизни.
Метароний мог сказать одно – они шли на север, и пришли туда.
Это было сердце Империи – не Проклятые земли.
У подножия гор лежал город Виданонн. А там жила Алисена. Близко – и далеко.
В горных шахтах не было тронного зала, да и вообще зала для собраний. Если нужно было действовать вместе, Идвалгаэл, бывший имперский герцог, отступник, еретик, убийца сотен невинных людей, а ныне король проклятых, просто повелевал мыслью своим Столпам. Те передавали во

Те передавали волю своим рабам. А те далее. И ослушаться этого приказа не мог никто. Разве может собака летать?
Вампиров было много – около сотни. Метароний и не подозревал, что после того, как воины-монахи Святого Чёрного Совета одиннадцать лет назад устроили крупную облаву в этих горах, здесь сохранилось так много кровососов. Они уже не нападали на долины. Их добычей стали горные козлы и случайные путники.
Против Божьего слова не особо повоюешь.
Да и против сотни – другой колдунов из лучших академий Империи.
Чем можно было заниматься в серых кельях? Походов не было. На охоту ходили по очереди.
Иногда устраивали ритуалы с принесением жертв Мару Возарису. Иногда вампиры развлекались с вампиршами. Иногда вампиры развлекались между собой.
Вампиры страдали от пустоты. Им не нужна была еда, а если они вкушали, то по вкусу любое кушанье походило на пыль. Они не видели красок – всё стало серым. Они не чувствовали иной боли, как от огня, серебра или текучей воды. Любая рана затягивалась на них за считанные часы.
У них не было душевного покоя. Их мучили желания. Всё то, чего они хотели при жизни, они хотели и в посмертии, но со страшной силой. А превыше всего стала жажда крови. Потому что лишь тогда на краткий миг они видели цвета и вдыхали ароматы, как живые люди. Потом мир из цветного становился красным, затем выцветал снова.
Ещё они могли вступать в плотскую близость. Это дарило наслаждение меньшее, чем от вкушения крови, но всё же наслаждение и подобие жизни. А в телах их жизни не было. Вампиры не способны зачинать детей.
Во время охот, после оргий и жертвоприношений Метароний сидел в келье наедине со своим огнем. Ему хотелось крови. И Алисены.
И он думал. Думал. Думал.

XVI

Думал с трудом, в голове словно всё затянул серый и душный туман. Весь внутренний, естественный диалог Метарония теперь стал очень простым: «Кровь… Много крови... Кровь... Цвет... Больно... Пусто... Живые украли жизнь... Хочу жизни... Кровь... Алисена... Алисена... Алисена... Где ты?.. Я приду к тебе... Кровь... Алисена…»
Его помыслы походили на помыслы безумца, который часами мог бы повторять одно и то же слово.
Метароний хрипел, корчился на ложе и заставлял себя думать сквозь туман.

XVII

«Я понял. Я погубил душу свою ради неё. Кто поймет это, кроме живых? Я жив – и мертв. Я не настоящий ещё вампир, я не отведал крови человечьей. Но разве я человек? Люди не питаются чужой жизнью… Или питаются? Но вампир не считается вампиром, если он не убил ещё человека. Так даже в древнейших имперских законах говорится, но кто о них помнит? Видно, не зря я читал ту книгу… Как там сказано?.. «Воистину, никто не способен возлюбить больше отдавшего душу во имя любви. И благ Всевышний, не попускающий погибели и дарующий свободу». Вроде бы и книжка про вампиров, и хранилась в доме злого колдуна... Если я убью сейчас главного упыря, то все нити перейдут ко мне. А уж остальные - они что ни на есть настоящие вампиры…»
- Эй, раб. Что ты там копаешься? Разве ты потерял след того оленя, которого мы ранили? Мы должны нагнать его живым, иначе нам нечем будет питаться. Сколько раз говорить тебе – оставь человеческие привычки. Нам не мясо нужно, а кровь.
- Прости, господин. Ты прав, я глуп и никчемен…
Серые тучи, пронзительный ветер… Снег. Пики гор – как хмурые исполины.
«И благ Всевышний, не попускающий погибели и дарующий свободу».
Свобода.
Рыцарь поднял увесистый камень. Потом выпрямил спину.
- Ты!
- С кем это ты говоришь?
Хозяин обернулся. Он всегда ходил голым – зачем мертвецу одежды? Морщинистая кожа, свисающая с костей, клыки изо рта, алые губы и алые глаза. Жалкая тварь.
И рыцарь бросил камень. Размером с голову человека, он врезался в грудь упырю и увлёк его на дно обрыва. Там журчала речка. С текучей, ясное дело, водой. А выше по течению – сереброносные залежи. И то, и другое – опасно для вампира. Тем более, когда он расшибется в лепешку и будет слаб. Он не сможет выползти из русла реки. Вода и серебро сожгут его заживо.

XVIII

В его власти теперь находилось сорок кровососов. Он чувствовал их. Он видел их помыслы. «Встать. Идти. Убей себя! Стой!...». Страх. Власть… Власть! Полная. Всеобъемлющая. «Бей того, кто рядом! А ты – не отвечай на его удары! Я чувствую ваш страх, ужас. Что мой огонь против вашего? Я чувствую так и ваших рабов… Их недоумение, ведь они тоже знают об исчезнувшем звене в нашей цепи… Только вот ими я повелевать не могу, разве что через своих рабов. О! Не думать. Не думать. Не думать…».
Рабы встретили рыцаря у входа. А с ними – весь клан. Впереди стоял Идвалгаэл.
Скалы и тернии. Чёрный зев пещеры. Толпа оборванных, щерящихся упырей. И впереди всех - огромная туша. Идвалгаэл - как медведь с горящими глазами.
«Он. ОН меня ведь тоже чувствует. Но ведь он может и мне приказывать? Ведь я свободен. А что, если… Не думать. Не думать…».
Все молчали, без выражения глядя на рыцаря. С мимикой у вампиров всегда проблемы, но от своих подчиненных Метароний ощущал страх.
Идвалгаэл, бородатый великан в шкурах, спросил:
- Где он?
И рыцарь ответил:
- Сорвался в пропасть. Приветствую тебя, господин. Теперь ты напрямую повелеваешь мною.
Тогда Идвалгаэл оскалился – такая у него была улыбка. Вампир притронулся к своей бороде – длинной, до пояса, заплетённой в косу. Многие после смерти сохраняли человеческие привычки и характерные движения. Он приблизился, и обнял рыцаря за плечи.
- Новая кровь, а уже поднялся до Столпа. Я всегда запоминаю причащённых мною, и они – мои любимцы. А ты теперь вроде как тоже мною причащённый. А ну – все, пошли вон по своим норам!

XIX

Бывший герцог отвёл бывшего барона в самую глубокую шахту, и они зашли в тесную келью, где когда-то отдыхали шахтёры.
- Новая кровь. Раб, а теперь приближённый ко мне. И сам владыка. Ты, не порвавший ни одного горла. Не много чести?
- Как угодно господину…
- Я чувствую тебя. Твои мысли и твой страх. Ты правильно боишься. Я могу руководить тобой, разве нет? Возьми этот кинжал. Отрежь себе палец на руке… Так. Молодец.
Ты не обманешь меня, раб. Сейчас ты боишься, но перед тем, как я почувствовал смерть твоего хозяина, в тебе не было страха. Была ярость. И радость. Мерзкий человечишка… Как ты смеешь ощущать радость живого человека?.. Ты мёртв или нет? Молчи. Ты обошел узы. Как? Как ты это сделал? Говори! Молчишь? А может, ты не знаешь? Вонзи кинжал себе в глаз. Ну? Проклятье!
Идвалгаэл бросился вперед с такой скоростью, какой никак нельзя было ожидать от столь огромной туши. Метароний едва успел выставить перед собой кинжал.
- Проклятье! – упырь отбил в сторону направленное ему в глаз лезвие и, утробно рыкнув, перебросил Метарония через себя. В глазах чудовища на мгновение мелькнуло что-то похожее на удивление, но исчезло, смытое нахлынувшей ненавистью.
Рыцарь, едва коснувшись каменного пола, тут же проворно откатился в сторону. И вовремя – в то место, где всего мгновение назад была его голова, ударила похожая на увитый синими канатами жил таран нога упыря. Брызнули в стороны мелкие камни. Метароний только еще поднимался на ноги, а тот с поразительной скоростью оказался рядом. Затрещали остатки кожаной куртки, когти впились глубоко в кожу, и упырь швырнул рыцаря о стену, как куклу. Гул от удара прокатился по коридору.
Но этого явно было недостаточно, рыцарь уже давно НЕ БЫЛ ЧЕЛОВЕКОМ! Он стал таким же монстром, живущим под солнцем мёртвых. Воинское искусство солдата, прошедшего через множество схваток, сейчас намертво спаялось с его новым телом. Он словно раздвоился: одна часть его наблюдала за происходящим с удивлением и ужасом, а другая, словно только что проснувшаяся, уже пьянела от схватки.
Упырь, видимо, нечасто убивавший сородичей, наконец-то сообразил, как быстрее всего закончить этот бой. Оскалив клыки, каким позавидовал бы матёрый вепрь, он бросился к рыцарю. Идвалгаэл никогда не пил крови сородичей, но это ночь, когда запреты рушатся один за одним!
Метароний уже забыл своё имя. Совсем не от ударов, нет. Просто человеку в нём не осталось места, ярость и жажда убийства поглотили сознание целиком. Он оттолкнулся от стены и пола, буквально полетев навстречу врагу. Удар головой пришелся прямо в разверстую клыкастую пасть, хруст и треск не обманули. Налетев лбом и едва не скальпировав себя чужими клыками, рыцарь сломал один из них. Упырь от неожиданности запрокинул голову назад, и Метароний всадил в пасть кинжал, который так и не выпустил из рук. Лезвие с противным скрипом расходящейся кожи скользнуло меж клыков и застряло где-то внутри. Зверь внутри ли сделал это случайно или сказался опыт рыцаря, насмотревшегося на лудгарские стрелы, наконечники которых легко обламывались, оставаясь в ране, но лезвие сломалось у самой рукояти. Упырь уже не ревел, а хрипел и шипел, как висельник у нерадивого палача. Эта рана не могла его убить, но и лезвие оказалось невозможно вынуть самостоятельно.
Рыцарь подсечкой свалил монстра на пол и, усевшись верхом, стал душить Идвалгаэла его же собственной бородой. Вампир бился в судорогах, пытаясь то стряхнуть с себя врага, то вынуть лезвие, но рыцарь тянул косу на себя всё сильней. Казалось, это может длиться бесконечно. Но вот огромная туша стала сопротивляться слабей и, наконец, затихла.
Странным образом вместе с этим к рыцарю стала возвращаться способность мыслить. Зверь словно растворялся внутри, никуда не исчезая, просто пропитывая собой человека. Человека ли?..
Рыцарь навалился, стягивая удавку еще сильней, пока с удовлетворением не услышал хруст. Всё, шея сломана.
Метароний не знал, пытался ли кто либо убить вампира таким образом и, решив не рисковать, огляделся вокруг в поисках подходящего инструмента. Вампир жил в брошенной шахте и явно не отличался тягой к порядку. Валявшийся кругом хлам сам по себе представлял нешуточную угрозу для здоровья. К примеру - вон тот зловеще выглядывающий из мусора ржавый металлический прут. Метароний криво ухмыльнулся – вампиру явно не грозит смерть от гангрены! Постепенно ухмылка превратилась в хищный оскал. Через мгновение рыцарь уже с интересом разглядывал и вертел в руках эту железку, оказавшуюся шахтерским ломом. Пробормотав себе под нос: «Никуда не уходи», рыцарь широко размахнулся и вогнал лом в спину упыря. Удар был такой силы что, пробив тело, закаленное жало на ладонь вошло в камень. Вполне довольный результатом, Метароний приступил к более тщательному осмотру пещеры. Распинав кучи хлама из каких-то полуистлевших тряпок, обломков ящиков и битой глиняной посуды, он, наконец, наткнулся на то, что могло ему помочь.
Рыцарь подошёл к вампиру и встал над ним, глядя с тем интересом, с которым дровосек смотрит на только что сваленное дерево. Упырь, напоминая пришпиленного булавкой жука, уже пытался подняться, скребя пол когтистыми лапами.
Войдя в эту пещеру, Метароний ещё был человеком, а сейчас что-то в нём изменилось. Он уже долгие месяцы видел мир только в чёрном и белом, но во снах и воспоминаниях всё ещё видел краски. Сейчас же он чувствовал, как изменился для него мир, изменился навсегда, став одной лунной ночью.
Но работу предстояло доделать. Это сейчас для него было уже просто работой, ненависть исчезла вместе со страхом. Старая лопата поднялась и опустилась, перебивая кости рук вампира – чтоб не мешал. Потом пришёл черёд головы – её надо было отделить от тела. Рыцарь точно не знал, как убивать себе подобных, и решил не рисковать.
Тупая, выщербленная лопата била раз за разом по перевитой канатами мышц шее, но только оставляла глубокие белёсые борозды развороченного мяса и высекала искры из камней. После очередного удара рукоять сломалась. Счастье, что оставалось уже немного. Рыцарь обхватил голову герцога руками, и на секунду замер - он раньше не замечал, что его собственные когти ничуть не уступают медвежьим. Раньше не обращал внимания, а теперь заметил… Но вот Метароний упёрся ногами в пол и стал перекручивать остатки шеи. Шло туго, но вскоре в руках его осталась голова с измочаленными лохмотьями кожи…

XX

Владыка над всем кланом. Он чувствовал их всех. Сто пять голодных, злобных, мёртвых упырей. Он видел их страх, их желания, их – нет, не души – сознания.
Полностью в его воле.
Полностью. Они будут беречь его сокровище как собаки. Как злые голодные собаки.

XXI

Зима началась. Листья уж давно облетели. Девушка стояла в спальне у окна и печально глядела на голый и серый сад. Какая лунная ночь!
«Если тот, для кого честь – это всё, а выполнение слова – веление чести, не сдержал обещания, то уже и не сдержит. Проклятые земли.
Он из-за меня пошел туда. И не вернулся. Я ждала так долго. Дольше уже не в человеческих силах. Грех – убить себя. Грех вдвойне – сделать это в святой обители. Но тот, первый грех, из-за которого погиб мой рыцарь – перед ним последующие меркнут, как лучины перед бездной огня.
Этот нож… Руки дрожат… Только бы сразу попасть по сонной артерии»…

XXII

Под ударом ноги дверь вылетела, вырвав замок и петли, и с грохотом ударилась о стену. В лучах луны, в круговерти рваных теней показалась фигура в тёмном плаще. Лицо было закрыто капюшоном. На мгновение Алисене показалось, что оттуда сверкнуло красным. Она застыла от ужаса, и хотела закричать, но незнакомец неестественно быстро подскочил к ней, и, зажав девушке рот ледяной ладонью, прошептал:
- Это я.
И тут же она обмякла на его руках и повисла, как кукла.
На башнях северной стены пылали огни – так работали сторожевые заклинания. Нежить не могла незамеченной проникнуть в город. С улиц послышался шум. Заплясали отблески факелов.
Рыцарь держал девушку на руках, вглядываясь в её лицо.
Из коридора раздались быстрые шаги, и в комнату вбежал Неборий, отец Алисены. В руке он держал меч.
- Кто ты? А ну, отпусти мою дочку!
Метароний стоял спиной ко входу. Он молвил:
- Это я, отче. Твой будущий зять.
- Тогда что ты делаешь здесь ночью? Почему выбил дверь? Почему стража связана? Что происходит в городе? Нас что, осаждают? Отвечай, а не то я проткну тебя насквозь!
Но Метароний молча пошёл к выходу. Остановившись перед священником, он сказал:
- Прости, отче. Я должен её забрать. Клянусь, я не желаю зла. Скоро я её верну живой и здоровой. Её честь и жизнь вне опасности.
И оттолкнул священника с дороги. Но тот ухватил рыцаря за плащ, и капюшон упал с головы. Когда священник увидел белую кожу, алые глаза и клыки, он не испугался – он замахнулся мечом. Но Метароний увернулся от выпада, и убежал прочь. Первую же дверь перед священником он подпёр отломанной ножкой стула, и покинул обитель.

XXIII

Вампиры сражались со стражей на улицах, и отступали по крышам. Когда они увидели Метарония бегущим с девицей на руках, то оставили битву, и бежали за Метаронием, прикрывая его от стрел и ударов. Перед ними опустили решетку городских врат, но они подняли её легко, и держали, пока все не оказались за городом. Некоторые же просто перебрались через стену.

XXIV

Алисена очнулась от мороза. Она не сразу поняла, что лежит на руках бегущего человека.
Она спросила:
- Это ты, Метароний?
Но он не ответил.
Остановившись, рыцарь поставил девушку на землю, и громко приказал:
- Все, в круг!
Тогда Алисена увидела, что в морозной ночи они не одни. Она увидела множество фигур, стоящих вокруг.
Рыцарь ей сказал:
- Смотри, любимая. Смотри на меня и рабов моих.
И откинул капюшон. Она не отшатнулась, заглянув в мёртвые глаза. Она бросилась к нему на шею, и сказала:
- Это ведь тебя так в Проклятых землях, да?..

- И он примкнул к проклятым врагам рода людского – к вампирам в заброшенных шахтах. Те же провозгласили его своим королём! В землях Империи корону можно лишь с благодарностью принять из рук Императора! Кто же самочинно провозгласит гражданина в землях Империи королём, или, того паче, сам примет королевский чин от кого бы то ни было, помимо Государя – есть изменник, мятежник и еретик! А за это одна кара! Лишение дворянского звания, чинов, имущества и смерть!
- Позвольте! – защитник трясущимися руками поправлял очки. – Где в законе сказано о том, что вампиры – изменники Империи? Насколько я могу судить, они вообще не относятся к числу граждан.
- Господин защитник, – голос Судии был ровен. – Вам известно о том, что они служат самому первому изменнику и нарушителю присяги со дня сотворения миров? Как вы прикажете называть слугу изменника, если не изменником? Не забывайтесь, господин защитник. Вы здесь не для потакания ереси, а для обеспечения законности заседания. Итак. Перед нами нарушитель имперского спокойствия. Он созвал банду и занимался разбоем. Он напал на имперский город! Более того! Он осквернил своим присутствием храм святой Витары! Он похитил невинную девицу, о судьбе которой нам до сих пор ничего не известно.

XXVI

Посреди пещеры горел костер. Алисена жарила для себя мясо убитой Метаронием косули. Он принес ей уже разделанную тушу. Девушка сидела на низком табурете, куталась в меха и зябко водила руками над огнем.
Метароний сидел, запахнувшись в плащ, на каменном полу и любовался Алисеной. Сейчас он казался почти человеком. Огни в глазах могли сойти за отблески костра. Белая кожа казалась в огненном свете обычной. А клыки он прятал, и всё время старательно подавлял улыбки, чтобы оскалом не смущать любимую.
Он говорил спокойно, насколько было возможно:
- Они начали облаву, Алисена. Я приказал вампирам собраться перед входом в пещеру. Они все сдадутся Чёрному Совету. Я тоже им сдамся.
Девушка вскинула на него глаза, казавшиеся ещё больше, чем обычно. Под ними пролегли тени.
- Нет! Тебя отправят на костёр!
- Не отправят. Я – человек.
- Я не пущу тебя!
- Верь мне. Я оставляю тебя в этой пещере. Жди. Я вернусь за тобой.
- Нет!
Алисена вскочила, чтоб схватить за руку того, кого она поклялась никогда больше не отпускать от себя, но тот оказался быстрее.
Девушка расшибла в кровь руку о каменную дверь, а та не подалась ни на волос.

XXVII

- Вы видели, господа, братья, всю мерзость этого нелюдя. Вы слышали историю дел его. А раз сам обвиняемый молчит, значит, ему нечего сказать в опровержение этого. Да будет так. Для оправдания нет причин. Во имя Всевышнего, для безопасности людей Империи, властью, данной мне Всевышним и Императором, ты, барон Метароний ахт-Верберн, признаёшься виновным во всех вышеперечисленных злодеяниях. Ты лишаешься всех своих титулов и имущества. Все твои былые заслуги перед Империей забыты, ибо не ты их совершал, но твоя душа, а она не в тебе. Ты лишаешься своего имени, теперь тебе имя – упырь. Ты приговариваешься к смерти через сожжение. Приговор будет приведён в исполнение на следующее утро. Итак, упырь, желаешь ли ты что-нибудь сказать перед тем, как тебя переведут в темницу для смертников?
И вампир тихо сказал:
- Я хочу исповедаться.

XXVIII

В тесную келью принесли клетку с рыцарем, и туда же пришёл Судия. Он сказал:
- Я слушаю.
Ему так и не удалось скрыть удивление.
- Я хочу стать обычным человеком, - так же тихо, как и в первый раз, проговорил пленник.
- Ты – вампир. Ты продал душу Врагу людей.
И тут рыцарь закричал:
- Ты, Судия! Чему тебя учили в столичном университете? Разве ты не помнишь древних законов Империи? Тот вампир, который ещё не отведал крови человеческой, считается человеком! Отвечай мне, Судия! Сколько солдат погибло при нашем нападении на город?
- Ни одного. Всевышний охранял нас.
- Оно конечно, Всевышний! Но это я приказал моим рабам не убивать! Это я просто связал охранников! Это я приказал вампирам не сопротивляться! Они все были погибшими душами – они все уже отведали крови! Благодаря мне вы взяли без боя это мерзкое логово!
Это я пощадил отца Алисены! Её саму я запер в пещере, только я знаю, как её найти! Ты слывешь святым! Когда я был человеком, я чтил тебя, почти как святого! С тобой Всевышний говорит! Я, я сам предпочел такую долю! Я должен был предотвратить самоубийство Алисены! Она бы с собой покончила из-за меня! Меня терзают жажда и огонь изнутри! Я выбрал гибель своей души вместо гибели её души! Но моя душа не погибла – я крови людской не пил! Избавь меня от этого! Спаси меня! Тебя слышит Всевышний, пусть Он поможет тебе! Только я могу показать, где я запер Алисену! Я запер её там, чтобы вы говорили со мной.
Судия долго молчал. А потом сказал:
- Насколько мне известно, вампир никоим образом не может ослушаться своего инициатора. Но ведь ты каким-то образом это сделал?
- И благ Всевышний, дарующий свободу.
- Тогда почему же ты молчал на суде? Почему не сказал всего сразу? Многого я не понимаю до сих пор.
Рыцарь молчал.
Тогда Судия молвил:
- Гордец. Теперь я вижу, что ты истинный человек, который от долгих страданий стал к ним не только привыкать, но и искать новых. Тебе нравилось чувствовать себя несправедливо обиженным. Для человека это плохо. Для вампира… Как знать. Но как поступить здесь, мне ещё не открылось. Подожди до рассвета.
И вышел. Затем явились тюремщики, и, с опаской поглядывая на вампира, расковали его и освободили из клетки.

XXIX

Алисена сидела во тьме. Она берегла масло для светильника. Его должно было хватить ещё дня на три, но она берегла всё равно. Пищи же девушке хватило бы и на год.
«Зачем Метароний бросил меня? Почему он ушел? Как это всё ужасно – вампиры, убийства… А его душа? И это я, я виновата! Когда же он вернется? Я готова разделить с ним эту долю, я сама готова стать вампиршей ради него».
Вдруг она услышала скрежет камня о камень. Это отодвигалась дверь. Мягкое золотое сияние наполнило комнату. В проходе стоял высокий человек, необычайно могучего телосложения. Одетый в какую-то бурую хламиду, простоволосый, он мягко улыбался. Выглядел он как хириллариец – черные с проседью волосы, тёмные глаза, крупные черты лица, длинная окладистая борода.
Он приблизился и встал рядом с Алисеной.
Девушка инстинктивно отодвинулась, хотя страха не испытывала.
- Кто ты? – спросила она.
- Кэдмонд.
- Святой кователь? Кователь счастья?
И Алисена опустилась на колени.
- Не делай этого. Лучше пойдем отсюда.
Вместе они прошли тайными ходами и поднялись на поверхность.
Ослепительное небо сияло. Заснеженные пики были так же суровы, как и всегда. Тропинка вела вниз, в долину.
- Иди, дитя моё.
- Ваша святость…
- Просто Кэдмонд.
- Кэдмонд… Мой жених… Он вампир. Помогите.
- Я не знаю твоей истории. Я просто шёл мимо и узнал, что рядом пленница. Что с ним, с твоим любимым?
- Он вампир. Он был благородным рыцарем… Он и сейчас благородный… Помогите ему…
- Никто не может помочь вампиру. Его душа погибла. Впрочем… Смотри. Там казнят вампира.
И Алисена увидела – в бесконечной дали, у подножия гор, среди поднимающихся туманов и пара от людского дыхания – чёрный дымок.
- О нет! Это его сжигают! Остановите их! Ведь вы святой! А Святой Совет служит вам!
- Не мне. Вседержителю. Я… Я ушел от людей… У меня другие заботы. Но нет…
Кэдмонд казался растерянным и очень печальным. Его глаза странно блестели.
Он подхватил Алисену на руки и взлетел. И пронеслись мимо неё скалы и ущелья, и горные тропы, улицы, стены и дома. Через минуту они оказались уже на площади Высшего Правосудия – сегодня там не было людей, кроме палачей и стражников – люди Виданнона не любили глядеть на казни. На возвышении пылал костер, и у столба в его сердце угадывалась объятая пламенем человеческая фигура.
Все, кто был там, остолбенели, а потом один низенький, толстый и совершенно седой человек закричал:
- Алисена! Дочь моя!
А Судия пал на колени со словами:
- Святой! Святой Кэдмонд вернулся!
Отец бросился навстречу к Алисене, но она бросилась бежать, и никто не мог настигнуть ее. Она покинула город и затерялась в снежном лесу.
Святой же с великой печалью на это взирал.
Его обступили святые воины, инквизиторы, священники, судьи, каждый хотел поклониться ему и получить святое благословение. Ему говорили:
- Вас мы ждали сотни лет! Скажите, верно ли дело наше? Верно ли мы поступаем?
И Неборий просил:
- Помогите! Моя дочь безумна!
Но святой ответил:
- Она вернется. Что же до дел ваших – не мне судить.
И исчез, как будто его и не было.
После этого люди обступили Судию, ведь он был самым мудрым из них, почти святым, и спрашивали его наперебой, ожидая, что он в один миг найдет ответ на все вопросы:
- Что означает это явление? Святой явился – и не ответил нам! Почему он ушел?
Долго молчал Судия, а потом промолвил:
- Разве вы забыли, что святые – тоже люди? И не прав тот, кто ищет везде руку судьбы, а в случайностях видит волю провидения.

XXX

В тюремной камере за столом сидели друг против друга вампир и святой инквизитор. Сидели так, будто не было в этом ничего особенного, словно так только и могут общаться воин Всевышнего и исчадие зла.
- Говорил я с Всевышним о тебе. И Он дал мне ответ. Твоя душа в Его власти. А твоё тело – это не ты. Это память о твоей душе. Тело помнит, каким ты был, хранит память о тебе. Но ты уже далеко – отсюда и пустота, отсюда и плотские огненные страсти. Тело исцелить нельзя. Да и зачем ему это – бездушному? Оно мертво. Твое тело нужно уничтожить. Это символ твоего перерождения. Судьба Алисены зависит от тебя. Если любишь – сам знаешь, что делать.
- Пошлите людей за ней. А я готов принять любое избавление. Мне всё равно. Моя жажда неутолима. Только завершите всё до её прихода. Не хочу, чтобы она видела. Слушайте же, как пройти к той пещере…

XXXI

Девушка бежала по серому лесу. Начиналась буря – облака сеяли белый звездопад.
Снег и холод. Снег и безумие. Смерть близко – сил уже нет.
Девушка оступилась и упала. Упала не на голую землю и не в снег, а будто бы в мягкую и теплую постель.
«Дочь моя!»
«Кто говорит со мной?»
«Я тот, чей дар ты хочешь бросить мне в лицо».
«Где ты был, когда моего возлюбленного превращали в вампира?»
«Я был рядом. И я не мог повлиять на него помимо его воли. Что он выбрал, то выбрал сам. Ради тебя. И ради искупления своей дворянской гордыни».
«Я виновата…»
«Да. Ты виновата, что желала убить себя. Но твой грех им искуплен. Хочешь ли сделать всё это напрасным?»
«Нет!»
«Тогда иди. Ты увидишь охотничий домик. Там будут дрова и пища. Согрейся и подкрепи свои силы. Я укреплю тебя и исцелю. Иди в другой город. Потом напиши твоему отцу, чтобы он нашёл тебя. Я приготовил вам путь. Вы получите долгую жизнь. Люди запомнят вас. Вы станете подобны Кэдмонду, который ушёл от людей сотни лет назад, дабы исполнять Мою волю. Он думает, что спас тебя случайно, но такова была моя воля. Ибо только для людей – всё случайно. Я же предопределил от предузнания. Вы теперь сможете многих спасти от самоубийства».
«Что с моим Метаронием?»
«Его душа у меня. Он ждет тебя. А его тело не пригодно для этого мира. Оно могло жить только за счёт жизни других».
«Как мне жить?»
«Ты слаба. Учись быть сильной. Сила нужна не для преодоления смертного страха, но для достойной жизни. Отныне твоя судьба – давать силу слабым сердцам. Никто не должен бросать мои дары мне в лицо».

Эпилог

Юный Ламмех сидел на постели в своей келье и глядел на звёздное небо. Как жаль, что луны из этой части Капитула не увидеть…
Он встал и выпил воды прямо из горла стоявшего на столе кувшина.
«Я видел это. Видел вампира, который не вампир. Видел святого из легенд. И эту несчастную девицу. Она исчезла, а потом пропал и отец. Я устал от загадок. Я помогаю людям, но как это тяжело. Они меня боятся, хотя я всем жертвую ради них. А они… Никто из них даже не осмелится улыбнуться мне».
В дверь постучали.
Ламмех отворил. Вошёл старый Таберрот.
- Не спишь?
- Нет.
- И я, как видишь.
Помолчали. В тесной комнате с серыми стенами не на что было глядеть, кроме как на стальную Мерхадорию на стене или в окно, на звёздное небо. Глядели в окно.
- Я понял, почтенный брат, - сказал Ламмех.
- Что?
- Почти всё не так, как нам говорили. Истина – прекраснее и страшней. Для истины нужна воля и сила. Для поступков по истине нужно иметь железную душу. Нет. Вера наша – не для ничтожных и слабодушных, как учат Бафометовы ублюдки. Она для сильнейших. А слабым – своё. Пусть смотрят на светлую сторону луны.
Повисла тишина.
Таберрот спросил:
- Я выпью воды из твоего кувшина?
- Конечно, если хочешь.
Старик налил воды в глиняный стакан и, глядя на звёзды, выпил всё до капли. И продолжил:
- Верно. Ты всегда умел говорить просто о сложном. Я же благодарен Всевышнему за силу.
- А я – не сподобился. Я в себе сил не чувствую.
- И что же?
- Уйду я из Святого Братства. Расстригусь. Займусь торговлей. Меня девушка ждёт на родине, в Айхлехте. Денег возьму у отца. Он же барон, хоть и из захудалых.
Таберрот покачал головой:
- И куда катится мир. У меня, старика, силы есть для служения, а у тебя нет.
Ламмех промолчал. Таберрот продолжил:
- Впрочем, каждому своё. Может, ты лучше меня. Наше служение – опасная тропа. Не столько для тела, сколько для души. Те, кто уходят, как ты… Возможно, это и есть лучшие из нас.
Небо белело на восходе. Над стальным шпилем Капитула всё так же кружили вороны. Они ведали истину.

20 мая 2009 года.

В тексте использованы фрагмент стихотворения неизвестного провансальского трубадура, а так же «Herzeleid», песня группы Rammstein в переводе Max`a.

Если версия переписана, то переписана не в лучшую сторону.
После прочтения первой трети произведения, всех персонажей хочется убить. Не из-за их личностей, а из за их стиля вести беседу. В предыдущей версии глупого пафоса и так было через край, тут же всех этих "да будет так ибо" какое-то запредельное количество. Персонажи не говорят, они ДЕКЛАМИРУЮТ. Нет, они ВЕЩАЮТ.
За это каждому там хочется дать в лоб.
Дабы не морозил подобной чепухи неимоверной, устами своими, а глаголил, как и надлежит в жизни нашей, на театр не похожей, ясно и для всяческого разумения нашего приятно.
Странно, что автор не понимает того, что такой пафос да ещё в таких количествах выглядит просто смешно и убивает всю атмосферу.

Эм, еще не дочитала до конца, просто сразу выскажусь.
Мне, к сожалению, сравнивать не с чем. Не знакома с отсальными творениями автора. Ну, может и не совсем согласна с Мао по поводу пафоса, но язык несколько тяжеловат. Хотя, может быть это сделано для того, чтобы передать своеборазие времени действия рассказа? как мне кажется, очень многие романы про рыцарей и прекрасных дам грешат этим самым высоким штилем.
Что касается Метанория, то мне его хочется придушить за глупость. Ну, с чисто женской точки зрения.

Хунвэйбин, поддерживаю.

Могу добавить, что в вашем рассказе, Шалдорн, рекордно большое количество Больших Букв на единицу текста.
И нинада, плиз, мне объяснять, что вот эта Буква означает одно, а вон та - Другое.

Пафосно. Читать тяжело, и вовсе не из-за старания автора порисовать чОрными красками. Вы вписываете очередную страшилку и одновременно даете читателю свою оценку этой самой страшилки.
Ну а в итоге получается здорово смешно.

Помнится, когда я читал эту вещь в конкурсном варианте, мне было очень весело. Вот почти как сейчас))


Первый вывод: Алисена так хороша, что чем дальше от нее, тем лучше.
Второй: "Эх, сирень, суровые окрестности Даннегана не для тебя", - сказал рыцарь и перехватил топор поудобнее...

Лол

Поддерживаю Мао и Карго. Пафос так и лезет. Герои ничего кроме желания прибить , чтоб не мучались, не вызывают



ЛООООЛ!! Такое поэтическое описание прыщей. Летопиец, я думаю, что даже трубадуры до такого не додумались.

Вообще, прошу прощения, меня только до сирени дочитать хватило.

Карго, что вы так уж возмущаетесь? Ну перебрал автор немного пафосу, но вам ведь иной раз нравятся достаточно пафосные вещи... судя по рассказам.
Шэл, сбавьте обототы, плз! Неужели вы не чувствуете перебора? С прыщами... нет слов.
Я читала у вас вполне симпатичные вещи.

Кстати странное убеждение у многих авторов. Якобы если напихать в текст эпитетов побольше да покрасивше то текст приобретает "возвышенную эпичность". А вот если написать "его прыщавая рожа побледнела" или "он побледнел и от этого прыщи стали ещё заметней" то это уже "фи". Это ваще никак не эпично и совсем не возвышено.

Мао, поминание прыщей вообще никаким боком не возвышенно
Но если поминать, то...
Честно, ржал во весь голос, как прочел такое описание.

Писать про прыщи можно и даже - обязательно нужно, желательно - в рецептах по косметологии и совершенно не высоким штилем.. Не, можно и в других случаях, но надо выбирать - или прыщи, или высокий штиль.

Хм, то есть, упоминать о прыщах в литературных произведениях, с вашей точки зрения, низзя?
Автор здесь только хотел подчеркнуть возраст. Правда, то, как это написано...

Вот о том и речь.

Кстати, я до прыщей не дочитал. Потому что все пропустил, прямо от монахов и до сирени.