Полки книжного червя

Нелюбовь моя, усни.
Мы живем лишь в снах, да в сказках.
Тихо Млечный Путь звенит,
Ночь плывет в неспешной пляске,
Кто-то плачет за рекой,
То ли птица, то ли ветер.
Мне идти так далеко,
Бесконечно, вечно-вечно...
Иллет.


Сергей проснулся в лодке.
Сначала он почувствовал жесткость деревянных бортов, потом – равномерное покачивание, легкие всплески и тихое водяное бормотание там, снаружи. Открыл глаза, и увидел серое небо, затянутое тучами, плывущее где-то вверху. Небольшая деревянная плоскодонка мерно покачивалась под ним, и сидевший впереди человек иногда слегка подгребал веслом, направляя лодку к середине реки, там, где темная вода бежала быстрее. Течение несло их вниз, куда – пока еще не ясно. Сергей обречено вздохнул, и закрыл глаза. Значит, ничего не кончилось. Опять он, Артюхов Сергей Юрьевич, в чужом мире, в чужом теле, и отпущено ему тут времени – от сна до сна. Ибо стоит ему заснуть – и Некто или Нечто вновь перебросит его в иной мир, в иное тело, и что его там ждет – никогда не узнаешь заранее. Однако Сергей уже привык к таким пробуждениям, когда каждый раз нужно соображать, кто он на этот раз, человек ли, зверь ли, или вообще чудище чешуйчатое. Попытался сесть в лодке, хилое плавсредство угрожающе закачалось, и гребец оглянулся. «Ну, сейчас рявкнет!» - подумал Сергей, но спутник его дружески улыбнулся из-под низко надвинутого на лоб капюшона меховой куртки, и неожиданно мелодичным голосом сказал:
- Скоро уже,… скоро будем дома.
И Сергей с удивлением понял, что везет его в лодке женщина.
Он слегка приподнялся на локтях, чтобы хоть немного разглядеть, куда же его занесло на этот раз. Они плыли вниз по течению неширокой реки, вода в ней была черной и, наверное, холодной, потому что воздух тоже был холодным, пахнувшим снегом. По берегам рос густой лес, рыжевато – зеленый, причем огненной рыжеватости было много, а вся зелень была темная, хвойно – игольчатая…. Все это, а также низкое небо, готовое вот-вот прорваться снежком, говорило о том, что сейчас – поздняя осень, и, наверное, они последние, кто еще спускается в лодке по реке. По сезону была и одежка – меховая куртка на женщине, и какой-то меховой малахай на Сергее, укутывавший его с головы до пят. И хотя лежать было тепло и довольно уютно, но любопытство брало свое. Сергей опять заворочался, осторожно сел. Женщина оглянулась, а потом двумя сильными взмахами направила лодку к берегу, нашла удобное для высадки место и, быстро сняв с себя меховые штаны и сапоги, прыгнула в воду, вытащила лодку на берег, выбросила подальше на сухое место свою одежду, пару сумок, и повернулась к Сергею. Протянула руку, намереваясь помочь ему выйти из лодки. Тот возмущенно фыркнул, подхватил подол своего малахая и ловко перепрыгнул на берег. И уже потом подумал: «А может я какой-нибудь принц датский… может, помогать мне - по этикету положено!» И решил дальше не сильно удивляться…
Но удивляться пришлось. Во-первых – самому себе: здесь он был молод, очень молод, лет эдак двадцати – двадцати пяти. Во-вторых, этой странной женщине. На первый взгляд она казалась старше его лет на десять, и относилась к нему с нежной заботливостью, будто он был какой-то важный родственник, которого надо доставить на место. Она быстро, не смущаясь Сергея, оделась, разожгла небольшой костерок, достала из сумки сушеное мясо, потом улыбнулась своему спутнику и поманила его рукой. А когда он подошел ближе , взяла его за руку, усадила рядом с собой, и, отбросив с головы капюшон, улыбалась, наблюдая, как он вежливо пережевывает жилистые кусочки. Он, тоже, в свою очередь, искоса поглядывал на нее, стараясь рассмотреть получше свою спутницу. Была она темноволоса и темноглаза, с правильными чертами лица, белокожа и улыбчива. Или это просто форма ярких губ у нее была такая? Ростом почти с Сергея, ну а фигуру не больно-то разглядишь под широкой меховой одеждой. Зато сразу бросался в глаза охотничий нож на поясе – серьезный такой нож, в богатых ножнах и с рукояткой, потемневшей от частого использования.
А она, так же улыбаясь, уже подавала ему кожаную флягу с водой. Сергей напился, вернул флягу, и понял, что женщина вот-вот его о чем-то спросит. Изобразил внимание…
- Ну, не боишься меня больше? – так же улыбаясь, спросила она.
Вот это новости! С какой стати? Дама она вроде незлая и даже милая.
- Нет, - спокойно ответил Сергей.
- О-о-о,… какой храбрый! А что ж плакал да за мать цеплялся, когда я тебя забирала?
Ого! Вот это повороты! От неожиданности Сергей опешил и даже не нашелся, что ответить.
А женщина расхохоталась уже в голос.
- Да ладно, не отвечай! Я же знаю, что так положено! Ты ведь первый раз женишься! А впредь не плачь, не надо… я тебя не обижу. Я ведь не просто так тебя купила – полюбился ты мне! Есть у меня еще парочка мужей, да только не любы они мне, и никогда любы не были. Первого мне мать подарила, как я взрослой стала, второй муж от сестры умершей достался. А ты – для души, отрада моя! На-ка, вот… хотела потом тебе отдать, да уж ладно…
Она вытащила что-то из глубокого кармана своей куртки, и надела Сергею на левую руку. В тусклом свете осеннего дня он разглядел широкий золотой браслет, плотно обхвативший запястье, тяжелый, с рельефными фигурками людей и диковинных зверей. Браслет был старинный, потому что все выпуклости и острые углы стерлись, и наверняка очень дорогой.
- Я отдала за него свою лучшую лодку - как бы в подтверждение его мыслей тихо сказала женщина.
«Ну, дела! - лихорадочно думал в это время Сергей, - Я кто же здесь? Наложница? Наложник? Да нет, она сказала – муж,… значит, у них женщины покупают себе мужей? Мда... все было, такого еще не было,… это я, выходит, «прекрасная принцесса»? Вон, какую побрякушку она мне отвалила! Лодку, блин, продала… надо хоть спасибо сказать!»
Он повернулся к ней - а она уж не улыбается, подобралась вся и глядит на него серьезно, ожидающе. Подумалось: брось он сейчас браслет в сторону, надуй капризно губы и скажи: «отстань от меня!» - не удивиться ведь! Лишь огорчится: «плох подарок, не угодила!». Может быть даже карие глаза – вишни слезами нальются… хотя – нет, вот это уж вряд ли!!! Скорее уж – хмыкнет, поглядит на нового муженька искоса, оценивающе, потом засмеется, заберет браслет и купит себе новую лодку. Или нового мужа – а почему бы нет?
Улыбнулся Сергей таким мыслям – а женщина подумала, что, наверное, подарку, - и аж засветилась вся от радости! «Нравится? нравится?» - спрашивали ее глаза, и, поди, догадайся, о чем она: о браслете или о ней самой…
«Нравится!» - так же, глазами, двусмысленно ответил истинный джентльмен Артюхин Сергей Юрьевич, и со всей возможной галантностью поцеловал ручку дарительнице, чем привел ее в крайнее замешательство,… наверное, так же отреагировал бы Синяя Борода, если б его молодая жена поцеловала ему ручку! Женщина открыла рот, поглядела на свою руку с обеих сторон, потом так же, с открытым ртом, поглядела на Сергея,… закрыла рот, улыбнулась обычной своей улыбкой и сказала:
- Отдохнул? Пора, а то засветло не доберемся!
- А как тебя зовут? – спросил наконец-то Сергей.
Женщина, собиравшая вещи, замерла. Потом неспешно выпрямилась, мягко и грациозно, шагнула к Сергею. Улыбнулась слегка, так, что лишь кончики белых зубов блеснули, глянула на него снизу вверх, искоса, бархатными своими глазами, и голосом – шепотом, напоминавшим урчание львицы, сказала:
- А вот имя мое тебе пока знать не положено! Имя я тебе скажу потом… вечером...
И слегка провела рукой по застежке его малахая на груди…
Собрала пожитки, загасила костерок, спустила лодку на воду, опять тщетно попыталась помочь Сергею в нее забраться. И вот уже вновь заскользили они по черной осенней воде, вниз, вниз по течению, к близкому уже дому этой женщины, к дому, который должен был теперь стать родным для Сергея…или нет, тьфу ты, для этого чужого юноши…

День уже почти совсем затух, когда они прибыли на место. Женщина подогнала лодку к небольшой пристани, сделанной из необтесанных бревен, тут же откуда-то вырулил юркий мужичок, помог им причалить, склонился в низком поклоне:
- С возвращением домой, Каса! Добро пожаловать!
И, любопытствуя, стрельнул взглядом в сторону Сергея - но руки женщине не подал, и не подумал даже помочь ей выйти из лодки. Она выбралась сама, обернулась к Сергею, протягивая руку ему. Он уже привычно отстранился, но в этот раз она не стала считаться с его мнением; решительно взяла его за рукав, буквально вытащила из лодки и повела за собой вверх, по речному берегу, заросшему пожухлой травой, к стоявшему неподалеку большому бревенчатому дому. Уже почти стемнело, поэтому они мало кого встретили, лишь несколько женщин попались им навстречу, все рослые, крепкого телосложения, в одежде, подходившей скорее охотникам, чем женщинам. Впрочем, как известно, в чужой монастырь со своим уставом не ходят… Все они приветствовали спутницу Сергея, называя ее «Каса», он понял, что это означает что-то вроде «хозяйка». Дом был большой и широкий, в два этажа, не новый, видно было, что в этом доме живут уже много поколений одной семьи. На крыльце их встретила еще одна женщина, распахнула перед ними толстую дверь, и они шагнули внутрь. Каса первой, за ней Сергей.
Все это время Сергей чувствовал, как возникает знакомое ощущение понимания… или скорее, вспоминания того, что с ним происходит. Незнакомые слова обретали смысл. Уже не удивляло то, что окружают его, в основном, женщины. Неизвестно как, становились ясными знаки и символы на одежде окружающих и на их головных повязках. И было без слов понятно, что тетка с массивным медальоном на груди, которая приближается к ним сейчас с чашей в руке – важная птица и ее надо уважать. И когда Каса, взяв из рук этой женщины чашу, обмакнула в нее свои пальцы и провела ими по губам Сергея, а потом громко сказала – «Я, Каса Моор-Бар, принимаю этого мужчину в свой род, и да будет твоя жизнь здесь сладкой!» он понял, что только что Каса (хозяйка) дома Моор, вторая по счету, официально объявила его своим мужем.
Женщины засуетились, засмеялись, видно было, что эта новость, пусть давно ожидаемая, принесла им явное удовольствие. Женщины – везде женщины, даже в этом (как уже понял Сергей) перевернутом мире. Кто-то, рангом пониже, тихо всплакнул в уголке. Кто-то, наверное, ровня, лез к хозяйке с объятиями. Пожилая женщина, единственная из всех одетая во что-то напоминающее платье, суетилась и вскрикивала: «ужин! ужин простынет!» У дальней стены, внешне равнодушная ко всему происходящему, стояла высокая девочка, лицом очень похожая на Касу – наверное, дочь хозяйки. Стояла и презрительно оглядывала Сергея с ног до головы. «Ишь, как бровями водит,… поди, ревнует мать!» подумал Сергей. Каса успевала все: и обнять какую-то старушку, и, протиснувшись к стене, чмокнуть в щеку дочь, и тут же отвечать на поздравления, и распорядиться насчет ужина. Видно было, что она - хозяйка, что она - дома, и что ей здесь - хорошо…
О Сергее вроде как подзабыли. «И слава богу, - думал он, облизывая намазанные медом губы, - вон, вечер уже. Свадьба, поди, завтра, а пока дайте мне прикорнуть в тихом уголке, и поминай, как звали! Пусть потом этот купленный сам разбирается!»
Но не тут-то было.
Каса решительно хлопнула в ладоши, прерывая чирикающий женский гомон, одним движением руки размела толпу вокруг себя, повернулась к Сергею.
- Что ж ты, - сказала ему тихо, - там, на берегу, такой бойкий был, а тут заробел? Пойдем, пойдем, это теперь твой дом!
Опять взяла Сергея за руку и повела вверх, на второй этаж, по крутой деревянной лестнице. А там, наверху, уже давно, видать, находился мужчина – первый мужчина, увиденный Сергеем в этом доме. Он наблюдал за всем происходящим, перегнувшись сверху, через перила, и жадно разглядывая новенького. Каса остановилась прямо на лестнице, обняла этого мужчину – так, как могла бы обнять брата, сказала тихо:
- Ну вот, Лайм… видит Бог, я хотела быть тебе хорошей женой, но – прости! Это Майлин, мой новый муж – будь ему другом! Покажи ему все на мужской половине, объясни, что к чему, в баню с ним сходи, что ли… посплетничайте там о своем, о мужском! А я пока делами займусь.
Быстро полуобняла Сергея, чуть прижавшись к нему мягким боком, шепнула: «до вечера…» и уже сбегала вниз, по лестнице, и громко разносился внизу ее сразу изменившийся голос:
- Мара! Почем шкуры ушли? А рыба – упала в цене?

(продолжение ниже)

Лайм оказался тем самым мужем, доставшимся Касе от сестры, о котором она вскользь упомянула еще в лодке. Был он худ, светловолос, весь изящен и как-то, пожалуй,… интеллигентен, что ли – если это слово можно применить к шкуро-деревянному миру. Он явно обрадовался Сергею, ревности никакой не проявлял, провел его по всей мужской половине дома, занимавшей большую часть второго этажа, показал Сергею его комнату, показал также, где отдельная спальня хозяйки и комната ее первого мужа. «Только он не выходит почти никогда – все болеет! - тут же, вскользь, добавил Лайм, - а вот и наша комната, моя и сына!»
- Твоего сына? – спросил Сергей
- Да, моего!
- И Касы?
- И да, и нет. Теперешней Касе мой Силин племянником доводится…
И погрустнел лицом – как будто облачко набежало.
- Давно ты здесь, Лайм?
- Да, уже лет десять. Меня купили для ее старшей сестры, тогда она звалась Каса Моор-Син («первая» - понял Сергей). Вскоре купили и для Касы-Бар мужа, но она его сразу невзлюбила, да и, по правде сказать, было за что - вздорный оказался мужичонка! Все придирался к своей Касе, то ему не так, то не эдак… то подарки она ему не дарит, то любит его мало! Однажды так допек свою Хозяйку, что она не выдержала, да и стукнула его по шее пару раз, для острастки – и давно пора было! Так этот жаб выскочил на лестницу и давай орать, что жена его убивает, совсем руки распустила!!! уж как он там прыгал, не знаю, но только навернулся он с лестницы хорошо! кубарем, сверху вниз! вот с тех пор и болеет…. а может, просто Касы боится, вот и сидит в своей комнате.…
- А твоя Каса тебя тоже била?
- Нет, что ты! Мы с ней друг друга сильно любили! Она даже еще одного мужа себе не хотела покупать – хотя могла бы, деньги водились. Когда она была жива, я летал от счастья…
- А что с ней случилось, Лайм?
Лайм вздохнул, помолчал. Потом ответил:
- Медведь на охоте задрал. И ведь я ее просил, так просил – не ходи! останься дома! Так нет, все твердила: «большая охота, большая охота… я тебе что, мужчина – дома сидеть!» Вот и остались мы с сынишкой одни. Слава богу, что у нас мальчик – будет он со мной долго, пока не вырастет. Девочку бы сразу забрали на женскую половину…
Он опять вздохнул, закрыл лицо руками. Потом опять поднял голову – видимо решил выговориться до конца:
- Знаешь, Каса-Бар – она молодец! Ведь после смерти жены меня могли запросто продать – не очень-то теперь соблюдают старые обычаи! И я бы не смог быть вместе с моим мальчиком… Но Каса оставила меня в доме Моор, назвала своим вторым мужем, хотя …. не люб я ей, да и она мне – как сестра! А тебя она любит без памяти, как девчонка!
- Откуда ты знаешь?
- Так видно же… светится вся, как на тебя смотрит! Вот, тоже… - он указал на браслет, надетый на Сергея, - такого богатого браслета во всей деревне ни у одного женатого мужчины не найдешь!
- А ты - ведь тоже, вроде, женат? где твой браслет?
- Тот браслет, что мне моя Каса на руку надела, я в костер погребальный бросил, за ней следом. Теперь – вот, - и он показал тонкий черный шнурок, обвязанный вокруг левого запястья.
- Лайм, - Сергей решился-таки спросить о том, что давно крутилось на языке. – Вот придет время, твой Силин подрастет. Что с ним будет?
- Ну, если ему повезет, его купят в хороший дом, для молодой хозяйки.
- А если он сам этого не захочет?
- Почему?
- Ну, хозяйка новая ему не понравится, или другая по сердцу придется?
Сергей думал, что Лайм его не поймет, и надо будет долго объяснять, как это – свобода выбора, или нечто подобное. Но тот понял сразу, даже засмеялся:
- Ну, так его никто не неволит. Хочет, пусть всю жизнь в «мальчиках» дома сидит! Да только что это за жизнь – киснуть безвылазно на мужской половине! Ну, сам подумай: муж может вместе с женой и на охоту пойти, и в город на ярмарку съездить, и в доме он после жены – второй человек! А если умен мужик – так и вообще первый, между нами говоря! Не зря ведь пословицу придумали, ну ты ее знаешь: «жена – голова, а муж – шея…» Эх, парень, молод ты еще…
Он засмеялся, хлопнул Сергея по плечу.
- А знаешь что? Пойдем-ка ко мне, поедим вместе! Не ужинать же тебе одному в первый день в новом доме!
- А вы, что, ужинаете каждый в своей комнате?
- А вы – нет? Ну, женщины-то, конечно, все там, внизу, в столовой, а мы - здесь, как нам нравится, или вместе, или порознь!
«О господи… - подумал Сергей, - они и за стол вместе не садятся! Может, и паранджу для мужиков придумали?»
- А паранджу вы носите? – брякнул он
- Чего? – не понял Лайм
- Паранджу. Покрывало такое - лицо от чужих женщин прятать!
Лайм сочувственно поглядел на Сергея, покачал головой.
- Да, брат… не зря, видать, говорили, что Каса тебя в лесу, на пне нашла. Ну да ничего, пообвыкнешь. Нет, у нас такой дикости не водится! А тебе, кстати, сколько лет?
- Двадцать два, – машинально ответил Сергей, даже не задумываясь.
- Знаешь что, - задумчиво протянул Лайм, - я тебе, пожалуй, кое-что порассказать должен. Чтоб ты Касу нынче ночью не разочаровал.
Сергей едва не фыркнул со смеху! Еле сдержался…
- Знаешь, Лайм,… пожалуй, не надо! Я уж как-нибудь сам!
И подумал: «я тебе тоже кое-чего порассказать могу…»

День закончился. Большой дом Моор погружался в сон. Затихли шум, гомон и бойкая скороговорка женских голосов внизу. Закончив вечерние дела, женщины разошлись по своим домам, находившимся поблизости, а часть из них осталась ночевать прямо здесь, в доме, благо, места хватало всем. Ушел к себе и Лайм после их с Сергеем совместного ужина, сказав: «надо Силину сказку перед сном рассказать…». Сергей сидел один в своей комнате, совершенно не представляя, что ему делать дальше. Нет, «техническая сторона дела» вопросов не вызывала. Что ему НАДО делать, и чего от него ждут, он знал прекрасно. Но вот что делать с гаденьким ощущением себя в качестве товара… молодого, здорового, первосортного товара, купленного за дорогую цену, внесенного в расходные книги по статье «личные нужды хозяйки» - он не знал. Самым правильным было бы скоренько уснуть. Но сна-то как раз не было ни в одном глазу!!! Несмотря на позднее время, долгое путешествие и откровенно трудный день, спать Сергею не хотелось совершенно – возможно, из-за какой-то хитрой настойки, которую его заставил выпить Лайм еще в начале ужина. «Тебе пригодится» - усмехаясь, сказал он. И вот теперь весь дом спит, Лайм тоже, поди, спит без задних ног, и лишь Сергей сидит тут как дурак, тараща абсолютно не желающие спать зенки то в черное ночное окно, то в дрожащее пламя свечи на столе. И ведь сейчас явиться жена, едрит твою…. кстати, что-то ее давно нет – может, уснула над своими расчетными книгами?
Сергей осторожно приоткрыл дверь своей комнаты, тихо выскользнул на лестницу. Было почти совсем темно, только откуда-то снизу доносился рассеянный свет. Осторожно нашаривая в темноте ногами чуть поскрипывающие ступеньки, Сергей начал спускаться вниз, как вдруг замер – услышал приглушенный голос. Говорила Каса - быстро, горячим полушепотом убеждала кого-то:
-… и пусть! Да, Мать-Богиня, я знаю, что он мне не пара! Все твердили, что нужен мне муж постарше, посерьезнее, чтобы мог поддержать меня, когда тяжко, чтоб было на кого дом оставить в разъездах…. Сама все понимаю, и сомневаюсь – вот станет лед на реке, соберем обоз, да и уйдем мы все с обозом в город, надолго уйдем – и я, и Мара, и Нила, да, пожалуй, и Финну надо с собой взять… так вот - кто дома останется? Старая Тала и рада бы помочь, да сил нет… дочь мала еще, в игры играет… Лайм кроме Силина ничего знать не хочет, а эта тряпка, Унат, вообще неизвестно зачем небо коптит… Да, конечно, все мне твердили, что надо было купить Ганта – мужчина серьезный, хозяйственный, не вертопрах какой-то…. И сам он мне почти в открытую говорил, что не прочь стать моим мужем,… и просили за него недорого… - не могу, Мать!!!! люблю ведь мальчишку этого, так люблю – земля из-под ног уходит, сердце останавливается! Давеча веду его к дому за руку, а рука-то нежная,… мягкая,… а я иду, и дороги перед собой не вижу! И глаза-то мои - вроде как на затылке очутились, гляжу вперед, а вижу лишь, как он там, сзади меня, идет, голову гордо так над собой несет, а глазищи – как звезды… А как обняла его вечером, там, на лестнице, да прижалась к нему, да тело его почувствовала – так ведь не помню, как ушла… и после того полчаса не могла сообразить, не продешевила ли Мара, продавая шкуры!
Она тихонько засмеялась, потом вздохнула и замолчала. Сергей осторожно, чтобы его не заметили, заглянул в комнату.
Каса сидела на полу, прижавшись спиной к теплой внутренней стене, стене, за которой находилась кухня и жарко топившаяся днем печь. Не было больше на ней теплой меховой одежды, не было ножа этого зверского, не было ничего, кроме мягкой полупрозрачной рубашки и темных густых волос, рассыпавшихся по плечам. Сидела она, поджав под себя ноги, как котенок, держала на коленях то ли куклу, то ли статуэтку деревянную, и с ней-то и говорила так серьезно и обстоятельно. Кукла загадочно молчала, приумолкла и Каса, глядела в черное ночное оконце, за которым посвистывала приближающаяся зима, и лишь поглаживала статуэтку рукой, а потом вдруг сказала тихо – тихо:
- Ах, Мать-Богиня,… а ведь я боюсь к нему идти. Уната не боялась, Лайма жалела, а его - боюсь… если только он сможет… если полюбит меня…. дай мне сил не сойти с ума от счастья!
Она еще что-то тихо говорила своей богине, а Сергей стоял совсем рядом, в темном коридоре, прижавшись к стене, слушал этот жаркий шепоток, вливавшийся огнем в его уши, заставлявший биться сердце, темным мороком затуманивающий ум и пробуждавший неподвластные воле желания… «Сидит на полу…- внезапно подумал он, - замерзла, поди,… пойду, заберу ее оттуда…» А Каса уже сама встала, потянулась, как кошка, спавшая у огня, спрятала свою богиню в стенную нишу, шагнула в коридор.
- Каса… - шепотом, чтобы не испугать, позвал ее Сергей – но все-таки испугал: она охнула и подпрыгнула на месте, зажимая рот рукой, чтобы не переполошить весь дом.
- Майлин? Это ты? - тревожно прошептала, вглядываясь в темноту, - что ты здесь делаешь?
- Ш-ш-ш… тихо… спят ведь все! Иди сюда,… глупышка,… руки вон замерзли, и ноги, поди, тоже… ну конечно, замерзли, жабка ты, жабка…ну, иди ко мне…
- Майлин,… ах,…- а руки ее уже обнимают его за шею… и замерзшие колени и бедра чувствуют жар его тела…
- Ну вот…- бормочет он куда-то в мягкие пушистые волосы, - совсем заледенела, Снежная королева… спина – как лед! (« а попка – как сливочное мороженое! - бьется в голове шальная мысль).
- Пойдем же, пойдем… - теперь уже Сергей манит Касу вверх по лестнице, - найдем местечко потеплее…
И тихо – тихо крадутся оба вверх по поскрипывающим ступенькам, будто не хозяйка с хозяином,… будто первый раз поцеловавшиеся подростки,…
и пальцы Касы в руке Сергея – холодные пальцы – горят внутренним огнем, как и хозяйка: дрожат от нетерпения и, кажется, что в каждом пальце стучит свое собственное маленькое сердечко…
И какая же, блин, длинная лестница в ее доме!!!

Как они добрались до второго этажа, не помнил никто из них,… да и трудно что-либо упомнить, если целоваться на каждой третьей ступеньке… Ошалевшей от любви Касе, похоже, было уже все равно, где они, остатки же разума в голове Сергея твердили: « тут… где-то тут комната… моя… или Касы… не помню…»
- Каса, - хрипло пробормотал он, - я забыл… забыл, куда идти!
Она засмеялась, тихим-тихим грудным смехом, почти не слышным, лишь обдававшим Сергея жаром ее дыхания… «там, … там, вторая дверь!» - и махнула рукой, не глядя, вдоль по коридору, не в силах оторваться от него…
«Вторая дверь – налево или направо?» - была последняя связная мысль. Вопрос оказался чисто риторическим, ответа на него не последовало, и мысль, потоптавшись, поняла, что она здесь лишняя… добродушно улыбнулась и исчезла в неизвестном направлении…
И зря!
Ибо совсем потерял голову Сергей, расслабился, любя Касу на ее широкой постели, и жару, в бреду, в горячке, незнамо как, страстно и жарко шепнул ей в ухо: «Лена… Ленка…»
Замерла Каса…
Замер и Сергей, только что вспомнивший оставшуюся где-то там, в прежней жизни, жену. И не знал, чего теперь ждать – то ли слез и упреков, а может, простенько так отрубят ему голову…
А Каса отстранилась от него, взглянула в глаза не обиженно, и не возмущенно… и вдруг спросила:
- Откуда ты знаешь мое имя? Я тебе его пока не говорила!
У Сергея сердце, до того болтавшееся где-то чуть выше пяток, вдруг подскочило, и уперлось в макушку.
- Как – твое имя????
- Да, - Каса улыбнулась, - мое настоящее имя, которое знают лишь самые близкие! Я собиралась тебе сказать, потом, что мое имя – Лина, но ты и сам как-то это узнал! А как твое настоящее имя?
- Сергей, - сказал он.
- Сергей…- повторила Лина несколько раз, запоминая его имя, - звучит странно, но красиво! Да ты и сам странный!
- Почему? – тихонько спросил он, обнимая Касу… или Лину.
- Не такой, как другие мужчины. Со мной обращаешься так, будто это ты – женщина, а я – твой мужчина. Да и, кроме того, если бы не знала точно, никогда бы не подумала, что тебе всего двадцать два! Ой! – засуетилась вдруг Лина, - я же совсем забыла! Погоди-ка…
Она вытащила из-под подушки моток какой-то толстой красной нити, оторвала порядочный кусок, усадила Сергея, сама пристроилась сзади, у него за спиной, так, что он чувствовал ее всем телом. Он подумал было, что это начинается очередной этап любовной игры, но она вполне серьезно принялась заплетать ему сзади тоненькую косичку, переплетая волосы красной нитью, и приговаривая:
- Ну вот,…. ты теперь мужчина моего рода, и я хочу, чтобы все об этом знали!
И еще что-то тихо нашептывала ему в затылок, будто колдовала-привораживала, пальцами ловко перебирала волосы, сплетая Знак, а, закончив, скользнула ладонями по плечам, уткнулась ему в затылок, а руки ее уже перебралась ему на грудь, и потом - заскользили по всему телу, заставляя его опять забыть обо всем… И не было конца этой ночи, и впервые Сергей не хотел засыпать, и благодарен был Лайму за его зелье… А когда Лина все-таки заснула, он лежал рядом, ожидая, когда же и его сморит сон, и думал, что же будет завтра? Кого найдет Лина в этом теле? И не постигнет ли ее разочарование, худшее из всех, которое может пережить женщина – разочарование в своем любимом?
«Я не хочу уходить… - понял он, - я не могу ее так оставить! Но что мне делать? Не спать? Я же не могу не спать вечно!»
А за окном уже серело… «Один день… в лучшем случае я смогу подарить ей всего лишь день! – подумал Сергей, - А ей этого мало – я нужен ей весь, без остатка. Ну что ж… прощай, Каса Моор-Бар, моя Лина… скачи по мирам дальше, Артюхин Сергей Юрьевич, подлец поневоле…»
И крепко закрыл глаза…

Каса, это мой любимый рассказ Вашего авторства. ЧУдный.

Впервые прочла.
Замечательный рассказ.