Полки книжного червя

“The monkeys are on the lower stage of the evolution than we, apes.
Just a little higher than humans.”
(Мартышки находятся на более низкой ступени эволюции, чем мы, обезьяны.
Чуть выше людей.)
Фильм «Планета обезьян»

- Вон он!
- Кто? – не понял я.
- Ну, ты же хотел их видеть? Вон один из них, вон, вон, подходит к стойке! – и Джим ткнул в том направлении толстым черным пальцем.
Я обернулся.
Я специально приехал сюда, в эту дыру, чтобы увидеть одно из загадочных созданий, о которых ходило столько слухов, самых невероятных, но никто ничего толком не знал. Редактор сказал: «Умри, но добудь снимок!» Умирать я не собирался; снимок добыть было бы здорово, но... Институт, где с ними работали, был засекречен почище любого военного объекта, попасть туда – нечего и мечтать. Говорили, однако, что иногда они появляются здесь, в баре. Как уж их выпускали (или, может, они сбегали? Впрочем, маловероятно) – одному Богу известно. Короче говоря, я торчал в баре уже несколько дней, и познакомился почти со всеми, и подружился с Джимом, огромным добродушным темнокожим детиной, и выслушал миллион историй – «Вы это обязательно в своей газете напишите!» - бОльшая часть из которых явно была полнейшей чепухой; и я уже почти перестал верить, что хоть что-нибудь из всех этих баек – правда, так что, когда Джим неожиданно толкнул меня в бок (я чуть не слетел со стула) и шепнул (довольно громко, впрочем): «Вот он!» – я даже не сразу понял, о чем речь. Но довольно быстро до меня дошло, и я обернулся, хватаясь за фотоаппарат.
...Даже не знаю, как сказать. Не знаю, что именно я ожидал увидеть. Ведь мне говорили, как они выглядят. Но все же я подсознательно ожидал чего-то – более впечатляющего, что ли. Более необычного. А существо, подходившее к стойке, выглядело точь-в-точь как ручной шимпанзе в штанах и футболке. Вот-вот подойдет хозяин, подвыпивший бородач, и крикнет: «Чики, пошли!»
Предъявлять такой снимок в редакции по меньшей мере глупо. Меня просто засмеют. Наверное, вид у меня был расстроенный, потому что Джим, добрая душа, взглянув на меня, забеспокоился:
- Да ты чего, друг? Не веришь, что ли? Точно говорю, это один из «шимми»! Да я его, кажется, знаю, его Чарли зовут. Пойдем, познакомлю – хочешь? Они и говорить умеют. Плохо, правда, говорят, ну да что с них взять – обезьяны все-таки.
Обезьяны все-таки... Обезьяны, да не совсем. Мутанты. Смелый эксперимент, передний край науки, небывалый успех генетики и все такое. «Зеленые» на ушах стоят – не знают, то ли радоваться, то ли возмущаться. Присмотревшись повнимательнее, я понял, что это все же не обычный шимпанзе. Он держался гораздо прямее, и движения его были более ловкими и осмысленными, чем у ученой обезьяны. Окружающие делали вид, что ничего необычного не происходит, а некоторые даже улыбались: «Привет, Чарли!» Он кивал в ответ. Но за его спиной они перемигивались.
«Они и говорить умеют». Джим сказал это с гордостью, будто сам лично учил их говорить, этих «шимми», как их здесь зовут. А я вспомнил анекдот, который мне рассказал один приятель, эмигрант из России, - анекдот о наивной старушке, впервые в жизни увидевшей чернокожего: «Оно еще и разговаривает!» Расскажи такое Джиму – обидится. Тот русский мне рассказал – и то извинялся, объяснял, что в России все по-другому, и анекдот старый, и в те годы подобный случай там был вполне возможен, и вообще... Кстати, если его назвать «русским», он тоже обидится и скажет, что он а) еврей и б) американец. И Джима негром назвать нельзя, а только афроамериканцем (и кто же слово такое выдумал?) Хотя лично для меня и происхождение Марка, и цвет кожи Джима – всего лишь факт биографии, не более важный, чем то, что меня зовут Том Джонсон. А вот им важно, они обижаются. Интересно, а эти обижаются? И как их следует называть? Здесь их зовут «шимми» - от шимпанзе, наверное, - но это слэнг. А официально? Джунгле-американцы? Шимп-американцы? Чушь какая-то... Афроамерикацы-два... ну, за это Джим точно морду набьет. А как они сами себя называют?
Весь этот бессвязный поток мыслей проносился в моей голове, пока я за широкой джимовой спиной, как за ледоколом, пробирался сквозь толпу к стойке. У меня вообще страсть к философствованию – вы, наверное, заметили. Для журналиста привычка вредная, босс вечно ругается: «Ты репортаж пишешь или философский трактат?!» А с другой стороны – для чего человеку мозги? Извилины тренировать надо, а то мхом зарастут. «Я мыслю – значит, я существую», - не помню, кто сказал, но так оно и есть.
Когда мы подошли к стойке, Чарли делал заказ. Он действительно разговаривал. Правда, фразы были короткие, не очень правильные, как у дикаря или умственно отсталого.
- Хочу пиццу, - сказал он.
- Пиццу, Чарли? – переспросил бармен, улыбаясь.
- Пиццу, да, - повторил Чарли. – Хочу большую. Маслины нет. Сыр. Много сыр, много кетчуп. Так.
Он замолчал и выпрямился, явно довольный тем, что одолел такую длинную и трудную речь. Вокруг посмеивались – впрочем, вполне добродушно. Чарли был местной достопримечательностью, гвоздем программы, так сказать.
- Хелло, Чарли! – пробасил Джим, подходя к нему. – Как дела?
- Окей, Джим, хелло! – Чарли, кажется, обрадовался. Впрочем, Джиму трудно не обрадоваться: более добродушного человека я в жизни не встречал, хотя внешность у него устрашающая.
- Чарли, смотри, это человек из газеты, - Джим вытолкнул меня вперед. – Его зовут Том, он хочет про тебя в газете написать. В газете, Чарли, и фотографию твою сделать. Хочешь фотографию?
Джим говорил, не умолкая ни на секунду. Честно говоря, все это должен был говорить я, ведь я журналист, и брать интервью у кого угодно – моя профессия, почему же меня должен представлять кто-то другой? Но я молчал, как рыба. Чарли глядел на меня в упор, сжимая в лапе (в руке?) пиццу и помаргивая коричневыми обезьяньими глазками. А я стоял с фотоаппаратом в руках и не мог выдавить из себя ни слова.
И вдруг я услышал...
«Ну что смотришь? Пришел за «фотографией» – давай, много вас таких, с машинками этими. Думаешь, ты больше поймешь, если увидишь меня на картинке? Просто так тебе недостаточно? Ну что тебе от меня надо? Что ты хочешь спросить? Ты и спросить-то не умеешь, да и ответа не поймешь. Вы, люди, и самих себя не понимаете, а туда же... Ну да, конечно, вы знаете и умеете много больше нас, вон у вас сколько лет позади, а мои родители были обычные обезьяны. Они обезьяны, а я кто? Вот ты - знаешь? Кто я для тебя? Игрушка? Зверь? Человек? Кто? Зачем вы это сделали – вы хоть знаете? Понимаете? Я у вас об этом точно не просил. Да вы у меня и не спрашивали...»
Я потряс головой и обалдело огляделся.
- Кто... кто это сказал? – пробормотал я.
- Что сказал? – Джим глядел на меня в полном недоумении. Остальные, кажется, тоже.
- Кто говорил? Вот сейчас? – я никак не мог прийти в себя. В ушах звенело.
- Да никто ничего не говорил. Ты что, выпил лишнего, что ли? Неделю здесь торчишь, чтоб, значит, «шимми» увидеть, вот тебе «шимми», а ты стоишь, как пристукнутый!
Джим явно был обижен. Вообще-то он обижался крайне редко, но его можно понять: моя реакция никак не отвечала его ожиданиям.
- Это он от радости речи лишился. От потрясения и счастья, - вставил бармен. Окружающие расхохотались. Обстановка несколько разрядилась. Только Чарли всё смотрел на меня.
- Да-да, конечно... Это я от неожиданности... столько ждал... – выдавил я, отведя, наконец, от него взгляд. – Я... Чарли, хочешь сфотографироваться?
- Хочу, - он положил свою пиццу на стойку и повернулся ко мне. Я с облегчением спрятал лицо за фотоаппаратом. Смотреть через видоискатель гораздо проще, чем прямо в глаза. И все же меня не оставлял вопрос: кто здесь кого изучает? И кто, черт побери, говорил?

***
Интервью не получилось. Я мямлил что-то, с трудом состряпал пару стандартных вопросов. Чарли отвечал односложно. Я, конечно, отснял целую пленку – больше для успокоения публики. Чарли с пиццей, Чарли с бутылкой колы, Чарли с сигаретой (Господи, уже и этому научили!), Чарли платит бармену, Чарли с Джимом... Ничего из этого не годилось для газеты. Любая ручная обезьяна сделает то же самое. Если и есть отличия, они будут видны только на видео, а не на снимке. После этого я пару дней не появлялся в баре. Мне было немного стыдно перед Джимом за собственную некомпетентность. Я сидел в скверике (в гостинице было душно и неуютно) и думал, пытаясь найти ответы на свои вопросы; а вместо этого вопросов становилось всё больше. И главное, я никак не мог понять: кто же говорил тогда? Неужели... Чарли? Но ведь этого не может быть! Или может?..
- Том? – кто-то окликнул меня. Голос был незнакомый. Я вздрогнул от неожиданности и поднял глаза.
- Чарли?! - Вот уж, действительно, неожиданность. Да, это был он, собственной персоной.
- Хэлло, Том. – Чарли, похоже, хотел поговорить, но не решался. Я решил ухватиться за такую возможность. Один раз я провалился с позором, но второй раз упускать нельзя.
- Здравствуй, Чарли, рад тебя видеть. Садись, - я похлопал по скамейке рядом с собой. Он кивнул, подошел вперевалку и взобрался на скамейку. И опять уставился на меня, как тогда.
Я набрал побольше воздуху.
- Ты хотел говорить со мной, Чарли? – спосил я?
Он склонил голову набок и – могу поклясться – улыбнулся.
- Том... хотел вопрос. Можно?
- Конечно, Чарли, спрашивай!
- Ты тогда... в баре... услышал? Ты понял?

***
Начинало темнеть. Мы беседовали с Чарли почти целый день. То есть «беседовали» - это не совсем верно. Как я и подозревал, он телепат. Они все телепаты. Чего я не подозревал – это собственных телепатических способностей. Правда, телепат я очень средненький, понять мысли Чарли еще кое-как мог, а вот передать свои – нет. Может, это от недостатка опыта. Поэтому мы беседовали при помощи слов, но иногда Чарли предупреждал, что он будет «говорить по-настоящему», и переходил на передачу мыслей. «Нам трудно говорить, как вы, - объяснил Чарли. У нас тоже есть звуки, но их мало. Это не главное. Главное – говорить головой. Это много проще и понятнее. Словами трудно сказать точно, что думаешь. Думаешь одно, а словами выходит другое.»
- Что имя? Роза пахнет розой, хоть розою ее не назови, - пробормотал я.
- Это что? – спросил Чарли.
- Шекспир, - ответил я. – Писатель. Он писал книги.
- Книги – я знаю, - кивнул Чарли. – А где он?
- Он умер много лет назад.
- Умер? Жаль. Он умел говорить по-настоящему?
- Не знаю, - признался я. – Но он умел говорить словами.
- Да, - согласился Чарли. – Он сказал словами, как по-настоящему.

Какова была цель эксперимента, Чарли, естественно, не знал, да и не мог знать. Но факт тот, что в результате каких-то генетических фокусов у обычных шимпанзе стали рождаться детеныши с совсем не обезьяньим потенциалом. Этих «вундеркиндов» забирали у родителей почти сразу и начинали учить, как учат человеческих детей. Даже быстрее, потому что шимпанзе быстрее взрослеют. Сколько лет длится эксперимент – Чарли не знал, у него были проблемы с отсчетом времени. Но явно немало, потому что уже выросли «шимми» второго поколения. По словам Чарли, они выше ростом и меньше похожи на шимпанзе, а больше на людей. Они тоже телепаты, но «говорят словами» лучше. Однако их пока в город не пускают.
- Почему? – спосил я. И сразу понял, что спрашивать об этом не стоило.
Чарли внимательно смотрел на меня и молчал. Несмотря на обезьянью физиономию, выражение лица у него было совершенно человеческое (слово «морда» мне даже в голову не пришло).
- Почему? – переспросил он. – А сам не понимаешь?
- Ну... – я замялся, чувствуя себя идиотом. Вопрос был бестактный, и не надо было его задавать, я ведь подозревал, каков будет ответ. Но, с другой стороны, Чарли ведь сам вызвал меня на этот разговор. Значит, он хотел с кем-то поделиться, возможно, посоветоваться – а с кем из людей он может говорить? По- настоящему... Чарли всё смотрел на меня, и вдруг до меня дошло, что стоять столбом, лихорадочно соображая, еще глупее: он ведь, наверное, читает мои мысли!..
- Ты понял. – Ну конечно, я был прав: Чарли уже «прочитал» ответ. – Дело действительно в этом.
Разумеется. На Чарли и ему подобных еще можно смотреть как на ученых обезьян, как на экспонат зверинца, простите за грубость; как на «братьев меньших». К «братьям меньшим» можно относиться снисходительно-дружелюбно, с удовлетворением ощущая свое превосходство. Но чем больше «братья меньшие» становятся похожи на «старших», тем труднее сохранять этот тон; и чем они умнее – тем более неловко чувствуют себя «старшие», то есть мы. (А если еще выяснится про телепатию... Пока об этом, кажется, никто не знает. Слава Богу...) Относиться к ним, как к обезьянам, уже нельзя будет, а как к людям – вроде обидно: в буквальном смысле вчера с пальмы слезли. Да они и не считают себя людьми. Чарли объяснил мне это. Они не люди, и мышление у них несколько другое. «Мы не люди, - сказал Чарли, - но мы не хуже.» А вот к этому мы, скорее всего, не готовы: добро бы признать равными по разуму пришельцев с далекой планеты, а то – собственных земных обезьян! Давно ли им в зоопарке бананы швыряли, а теперь что – в университеты их принимать? Пусть не всех, а только «шимми» - но все-таки... А дальше что? «Шимми» третьего и последующих поколений будут, наверное, всё более похожи на людей – внешне. А внутренне? А психика? Они научатся – уже учатся! – читать и писать. Будут они вливаться в нашу, человеческую культуру и развиваться внутри нее – или захотят создавать культуру собственную? Скорее, второе: ведь, как я говорил, у них другое мышление. Но как же это будет трудно... И что лучше: создать для них отдельные поселения - или чтобы они жили среди нас? Селить их отдельно – может выглядеть как гетто; а среди нас... я даже представить боюсь все возможные проблемы. Подумайте сами, напрягите воображение. Нарисуйте себе хотя бы визит в зоопарк к троюродному прадедушке. А если в будущем они захотят свое государство? Вполне может быть. И что будет тогда? Все ведь поделено. Ктоже отдаст кусок своей территории кому-то, тем более – «каким-то обезьянам»? Тут своим братьям (гм-гм) людям – ни сантиметра. А уж «обезьянья республика»...
Черт бы побрал этих генетиков с их экспериментами...

(Продолжение следует)

***
А дальше все было, как я и предполагал. Редактор посмотрел снимки, скривился, но сказал, что «сойдет». Статью мою он прочитал с каменным лицом и посоветовал впредь не выбирать своей основной резиденцией бары и поменьше читать дрянной фантастики. Было ясно, что он не поверил ни единому моему слову. (Я был о нем лучшего мнения. Все-таки он редактор приличной газеты, где же его нюх? И чего он ждал, когда меня посылал? Да, наша газета не печатает статей типа «Моя мама инопланетянка»; но журналистам непозволительно считать, что «этого не может быть, потому что не может быть никогда: профессия обязывает. Но разве с ним поспоришь?) Короче говоря, снимки мои все же поместили, а статью написала Джуди Андерс – бойкая блондиночка, она у нас недавно, но стремительно делает карьеру. Сей опус имел оригинальное название «Интервью с обезьяной» и не выходил за рамки газетной сенсации, за рамки общепринятых представлений, за рамки ожидаемого шефом. В общем, не выходил за рамки.
Говорящие обезьяны.
«Они еще и разговаривают».
Я был вне себя. Хотя и ждал чего-то подобного. Я крупно поскандалил с редактором, он меня чуть не уволил, я сам чуть не уволился – а потом как-то всё утряслось. Он сказал: «Ты хоть и с придурью, но в целом окей. А я не свинья, что бы ты обо мне ни думал. Не стоит портить себе жизнь из-за каких-то обезьян.»
И я остался. Человек слаб, а кушать надо. Меня бы никто не понял, и жена в первую очередь. Хотя моему рассказу о «каких-то обезьянах» она вроде бы поверила.
Я позвонил Джиму и стал ему объяснять, что со статьей получилось не так, как я хотел, что редактор не позволил, что я пытался... Но Джим меня перебил: «Да что ты нервничаешь? Классная статья, классные снимки. Все читали, всем понравилось. И Чарли видел.»
- Видел? – переспросил я.
- Ага. Он как раз появился, и мы ему газету показали и всё прочитали. Не сам же он читал, он же не умеет, ха-ха.
Не умеет. А сын его умеет. Но Джим этого не знает. Пока.
- И что он сказал?
- Кто, Чарли? Ему понравилось, а как же!
- Понравилось?! Что он сказал?
- Ничего. Кивнул и улыбнулся.
Ну да, конечно.
- Джим, пожалуйста, послушай. Когда увидишь Чарли, обязательно скажи ему, что я хотел написать совсем не так, что я еще попытаюсь, и чтобы он не думал...
- Слушай, ты что – совсем поехал, что ли? Это кто думает? Чарли?!
- Джим, ради Бога. Просто скажи ему, хорошо? Скажи, что я хотел написать по-настоящему. Так и скажи. Ты понял?
Джим помолчал.
- Понял, - сказал он наконец, и голос у него был слегка растерянный. – То есть ничего я не понял, но скажу, если ты так просишь. Скажу. Да что случилось, что ты как с цепи сорвался?
- Ничего не случилось. Как-нибудь потом. Ты только скажи, не забудь.
- Скажу, скажу, не беспокойся.
Джим повесил трубку. Кажется, он был недоволен. Наверное, я был невежлив с ним. И вообще, зачем я полез оправдываться перед Джимом, если он ничего не знает? Но что я мог объяснить ему сейчас? Да и нужно ли, можно ли сейчас объяснять? Джим, скорее всего, не поверит мне.
А если поверит?
Стоп. А если поверят все остальные?
Может, редактор мудрее меня? Правда, слов нет, вещь прекрасная, но можно ли сейчас открывать всем ЭТУ правду? Готовы ли мы ТАКУЮ правду принять? Как мы ее примем? (И ведь я об этом уже думал...)
Да какое вообще право я имею решать за «шимми»? Это они должны решить, что рассказывать о себе людям. Хотя, с другой стороны, Чарли, видимо, хотел, чтобы я рассказал? Ведь он знал, что такое газета. Если так, то я не оправдал его надежд, и мне нужно попытаться еще раз. А если не так? И потом, даже если Чарли хотел раскрытия тайны – правильно ли он решил? Это его личное решение или поручение от всех, от какого-нибудь «совета старейшин» - если у них такой есть? Может, они просто не понимают всей сложности проблемы? Или они считают, что лучше недоверие и даже враждебность, чем статус «говорящих обезьян», и хотят быть на равных любой ценой? Рискованно... Надо бы еще раз встретиться с Чарли, а лучше бы и еще с кем-то из них...
...Я тогда спросил у Чарли, как они себя называют. Он не понял: «Мы – это мы, зачем еще как-то называть? Это вам обязательно нужно всё назвать, потому что вы говорите словами. А когда говорим мы, это же не слово, а... представление.»
- Образ?
«Образ. Вам обязательно нужно точное слово. У нас не так.»
- Ну хорошо. Но ведь я воспринимаю твои мысли – это твои слова. Разве нет?
«Тебе кажется, что это мои слова. Это мои чувства, представления – а у тебя в мозгу они образуют слова. Твои слова. Потому что ты думаешь словами. Другие думают картинами. А некоторые даже... то, что вы называете музыкой. Этого я не понимаю, хотя иногда бывает интересно.»
- Стоп. Вы что, читаете мысли других?! – мне стало не по себе. – Не только мои?
Чарли посмотрел на меня как-то странно. «Не волнуйся. С другими совсем не так, как с тобой. Так, иногда, кусочки. Мы не лезем насильно в чужие головы. Но ты ведь можешь услышать нечаянно чужой разговор, правда?»
- А передавать мысли кому-нибудь, кроме меня, вы пробовали?
«Нет.» - И Чарли сменил тему и стал выяснять, почему люди сочиняют стихи и зачем это нужно. Вопрос оказался настолько неожиданным, что я не смог ответить ничего сколько-нибудь вразумительного и за объяснениями забыл о чтении мыслей. А сейчас в голове у меня что-то щелкнуло: правду ли мне сказал Чарли? Действительно ли они не читают чужие мысли и не занимаются внушением? А если они не делают этого сейчас, то не могут ли начать делать позже? И если даже им это не придет в голову – то может прийти в голову людям, и даже трудно представить, какую вызовет панику. Все насмотрелись идиотских фильмов насчет «психологического оружия» и тому подобного.
Чем больше я ломал над этим голову, тем больше всплывало проблем, так что в конце концов я чуть действительно не свихнулся. Тогда я обругал себя параноиком и сказал себе, что 99% этих проблем – плод моего не в меру разыгравшегося воображения и результат пагубной привычки к мелкой философии. И совсем уж решил выбросить всё это из головы, как вдруг позвонил Джим.
Голос у Джима был совершенно растерянный.
- Слушай... Тут был Чарли... Ну, я ему сказал, как ты просил...
- Ну и?..
- Ну и... – Джим помялся. – Ты не поверишь.
- Поверю.
- Он мне говорит: «Словами трудно по-настоящему. Он же не Шекспир.»
- Это точно. Я не Шекспир.
- Да он-то откуда знает про Шекспира?!
- Я ему сказал.
- А... Ну тогда понятно... Нет, погоди. С чего ты «шимми» стал рассказывать про Шекспира?
- Долго объяснять. Он спросил, почему люди сочиняют стихи.
Джим расхохотался:
- Так и спросил? Вот чертов шимпанзе! Надо же – зачем сочиняют стихи!
- А зачем?
- Что? – не понял Джим.
Я вздохнул:
- Зачем сочиняют стихи? Почему? Вот ты человек – ты можешь это объяснить? Я не смог.
- Ну как... – начал Джим. – Ну потому что... – он помолчал. – Да черт его знает, почему. Действительно...

***
Через несколько дней я снова приехал на встречу с «шимми». На этот раз я взял отпуск за свой счет, и босс долго ругался.
Джим ждал меня на станции (я ему позвонил и сказал, что приеду). Был он взволнован до крайности, и ему не терпелось рассказать мне последние новости.
Главных новостей было две. Во-первых, Чарли попросил у Джима принести ему Шекспира. Он сказал Джиму, что кое- кто из «шимми» умеет читать, и это потрясло Джима даже больше, чем сама просьба, и больше, чем вторая новость: появление в городе сына Чарли, который, по словам Джима, «и на обезьяну-то не похож.»
- А на кого похож? – спросил я. – На человека?
- Нет, слава Богу, - ответил Джим. – На человека не похож. Скорее, на... не знаю. На инопланетянина?
Я отметил по себя это «слава Богу». Слава Богу, не похож на человека. Может, так проще их принять? Не «новые люди», только вчера созданные из животных, а совсем другие существа? Хотя, помнится, в «Острове доктора Моро» именно непохожесть отталкивала. Кстати, очень похожая ситуация. Неужели всё уже описано в фантастике?
Кто из «шимми» читал Шекспира и как они его восприняли, Джим не знал. На вопросы на эту тему Чарли не отвечал, только однажды сказал, что люди «слишком длинно думают». Джим смысла фразы не понял, но она ему не понравилась. Всякие тут будут критиковать, как люди думают... Надо признаться, и меня что-то укололо внутри. Даже меня. Хотя я был на стороне «шимми». (Несмотря на все нарисованные мной жуткие сценарии, я не видел в них потенциальных врагов. Больше всего я боялся реакции людей. Интересно, почему?)
Чарли ждал нас в баре. И почти сразу перешел к обсуждению так взволновавшей нас с Джимом темы. Похоже, его она тоже волновала: он явно подготовился к разговору. И, похоже, он ждал меня, чтобы высказаться.
- Вы, люди, думаете странно, - сказал он. – Очень длинно. Очень сложно. Может, потому что словами. Может, нет. Вы думаете – если. Вы думаете – вдруг. Вы думаете – что будет. Долго-долго. Поэтому не можете решить. Сидите и думаете.
Джим засопел и нахмурился.
- Ну, знаешь, Чарли... – начал он; но я прервал его, испугавшись, что, если Джим ляпнет что-нибудь вроде: «Не тебе, обезьяне, судить о людях!» - на том беседа и закончится.
(И однако, как осмелел Чарли! Вот вам и «хочу пиццу»! Похоже, я был прав, и «шимми» хотят быть на равных, чего бы это им ни стоило... Но хорошо ли они понимают, на что идут?)
- Погоди, Джим, - сказал я. – Но пойми, Чарли, наши «если» и «вдруг» - это очень важно. Мы продумываем возможные варианты, мы планируем, мы мечтаем, в конце концов...
Чарли кивнул.
- Мечтать – хорошо. И – как ты сказал? – вари-анты – тоже хорошо. Но. Люди думают «если» и «вдруг», которых нет. Никогда. «Если будет много-много денег». «Вдруг всё взорвется». Тратят силы, тратят время. В баре есть один – всегда грустный. Почему грустный? «Вдруг будет война». Сейчас нет война. Зачем тогда грустный? Другой день – опять грустный. Почем? «Фильм смотрел». Фильм – я спрашивал: эти люди нет никогда, вся история нет никогда. Зачем грустный? Это тоже непонятно: много-много историй, которые нет никогда. Говорят – чтобы было интересно. Что есть – неинтересно? Только то, что нет, интересно?
Я открыл рот... и снова закрыл. Черт возьми, мне было нечего ему возразить! То есть я чувствовал, что возразить можно, что он многое недопонял, - но ничего мне в голову не приходило. Ведь если посмотреть со стороны на нашу литературу и кино – что это? Выдумка! Высокое искусство вранья... Неужели он в чем-то прав? (Телепаты, наверное, друг другу врать не могут? Или могут?..)
А еще я отметил, что Чарли не пытается переходить на «настоящую» речь, как ни трудно ему вести серьезный разговор на уровне слов. Не хочет пугать Джима своей телепатией или просто скрывает свои способности? Впрочем, Джиму он же не может передавать мысли. Наверное...
Вдруг Джим стукнул кулаком по столу и расхохотался:
- Нет, ты слышал, Том? Ты слышал? Черт, а ведь я знаю, о ком это он. Точно – вечно чего-то себе надумает и ходит несчастный. А теща моя вечно рассуждает, что бы она делала, если бы была миллионершей: что бы купила, куда бы поехала, с кем бы из родни поделилась, «а этой мымре Мардж ни цента бы не дала». Списки пишет, Том! Списки! Черт меня побери совсем, если он не прав, Чарли-то! А жена моя сериалы смотрит каждый вечер – слезы в три ручья. А с чего, спрашивается? Переживает, волнуется, советы дает, слышишь? В телевизор – советы... Она же к дочке на свадьбу не пойдет – будет смотреть, как в сто первой серии очередная как-ее-там-мадам замуж выходит. Ну, Чарли!..
Чарли молчал, поглядывая то на меня, то на Джима. Я чувствовал, что он вовсе не уверен в своей правоте, что его речь, по сути, была вопросом: он не утверждал, что люди занимаются ерундой, он просто хотел, чтобы ему объяснили, чего же он не понял. Но чего же? И как объяснить? Вон Джим склонен согласиться...
Нет, надо уходить в дворники: какой я журналист, если не могу возразить... гм-гм, «какой-то обезьяне». О черт, а если он это «прочитает»?! Извини, Чарли, я не то имел в виду... Интересно, что из моих мыслей читает сейчас Чарли? Может, у меня в голове уже есть ответ на его вопрос, только еще не сформулированный в слова, не дошедший до сознания? Может он его прочесть в этом случае?
- А Шекспир... – сказал вдруг Чарли. – Очень сложно.
- Непонятно? - спросил я, обрадовавшись перемене темы (хотя черт его знает, в какую трясину заведет нас Шекспир).
Чарли помолчал, видимо, обдумывая ответ.
- Нет, - сказал он. – Понятно. То есть... Странно. Сначала непонятно. Совсем. Джек для меня читает. Сын. Он умеет. Один раз читает – непонятно. Хочу понять, и он хочет. Второй раз. Третий. Вдруг – понятно. – Чарли опять помолчал. – Слова странные. По отдельности непонятно, а всё вместе понятно. Не в голове понятно, а... как сказать? Внутри.
- Это стихи, - сказал я. – Вот ты сам и объяснил, почему их пишут. Это для того, что нельзя выразить словами. То, что внутри. В сердце. В душе.
- В душе, - повторил Чарли, склонив, как обычно, голову набок. – Я понял. Но... что такое душа? Много слышал. Не понимаю.
Джим поперхнулся пивом и закашлялся.

***
Разговор затянулся. Чарли хотел знать о душе, и о морали, и о Боге, и о многом другом. Он несколько раз обмолвился, что сын просил поговорить со мной об этом, что сын очень хотел прийти на встречу, но его не выпустили. Впрочем, видно было, что и самого Чарли эти темы очень интересуют. Он вел беседу все время, не давая мне свернуть с намеченного им курса (уволюсь, ей-Богу, уволюсь!). Объяснения же мои он воспринимал критически. Впрочем, я действительно был не на высоте: я не специалист в подобных вопросах. И кто бы ожидал от Чарли такой прыти? Необходимость религии он никак не мог понять; и, когда я попытался сказать, что религия необходима для установления моральных принципов, он намекнул, что если разумному существу необходимо выдумать некую высшую силу, следящую за его поступками, чтобы нормально сосуществовать с себе подобными, то разумность такого существа, мягко говоря, сомнительна. Нет, он не сказал ничего такого прямо, я даже не помню, как он выразился, но смысл был такой. И он заявил, что Шекспир тоже писал, что «трусами нас делает рассудок» и что «гибнет что-то там решимость наша в бесплодье умственного тупика», и что, значит, он, Чарли, прав насчет того, что люди слишком длинно думают. (Ого, значит, он и «Гамлета» читал?! Что же он, интересно, понял во всей этой истории?)
Джим совсем обалдел и только молча переводил взгляд с Чарли на меня и снова на Чарли, время от времени машинально поднося ко рту пустой стакан. Наконец, Чарли заявил, что ему пора уходить.
После его ухода мы с Джимом долго глядели друг на друга.
- Ай да Чарли... – пробормотал, наконец, я.
- Ай да Чарли... – повторил Джим. – Вот тебе и «шимми»... Это ж кто бы мог подумать? И религия ему не нравится, и думаем мы не так... – Он повертел в руке пустой стакан, поставил его на стол и обиженно пожал плечами: - И главное, что вроде он и прав. Что ж мы, хорошие только из-под палки? И насчет думанья тоже... Черт его знает. Он же просто...
- Просто обезьяна, - закончил я.
Джим несколько секунд смотрел на меня, потом стукнул кулаком по столу:
- Ну да. Просто обезьяна. Просто ниггер. Это что ж, теперь они неграми будут? Новых негров себе сделали, так? И эти умники думают, что они это стерпят? Черт! Это добром не кончится, Том, я тебе говорю.
Я был склонен согласиться с Джимом. Но при этом отметил, что, как только Джим определил «шимми» как «новых негров», он автоматически встал на их сторону.

***
Ну вот. Я всё же не совсем бездарность в журналистике: в сумке у меня был магнитофон, и весь разговор я записал. Кассету я прослушал несколько раз. Легче не стало. Интересно: эти ученые, которые исследуют «шимми», - что известно им? Они-то понимают, с кем и с чем имеют дело?
Я очень хотел встретиться с сыном Чарли, но не сумел. Раньше он пару раз появлялся в городе, но теперь его выпускать перестали, а попасть к ним в институт, как я уже говорил, невозможно. Так что с теми, кто заварил эту кашу, побеседовать тоже не удалось. Однако я не теряю надежды. Пока что я опросил горожан, что они думают о проблеме «шимми». Ответы были весьма разнообразны: от «какое безобразие» до «какая прелесть» и от «черт бы их всех побрал» до «наконец-то»; а больше половины – «а черт его знает, да мне-то что?» Может, я действительно драматизирую?
Кстати, Джим, оправившись от шока, неожиданно решил заняться обработкой общественного мнения в пользу «шимми». Он теперь только об этом и говорит, и у него немало сторонников. Его уже вызывали в какие-то организации и пытались вразумить насчет секретности, но он не успокоился. Куда они раньше смотрели, секретчики? Всё равно это давно не секрет. Правда, о телепатии пока никто, кроме меня, не знает.
И есть еще кое-что, о чем я никому не рассказывал. Я спросил как-то у Чарли, как они относятся к людям. Он задумался. Мне показалось, что он не хотел отвечать. (Замечу, что Чарли стал лучше говорить и предпочитает теперь «говорить словами», даже если мы наедине. Почему?)
- По-разному, - сказал он наконец.
- А ты? – спросил я.
Он опять замолчал, завозился, опустил голову.
- Вы не... не то, что вы зовете «боги»; нет, конечно. – Он еще подумал. – И вы не враги... наверное. Вы нас создали, и это... это хорошо. – Он снова сделал паузу, как бы проверяя, хорошо ли это. – Да, мы... Спасибо. Мы рады. Я рад. Да, мы относимся хорошо. Вы... может быть, как родители. Может быть. А может быть, братья. Да, братья. Старшие. Старшие братья.
Помолчал и добавил тихонько: «Пока».

***
Редактор вызвал меня и велел писать большую статью о «шимми». «Ты у нас теперь специалист,» - сказал он. Я и пишу. Сроки поджимают, материала куча, в голове сумбур, а ведь это моя первая настоящая большая статья, и очень хочется не ударить лицом в грязь. А получается больше похоже на фантастический рассказ, причем весьма средний. Сплошные вопросы, а ответов так и нет. Но решать-то их как-то надо, раз уж люди в своей самонадеянности решили поиграть в богов и создать разумных существ, пусть и не совсем по своему образу и подобию. Надо постараться доказать свой статус разумных существ, могущих нормально сосуществовать с себе подобными. А то Чарли что-то сомневался.
...Черт бы побрал этих генетиков...

очень умный, тонкий, и неожиданный рассказ. Спасибо! Мне очень понравилось!