Site Logo

Полки книжного червя

 
Текущее время: Чт мар 28, 2024 15:23

Часовой пояс: UTC + 3 часа




Начать новую тему Ответить на тему  [ Сообщений: 115 ]  На страницу 1, 2, 3, 4, 5, 6  След.
Автор Сообщение
 Заголовок сообщения: Иранское солнце Мемфиса
СообщениеДобавлено: Сб сен 27, 2014 20:23 
Не в сети
Мастер
Мастер

Зарегистрирован: Сб ноя 13, 2010 17:56
Сообщений: 1221
Глава 1

- Отец и учитель, - проговорил Филомен, - почему нам запрещается записывать твои речения?
При звуке этого смелого молодого голоса остальные юноши и молодые мужчины, сидевшие на ступеньках храма Нейт вокруг философа, в изумлении повернулись к нарушителю сумеречной молитвенной тишины. Прозвучало несколько взволнованных восклицаний. Но все тотчас стихло, когда сам Пифагор обратил пристальный взгляд на ученика.
Он не выговорил Филомену и не прогнал, хотя пифагорейцам, - как их все называли и как они сами называли себя, - строго воспрещалось задавать учителю вопросы во время занятий. Пифагор несколько мгновений молчал, поглаживая темную кудреватую бороду… а потом вдруг повернулся и показал вверх, в направлении бронзовых дверей храма, теперь запертых изнутри и затененных. Все ученики разом повернулись туда, куда указывал самосский мыслитель.
- Вы видите, как далеки мы от святилища богини, - мы, которых сейчас могут видеть все, кто проходит мимо? – звучно и властно вопросил Пифагор. – То, что истинно боговдохновенно, не может быть общедоступно. Народ, в отличие от жрецов-хранителей, переменчив, и переменчивы ныне как никогда наши судьбы… запомни это крепко, Филомен.
Он положил юноше руку на плечо; тому казалось, что философ уже забыл о нем, вещая всем, и Филомен вздрогнул от страха и радости, вызванных вниманием божественного учителя.
- Особенно сейчас помните это, - повторил философ с ударением, обводя взглядом всех учеников. – Нам кажется, что мы нашли успокоение и надежное пристанище для нашей мудрости: но мудрость не может иметь последнего пристанища, как не имеет она родины. Фараон ныне благоволит эллинам, но долго ли это продлится? Как повернутся умы людей, когда задует ветер из Персии, - не в противоположную ли сторону? Может быть, это произойдет уже завтра?*
Сорокалетний философ вздохнул и понурился; голова склонилась к коленям, и темные от загара сухие руки замерли в складках белого льна. Филомен забыл о своем вопросе и вместе с товарищами взирал на наставника открыв рот.
- Того, что нужно народу в обычной жизни, не записать и не объединить… это простые вещи, но каждый день разные, - тихо проговорил Пифагор. – А высокой жреческой науке египтян наша мудрость чужда, как я, к несчастью, убедился. Если мое учение сохранится здесь в свитках, оно будет неизбежно искажено и причинит гораздо больше вреда, чем пользы… особенно если пойдет в народ.
Он поднял голову и взглянул на учеников большими и светлыми, как у Афининой птицы, глазами.
- Ничто так не ярит толпу, как слишком высокая для нее мудрость. Или мудрость вчерашнего дня, чьи хранители и толкователи навеки ушли.
Пифагор опять замолчал, и ученики безмолствовали с ним, ожидая продолжения; но наконец эллины почувствовали, что наставник занят собственными размышлениями и отдалился от них. Может быть, Филомен своим дерзким вопросом заставил прославленного самосца задуматься о чем-то, что тому не приходило в голову прежде.
Вдруг, точно вспомнив о собравшихся, философ отпустил их жестом; ученики, до этого разрешения не двигавшиеся и ничего больше не говорившие, проворно начали вставать со ступенек, кланяясь учителю и поправляя свои простые хитоны и гиматии. Теперь младшие оживленно заговорили между собой, но Пифагор их уже не слышал.
Филомен, однако, ни с кем из товарищей не заговаривая, сразу отделился от них и, спустившись по ступенькам храма великой богини мудрости и многознания, быстро пошел прочь.
Отойдя от храма Нейт, юноша приостановился и бросил на обиталище богини взгляд через плечо… Филомен, как и другие юные пифагорейцы, побаивался этой египетской Афины, сидя на ступеньках храма, но почти переставал верить в ее могущество, когда удалялся от дома богини. Особенно здесь, в столице Египта, куда Нейт была перенесена из Саиса, где обитала и царствовала издревле.*
"Будь эта богиня так сильна, как когда-то… будь она так сильна здесь… разве иноземные варвары допустили бы нас устраивать свои собрания почти в самом храме? – размышлял эллин, быстро шагая по темной узкой улице, обсаженной сикоморами, в два ровных ряда тянувшимися вдоль глинобитных стен. – Даже то, что учитель – жрец, принявший посвящение в Мемфисе, не делает его своим для египтян… они высокомерны, как всегда были, но их боги теперь слабы, и учитель тоже это понимает".
Впрочем, идти Филомену было недалеко, и размышления его поневоле прервались, когда он остановился у калитки, проделанной в стене. Калитка была приотворена, но посторонний человек пропустил бы ее в темноте.
Немного помедлив, эллин пригнулся и скользнул внутрь; он затворил калитку за собой. По тропинке, проложенной между такими же сикоморами, гранатовыми деревьями и персидскими яблонями, Филомен дошел до простого белого кирпичного дома, в окне которого светился огонек. При виде этого огонька юноша нахмурился.
Войдя через низкую квадратную дверь, он очутился в коридоре, разделявшем дом на две половины. Немного постояв, будто в раздумье, куда свернуть, Филомен наконец шагнул направо, в дверь, обрисованную светом.
Он почти сразу столкнулся с рослой девушкой, вскрикнувшей от испуга и радости при виде молодого пифагорейца. Филомен, однако, нахмурил брови и, схватив девушку за руку, толкнул ее назад в комнату.
- Почему ты не ложилась? Скоро уже рассветет, - сказал он.
- Я хотела, чтобы ты рассказал мне, о чем вы говорили сегодня, - быстро ответила девушка; она все еще казалась испуганной, но теперь улыбалась. Поднеся руки к черным жестким волосам, небрежно собранным частью на затылке, эллинка поправила их.
Подойдя к гостю, она расстегнула на юноше выгоревший голубой гиматий; потом, держа одежду в руках, отошла от Филомена и села на табурет, глядя на него снизу вверх и все так же улыбаясь.
- Я ведь знаю, что завтра ты уйдешь на целый день, а вечером тебе опять будет не до меня…
Филомен, против воли, тоже улыбнулся. Он подошел к девушке и подцепил ее пальцем под подбородок; та с готовностью вскинула голову.
- Пожалуй, я расскажу тебе утром… знаешь, Поликсена, я могу даже как-нибудь взять тебя на собрание.
Поликсена радостно ахнула.
- Учитель не презирает женщин, ты знаешь… и ты можешь постоять за колонной и послушать, - закончил чрезвычайно довольный собой Филомен.
Поликсена хмыкнула; Филомен почувствовал оскорбительную перемену ее настроения и снова нахмурился.
- Не презирает! Я знаю, что ваш Пифагор говорит о женщинах, - сказала эллинка. – Что они всегда поглощаются мужчинами в браке, как нечетные числа поглощают четные при прибавлении, и потому неважно, слушаем мы вас или нет…
Филомен усмехнулся и, подойдя к циновке у стены под окном, на котором стояла лампа, растянулся на этом спартанском ложе, подложив руки под черную коротко стриженную голову.
- Ну да, так и есть, сестра, - мужчины всегда имеют преимущество над женщинами и поглощают их, когда соединяются с ними, - сказал молодой пифагореец. – Потому учитель и не запрещает вам слушать свое учение. Другие философы вообще не допускают женщин к своей науке, - белозубо рассмеялся эллин.
Поликсена выпятила нижнюю губу.
- Неудивительно, что среди философов так мало женатых! И ваш старый Пифагор тоже холост!
Филомен быстро сел.
- Ложись-ка спать, - приказал он; этот разговор ему уже совсем не нравился.
Сестра кивнула и, не вступая в дальнейшие споры, встала и быстро ушла.
Филомен еще некоторое время сидел, постукивая пальцами по сильному обнаженному колену и глядя вслед Поликсене с большим недовольством и беспокойством, - потом опять лег на ту же циновку.
Немного повздыхав и поворочавшись, пифагореец наконец уснул.

***

Утром он проснулся рано, бодрым и освеженным, хотя спал совсем мало. Он с удовольствием встал, улыбаясь своему убогому жилищу. Что значит молодость и здоровье, в союзе с божественным учением!
Умываясь, Филомен вспомнил, что обещал сестре рассказать о вчерашнем собрании. Он ей рассказывал почти обо всем, чаще уступая просьбам Поликсены, чем по собственному почину: все же не годилось настолько доверяться легкомысленной женщине. Но нарушать данное слово ученику Пифагора тем более не годилось.
Поликсена все не показывалась, и Филомен пошел в ее спальню: он обнаружил, что сестра еще крепко спит, разметавшись поверх шерстяного покрывала, которым была застелена ее узкая кровать. Конечно, она не смогла подняться рано, прождав брата полночи.
Усмехнувшись по-доброму и покачав головой, молодой эллин провел рукой по растрепанным черным волосам Поликсены и быстро вышел. Ему нужно еще успеть позавтракать… нельзя опаздывать, его и Тимея сегодня ждет к себе военный начальник. Филомен, живший в Мемфисе вдвоем с сестрой бедно и незаметно, давно решил податься в наемные воины, которых много состояло на службе у египтян и самого фараона Амасиса. Амасисов предшественник Априй благоволил грекам еще более; и именно за эллинофильство прежнего владыку и невзлюбили подданные. Амасис тоже хорош для греков, но недовольство чужестранцами в Египте растет.
Теперь такое время, - учитель верно говорил, - что судьба человека может перемениться в один день. И хотя Филомен не раз слышал от старших, что невозможно быть сразу и воином, и философом, молодой эллин чувствовал в себе силу совместить эти два призвания.
Наконец, это необходимо, если подумать о сестре, а не о себе одном. Он и Поликсена происходили из знатного, но обедневшего коринфского рода, и не получили от умерших родителей в наследство ни золота, ни рабов… Поликсена в одиночку вела их небольшое хозяйство. Учитель, правда, презирал стяжательство, не любил насилия и сам жил в бедности, но молодой пифагореец еще со смерти родителей придерживался того мнения, что бедный и мирный человек не может добиться долговременной власти не то что над другими людьми, но даже над своей собственной судьбой. Филомен мечтал разбогатеть и выгодно и хорошо жениться, а также достойно выдать замуж Поликсену. Торговать, как делали многие египетские греки, он не умел, а к чиновничьей службе у египтян питал отвращение; впрочем, к таким хлебным должностям египтяне его и не подпустили бы.
Съев лепешку, немного сушеных фиг и выпив легкого египетского пива, Филомен захватил еще еды и вышел в сад: он разбудил троих юношей, которые спали там под деревьями.
- Тимей, пора, - сказал молодой хозяин дома, подавая другу завтрак. – Вы… оставайтесь и смотрите за Поликсеной, - велел он двоим другим юношам: видимо, слугам или охранникам, младшим по положению.
Пока Тимей утолял голод, Филомен сел.
- Если пойдет на рынок, не выпускайте ее одну, - сказал Филомен остальным, вспоминая вчерашние речи Поликсены, которые так напоминали ему собственные слова, и волнуясь за сестру.
- Будь покоен, она никуда без тебя не уйдет, - обещали хозяину.
Филомен улыбнулся.
- Хайре, - сказал он. – Скажите сестре, что я сегодня буду ночевать дома – и вернусь до заката. Пусть приготовит мне ужин.
Подняв в прощальном жесте сильную руку, он быстрым упругим шагом удалился вместе с Тимеем, приобняв друга за плечи.

В этот раз Филомен вернулся рано - усталый, но очень довольный прошедшим днем. Его вместе с другом Тимеем записали в наемники, не разбирая ни рода их, ни племени: только посмотрев, как они оба бегают и мечут копье… сильные воины у варваров есть, что правда, то правда, но их число все уменьшается, как и число сильных богов. А Элладе никогда не приходилось стыдиться своих мужчин.
Сестра сразу же приступила к нему с расспросами, но Филомен отмахнулся и потребовал сперва ванну. Он был весь грязный и потный. И уже потом, когда сел с Поликсеной за стол, выставленный прямо в сад, молодой эллин заговорил, с наслаждением отправляя в рот куски прекрасной жареной рыбы.
Он долго, с молодым воодушевлением расписывал перед девушкой свою сегодняшнюю удаль; Поликсена терпеливо слушала, хотя сжимавшиеся на коленях руки и огоньки, вспыхивавшие в больших темных глазах, говорили, что молчание стоит ей немалых усилий.
Когда брат замолчал, она улыбнулась и похвалила его, потом поблагодарила за заботу. Филомен кивал, принимая это как должное, - впрочем, сам он был доволен собой гораздо более, чем выражала это сестра. Проницательный, несмотря на молодость, старший брат и покровитель Поликсены понимал, что ей сейчас больше всего хочется послушать о собрании пифагорейцев. Конечно, ведь она, как женщина, все время сидит дома и лишена остального!
Филомен продолжил рассказ, излагая вчерашний урок, – он заговорил уже с другим воодушевлением, иным, нежели чувства будущего воина; но гораздо дольше. Поликсена дважды подливала ему разбавленного вина, чтобы смочить пересохшее горло. Она опять не проронила ни слова – но теперь слушала с неослабным вниманием.
Наконец юноша замолчал и взглянул на сестру – в темных, как у Поликсены, глазах его будто бы все еще светилось божественное сияние его учителя.
- Как это прекрасно, - прошептала эллинка, сложив руки перед грудью. – Как бы я хотела…
Филомен гневно привстал и поднял руку.
- Не вздумай ничего записывать! Помнишь, что я говорил тебе…
Поликсена, все в такой же в медлительной и восхищенной задумчивости, качнула головой.
- Не стану, Филомен, не сердись.
Слова учителя всем, и мужчинам, и тем редким женщинам, которым дозволялось приобщиться Пифагоровой мудрости, приходилось запоминать наизусть. Поликсена вздохнула – с виду очень похожая на брата, сильная и стройная, смуглолицая, с таким же прямым носом, несколько даже тяжеловатым для женщины, и низко лежащими густыми прямыми бровями.
Налив себе вина из расписного кувшина, эллинка молча поднесла ко рту глиняную чашку.
Сделав глоток и поставив чашку на стол, Поликсена проговорила:
- А все же мне кажется это… неразумным для вас, если не для великого учителя. Народные нужды меняются каждый день, и ваши поучения народу меняются… но если вы не записываете их, что от них останется? А высокая мудрость, которая не сохраняется в папирусах, которой вы обмениваетесь изустно, - кому она будет нужна, когда вас не станет? И кому вы нужны, если ею не делитесь?
Филомен хмыкнул.
- Ты так легко подвергаешь сомнению слова учителя? Ты почти ничего не знаешь, кроме того, что я тебе рассказываю! Наша мудрость неминуемо погибнет, если мы будем нести ее в толпу, да еще и в толпу варваров… и смешивать ее со всякой грязью!
Поликсена не заметила резкости брата; она продолжала думать о своем. Вдруг она опять повернулась к Филомену и посмотрела ему в глаза.
- Скажи мне, брат, если бы ты не учился у Пифагора, - чем ты был бы лучше такого же простого египтянина?
- Но я учусь, и я лучше, - с уверенной улыбкой возразил Филомен.
Он задумался на несколько мгновений.
- Египтяне неплохи, - признал молодой эллин наконец с видимой неохотой. – Правда, в простолюдинах, которых ты хвалишь, неистребимая привычка к пресмыкательству… а знать роскошествует и тиранствует без меры, как только получает к тому возможность. Но мемфисцы народ учтивый, чистоплотный и весьма сведущи во врачевании и других науках. Сам учитель так говорит.
Он постучал пальцами по чернофигурному кувшину с вином. У них в доме было немного таких красивых вещей.
- Но вот персы, которые вот-вот могут прийти сюда… они дикари, которых эта страна еще не видела.
- Ты их тоже не видел. Даже спартанцы не брезгуют служить персам, и других греков у них на службе много, - возразила Поликсена, нахмурив низко лежащие густые брови. – А ты – ты ведь сам пошел на службу к египтянам?
- Да, - резко ответил юноша. – Чтобы Египет не захватили персы!
Он поднялся с места, ударив ладонью по столу, - и, постояв немного в суровой и решительной неподвижности, обогнул стол и подошел к сестре. Наклонившись, молодой пифагореец поцеловал ее в лоб.
Поликсена улыбнулась, но не повернула к брату головы и не встала с места. Тогда Филомен ушел в дом.
Поликсена долго еще сидела за уставленным грязной посудой столом в сгущавшихся сумерках, обняв ладонями свою пустую чашку и неподвижно глядя перед собой: иногда губы ее беззвучно шевелились. Наконец хозяйка дома встала следом за братом и, собрав посуду, пересекла сад и тоже скрылась в доме.

*В эпоху фараона Амасиса, а особенно во времена его предшественника Априя, в VI веке до н.э., Египет действительно наводнили греки, которые пользовались покровительством фараонов. Они успешно торговали с египтянами, а в египетском войске служило множество греческих наемников. Фараон Априй даже приобрел себе дурную славу среди коренного населения страны своим эллинофильством.
Обратим внимание, что само название "Египет" говорит о значительной эллинизации страны: название это греческое, как и наименование столицы, "Мемфис" (от "Мен-Нефер").
Что же касается учительства Пифагора в Мемфисе, о котором идет речь в романе, на самом деле имеются сомнения в том, посещал ли Пифагор Египет, хотя великий философ много путешествовал и был известен в Египте, как и в Азии. Согласно одной версии, Пифагор жил в Египте до самого персидского завоевания, когда был захвачен в плен царем Камбисом. Он также был посвящен в египетские жреческие мистерии. Ко времени действия романа (около 530 г. до н.э.) Пифагор еще не достиг пика своей славы.

*У египтян, как и у греков, было распространено представление, что боги покровительствуют определенным местам. Каждый эллинский полис, как и каждый египетский город, чтил своего бога-покровителя: египтяне верили, что боги живут в своих храмах. Главным покровителем Мемфиса был Птах, и исконное название древнейшей столицы Египта – Хут-Ка-Птах ("дворец духа Птаха").


Вернуться наверх
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Иранское солнце Мемфиса
СообщениеДобавлено: Пн сен 29, 2014 14:31 
Не в сети
Грамотей
Грамотей
Аватар пользователя

Зарегистрирован: Вс май 11, 2014 20:50
Сообщений: 69
Однако… Тематический диапазон madameD начинает вызывать зависть и почтение. Я о Пифагоре или Платоне даже в кратком учебнике только под угрозой экзамена читала – такими занудливыми и деспотичными казались со стороны эти ловцы душ (как и нынешние), а madameD вроде даже удовольствие от такого материала получает. Вот она «охота пуще неволи»!

Большие повествования все же хорошо бы начинать обозначением жанра. И читателю легче сориентироваться, и автору меньше придирок (это я заглянула в дискуссию madamеD и ASD 2008). Думаю, чрезмерно "эллинизированный" Египет VI в. вряд ли смутит любителя ист. фэнтези или апокрифа, а читатель ист. романов (или биографий для ЖЗЛ) может и упереться - об эллинизации принято говорить все таки после походов Александра. То обстоятельство, что ученые предпочитают греч. названия египетских городов объясняется не эллинизацией (это как по "Царьграду" рус. летописей судить о славянизации Константинополя cry ), а несовершенством египет. письма, которое фонетически (особенно гласные) плохо реконструируется. Вот историки от нужды и используют привычные греческие версии Мемфис и Фивы (вместо условно египетских и приблизительно прочитанных Мен-Нефера и Уасета). И обожествление 40-летнего Пифагора, пожалуй, преждевременно. Если он и был в Египте ок. 530 г., известность его ограничивалась разве что кружком образованных греч. эмигрантов из Азии.


Вернуться наверх
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Иранское солнце Мемфиса
СообщениеДобавлено: Пн сен 29, 2014 17:37 
Не в сети
Мастер
Мастер

Зарегистрирован: Сб ноя 13, 2010 17:56
Сообщений: 1221
Цитата:
Думаю, чрезмерно "эллинизированный" Египет VI в. вряд ли смутит любителя ист. фэнтези или апокрифа, а читатель ист. романов (или биографий для ЖЗЛ) может и упереться - об эллинизации принято говорить все таки после походов Александра. То обстоятельство, что ученые предпочитают греч. названия египетских городов объясняется не эллинизацией (это как по "Царьграду" рус. летописей судить о славянизации Константинополя cry ), а несовершенством египет. письма, которое фонетически (особенно гласные) плохо реконструируется. Вот историки от нужды и используют привычные греческие версии Мемфис и Фивы (вместо условно египетских и приблизительно прочитанных Мен-Нефера и Уасета).


А кто чрезмерно эллинизировал Египет?
В тексте и в сносках приведены только исторические факты (и отдельные предположения, заполняющие белые пятна: но эти пробелы не столь существенны для воссоздания картины). В романе идет речь, прежде всего, о греческой диаспоре в Египте: и египетские греки в общении между собой используют собственные названия городов и версии египетских имен. Никто нигде не говорил о торжестве эллинизма в Египте, только об обострившихся конфликтах между египтянами и иноземцами! Этому способствовали и ослабление военной мощи Египта, и многонациональность страны к этому времени, и открытие границ, и духовный упадок, который действительно наблюдался ко времени Позднего царства. Снизилась пассионарность.
От лица - и с точки зрения египтян я еще ничего не писала, обратите внимание.

Цитата:
И обожествление 40-летнего Пифагора, пожалуй, преждевременно. Если он и был в Египте ок. 530 г., известность его ограничивалась разве что кружком образованных греч. эмигрантов из Азии.


Пифагорейцы обожествляли своего учителя между собой, что, кстати, немало оспаривали представители противоположных политических и философских взглядов. Так что опять же - ничего преждевременного.
Как бы то ни было, спасибо за внимание. Мне приятно, что вы зашли сюда и оценили этот почин. )
PS И одна просьба - пожалуйста, пишите мой ник правильно: MadameD.


Вернуться наверх
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Иранское солнце Мемфиса
СообщениеДобавлено: Пн сен 29, 2014 20:06 
Не в сети
Мастер
Мастер

Зарегистрирован: Сб ноя 13, 2010 17:56
Сообщений: 1221
Глава 2

Филомен, хотя и взятый на службу, покуда оставался дома – военный начальник Сенофри уехал из столицы по каким-то срочным делам престарелого фараона: было слышно, что начались волнения на юге, в Фивах. Там опять возмущались сторонники Априя, которых раньше Амасис усмирял самолично. По стране бродили слухи, будто бы у Априя осталась дочь и наследница престола – юная царевна Нитетис: хотя все знали, что Априй был казнен почти за сорок лет до этого, похоронен с царскими почестями самим своим противником Амасисом и не мог потому иметь молодой дочери. Эту Нитетис никто живьем не видел.
Но и политические обманы, и жреческие хитрости в Египте были привычным делом. И египтяне, и иноземцы думали, что случиться могло всякое.
Истинная или мнимая царевна Нитетис должна была считаться законной наследницей Априя, и, хотя и оставалась в стороне от мятежа, немало вдохновляла сторонников прежнего царя, которые даже спустя столько лет после воссияния Амасиса оставались убеждены в незаконности нынешней власти. Много среди этих сторонников было эллинофилов – и против них Филомену, возможно, придется поднять оружие, если он намерен служить египетскому престолу.
Когда Сенофри вернется, начнется формирование нового греческого полка, куда вместе с Тимеем был зачислен молодой пифагореец: и тогда Филомена заберут в казармы, где сестра сможет навещать его лишь изредка.
Впрочем, Поликсена и теперь мало видела брата – Филомен приходил домой только по вечерам, один или порою с Тимеем или несколькими товарищами, которых Поликсене приходилось кормить ужином. Однако с ними коринфянке было веселее, чем одной, - Филомен, хотя и частенько выказывал свое мужское превосходство наедине с сестрой, никому из товарищей не позволял задеть ее словом. И сами молодые пифагорейцы, знавшие об уме Поликсены, с уважением смотрели на нее и порою вовлекали в свои философские беседы.
Пифагорейцы кое-что записывали – не общие идеи, конечно, которые доверять папирусу было всего опаснее; но нередко решали математические задачи. Поликсена, которой брат начал предлагать те же задачи, которые решал с товарищами, почти не отставала в своих успехах от мужчин.
Когда коринфянка была предоставлена сама себе, - большую часть дня, - она сидела за ткацким станком: делала гиматий для брата из красной шерсти. Она надеялась, что успеет закончить одежду к тому времени, как Филомена заберут на службу.
Работая, эллинка шептала молитвы Артемиде. Она не верила, что эта богиня или другая может сделать плащ непробиваемым для стрел, никто никогда не слышал о таком чуде, что бы ни пели аэды. Но Поликсена верила, что рука богини может отвести смертельную стрелу.
Гиматий Поликсена так и не закончила – Сенофри вернулся скоро: пожар в Фивах погас или, может, рассыпался искрами… чтобы возгореться вновь в неожиданное время и в неожиданных местах.
Египетский вестник, высокий и мускулистый надменный египтянин с золотым царским нагрудным знаком, в уложенном жесткими складками головном платке, принес приказ начальника в дом Филомена и передал его сестре коринфянина – Филомена не было дома.
Поликсена поблагодарила со сдержанным достоинством: не выказывая приниженности, с которой приветствовали вестников фараона и знати бедные египтяне. Хотя брат и она были такие же бедняки и хуже, чем египтяне, - иноземцы.
Большей части жителей Черной Земли это по-прежнему давало полное основание для презрения к ним.

Когда брат вернулся, Поликсена передала ему повеление египетского начальника.
Она со слезами обняла Филомена, поняв, что самый дорогой ей человек отныне будет в полной воле чужеземцев, по большей части враждебных ему. Хорошо было рассуждать об общности народов, пока это были слова!
Филомен долго сжимал сестру в своих сильных объятиях, растроганный ее любовью и ее запоздавшим подарком. Он сказал, что Поликсена может принести ему новую одежду в казармы, когда та будет готова. Едва ли его отзовут из города так скоро.
Хотя время теперь такое, что призвать к исполнению долга могут даже необученных солдат…
Филомен решил до этого времени выполнить свое давнее обещание – взять сестру на собрание пифагорейцев, которое должно было состояться в мемфисском Доме жизни*: государственной палате, где собирались египетские ученые и вели свои дела как жрецы, так и чиновники.
Поликсена взволновалась перед этим событием необыкновенно, точно перед посвящением в жрицы.
Она, растеряв свои речистость и резкость, оробела от близости божественного учителя; Поликсена хотела, как и говорил ей брат, стать в стороне от мужчин, за колонной зала. Но великий философ заметил ее и пригласил сесть в числе своих слушателей.
Когда она, борясь с волнением, выполнила повеление Пифагора, один из соседей-мужчин резко шепнул девушке, чтобы она не раскрывала рта без позволения. Об этом еще раньше ее предупредил брат, который предполагал, что Пифагор может удостоить вниманием женщину.
Однако сам Пифагор никаких замечаний Поликсене не делал – и даже наоборот: после того, как выступили с пространными ответами на вопросы философа двое старших братьев-пифагорейцев, Пифагор задал вопрос сестре Филомена.
Поликсена встала со своего табурета, в первое мгновение испугавшись почти до обморока.
Все ученые мужи и юноши пристально смотрели на нее, и сам наставник тоже!
Она заговорила – сперва робко, потом голос ее окреп, щеки запылали; слова полились складно и вдохновенно. Вопрос, заданный сестре Филомена, также требовал пространного ответа. Она забыла, перед кем стоит; и если бы могла видеть лицо философа, то заметила бы, как он время от времени едва заметно кивает ее словам. В глазах самосца загорелись одобрительные огоньки. Но наконец он прервал увлекшуюся девушку коротким приказом замолчать, возвысив голос.
Поликсена растерянно замолчала; но она не почувствовала своего унижения. Коринфянка видела, что и учителю жаль прерывать ее; но требовалось продолжить урок для всех.
Больше Пифагор ни разу не обратился к ней, хотя ученики еще неоднократно выступали. Однако в конце занятия, когда все разошлись и остались только она и Филомен, - как будто предвидя, что учитель приберег для них последнее слово, - Пифагор сказал Поликсене, что она может посещать его занятия и впредь.
Поликсена ощутила огромную радость, благодарность… и смущение. Конечно, это было невыполнимо. Она понимала, что скоро брат не сможет долее учиться у философа, посвящая все свое время воинским упражнениям; и, конечно, Филомен будет очень недоволен, если сестра продолжит учиться вместо него.
Девушка поблагодарила самосца и сказала, что желала бы учиться у него всем сердцем, но ее некому будет сопровождать на уроки.
Философ кивнул; словно бы даже с сожалением, но небольшим. Посмотрев в его мерцающие светлые глаза, Поликсена увидела, что Пифагор все понял – и, пожалуй, ожидал этого.
К тому же, девушке и вправду было опасно посещать ученые собрания в одиночку.
Разумеется, Филомен условился со своими слугами-друзьями, - такие родственно-подчиненные отношения были нередки среди египтян, - о том, что они будут по-прежнему по очереди спать в саду у сестры, когда он уйдет. Чтобы не оставлять Поликсену беззащитной против варваров. Но сопровождать ее на занятия охранители не могли бы: эти эллины не были посвященными. И Филомен никогда не допустил бы подобного.
Когда они с Поликсеной вдвоем шли из Дома жизни, им встретилась процессия, двигавшаяся со стороны храма Птаха. Множество людей в синих одеждах, в египетском трауре, сопровождали повозку, увитую лотосовыми гирляндами и покрытую венками: повозку эту с немалым трудом влекла пара быков, и в ней стоял открытый саркофаг.
Били в тамбурины, вопили плакальщицы; многие провожающие искренне плакали и ударяли себя в грудь. Среди тяжелых длинных париков и черных голов обычных египтян виднелись бритые головы жрецов.
Филомен тронул сестру за руку.
- Апис умер, - прошептал пифагореец. – Везут бальзамировать! Погляди, как по нем плачут!*
Эллины поспешно посторонились.
- Ты уже поверил в Аписа? – спросила Поликсена, взглянув на лицо брата.
Филомен покачал головой.
- Нет… ты знаешь, что учитель никогда не одобрял поклонения животным, хотя и запрещает употреблять некоторых из них в пищу. Но хорошо, что эти египтяне так верят в своего бога.
Поликсена печально улыбнулась.
- Как же ты будешь сражаться бок о бок с этими людьми - не веря ни во что, во что верят они?
- Наши верования мало кто разделяет, даже среди эллинов, - отозвался Филомен, опустив голову.
Он вздохнул.
- Думаю, и сами египтяне сейчас верят кто во что горазд. Мы верим в то, что нужно всем противостоять врагу, и это главное.
Он обнял сестру за плечи: погребальную процессию они уже пропустили. Так, обнявшись, пифагорейцы и пошли домой.

Филомен отправился в казармы через два дня после этого: сестра так и не успела закончить ему плащ.

* Дома жизни – у египтян одновременно регистрационные палаты и библиотеки, религиозно-научные центры.

* Апис – воплощение бога Птаха, священный бык, обладавший особыми приметами.


Вернуться наверх
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Иранское солнце Мемфиса
СообщениеДобавлено: Ср окт 01, 2014 5:49 
Не в сети
Грамотей
Грамотей
Аватар пользователя

Зарегистрирован: Вс май 11, 2014 20:50
Сообщений: 69
MadameD писал(а):
пожалуйста, пишите мой ник правильно


Признаю свою вину - меру , степень, глубину brush


Вернуться наверх
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Иранское солнце Мемфиса
СообщениеДобавлено: Чт окт 02, 2014 6:46 
Не в сети
Творец
Творец
Аватар пользователя

Зарегистрирован: Вс сен 20, 2009 21:33
Сообщений: 1722
Откуда: Таракан-дум
Доброго здоровья автору и всяческих творческих узбеков! :)
Восхищаюсь работоспособностью и стойкостью MadameD, её проработкой истории.
Но хотелось бы сделать замечание по названию книги. Прилагательное "Иранский" здесь неуместно и анахронично.
В русской исторической традиции было принято называть данную местность Персией до 1935 года н.э., когда иранский шах потребовал от иностранцев называть страну не устоявшимся названием "Персия", а самоназванием "Иран".
А самоназвание страны в те времена - было Aryānam Dahyunam, Aryānam Xšaθram - государство ариев. Самоназвание Eranshahr появилось уже в государстве Сасанидов с 224г. н.э. А уж если в романе используются греческие названия, так Персия (Персис) - как раз греческое название той местности.
Так что как ни крути, более правильным было бы название "Персидское солнце Мемфиса"...


Вернуться наверх
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Иранское солнце Мемфиса
СообщениеДобавлено: Чт окт 02, 2014 20:50 
Не в сети
Мастер
Мастер

Зарегистрирован: Сб ноя 13, 2010 17:56
Сообщений: 1221
Как же приятно получать такую критику. angel
Знаете что? Я знаю, что это анахронизм, - и это анахронизм умышленный!
Во всех своих исторических произведениях я так или иначе поднимаю проблему преемственности культур, преемственности и устойчивости культурных элементов. "Мемфис", применительно к этому времени, тоже анахронизм: но, во-первых, название "Хут-Ка-Птах" малоизвестно, а во-вторых, малоупотребительно. "Мемфис" же означает, помимо прочего, греческий взгляд на египетский мир. И, в конце концов, эллинизацию страны, пусть она к этому времени еще не состоялась.
Это игра на опережение для египтян.
Что же касается "Ирана", это игра на опережение для всех героев моего романа! Ведь в моем произведении персы одержат победу!
И где сейчас Мемфис, и где древние греки - а где Иран, пусть даже Ирана в то время еще не существовало? Что в смешении этих культур, в конце концов, оказалось самым исторически устойчивым - и почему?
Кроме того, это своеобразная ловушка для эрудита. Вы видите, у вас сразу зацепился глаз за название. :) Олди в своем творчестве, когда писали о Греции, тоже использовали культурные элементы из более позднего, не архаического, периода: чтобы читатель сразу опознал их как "греческие".

Спасибо, мне очень приятно.


Вернуться наверх
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Иранское солнце Мемфиса
СообщениеДобавлено: Чт окт 02, 2014 20:52 
Не в сети
Мастер
Мастер

Зарегистрирован: Сб ноя 13, 2010 17:56
Сообщений: 1221
Глава 3

Поликсене не привыкать было оставаться одной, работать и размышлять одной: но сейчас она как будто во второй раз осиротела. Друзья Филомена, конечно, не могли быть друзьями ей, - ведь она была женщина! И когда Филомен ушел служить фараону, его товарищи совсем перестали посещать дом Поликсены: скорее всего, заботясь о хозяйке же и о ее чести.
Только те греки ходили, кого Филомен назначил охранять ее: но с ними Поликсена почти не говорила, это были атлеты и простые души. Она ощущала себя коринфской царевной: ее семейство и в самом деле когда-то породнилось с царями своего города… эти коринфские царевны тоже, должно быть, целыми днями тосковали в своих гинекеях за пряжей или ткацким станком, не находя, с кем перемолвиться словом.
Но ей было еще хуже – она была женщина, затерянная посреди враждебной страны. Ах, если бы в семье оставались еще мужчины!
Филомен рассчитывал разбогатеть, получить вознаграждение от фараона или добычу в бою, чтобы упрочить свое с сестрой положение здесь, – но Поликсена понимала, что надежды на это гораздо меньше, чем вероятности, что брат безвременно погибнет или искалечится в первой же схватке. Что станет тогда с ними обоими? Пифагорейцы, правда, поддерживают друг друга, но доколе распространяется это доброе отношение? И не рассеются ли ученики Пифагора под угрозой персидской войны – или в самой войне, которой, скорее всего, не избежать?..
Поликсена ткала, подгоняя себя, как будто этот грубый красный плащ мог принести Филомену удачу. Красный, как у спартанца, - будто пропитанный вражеской кровью…
Разве этому учил своих посвященных Пифагор?
Разглядывая переплетение толстых нитей на свет, эллинка вдруг отчетливо почувствовала: отныне ее брат больше не принадлежит к посвященным Пифагора. Может быть, братья-философы и не забудут его; скорее всего, не забудут и останутся ему друзьями… но сам учитель откажется наставлять Филомена далее, даже пожелай тот возвратиться в школу.
Школа для Филомена кончилась. И это не черствость и не предательство: Пифагор просветил коринфянина достаточно, чтобы тот понял наконец – что желает быть воином и стяжателем богатства и славы, а не философом. Жестокий, но неизбежный выбор!
Поликсена быстро закончила гиматий – до этого времени она не навещала брата, понимая, что может ему только помешать и растревожить. Но наконец появился повод увидеться с Филоменом и расспросить его: может быть, у Филомена за эти дни среди египетских воинов и начальников появилась уверенность в своем будущем, какой не было у его сестры.

С Поликсеной на свидание с братом, в казармы при дворце фараона, отправился один из ее силачей – Ликандр; у охранителя из оружия была только палица, но одного взгляда на грека неприятелю хватило бы, чтобы потерять охоту задевать его подопечную.
Поликсена взяла свернутый алый плащ подмышку и собрала еще корзинку с едой: лепешками, сушеной рыбой, стеблями папируса и финиками. Кто знает, как их там кормят!
Эллинка зашагала по раскаленной солнцем мощеной дороге: ее ноги обжигало сквозь тонкие сандалии. Она знала дорогу, но все равно с трудом подавляла желание пропустить атлета вперед. Ей было страшно здесь, почти без защиты и без языка... несмотря на то, что Поликсена, как и Филомен, говорила по-египетски, она и местные жители почти не понимали друг друга. Чтобы объясняться с чужестранцами, а особенно с египтянами, одного языка слишком мало.
Простые египтянки свободно ходили, а знатные госпожи проезжали мимо Поликсены в носилках по своим делам; и это и ободряло Поликсену, и смущало ее. Женщины Та-Кемет* жили и вели свои дела, как теперь представлялось Поликсене, свободнее, чем в Элладе. Она уже знала, что замужние египтянки почитаются в семье выше, чем замужние эллинки, и могут свободно распоряжаться своим имуществом после свадьбы или потребовать развода…
"Да ведь это только знать так свободна, - подумала Поликсена. – Знатным и богатым везде хорошо. И какое дело мне до египетских жен, я ведь не варварка!"
Она нахмурилась и плотнее надвинула на голову светлый гиматий, накинутый на волосы для защиты от жары - и из скромности. Обернулась.
- Ликандр, не отставай.
- Я не отстаю, госпожа, - почтительно ответил гигант; Поликсена улыбнулась, на миг опять ощутив себя коринфской царевной.
Вскоре впереди показалась белая и высокая, в несколько человеческих ростов, кирпичная стена, отгораживающая огромную площадь; на этой стене неподвижно стояли часовые в сверкающих панцирях и круглых египетских шлемах. Под стеной, под пальмами, тоже стояла стража, разморенная жарой и скучающая; однако при виде греков эти двое мужчин тут же оживились и выпрямились, приобретя враждебный и угрожающий вид.
- Кто такие и к кому?
Впрочем, Поликсена видела, что ворота не заперты. Она улыбнулась египтянам.
- Я иду в греческий полк. К моему брату Филомену, сыну Антипатра, - проговорила она, показывая разрешительное письмо от начальника.
Все же они с братом были не простые люди, а отец еще при жизни кое-чего добился от мемфисских властей.
Стражник вгляделся в мелкие демотические* строчки. Потом поднял глаза на девушку и кивнул: уже почти уважительно. Письмо – и письменные поощрения начальства для египтян были священны куда более, чем для эллинов.
- Проходите.
Поликсена шагнула в ворота первой; хотя в этот миг ей как никогда захотелось спрятаться за спину своего охранителя. Она никогда еще не посещала одна такие места, где полно чужеземных солдат! И даже своих воинов…
- Госпожа, позволь мне, - тут Ликандр сам напомнил о себе. Он заступил дорогу коринфянке, взявшись за ручку ее корзинки.
- Я сам разыщу твоего брата и приведу сюда. Тебе не придется говорить ни с кем из варваров!
Поликсена просияла улыбкой.
- Благодарю тебя!
Ликандр поклонился и быстро ушел.
Поликсена отошла назад к воротам, где ее фигурка в белом хитоне и таком же светлом гиматии почти слилась с беленой стеной. Прямо перед ней была огромная замощенная камнем площадка – плац, который теперь, в самые жаркие часы, пустовал; и эллинка видела издали низкие некрашеные постройки из такого же, как их дом, кирпича-сырца, между которыми ходили и переговаривались солдаты-египтяне. Их грубая речь и смех, слышные даже на таком расстоянии, болезненно и пугающе отдавались в голове Поликсены.
Ей начало казаться, что Ликандр уже никогда не вернется; и, преодолев свой страх, эллинка хотела было уже пойти на поиски брата сама, как увидела двоих мужчин, которые быстрым шагом направлялись к ней.
В первый миг ей показалось, что Ликандр ведет к ней египтянина; Поликсена подалась назад… и узнала брата.
Филомен был таким же черным и смуглым, как почти все египтяне; хотя их отличал медно-красный, а не коричневый загар. Но в своем египетском доспехе он действительно походил на уроженца Та-Кемет.
И только когда он подошел совсем близко, Поликсена узнала под круглым шлемом любимые греческие черты, прямой нос и твердый квадратный подбородок. Кожаный панцирь с бронзовыми полосами, которые носили все египетские пехотинцы, брат надел поверх своего белого хитона; и производил сейчас удивительное впечатление.
- Как ты изменился, Филомен, - сказала Поликсена, изумленно улыбаясь. Она протянула руку и коснулась горячего от солнца металла, защищавшего широкую грудь брата. – Я принесла тебе эллинский плащ… но как ты наденешь его поверх своего египетского доспеха?
- Надень сама.
Филомен опустился перед ней на одно колено и склонил голову, будто принимал благословение.
Поликсена дрожащими от волнения руками обернула брата алым плащом и сколола гиматий на плече фибулой.
Филомен встал и обнял Поликсену: бережно, чтобы не причинить боль своими доспехами. Потом отстранил от себя, взяв за плечи; брат и сестра радостно улыбались, но прятали глаза друг от друга. Они уже так долго не виделись, и уже многого не знали один о другом…
- Ты здорова? – спросил молодой пифагореец.
Бывший пифагореец: это несомненно...
- Да, здорова, - ответила Поликсена. – А ты?
Филомен кивнул.
- Здоров, слава богам. Я живу хорошо… начальник уже отличает меня, - вдруг похвалился он. – Сказал, что таких сильных бойцов можно найти только среди добровольцев… всеобщая повинность ухудшает качество солдат. Должно быть, у египтян и вправду ухудшает, они ведь не эллины!
Поликсена покачала головой.
- Я рада за тебя, мой дорогой, но будь осторожен. Если тебе начнут завидовать…
Филомен махнул рукой и беззаботно улыбнулся.
- Вокруг меня еще по крайней мере еще сотня таких же бойцов, как я! Пусть завидуют лучшему народу Ойкумены*!
Поликсена сдержалась. Брат – мужчина.
- Известно ли что-нибудь о том, когда и куда вас отправят сражаться? – спросила коринфянка.
Филомен качнул головой.
- Нет пока, сестра… Но до этого еще долго. Хотя, мне кажется…
Он склонился к ней совсем близко, хотя рядом был только Ликандр.
- Я слышал здесь, что из-за смерти Аписа было большое волнение среди жрецов. А ведь ты знаешь, что главная жена фараона – дочь верховного жреца, и царское окружение очень чтит Птаха…
- Может быть, это недоброе предзнаменование? – воскликнула Поликсена.
Она уже забыла, как совсем недавно вместе с братом осуждала поклонение животным. Да Филомен, кажется, и сам забыл. Они многого не понимали в Та-Кемет.
- Может быть, и недоброе, - согласился бывший пифагореец.
Он прервался.
- Этим могут воспользоваться противники Амасиса… и наверняка воспользуются. Так что, возможно, мы и вправду расстанемся скоро.
Видя, как побледнела девушка, Филомен снова улыбнулся.
- Ничего не бойся! Твой плащ и моя сила защитят меня, - сказал эллин.
Он, возможно, и шутил; но Поликсена сейчас была шутить не расположена.
Никто, даже Пифагор, не ведает воли богов; и иредзнаменование может быть даже в том, чего люди таковым не считают.
Они еще немного поговорили о домашних делах; о себе Филомен больше почти ничего не рассказал. Но корзинку с едой у сестры взял охотно, хотя и говорил, что его хорошо содержат.
Обняв ее на прощание, Филомен ушел: скоро уже должны были созывать полки на учения.
Поликсена грустно направилась домой – сейчас она не обгоняла своего атлета, а шла рядом, как товарищ с товарищем. И Ликандр примерился к ее походке и молчал всю дорогу, понимая чувства госпожи.

***

Спустя несколько дней после посещения казарм к Поликсене наведался гость – один из товарищей Филомена, Аристодем, который посещал их дом почти так же часто, как лучший друг ее брата, Тимей. Однако теперь, в отсутствие хозяина, это было весьма странно.
Поликсене случалось самой иметь дело с другими эллинскими семьями Мемфиса, продавая свою работу более зажиточным грекам. Но Аристодем был так же беден – и явно пришел по другому делу.
Поликсена оставила шитье, которым занималась в комнате у окна, и, накинув на голову и плечи гиматий, вышла навстречу гостю. Она улыбнулась, хотя ей стало не по себе… несмотря на то, что сегодня у нее в саду был Ликандр, который и впустил Аристодема.
Хозяйка заметила, окинув молодого эллина взглядом, что Аристодем нарядился тщательно, хотя ему, как и ей с братом, не из чего особенно было выбирать. Но на нем был новый белый хитон из тонкого льна и яркий алый гиматий – намного лучше того, что она сделала брату. На плече плащ был сколот серебряной фибулой.
Поликсене вдруг стало стыдно за свой не новый и не яркий наряд. Она посмотрела в глаза белокурому статному Аристодему: и ведь не замечала до сих пор, как он хорош собой…
- Что случилось, Аристодем? Какая-то радость?
- Видеть тебя – уже радость, - улыбаясь, ответил гость.
Он шагнул к ней, и Поликсена невольно отступила. Какое-то смущение, предчувствие сжали ей сердце.
- Ты позволишь войти? – спросил юноша.
Он был так близко, что Поликсена ощутила его жар и запах мирры, которой он надушился.
Покраснев, коринфянка кивнула и, повернувшись, прошла в свою комнату; Аристодем следовал за ней. По дороге Поликсена твердила себе, что ей нечего бояться: Аристодем старый друг Филомена и бывал у них часто… даже слишком часто.
Войдя, она пригласила гостя сесть на табурет.
Но вдруг Аристодем, к ее полнейшему изумлению и стыду, опустился перед ней на одно колено.
- Госпожа, я давно хотел говорить с тобой… я полюбил тебя и хочу сделать тебя моей женой.
Поликсена догадывалась, что Аристодем желает ухаживать за ней, но от такой прямоты и натиска ахнула и попятилась. Она бросила быстрый взгляд в окно, ища глазами Ликандра; и не увидела его.
Когда коринфянка опять посмотрела на гостя, он все еще был коленопреклонен. Ее щеки занялись пожаром.
- Что ты говоришь? Моего брата сейчас нет, - запинаясь, произнесла Поликсена.
- Ты думаешь, что он бы отказал мне? – спросил Аристодем.
Он не сводил с нее глаз – молящих и одновременно полных страсти; Поликсена, едва владея собой, резко указала поклоннику на табурет.
- Встань и садись! Прошу тебя, - она перевела дух и, отойдя к двери, села на стул, на котором так часто сидела во время занятий с товарищами Филомена. Поликсене стало спокойней.
Когда они оба сели, она опять заговорила, прежде чем Аристодем завладел разговором:
- Разве ты не знаешь, что мой брат поступил на воинскую службу и еще долго не вернется? Как можно подступаться ко мне с такими словами без его ведома?
- Так я совсем безразличен тебе? – грустно спросил Аристодем.
Поликсена поспешно качнула головой.
- Нет, нет… Но я еще не думала о любви, - произнесла коринфянка.
Вдруг она поняла, что говорить.
- Филомен обещал мне устроить мой брак. Ты знаешь, что я люблю и чту его, он мне вместо отца, - эллинка взволновалась, сжав руки на коленях. На Аристодема она смотреть не смела. – Я ничего не могу ответить тебе, пока брат не вернется со службы и не даст своего согласия.
Аристодем привстал, сильный и полный нетерпения:
- Так ты обещаешь подумать?..
Поликсена кивнула.
Ей было очень неловко; и хотя ей льстило внимание красивого молодого пифагорейца, она надеялась, что после этих слов он уйдет.
Но вдруг Аристодем встал с места и, подойдя к ней, опять опустился на одно колено. Схватив ее руку, он прижал эту руку к губам.
- Госпожа, ты одна из немногих женщин, которых удостоил вниманием учитель, и первая, кому дозволено было выступить в нашем собрании, - проговорил пифагореец, жарко глядя на нее своими голубыми глазами. – Но даже будь это не так… я любил бы тебя. Ты знаешь, что брак для меня и моих братьев священ, судьба наша так переменчива, как говорил учитель… а служба Филомена может продлиться еще годы!
Поликсена в замешательстве смотрела на юношу, не решаясь вырвать у него руку; но Аристодем сам еще раз поцеловал ее ладонь и выпустил. Он встал - и вдруг улыбнулся, будто нашел решение.
- Ты можешь попросить дозволения у брата, когда в следующий раз навестишь его в казармах! Пока он еще здесь!
Поликсена быстро встала и отступила к двери; она сдвинула черные низко лежащие брови.
- Аристодем, довольно! Ты знаешь сам, что это нехорошо… ты слишком скор, и так браки не устраивают!
Аристодем вдруг прищурил голубые глаза; белокурый красавец побледнел, точно от неожиданной обиды.
- А, так твой брат хочет выдать тебя за богатея… потому он и ушел в наемники! – тихо воскликнул поклонник. – Я нищий для вас – так, Поликсена? Вы уже оба отреклись от учения?..
Поликсена закусила губу, не зная, как отделаться от этого человека.
- Я думаю, что богатство может служить как злу, так и добродетели, укреплять добродетель и быть ее основанием во многих людях, - торопливо проговорила коринфянка. – Ты прав, брат хочет, чтобы я вышла замуж за состоятельного человека. Но ты знаешь, что я не поэтому отказываю тебе сейчас!
Аристодем словно бы ее уже не слышал.
- Хорошо… я достану богатство, которого требует твой брат. Я заплачу за тебя большой выкуп! – воскликнул он.
- Аристодем! – воскликнула Поликсена, ужасаясь ему. Что он задумал?
Но Аристодем уже быстро вышел из комнаты; Поликсена поспешила следом, едва поспевая за скорым шагом юноши. На пороге, когда он уже вышел в сад, коринфянка еще раз позвала:
- Постой!
Аристодем замер только на мгновение; он бросил на нее через плечо прощальный взгляд, полный любви и боли, и быстро скрылся среди сикомор, пронизанных солнечными лучами.

* "Черная Земля": собственно египетское название страны.

* Наиболее упрощенный и поздний вариант древнеегипетского письма: иероглифика – самый сложный вид.

* Так греки называли известную им часть мира.


Вернуться наверх
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Иранское солнце Мемфиса
СообщениеДобавлено: Сб окт 04, 2014 8:29 
Не в сети
Творец
Творец
Аватар пользователя

Зарегистрирован: Вс сен 20, 2009 21:33
Сообщений: 1722
Откуда: Таракан-дум
MadameD писал(а):
Знаете что? Я знаю, что это анахронизм, - и это анахронизм умышленный!
Во всех своих исторических произведениях я так или иначе поднимаю проблему преемственности культур, преемственности и устойчивости культурных элементов. "Мемфис", применительно к этому времени, тоже анахронизм: но, во-первых, название "Хут-Ка-Птах" малоизвестно, а во-вторых, малоупотребительно. "Мемфис" же означает, помимо прочего, греческий взгляд на египетский мир. И, в конце концов, эллинизацию страны, пусть она к этому времени еще не состоялась.
Это игра на опережение для египтян.
Что же касается "Ирана", это игра на опережение для всех героев моего романа! Ведь в моем произведении персы одержат победу!
И где сейчас Мемфис, и где древние греки - а где Иран, пусть даже Ирана в то время еще не существовало? Что в смешении этих культур, в конце концов, оказалось самым исторически устойчивым - и почему?
Кроме того, это своеобразная ловушка для эрудита. Вы видите, у вас сразу зацепился глаз за название. Олди в своем творчестве, когда писали о Греции, тоже использовали культурные элементы из более позднего, не архаического, периода: чтобы читатель сразу опознал их как "греческие".

Ваши доводы понятны и убедительны, но всё же, как мне кажется, необходима однородность в терминологии. Если "иранское" у Вас будет только в названии, а в тексте будут только персы, персы, персы, то будет большое несоответствие названия тексту. Мемфис вместо Хут-Ка-Птаха то понять можно, если события ведутся от лица грека, то и названия будут греческие.
И преемственность культуры именно Египта (тогдашнего и нынешнего) и именно нынешнего Ирана является сомнительной. Всех успешно ассимилировали арабы. Разве что если бы в романе каким-либо произволом автора мог появиться нынешний иранец и эта связь могла быть показана как в виде "видений" или прямого "попаданства".
Если Вы захотите серьезной оценки своему произведению от специалистов-историков, то они также могут прицепиться к "иранскому" названию.
Но Вам, конечно, виднее.


Вернуться наверх
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Иранское солнце Мемфиса
СообщениеДобавлено: Сб окт 04, 2014 14:05 
Не в сети
Мастер
Мастер

Зарегистрирован: Сб ноя 13, 2010 17:56
Сообщений: 1221
"Учитель! Учитель! Почему персы такие злые?" (фильм "Александр", сцена в школе Аристотеля)

Само собой, серьезные историки, буде я удостоюсь их внимания, меня раскритикуют. )
Но я никогда не притязала на то, чтобы быть историком, - я писатель, который дает истории художественно-нравственное осмысление. Я стараюсь, насколько возможно, придерживаться исторических реалий, но фактографическая точность для меня вторична по отношении к отображению эволюции человеческого духа. Вот стержень моих произведений.
В частности, меня чрезвычайно интересует зороастризм, как первая монотеистическая государственная религия в истории (!), к тому же, оказавшаяся необыкновенно исторически устойчивой и получившей широкое распространение. Во времена Ахеменидов (Кир, Камбис) зороастризм существовал еще только в устной традиции - но это одна из первых религий, в которой утверждается личная ответственность души за содеянное: рай и ад. Зороастризму в значительной степени наследовало христианство, особенно греческое.
Теперь вернемся к нашим баранам: почему Иран?
В первую очередь из-за преемственности этого названия - а во-вторых из-за того, что это название идет из среднеперсидского языка, во времена распространения которого была записана "Авеста", а позже, - уже в исламские времена, - персидская империя достигла своего наивысшего могущества на Востоке и в мировой политике.
Теперь о самоназваниях моих героев. Пока повествование ведется от лица греков, будет использоваться в основном греческая терминология; но и самоназвания египтян, и самоназвания персов будут неоднократно звучать из их собственных уст. "Иранцы" происходят от "ариев": это эволюция древнеперсидского языка, и мои персы (особенно зороастрийцы) будут называть себя ариями.
Почему же я начала повествование с Пифагора и его учеников? Пифагорейцы для своего времени были одним из наиболее высоконравственных и прогрессивных философско-религиозных сообществ: в учении Пифагора рациональность эллинизма сочеталась с восточным мистицизмом, но это, опять-таки, форма, а не дух. Пифагореизму наследовал платонизм - Пифагор проповедовал учение о переселении душ и очищении их при переселениях.
Судьба Пифагора ко времени персидского завоевания Египта не установлена точно, но мне будет необыкновенно интересно показать весьма возможное попадание Пифагора в Персию, а значит, влияние пифагорейства на зороастризм - и наоборот.
Кроме того, меня, как женщину, очень привлекает традиционное высокое положение женщины в зороастризме, а также новое для греков отношение к женщине у пифагорейцев: не только как к жене и матери или, иногда, "музе" художников, а как к хранительнице и толковательнице учения. Известный факт, что Пифагор в преклонном возрасте женился на своей ученице Феано, а работы Пифагора после его смерти были отданы на сохранение дочери философа.
Кстати сказать, малоизвестно, что у древних египтян женщина тоже традиционно ставилась высоко, а нравственный кодекс древнего египтянина уже ко времени Нового царства немало напоминал христианский. В частности, оправдание умершего на загробном суде у египтян включает следующие слова: "я не обвешивал, я не обмеривал, я не убивал и не приказывал убивать. Я не причинил никому горя! Я чист!"
Пифагор в моем произведении открыто противопоставляется Аристотелю, вдохновлявшему Александра: Аристотель известен своим женоненавистничеством и закрытостью для восточной мысли, в отличие от путешественника Пифагора, слушавшего восточных мудрецов.
Сама я верующий человек: деист с уклоном в греческое христианство, скажем так.
Надеюсь, я в какой-то степени оправдала свое произведение.


Вернуться наверх
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Иранское солнце Мемфиса
СообщениеДобавлено: Сб окт 04, 2014 22:44 
Не в сети
Мастер
Мастер

Зарегистрирован: Сб ноя 13, 2010 17:56
Сообщений: 1221
Глава 4

Яхмес Хнумибра, - его величество, жизнь, здоровье, сила – нетерпеливым жестом отослал от себя хранителя царских сандалий и носителя опахала, старого Хори, и лег на свое ложе, мановением пальца подозвав настоящего носителя опахала: безмолвного чернокожего раба.
Эти дворцовые должности, звучавшие так просто, на самом деле означали великую власть… и те слуги, которые сгибали в покорности спину и выражали любовь и преданность, являясь пред очи старого царя, за спиной его и за пределами его покоев говорили и делали совсем другое. Фараон еще с молодости никогда в этом не обманывался.
Яхмес Хнумибра лежал неподвижно, закрыв глаза, и испытывал облегчение от прохладного воздуха, который с усердием нагонял на него черный прислужник. Владыка Та-Кемет вспоминал времена, когда он был простым человеком, простым пехотинцем*, и его, молодого и полного сил, манило к себе великое будущее. Как хотел бы он вернуть те времена!
Сегодня он несколько часов подряд посвятил служению Птаху, на самом солнцепеке; порою фараону делалось невыносимо даже стоять, а глаза ничего не видели, только уши слышали монотонный гул, в который сливались песнопения жрецов и шум толпы, как всегда, ожидавшей от своих богов чуда. А Яхмес Хнумибра чувствовал себя как тот золотой бог, которого носят в ковчежце жрецы во время церемоний Амона, но который не может сам ни молвить слово, ни изъявить свою волю.
Сколько всего неизвестно ему за стенами дворца – и чем дальше, тем больше? Военачальник Сенофри предан долгу, в этом фараон был уверен; но Сенофри, как ни хотел бы, не может стать глазами и ушами фараона в других городах и принимать на месте решения так, как принимал бы их царь. У молодости недостает разума и опыта, у старости – уже не хватает сил, и нечасто эти свойства в полном блеске встречаются в одном человеке.
Фараон поднял руку и утер бритый лоб, освобожденный от тяжести парика, немеса* и короны; но все равно он был весь в поту. Он бы сейчас заснул и проспал часа два, но есть еще одно дело, которое нужно исполнить сегодня.
Амасис сел на ложе.
- Нехси! – неожиданно громким, сильным голосом позвал старый фараон; раб с опахалом вздрогнул и опустил его, воззрившись на владыку в ожидании приказаний.
- Позови сюда Хори, - приказал Яхмес Хнумибра. Улыбнулся, отчего его высохшее лицо собралось неприятными морщинами. – Пусть хранитель царских сандалий хоть раз исполнит свои прямые обязанности!
Прямою обязанностью Хори, хранителя царских сандалий, было помогать фараону одеваться.
Юный негр заморгал и улыбнулся, понимая, что владыка шутит с ним; потом раб, бросив опахало, поспешно простерся на полу – и, вскочив, убежал, шлепая босыми ногами по драгоценной мозаике.
Хранитель царских сандалий явился бесшумно, как опытный придворный.
Амасис сидел неподвижно, как мумия, пока Хори надевал ему на руки браслеты, укреплял на усталой груди тяжелую пектораль, многорядное ожерелье-ошейник, и надевал немес: головной платок в красную и белую полосу.
Когда Хори взял урей*, высший символ царской власти, и, тяжело дыша от волнения, поднес его к челу фараона, тот вдруг резко выпрямился и уставился в глаза придворному немигающими черными глазами.
- Дай сюда, - Амасис вырвал у Хори урей и сам насадил его себе на голову: с такой силой, что лоб обручем сдавила боль.
Хори сглотнул, вспотев под своим черным завитым париком; он поспешно распростерся на полу.
- Убирайся и позови ко мне царского казначея. Мое величество примет его в тронном зале, - распорядился Амасис.
Он встал, уже не глядя на хранителя царских сандалий, и, расправив плечи, покинул свою опочивальню.
Уджагорресент, царский казначей, смотритель дворца, начальник царских кораблей, наследственный жрец Нейт, дожидался приема с самого утра. Вот это был человек, которого фараон охотно сделал бы своими глазами и ушами: если бы эти глаза и уши не были своекорыстны… или, может, он сделался уже чрезмерно подозрителен или поглупел?
Но чрезмерная бдительность всегда лучше недосмотра.
Амасис, сопровождаемый все тем же безмолвным чернокожим служителем, проследовал, минуя стражу у дверей, в пустой тронный зал и, поднявшись по ступеням, воссел в кресло черного дерева, инкрустированное электрумом и перламутром. Еще несколько мгновений, пока его мог видеть только приближенный раб, Властитель Обеих Земель сидел, прикрыв глаза… потом глубоко вздохнул и уставился прямо перед собой, воссев в царственной неподвижности, которая всегда утомляла сильнее, чем даже воинские упражнения.
В коридоре послышалась громкая бодрая поступь, и фараон, резко подняв голову, как змея на его челе, посмотрел в сторону дверей.
Вошел высокий крепкий человек в одной юбке-схенти* – но этот человек был убран множеством драгоценностей, которые, однако, нисколько не отягощали его плеч и груди; голова его была без парика, умное и привлекательное лицо обрамляли собственные коротко стриженные густые черные волосы. Лет ему было около сорока.
Царский казначей несколько мгновений смотрел в глаза царю своими широко поставленными черными глазами, подведенными сурьмой, - и только после этого совершил земной поклон.
Уголок рта Амасиса дернулся.
Поднявшись быстрым движением, Уджагорресент опять уставился в глаза царю.
- Что его величество желает слышать от меня? – спросил царский казначей звучным и приятным голосом. Этот голос мог как отдавать приказы, не терпящие возражений, так и льстить сильнейшему.
Амасис склонился с трона, сжав подлокотники.
- Ты сам знаешь, семер*, - проговорил он, впиваясь глазами в человека, почти сравнявшегося с ним властью. – Не слишком ли отяготили тебя твои титулы, что ты так медленно плыл на мой зов? Рассказывай, что ты делал в Саисе!
Уджаргорресент медлил несколько мгновений. Потом опустился на одно колено, потупив глаза и прижав сжатую в кулак руку к широкой груди.
- Я исполнил и устроил все для Нейт, как делает исправный слуга своему господину. Я дал матери богов дары и жертвы… я ублаготворил всех часовых жрецов…
- Я знаю, что ты хороший жрец, царский казначей, - голос Амасиса прервал его так резко, что Уджагорресент вздрогнул. Фараон усмехался, чего Уджагорресент не видел, потому что не решался поднять головы.
- Но я желаю знать, что ты делал как слуга моего престола! Узнал ли ты что-нибудь о мятежниках?
Уджагорресент наконец вскинул голову; в его красивых черных глазах теперь была почти мольба.
- Нет, твое величество… прости меня. Если мне будет позволено сказать… вероятно, мятежники нашли прибежище в городе, дарованном Великим Домом народу моря*…
Амасис несколько мгновений молчал, испепеляя взглядом опять склонившуюся перед ним черную макушку.
А потом крикнул:
- Так почему ты сейчас не в Навкратисе?..
- Великий Дом не приказывал мне этого, - ясным приятным голосом ответил Уджагорресент. Он опять встал. – Я не смел вернуться, не исполнив порученного мне в Саисе. И я не знал, не вызову ли божественного недовольства, самовольно отправившись в Навкратис. Ведь мне известно, что его величество любит экуеша*, как любил их прежний царь, и видит в них больше пользы, чем вреда для Та-Кемет!
Амасис открыто усмехнулся. Уджагорресент не скрывал, что видит в нем старого глупца, неспособного отдавать дельные приказы – и путающегося в своих собственных изъявлениях.
Что ж, может, он и прав. Но Яхмес Хнумибра знал про себя, что всегда делал все на пользу Та-Кемет; и совсем не был уверен в том же, думая об Уджагорресенте. И он, Яхмес Хнумибра, пока еще верховный владыка Та-Кемет, какие бы мысли ни бродили в головах его слуг.
- Иди, - наконец велел Амасис царскому казначею.
Сейчас он все равно ничего больше не решит; а если решит, наутро пожалеет о своем повелении, которое будет уже не отменить. Царские слова тяжелее и драгоценнее золота – а ему нужно отдохнуть, чтобы он стал способен отдавать дельные приказы.
Амасис уже не видел, как ушел Уджагорресент: почтив властителя просто поясным поклоном, царский казначей удалился гораздо тише, чем приблизился к трону. Может, он думал, что фараон заснул.
Но Амасис не спал – прикрыв глаза, фараон несколько мгновений собирался с мыслями: этот прием вызвал в нем целую бурю мыслей, каждая из которых требовала немедленных действий.
Но на деле Яхмес Хнумибра оказался способен только спуститься с тронного возвышения и, величественно выпрямившись, проследовать обратно в опочивальню, где он сел в кресло около небольшого кедрового столика и приказал подать себе ужин. Подумал, не позвать ли к ужину великую царскую жену, но отказался от этой мысли. Ужинать с дочерью верховного жреца он сейчас не сможет.
Амасис позвал только арфиста, который всегда играл во время трапез, - и тот услаждал и успокаивал его слух одинокой мелодией, пока фараон медленно ел белую лепешку, макая ее в сладкое вино Дельты. Есть больше и изысканнее ему не хотелось: еще с молодости он наиболее ценил в себе солдатскую неприхотливость.
Потом фараон принял ежевечернюю благовонную ванну и отправился спать, оставив при себе только чернокожего раба. Он мог бы отпустить и его, но ему вдруг стало тревожно засыпать в одиночестве. Пусть при нем будет хотя бы это безгласное существо, которое одно не имеет никаких причин желать его смерти.
Амасис еще долго ворочался под легкой льняной простыней, сон не шел к нему… но наконец фараон заснул. И видения его были ужасны – он узрел и ощутил себя высоко вознесенным и бесполезным богом, в которого маленькие люди кидают камни и плюют: а он, ростом в пирамиду Хафра, не может шевельнуть и пальцем, чтобы наказать своих оскорбителей.

В это время, пока старый фараон безуспешно боролся со своими ночными ужасами, Уджагорресент тоже не спал.
Он, прохаживаясь по роскошно обставленной комнате своего дома, построенного в виду дворца, диктовал письмо писцу.
Такое письмо следовало бы написать самому: но Уджагорресент, несмотря на все свои великие государственные обязанности, плохо владел священным письмом Та-Кемет, которое было гораздо труднее для изучения, чем греческое. А получатели этого послания не владеют греческим языком, к великому сожалению... но даже если бы владели, изъясняться на языке экуеша нельзя.
Если письмо царского казначея перехватят греки, это будет ужасно… куда ужасней, чем гнев старого бога на троне.
Закончив диктовку, Уджагорресент громко хлопнул в ладоши, вынудив писца вздрогнуть и подняться с циновки: слуга с трудом распрямил скрещенные ноги и затекшую после долгой работы спину.
- Иди, - приказал он писцу.
Слуга, поклонившись, собрал свои принадлежности, письменный прибор с черной и красной красками и кисти, как вдруг царский казначей остановил его.
- Если ты скажешь кому-нибудь хоть слово о своей работе, лишишься рук и языка.
Голос, звучавший для ушей фараона как храмовая музыка, сейчас заставил писца задрожать и низко согнуться.
- Клянусь, господин, я…
- Иди вон, - Уджагорресент даже не повернулся к нему, стоя у окна и глядя на дворец Амасиса.
Спустя несколько мгновений после того, как писец вышел, неверно ступая, царский казначей уже забыл о нем. Он перечитывал письмо, шевеля губами и с трудом складывая неразборчивые знаки в божественную речь. Наконец первый слуга престола удовлетворенно кивнул.
Только бы письмо благополучно доплыло до Саиса. Нет, совсем не в Навкратисе следовало фараону искать своих врагов.

* Согласно Геродоту, Амасис II был по происхождению простолюдином, возвысившимся благодаря своим воинским способностям.

* Царский головной платок, один из церемониальных уборов фараона.

* Знак царской власти, изображавший богиню-змею Уаджет.

* Особая форма набедренной повязки, которая с древности являлась основной одеждой египетских мужчин.

* Семер - высший ранг в государственной иерархии Древнего Египта, к которому относились лица, особенно близкие к фараону. Уджагорресент – реальное историческое лицо, придворный и военачальник Амасиса, после смерти фараона перешедший на сторону завоевателя Камбиса.

* При Амасисе II греки лишились части своих привилегий, которые имели при его предшественнике: основным местом, отведенным им для проживания, стал город Навкратис.

* Собирательное название народов Эгейского моря.


Вернуться наверх
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Иранское солнце Мемфиса
СообщениеДобавлено: Вт окт 07, 2014 21:49 
Не в сети
Мастер
Мастер

Зарегистрирован: Сб ноя 13, 2010 17:56
Сообщений: 1221
Глава 5

Храм Нейт в Саисе был величайшим домом Нейт в Та-Кемет – как по богатству, так и по величине своего хозяйства. На земле Нейт кормилось несколько сотен жрецов, не считая подданных храма, воинов, слуг с их семьями и рабов. Количество зерна, тонких тканей, колец меди и серебра*, масел, благовоний, что жертвовались матери богов ежемесячно, не поддавалось исчислению.
Но те, кто возводил и многие столетия пестовал дом богини, позаботился не только о видимом всем благоденствии. Как многие древние храмы Черной Земли, храм Нейт имел секретные помещения и ходы, расположение которых было известно только высоким посвященным. Непосвященные страшились коснуться любых храмовых тайн – боясь проклятия богини, которое неминуемой тяжестью пало бы на их головы. В Та-Кемет кощунство не прощалось никому: от раба до царедворца.
И самих мстительных служителей Нейт следовало остерегаться – жрецы были богатейшим и искуснейшим сословием и постоянно сообщались между собою и тайно, и явно: эта сеть, наброшенная на страну, ощущалась всеми, и богослужение и богопочитание пронизывало всю жизнь ее обитателей.
Однажды теплой ночью, когда садовники, трудившиеся в садах Нейт, спали в своей глиняной лачуге, - одной из многочисленных пристроек при храме, - они вдруг проснулись, услышав громкие шаги и голоса снаружи; ворота не загремели, а значит, гости вошли другим путем. Но садовники побоялись выйти и узнать, в чем дело, памятуя, в чем доме находятся.
Самый смелый выглянул в окно и увидел под деревьями в свете факелов белую фигуру верховного жреца – она, казалось, излучала свой собственный свет; огонь отражался от доспехов воинов в полном вооружении, бывших с жрецом. Еще трое служителей стояли в стороне: они и держали факелы.
Садовник в испуге отпрянул от окна и, грянувшись ниц, забормотал молитву о прощении. Он был совсем не уверен, что получит его. Остальные работники Нейт в испуге молчали, молясь про себя, чтобы для них самих ничего не переменилось к худшему.
Еще некоторое время после того, как посвященные остались без свидетелей, верховный жрец беседовал с воинами; потом все эти вооруженные люди, бросив свои щиты и копья, упали на колени и подошли под благословение его сухой руки.
Потом солдаты отсалютовали старшему из "божественных отцов" – ит нечер* - и ушли, тяжко ступая. Они всполошили уток и гусей в храмовом пруду и, наверное, разбудили еще кого-нибудь из рабов храма; но, как и садовники, эти маленькие люди не осмелились подсматривать.
Высокий бритоголовый старик направился к храму, знаком приказав следовать за собою младшим служителям; по пути он спрятал что-то в складках своего белого тесного платья, ниспадавшего до земли. Несмотря на стесняющую одежду, верховный жрец двигался быстро; молчаливые спутники-факельщики, в таких же белых платьях, не отставали от него.
Войдя через низкий квадратный проем, четверо жрецов сразу оказались стиснуты массивными стенами и потолком; темнота пала сверху, и спасением им остались только факелы. Человек, привыкший к воле, морю и простору, сразу же начал бы здесь задыхаться; и даже верховный жрец пригнулся, ссутулившись в священном сумраке, благоухавшем неизъяснимой угрозой.
Жрецы долго шли по узкому глухому коридору; и наконец путь им осветили факелы спереди, прикрепленные к стенам. Здесь коридор поворачивал. Обернувшись к своим спутникам, старший "божественный отец" кивнул; его помощники молча склонили головы.
Тогда верховный жрец достал из складок платья папирус, который, по-видимому, передали ему пришедшие воины, и начал читать.
Он читал долго, сосредоточенно; начал хмуриться, коснувшись своего гладкого подбородка… потом лицо главного служителя матери богов опять прояснилось. Остальное он прочитал с удовлетворенной улыбкой на тонких губах; даже, казалось, не слишком внимательно.
Потом жрец посмотрел на своих помощников.
- Все хорошо. Матерь наша печется о нас… не бойтесь.
Факельщики улыбнулись, не смея ничего ответить; но явно испытали немалое облегчение. Верховный жрец опять спрятал папирус в свою одежду, и все четверо двинулись дальше.
Когда жрецы свернули за угол, коридор неожиданно пошел вниз. Они долго спускались, даже воздух, казалось, стал спертым; но наконец ход закончился – тупиком, глухой стеной. Это стало видно в свете факелов в руках жрецов, которые почти прогорели; в наклонном коридоре не было никакого другого света.
Поколебавшись несколько мгновений, верховный жрец опять обернулся к младшим.
- Светите ровно! – приказал он.
Он шагнул вперед; остановившись перед стеной, провел по ней руками, что-то шепча. Потом старый жрец приложил руку к одному из камней в кладке, зачем-то быстро осмотрел потолок и стены – и, помедлив еще несколько мгновений, с силой надавил на камень.
Раздался скрежет; младшие жрецы позади вскрикнули и вздрогнули, свет их факелов разбежался по стенам… а потом стена впереди повернулась, открыв черный проем.

Но это только на первый взгляд казалось, что там черно; присмотревшись, можно было понять, что подземная камера освещена. А когда жрецы, повинуясь знаку предводителя, шагнули внутрь, то смогли увидеть, что и обставлена эта комната богато. Казалось, потайная комната предназначена для длительного обитания какой-то высокой особы, - леопардовая шкура лежала на полу, в углу была удобная кровать с подголовником слоновой кости, резные столик и стулья около ложа были прекрасной работы. Напротив кровати, в другом углу, стоял туалетный столик с медным зеркалом: на нем теснились баночки со всемозможными притираниями и красками для лица и лежал гребень с золотыми вставками. Кто бы ни жил здесь, эта особа не привыкла ущемлять себя, даже если ей приходилось скрываться.
Но обитателя этих храмовых покоев все еще не было видно. Однако верховный жрец нисколько не был этим смущен.
Остановившись и устремив взгляд на занавеску, отгораживавшую часть комнаты, он позвал:
- Нитетис!
Алая занавесь колыхнулась, раздвинулась – и младшие жрецы тут же опустились на колени, пряча бритые головы между простертых рук. Старший жрец остался неподвижен, глядя на того, кто вышел к ним, – только улыбка тронула его редкозубый рот.
- Здорова ли ты, моя госпожа? – спросил он.
Прежде, чем ответить, обитательница подземной камеры сама преклонилась перед главою храма, как младшие жрецы – перед нею. Жрец благословил ее.
- Хвала богине, я в полном здоровье, - грациозно поднявшись, ответила та, кого он назвал Нитетис.
Это была высокая и тонкая, обычного для египтянок сложения, юная девушка в узком синем калазирисе* и легкой прозрачной накидке: она как раз вошла в брачный возраст, который египтянки считали с четырнадцати лет. На голове девушки был большой тяжелый парик из множества золотых косичек, так что ничего нельзя было сказать о ее волосах; но лицо в обрамлении этих искусственных волос было красивым и правильным – даже пугающе красивым и правильным. Именно такой облик, как представлялось жрецам, должна была иметь богиня, обитавшая в этом храме: большие черные подведенные глаза, казавшиеся от краски еще глубже, черные брови, разнесенные как крылья птицы, тонкий нос и алый рот. И выражения этого, казалось, бесстрастного лица, все время неуловимо сменялись – разгадать, что думает эта девушка, представлялось невозможным.
Но все же верховный жрец, казалось, прекрасно понимал обитательницу подземных покоев. Он возложил ей руку на голову.
- Не тоскуешь ли ты здесь, дитя мое?
На алых губах мелькнула усмешка.
- Да, немного. Но мне весело думать, что меня никогда не найдут здесь… и в любом другом месте, где богиня пожелает укрыть меня. А если нам все удастся, мне никогда больше не придется скучать!
Ноздри тонкого носа Нитетис дрогнули, черные глаза вспыхнули – неизвестная радость ее казалась жестокой, а предвкушения будущего слишком зрелыми для столь юной девицы. Но "божественный отец" смотрел на нее в великом удовольствии.
- Это так, - подтвердил он. – Потерпи лишь еще немного… и ты будешь вознаграждена. Мы все будем вознаграждены! Тот низкорожденный, который беззаконно занял трон Хора и прогневил этим всех богов, скоро окажется в своей яме!
Нитетис вдруг нахмурилась, положив руку с ярко-оранжевыми ногтями на локоть жреца.
- А поверит ли нам Камбис?
Тут жрец позволил себе рассмеяться.
- Бесспорно, поверит, царевна, - как же не поверить рассказу, который освятит его воцарение в Та-Кемет? – произнес старик. – И даже если Камбис будет думать, что мы обманули его, что ты обманула его… хотя это не так… он сделает тебя своей царицей – и главной царицей на этой земле. Царь персов не захочет лишней крови, потому что его войско будет уже слишком изнурено... эти скотоводы всегда предпочитают мириться и принимать к себе чужих богов, чем воевать с враждебными богами.
Нитетис усмехнулась.
- Этим они никогда не походили на нас!
- Этим, - мягко прервал ее верховный жрец, - они могут достичь величия и власти над многими народами. Но величие персов никогда не будет похоже на наше. Однако своего мы им не уступим… низкорожденный фараон не понимает, что делает со всей страной, и нам следует исправить его дела. Та-Кемет может быть спасена только так.
Тут, будто вдруг вспомнив о чем-то, высокий старик достал спрятанный папирус и протянул девушке:
- Возьми, госпожа, и прочти немедленно. Это предупреждение, доставленное нам из Мен-Нефер.
Нитетис замерла на мгновение… потом выхватила у жреца папирус и стала читать. Она читала долго, потому что папирус был длинен; но, несомненно, владела божественной речью не хуже своего покровителя.
Закончив, она вернула письмо жрецу и тряхнула своим золотым париком.
- И что же? – спросила наследница Априя. – Ничего нового! Пересидим, как и раньше!
- Но царский казначей предупреждает нас, когда нам следует пересиживать, - за это да пребудет с ним благодать великой богини, - улыбнувшись редкозубой улыбкой, ответил жрец. – Что ж, я рад, что ты не устрашилась, госпожа. Я теперь не сомневаюсь, что не ошибся в тебе.
Они долго смотрели друг другу в глаза; выражение Нитетис вдруг стало холодным.
- Смотри, ит нечер, как бы я не ошиблась в тебе! – произнесла она. – Может быть, ты думаешь, что я в твоей полной воле… но ты никогда не заставишь меня вести себя так, как это тебе угодно. Дочь царей и царица не может быть мнимой! Если Камбис приветствует меня как наследницу Априя, тогда уже ты…
Тут юная госпожа осеклась; при всем своем необычайном для пятнадцати лет уме она зарвалась, слишком рано начав угрожать могущественным жрецам, от которых сейчас полностью зависела.
Но верховный жрец не рассердился: казалось, он ожидал этого смелого ребячества. Он кивнул, улыбаясь девушке.
- Да, - сказал он. – Тогда уже я буду повиноваться тебе, царевна. Хотя я стар – и могу и не дожить до исполнения наших чаяний, а вместо меня придут другие…
Нитетис закусила губу.
- Прости меня, отец, - сказала она: в ее голосе звучало искреннее покаяние. – Мне просто стало душно здесь…
- Я понимаю, госпожа, - невозмутимо ответил жрец. – Но это ненадолго: можешь мне поверить.
Они помолчали.
- Теперь мне нужно удалиться, сделать распоряжения насчет всех нас… тебе что-нибудь нужно сейчас?
Нитетис бросила взгляд в сторону: в занавешенной дорогими голубыми драпировками стене, приглядевшись, можно было различить еще одну дверь.
- Нет, отец, ничего не нужно. Только возвращайся поскорее, - вдруг прошептала девушка с горячей мольбой.
Верховный жрец кивнул.
- Будь покойна, царевна.
Он благословил ее жестом, а потом кивнул своим спутникам, все это время терпеливо ждавшим изволения наставника.
Жрецы быстро вышли… Нитетис проводила их взглядом, в котором мелькнула растерянность, почти затравленное выражение. Одного слова, одного знака святого человека, с которым она сейчас столь непочтительно говорила, будет достаточно, чтобы ее отравили или задушили в этой темнице. И оставили без погребения, уготовив ее душе, ее Ка*, вечные муки.
Но царевна не двинулась с места, только сжала свои тонкие руки. Она высоко подняла голову и даже не дрогнула, когда громыхнула толстая дверь ее камеры, поворачиваясь на потайных петлях.
Когда все стихло, Нитетис быстро подошла к своему туалетному столику и села перед медным зеркалом; она сняла парик, и по плечам рассыпались ее собственные черные волосы, густые и длинные. Дочь Априя улыбнулась, вглядываясь в свое отражение; а потом засмеялась зловещим в подземной тишине смехом.

* "Кольцо" - денежная единица египтян, в которой измерялись драгоценные металлы.

* "Божественный отец" – принятое у египтян наименование жрецов.

* Калазирис – с древности основная одежда египтянки, длинное узкое прямое платье на одной или двух бретелях.

* Египтяне верили, что человек обладает тремя душами: Ах, Ба и Ка. Ка был телесным двойником человека.


Вернуться наверх
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Иранское солнце Мемфиса
СообщениеДобавлено: Чт окт 09, 2014 20:09 
Не в сети
Мастер
Мастер

Зарегистрирован: Сб ноя 13, 2010 17:56
Сообщений: 1221
Глава 6

Аристодем больше не приходил к Поликсене – но дважды присылал ей подарки: один раз драгоценный флакончик розового масла, сделанный из цветного финикийского стекла, а другой – малахитовые бусы: похожие на те, которые любили египтянки, обвешивавшие себя драгоценностями и раскрашивавшие лица и тела, подобно своим идолам. Эллинки, а особенно дочери и жены учеников Пифагора, предпочитали простоту и благородство в одежде и умеренность в драгоценностях. Поликсена никогда еще не носила ни ожерелий, ни серег – на дорогие у нее с братом не было денег, а дешевые украшения, которые нацепляли на себя бедные египтянки, были ниже достоинства благородной эллинки.
Поликсена не отвергла ни первого подарка, ни второго. Оба с большим смущением передал ей от Аристодема Ликандр, вместе с любимым эллинами пожеланием радости и здоровья.
Сама не зная почему, Поликсена надела красивые зеленые бусы, когда в следующий раз вышла в город. Брата не было – и никто не мог воспретить ей так нарядиться; Поликсена почему-то и боялась, и надеялась сразу, что ее заметит в подаренном уборе Аристодем.
Значит ли то, что Поликсена принимает его ухаживания, обещание будущего? Что они могут обещать друг другу сейчас?
А может, она, Поликсена, уберегает Аристодема от безумств, на которые способна подвигнуть эллина и пифагорейца неразделенная любовь?..
Вернувшись домой с рынка, коринфянка откуда-то знала: влюбленный видел ее. Но он дал ей и себе слово не подходить к Поликсене больше ни с какими предложениями, пока не добудет себе богатство…
"О Артемида, могучая защитница дев и воинов, - мысленно взмолилась Поликсена. – Дай мне совет, как поступить!"
Но судьба избавила Поликсену от такого решения.

Несколько дней спустя Поликсена решилась расспросить об Аристодеме среди братьев-пифагорейцев. Она отправилась к Дому жизни, где ученики философа иногда еще встречались свободно.
Когда она задала вопрос товарищу Аристодема, - такому же светловолосому юноше по имени Теон, которого раньше замечала с Аристодемом, - тот посмотрел на нее с неожиданным сильным подозрением.
- Аристодем отправился в Навкратис позавчера. Родители и братья удерживали его, но он ничего не слушал!
Поликсена застыла от страшного предчувствия.
Теон, несколько мгновений посмотрев на девушку с осуждением, покачал головой и удалился.
Только тогда Поликсена поняла, на что он смотрел, и схватилась за шею. Ее шею все еще обвивали три ряда красивых малахитовых бус – они так шли ей, смуглой и темноволосой, что Поликсена сама не заметила, как стала носить их постоянно.

Но когда отправилась навестить брата, коринфянка сняла подарок Аристодема.
Они с Филоменом уединились в небольшой пустой хозяйственной пристройке, которую ученик Пифагора выговорил себе для встреч с сестрой. Это было и приятнее, - избавиться от иссушающей египетской жары, - и безопаснее.
И там Поликсена, сидя рядом с Филоменом на груде необожженных кирпичей, узнала от брата новость, от которой ее охватили радость и страх: как от ухаживаний Аристодема.
- Фараон отправляет отряд самых способных греческих новобранцев в Саис, подавить мятеж или захватить преступников. Меня берут в их числе, - похвалился Филомен. – Амасис думает, что мы уже достаточно обучены!
"А может, ему просто не жаль вами пожертвовать…"
- Как же вы отправитесь? Ведь вы еще ни разу не воевали? – воскликнула Поликсена.
- Я нет, - ответил Филомен. – Но многие из нас уже воевали под началом у других чужестранцев. И у каждого когда-то бывает первый бой!
Он вдруг засмеялся.
- Как-то Априй бросил в бой египтян против чьих-то эллинских наемников, пожертвовав своими в первую голову. Амасис хочет действовать наоборот! Кто знает, может, ему и улыбнется удача!
Поликсена отодвинулась, окинув взглядом мужественную фигуру брата, так красиво обрисованную красным плащом; несмотря на египетский доспех, внешне уравнивавший всех.
- Я верю, что Артемида охранит тебя, - сдавленно сказала эллинка, сдерживая свои чувства.
Она обняла брата. Филомен погладил Поликсену по спине, потом нежно отстранил от себя. Но следующие слова его не были нежными, а такими же непривычно горькими и насмешливыми.
- Наш старый царь думает, что в этом мятеже замешаны жрецы… но приказать своим солдатам занять храмы, бросить их против жрецов – невозможное в Египте дело. Во всяком случае, Амасису так поступить чересчур затруднительно, - засмеялся Филомен. – Он ведь и так узурпатор и простолюдин, в котором нет ни капли божественной крови Хора!
Поликсена кивнула.
- Я знаю, что это значит для египтян, брат.
В истории Египта случалось, что даже знатный правитель мог занять трон лишь посредством женитьбы на царевне крови.
- Как же твои начальники распорядятся вами? – спросила Поликсена, взяв брата за руку.
Филомен пожал широкими плечами.
- Это дело моих начальников… но думаю, что египтяне не сглупят. Они лучше знают, как действовать на своей земле.
Поликсена подумала, что Филомен изменился на службе у фараона – гордый эллин сам не заметил этого.
Молодость податлива ко всем веяниям, говорил учитель, хотя полагает себя всезнающей…
Вдруг Филомен, сидевший рядом в задумчивости, потянул носом. Он спросил:
- Чем это пахнет? Ты умастилась маслом?
Поликсена кивнула; она быстро спрятала взгляд. Филомен почувствовал, хотя сегодня она не душилась: но хитон у нее пропах!
- У меня осталось немного…. Я давно купила его и не пользовалась.
Неожиданный испуг царапнул ей сердце. Но Поликсена наконец решилась посмотреть на брата.
Филомен долго глядел на нее своими темными глазами – один из умнейших учеников Пифагора; однако он не сказал ничего.
Но вдруг брат встал.
- Мне пора. Я провожу тебя, пока есть время.
Поликсена тоже встала. Она схватила брата за плащ:
- Так я узнаю, когда ты уедешь?..
- Может быть, - неохотно ответил Филомен. – Нам скажут, когда сочтут нужным. Но ты, если я не успею сообщить, можешь спросить у наших братьев… думаю, скоро об отплытии нашего отряда будут говорить на всех рынках Мемфиса! – усмехнулся бывший пифагореец. – Это большое дело, сестра!
Поликсена бросилась брату на шею.
- У меня никого нет, кроме тебя, - страстно прошептала коринфянка.
Филомен обнял ее в ответ, но гораздо сдержаннее. Как видно, он всерьез заподозрил, что в сердце Поликсены теперь есть кто-то еще; однако опять ничего не сказал. Он многое запомнил из уроков Пифагора.
Наконец брат и сестра распрощались. За воротами казарм Поликсену ждал силач Ликандр, который уже привычно провожал ее. Ликандр мог бы стать ей другом… если бы им было о чем говорить.
Вернувшись домой, Поликсена села за тканье. Она редко сидела праздно. За работой она пела – но уже не об одном брате: ее девические чаяния словно разлились рекой, подобно Нилу в сезон ахет*, и Поликсена думала и пела и о Филомене, и о Пифагоре, и об Аристодеме… и о египтянах, красивых своей особой полузвериной-полумагической красотой, непонятных и надменных.
Эти люди погонят ее брата навстречу великой опасности – великой потому, что она первая.
Стоило Поликсене задуматься об этом, как у нее холодели и опускались руки. "Артемида! Укрой моего Филомена на земле чужой богини!" - молила эллинка.

Спустя неделю, так и не увидевшись больше с братом, Поликсена узнала, что греческий отряд отплыл в Саис на царских кораблях: возглавлял эту флотилию некий Уджагорресент, очень важный чиновник, военачальник и жрец.
Только египтяне могли так сочетать эти несочетаемые звания.
Но на саисской земле командование на себя возьмет Сенофри, мемфисский военачальник Амасиса.
Поликсена потеряла покой; она даже похудела от тревоги. Ей постоянно снились сны, в которых брата то убивали, то калечили на всю жизнь, отрубая руку или ногу. А ведь ему только двадцать лет!
А Сенофри не станет щадить греческих наемников. Времена Априя давно миновали!
Две недели ничего не было слышно об отряде и мятеже – и наконец, как гром с всегда ясного египетского неба, прогремела новость о возвращении царских кораблей. От этой новости забурлили все рынки; мемфисцы высыпали на берег, встречая воинов. И было отчего.
Город Птаха услышал, что схвачена Нитетис, истинная или мнимая дочь царя Априя!* Как прошла поимка, никто еще не знал – но скоро узнают; или мемфисцы сами насочинят диковинных подробностей. Однако сейчас толпу занимало не это – они сбились на обоих берегах великой реки, чтобы поглазеть на саму пленницу.
Нитетис сидела связанная на палубе первого из кораблей – ее руки были скручены спереди толстой веревкой и притянуты к мачте цепью. Она казалась отрешенной и никак не отвечала на смех и громкие замечания, сыпавшиеся со всех сторон.
Но вдруг наследница Априя вскинула черноволосую голову и метнула на свидетелей своего унижения такой гордый гневный взгляд, что народ зароптал: кто от негодования, кто от восхищения.
Однако никаких следов насилия на ней не заметили, хотя и жадно высматривали их: шею и руки девушки не пятнали синяки, голубое вышитое золотом платье не было нигде порвано, несмотря на тонкую дорогую ткань. Казалось, даже связана юная царственная мятежница не очень крепко – руки были стянуты только для виду, для внешней покорности победителю.
Хотя к чему ее связывать – когда вокруг на палубе стоят стражники! Поликсена, вместе со всеми прибежавшая на берег, заметила, что Нитетис охраняют одни египтяне: хотя на кораблях стояло и сидело много греческих воинов.
"Где же Филомен?" - подумала коринфянка, стоявшая в толпе рядом с Ликандром и Теоном, с которым успела за это время даже немного сойтись.
- Где Филомен, как вы думаете? – спросила она вслух: Поликсена никак не могла найти брата, хотя высматривала изо всех сил.
- Здесь, где же ему быть! Если еще жив, - откликнулся простодушный Ликандр.
Поликсена ахнула и прикусила руку, чтобы не заплакать.
- Идемте домой, скорее!
Коринфянка отвернулась от кораблей и стала торопливо проталкиваться назад сквозь толпу; и мужчинам осталось только последовать за ней.

Но Филомен остался жив. На другое утро, после ночи, которую Поликсена провела без сна, он пришел домой, пришел с победой. И из его уст Поликсена услышала историю поимки Нитетис, в которой брат участвовал сам.
Что сталось с наследницей Априя и ставленницей сторонников прежнего фараона в Мемфисе, никто из греков не узнал, как ничего не знали и о жизни Нитетис в Саисе; но о первой своей битве и победе Филомен поведал сестре во всех подробностях.

* Ахет – одно из трех времен года у египтян: время разлива Нила.

* Легенда о Нитетис, египетской невесте персидского царя, – реальная легенда греков и египтян, которую можно прочитать в пересказе Геродота. Возможно, история женитьбы Камбиса на египтянке царской крови, с целью узаконить свое воцарение в глазах побежденных, имеет под собою основания.


Вернуться наверх
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Иранское солнце Мемфиса
СообщениеДобавлено: Сб окт 11, 2014 14:20 
Не в сети
Мастер
Мастер

Зарегистрирован: Сб ноя 13, 2010 17:56
Сообщений: 1221
Глава 7

- Мы выжидали долго, ничего не делали… Тимей уже взбесился, - с огромным удовольствием, с послевкусием победы рассказывал коринфянин, сидя за столом с сестрой в саду, как в былые времена. – Сенофри стращал нас гневом Нейт… а Тимей сказал начальнику в ответ, что пока мы спим все вместе, нам не страшны никакие ночные боги, а когда бодрствуем, сможем защититься и от дневных. Но египтяне так не думают.
Филомен засмеялся. Поликсена в нетерпении подалась к брату через стол.
- Ну, так что же? – воскликнула она.
- Это вышло очень просто! Сенофри разместил эллинов в казармах и разослал своих людей на розыски… египтян, которые знают Саис, - Филомен улыбнулся. – Но наткнулись на эту царевну мы.
- Наткнулись? – переспросила Поликсена, которой уязвило слух такое странное для беглянки слово.
- Ну да, - кивнул коринфянин. – Мы шли по улице отрядом, рассматривали и запоминали город, как вдруг увидели разряженную девицу в окружении жрецов и стражи, которая шла куда-то пешком по дороге, ведущей из храма Нейт, нам наперерез. Меня и Тимея это сразу удивило. Ты ведь знаешь, как здесь носятся со знатными женщинами: и чтобы они пешком ходили!
Поликсена кивнула.
- У египтян, ты сама видела, знатных женщин всегда носят на носилках, а впереди идет вестник, который выкрикивает титулы, чтобы все убирались с дороги… и меня как будто ударило, когда я понял, что с этой девицей не так. Но я не сообразил тогда, что делать… она чуть не ушла!
Филомен впечатал кулак в стол, заново переживая все случившееся. И вдруг молодой воин усмехнулся.
- На самом деле вся наша слава принадлежит Тимею. Он не стал думать, а сразу как заорет: "Хватайте ее! Если не она, потом разберемся!"
Поликсена фыркнула в руку, так и вообразив все это.
- Мы бросились на солдат и на бритоголовых, - улыбаясь, продолжил Филомен. – На самом деле мало чести, никакой настоящей битвы не было… солдаты вяло сопротивлялись, мы даже никого не убили, только ранили троих. А жрецы – те и вовсе сразу упали перед нами в пыль и закрылись руками!
- Так вы так и не сразились по-хорошему? – с горящими глазами и сжатыми кулаками воскликнула разочарованная эллинка: уже забыв, как жаждала отвратить от Филомена опасность.
- Нет, отчего же, - с удовольствием ответил Филомен. – Сразились, когда ночью большой отряд сильных египтян ворвался в наши казармы и попытался отбить у нас эту госпожу! Вот тогда мы и поняли, что поймали Нитетис!
Он помрачнел.
- Семерых наших убили, двоих ионийцев и пятерых карийцев*. Но мы положили больше, - с мрачной гордостью улыбнулся Филомен. – Я не оплошал, хотя мой Тимей и в этой битве показал себя лучше меня!
Поликсена встала, восторженно хлопнув в ладоши; обойдя стол, она обняла сидящего брата и прижалась щекой к его виску.
- Вы оба мои герои, - пробормотала она. – Я вами обоими очень горда!
Она поцеловала Филомена в щеку; он просиял такой счастливой улыбкой, как будто между ним и сестрой еще не встал другой мужчина. Как будто Филомен опять сделался юным философом, еще не обагрившим рук кровью.
Но Поликсена вдруг озадаченно замерла, глядя в глаза брату. Она выпрямилась; рука ее все еще лежала на его плече, но сестра уже не замечала этого.
- Филомен, - проговорила она. – А ты не думаешь, что это все было подстроено?
Изумленный Филомен вскинул голову, встретившись с ней сверкающим взглядом.
- Как это подстроено? – воскликнул он. – По-твоему, Нитетис сама далась нам в плен?
Поликсена кивнула. Первая женщина-пифагорейка скрестила руки на груди – смуглые сильные руки, так выделявшиеся в складках некрашеного полотна.
- Не исключаю, что в этом мог быть какой-то расчет жрецов… или даже самой Нитетис, которая пожелала уйти из-под власти жрецов, - прошептала эллинка, склонив черную голову под повязкой и пройдясь по траве перед братом. – Может быть, царевне содействовал кто-то из ваших воинов или начальников - из египтян…
Филомен тряхнул головой.
- Это уже слишком, сестра, - сказал он. Потер висок, сосредоточенно размышляя над словами Поликсены. – В чем же для нее был расчет? Амасис, скорее всего, ее казнит или засадит в тюрьму, а потом казнит. И все!
- Не думаю, - возразила Поликсена. – Вспомни, что даже с Априем Амасис долго правил вместе*! А уж женщину царского рода Амасис казнить не станет!
- А почему ты думаешь, что она царского рода? – хмуро спросил Филомен, уязвленный такой рассудительностью сестры. – Она, скорее всего, обманщица!
- Если она Априю и не дочь, то вполне может быть и племянницей, и внучкой, - тут же ответила Поликсена. – С таким гаремом, как у египетских царей, и со столькими родственниками среди знати! И это даже не главное.
Она задумалась на несколько мгновений.
- Нитетис стала законной царевной в глазах всего Египта… и слухи быстро разлетятся, и к союзникам, и ко врагам Египта… Ведь здесь, конечно, отирается много иноземных шпионов!
- И что же? – спросил Филомен.
Коринфяне посмотрели друг другу в глаза.
И через несколько мгновений оба математика и мыслителя школы Пифагора поняли, в чем был расчет Нитетис и ее окружения, кто бы в него ни входил.

***

Филомен пробыл дома еще два дня – ему, как и всем воинам-победителям, дали отпуск для встречи с семьей. Потом, он сказал, грекам предстоит явиться к царскому казначею: тому самому Уджагорресенту, который вел их корабли, но в битвах на суше и поимке Нитетис не участвовал.
Царский казначей должен был представить к награде тех воинов, кто отличился в таком важном деле. Египтяне, конечно, были прижимисты в том, что касалось чужеземцев, и неохотно возвышали их; но выгоду свою и свое настоящее положение видели прекрасно. Конечно, Амасис как никто другой должен быть заинтересован в том, чтобы окружить себя преданными воинами: и ведь ему известна храбрость и сила эллинов! А здесь эллины лучше египтян тем, что их труднее переманить к себе другим египтянам: потому что у чужеземцев в Египте мало возможностей для возвышения, кроме воинской службы. Чиновничество и жречество, - два сословия, которые на самом деле правили Египтом, часто совмещая священные и светские обязанности, - крепко держали в руках нити всех судеб.
Поликсена с радостью и нетерпением ждала этого знаменательного дня. Конечно, она уже готовилась к разочарованию; Филомен и сам, успев узнать своих начальников, на многое не рассчитывал.
Еще коринфянка, когда восторг от встречи с братом улегся, радовалась про себя, что ум Филомена слишком занят службой, чтобы он вспомнил о ее тайном поклоннике. А тем более – о том, чтобы самому подыскивать сестре жениха.
Когда пришло время Филомену возвращаться в казармы, он сказал, что еще, может быть, вернется и погостит дома… если его наградят. Тем египетским солдатам, кто получал отличие, сразу давались привилегии.
Этим они отличались от эллинов. Но преимущества египетской службы здесь Филомену и его сестре были только на руку.

Филомен вернулся домой вечером другого дня, сияя, как солнце. Поликсена не помнила, когда видела брата таким. Увидев, как она в изумлении идет навстречу, не дав ей и слова сказать, молодой воин оторвал сестру от земли и закружил.
Потом поставил на землю и крепко поцеловал.
- Артемида заслужила жертву! – крикнул он, выбросив кулак в воздух. – Сегодня мы с друзьями будем гулять: не жди меня до утра!
- Тебя наградили? – воскликнула Поликсена.
- Не просто наградили, - ответил Филомен, несколько успокоившись.
Он сделал ей знак сесть. И когда она села на каменную скамью под гранатовым деревом, брат опустился рядом и тихо проговорил, склонившись к ее лицу:
- Меня и Тимея взяли на службу во дворец, мы войдем в царскую стражу! Отобрали четыре десятка греков из тех, что плавали в Саис… и нам уже сказали, в чьей страже мы будем состоять. Знаешь, милая сестра, ты оказалась права.
- Вы будете охранять Нитетис? – тихо спросила Поликсена, едва веря своим ушам и такой судьбе брата.
Филомен кивнул.
- Именно потому, что мы эллины. Весь дворец уже признал Нитетис дочерью Априя, и ей оказали знаки почитания; и сам фараон приглашал эту девицу к себе и беседовал с ней. Она сейчас живет на женской половине дворца. Но ты ведь знаешь, что у египтян нет гинекеев, хотя и есть гаремы, - он усмехнулся. – Женщины здесь ходят по дворцу и участвуют в мужских пирушках и делах свободнее, чем у нас. Так что мы, стражники царевны, тоже не будем пленниками женской половины, а будем знать, что происходит во всем доме Амасиса…
Поликсена крепко обняла брата.
- Как же я рада, мой дорогой! Мы о таком и не мечтали!
Молодые эллины восторженно засмеялись.
- И это еще не все, - сказал Филомен, улыбаясь. – Мне в награду дали четыре кольца серебра. Так что я теперь наряжу и украшу тебя, сестрица! Будешь моей коринфской царевной!
- Ты погоди, у нас ведь в доме совсем пусто, - Поликсена посмотрела брату в глаза, и ее тут же одолели хозяйственные заботы, о которых не думают победительные воины. – Давай вместе рассудим, что сделать с этими деньгами! Наверное, стоит прикопить…
Филомен кивнул.
- Конечно, ты права.
Он мальчишески улыбнулся и встал.
- Но это утром, Поликсена! Сейчас я иду гулять!
- Только не загуляйся, - Поликсена нахмурилась. – Как ты пойдешь ночью домой пьяный?
Она вообще не помнила, чтобы брат раньше напивался, - хотя, как и все эллины, ценил прекрасное египетское вино.
- Тебя же ограбят, если не прирежут! – воскликнула Поликсена.
Филомен снисходительно поцеловал ее.
- Не бойся, сестрица, боги меня любят.
Раньше он не говорил таких слов – когда еще был философом…
Проводив брата, Поликсена долго стояла у калитки, глядя ему вслед: на улице темнело, и так же темнело у нее на сердце.

Но брат вернулся благополучно – он и вправду был пьян, но хорошее египетское вино, хотя и веселило, не валило с ног и не вызывало такой головной боли, как дешевая кислятина из кабаков. Поликсена постелила брату заранее, и он сразу лег спать.
Проспав часа три, Филомен проснулся свеж и бодр. Он попросил воды; и когда умылся и выпил, сжевав немного сухих фруктов, сразу позвал сестру считать и распределять деньги.
Они долго спорили и рассчитывали вместе, и наконец решили, что половину царской награды отложат на хозяйство, а вторую половину потратят на себя сейчас. Филомен настоял на том, чтобы купить сестре шелковую одежду и хотя бы пару серег.
- Ты ведь царевна крови, как Нитетис, - сказал он.
Поликсена поблагодарила брата, надеясь, что ему никто еще не рассказал о малахитовых бусах.
Перед тем, как отправиться на службу во дворец, Филомен сам выбрал сестре на рынке шелковый розовый хитон и такой же гиматий: дорогие греческие платья можно было достать у мемфисских торговцев, хотя и не так легко. К ним он купил ей легкие ониксовые серьги: чтобы носить их, не требовалось прокалывать уши, они прицеплялись к ушам особыми хитрыми серебряными крючками.
Поликсена вышла проводить брата на службу в новом наряде – она, хотя и не считалась красавицей, была хорошо сложена и имела правильные черты, унаследованные от многих поколений благородных предков. И, одевшись по-царски, глядела настоящей царевной.
От Филомена тоже сегодня было глаз не оторвать.
Когда они распрощались у тех же казарменных ворот, как и раньше, - Филомена и его товарищей должны были проводить к месту службы, - Поликсена заметила угрюмого Теона, который с друзьями-философами стоял в стороне под деревьями. Поликсена улыбнулась юноше и поздоровалась, но он не ответил на приветствие и отвернулся.
Уязвленная такой грубостью, Поликсена поискала глазами Ликандра, который ожидал рядом, как и прежде. Атлет подошел; когда она заговорила с ним, Ликандр поклонился, но промолчал, подобно Теону.
"Что ж… пусть, - Поликсена молча направилась домой, хотя на сердце у нее накипела обида, готовая в праздничный день пролиться слезами. – Пусть философы ведут себя со мной и братом так, как будто мы стали хуже! Но ведь без воинов никогда не могло бы быть и философов!"
Поразмыслив об этом, коринфянка успокоилась. Главное – на самом деле в сердце своем и перед ликом богов не сделаться хуже: а это зависит уже только от них.
Едва придя домой, она сняла серьги, переоделась в простой льняной хитон и села за работу, как всегда.

* Кария - историческая область на юго-западном побережье Малой Азии. Ко времени Амасиса II карийский язык и культура были в большой степени вытеснены из употребления греческими.

* Имеются даже изображения Амасиса и Априя как соправителей.


Вернуться наверх
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Иранское солнце Мемфиса
СообщениеДобавлено: Вс окт 12, 2014 17:13 
Не в сети
Мастер
Мастер

Зарегистрирован: Сб ноя 13, 2010 17:56
Сообщений: 1221
Глава 8

Филомен приступил к своим обязанностям в середине первого дня – в обеденное время, когда сменился караул, стоявший у дверей великолепных покоев дочери Априя. До этого времени эллинским наемникам подробно разъяснили, каков порядок их службы. Стражники должны были сменяться три раза в сутки – утром, в обед и вечером, стоя попарно у наружных дверей и внутренних, а также вдоль всего коридора, который вел в комнаты Нитетис. Также их обязанностью было сопровождать носилки Априевой дочери, куда бы она ни пожелала отправиться.
Самим заговаривать с царевной, если она не задаст им вопроса, было строго запрещено; к особам царской крови запрещено было также и прикасаться, особенно чужеземцам, для которых такое кощунство, - даже ненамеренное, - грозило смертью.
Филомен, неподвижно стоя у дверей царевны напротив Тимея, которому не мог сейчас даже слово сказать, взирал на коридор перед собой, стены которого были расписаны золотой и синей красками, изображавшими связки папируса, подпиравшие потолок. Под потолком, на беленой верхней части стен, были изображены яркие птицы в полете; и контраст между этим нарисованным белым небом и синим низом изумлял и кружил голову. Египетские художники умели добиваться диковинного и чарующего впечатления, пусть и никогда не следовали натуре так, как греческие.
А пол был выложен пестрыми плитками из всевозможных камней. Эта роспись стен и кладка пола продолжались сколько хватало глаз: точно дорога в поля Иалу* для царственных особ. Такая же позлащенная - и одинокая.
Филомен усмехнулся, вспомнив, как крепко держал царевну за плечи, когда другие воины связывали ей руки: вспомнил, как кричал распаленным товарищам, чтобы пленнице ничего не повредили. Помнит ли Априева дочь об этом, сидя сейчас в своей роскошной спальне, окруженная всевозможными удовольствиями? Искренне ли заботятся о Нитетис поддерживающие ее придворные; не страшно и не одиноко ли ей во дворце?
Сама ли она выбрала себе в охранники греков – или ее принудили так поступить могущественные царедворцы, и она на самом деле ничего не решает, как затворницы греческих гинекеев?
"Нет, этого не может быть, - ведь ее готовят в царицы, - подумал Филомен. – Персидский царь, конечно, мало понимает в египетских обычаях, и ему должны были подобрать просвещенную супругу, которая сможет позаботиться о благе подданных в самый трудный для них час…"
Бывший пифагореец тряхнул головой, понимая, что это все только домыслы – его и сестры; и вообще он совсем не вовремя принялся строить догадки. Вытянувшись, молодой воин опять устремил внимательный взгляд перед собой. Ему никак нельзя оплошать сейчас на службе, пусть даже никакой угрозы – и вообще никого постороннего у покоев царевны не предвидится.
Вечерело; эллины заметили это, хотя в их части коридора не было окон и горели настенные светильники. За дверями царевны по-прежнему не было слышно никакого шума, как будто она спала.
Но вот наконец в коридоре появился первый человек – Филомен и Тимей выпрямились и сурово всмотрелись в египтянина: это был молодой раб в одной белой набедренной повязке, который держал поднос с едой. Сердце коринфянина стукнуло: он знал, что стражникам не следует останавливать никого, кто идет к царевне, если только при вошедшем не будет оружия. Но как предвидеть все возможности? Оружие может быть даже в сандалиях или под париком…
Стражники, стоявшие друг напротив друга вдоль стен, остались неподвижны; конечно, они не успели в полутьме коридора даже рассмотреть слугу, который направлялся к их подопечной.
А Филомен и Тимей только мимолетно осмотрели раба, почти не поворачивая головы: вертеть головами им не подобало. Филомен почувствовал себя глупым и бесполезным, щекам стало жарко. Это было совсем не то, что сражаться!
Спустя совсем короткое время раб вышел, с пустым подносом; еще через час или около того пришла девушка-служанка в длинном белом складчатом платье, похожем на азиатские или даже греческие наряды. Эта девица и вовсе могла спрятать оружие где угодно!
Когда девица скрылась за дверями, Филомен не выдержал и бросил взгляд на лучшего друга. Он увидел в глазах Тимея те же чувства.
- От чего мы можем охранить ее? – досадливо прошептал молодой воин. Тимей только пожал плечами, которые были шире, чем у коринфянина; но сила обоих друзей никак не могла помочь им сейчас.
Немного погодя после того, как служанка тоже вышла, явилась смена караула: и это были египтяне. Кто устанавливал порядок службы – и порядок смены греков и египтян в страже Априевой дочери – друзьям не было известно.
Они покинули пост и, умывшись и поев оставленного им хлеба со свежим маслом и пивом, легли спать в большой караульной: там оказалось тесновато, но эллинам было не привыкать.
Следующий день у Филомена оказался свободен – он должен был заступить в ночной караул. Эллин решил, что посвятит первую половину дня воинским упражнениям, а после обеда поспит часа четыре, чтобы ночью не потерять бдительности.
Но его планам на первую половину дня не суждено было осуществиться: его призвала к себе повелительница.
Филомен безмерно удивился этому, особенно узнав, что Нитетис желает видеть из всех эллинов именно его: вестник царевны назвал его по имени. Откуда египтянке вообще известно, кто он такой? Или то, что именно он помогал ее вязать, так отпечаталось в ее гордой душе - и она не пожалела сил, чтобы разузнать о нем?
Но, конечно, его дело было повиноваться. Филомен быстро проверил крепления доспеха и расправил алый плащ; проверил свой короткий меч и кинжал. После чего пошел в покои царевны, следуя за вестником.

Нитетис сидела одна в своей большой гостевой комнате: ее спальня была смежной с этими покоями внутренней комнатой, как Филомен уже знал.
Нет – царевна, конечно, была не одна: в стороне сидела служанка-египтянка, та самая, которая вчера перед сном помогала Априевой дочери совершать туалет, а у дверей спальни стояли египетские воины в головных платках и с обнаженными мощными торсами.
Нитетис улыбнулась Филомену, и у него оборвалось сердце под ее взглядом. От царевны исходило какое-то щекочущее предвкушение смерти, благоуханная угроза, которую Филомен ощущал в египетских храмах, где ему случилось несколько раз побывать.
- Садись, - приказала египтянка мелодичным голосом: на правильном греческом языке, хотя и с сильным акцентом.
Филомен только тут вспомнил, что нужно поклониться; он низко поклонился и сел на один из стульев у себя за спиной.
- Не бойся, - продолжила дочь Априя, не сводя с него черных насурьмленных глаз. Веки ее были накрашены зеленой краской – растертым малахитом, растушеванным под черными бровями. – Сейчас ты не на службе, и я говорю на языке твоей страны, которого мои слуги не знают.
Филомен поклонился, сидя напротив царевны. Сердце молодого эллина все так же часто билось.
Нитетис вдруг засмеялась, как будто его вид забавлял ее.
- Ты, конечно, знаешь, почему я запомнила тебя! Ты крутил мне руки! А ты, эллин, - ты знаешь теперь, что прикосновение к дочери бога карается смертью?
Филомен кивнул.
Он почти не испугался, поняв, что египтянка его просто испытывает. Но вдруг Нитетис поднялась из своего кресла. Она прошлась перед ним, как совсем недавно перед ним в задумчивости расхаживала разумница-сестра.
Потом Нитетис быстро обернулась к юноше и замерла, глядя ему в глаза. До него донесся густой запах ее притираний.
- Я запомнила и то, что ты меня защищал от других, Филомен, сын Антипатра.
Она вдруг улыбнулась, показавшись ему необыкновенно красивой; хотя влечения к ней эллин не ощутил. Она была красива как смертельно опасная царская кобра - или нечеловеческое божество египетского храма.
Филомен промолчал, ожидая, что царевна скажет дальше; а он чувствовал, что у нее есть что сказать еще. Нитетис удалилась от него и снова села, повернувшись к собеседнику лицом. Египтянка скрестила руки на груди, и эллин увидел, что ее обнаженные руки до локтей обвивают золотые браслеты в виде змей: он вздрогнул.
- На самом деле я пригласила тебя не поэтому. Ты знаешь, что прежний бог Та-Кемет, мой отец, любил ваших философов? Я услышала, что ты ученик знаменитого Пифагора, который сейчас живет в городе Птаха и которого пригласил сюда теперешний Хор на троне – его величество Яхмес Хнумибра. Ты единственный философ в моей страже!
Нитетис опять засмеялась.
Филомен не нашел ничего другого, кроме как встать и поклониться; потом он снова сел. Молодой воин был изумлен тем, как хорошо эта девушка говорит по-гречески. Может быть, царевна Нитетис в затворничестве изучала не только его язык, но и многое другое?
- А скажи, правда ли, что поклонение животным вы считаете отвратительным? – вдруг спросила дочь Априя.
Филомен онемел на несколько мгновений.
Он понял, что, может быть, сейчас подвергает смертельной опасности всех своих братьев-пифагорейцев.
- Мы не поклоняемся животным, но уважаем чужие обычаи, - наконец ответил он.
- Уважаете, вот как! – Нитетис опять встала с места, хлопнув в ладоши и тряхнув головой; зазвенели ее длинные и тяжелые серьги-солнца, так же прицепленные к ушам, как у Поликсены. Она была без парика, и черные волосы были заплетены в мелкие косы, сложно уложенные на голове.
- А правда ли, что вы ваших женщин – ваших жен и дочерей считаете сродни животным? – спросила египтянка.
Филомен смешался. Конечно, слова царевны были грубым преувеличением; но и совсем отрицать их он не мог. Нитетис улыбнулась.
- Есть ли у вас ученые женщины? – продолжила допрос египтянка, стоя почти вплотную к нему.
Филомен не сомневался, что стражники-египтяне у дверей ее спальни не сводят с него глаз.
- Есть, госпожа, - сказал он.
- Но это не жены, - усмехнулась Нитетис. – Это ваши гетеры – прекрасные женщины, которые вас развлекают! Тебе не кажется подобное бесчестным, философ, - любить только тех женщин, с которыми вы наслаждаетесь, и пренебрегать матерями ваших детей, которые больше всего трудятся на вас?
- У всех народов свои обычаи, царевна, - сказал Филомен.
Он не знал, куда девать глаза – куда ему спрятаться от этой женщины.
- Ты прав, у всех свои обычаи, - сказала египтянка, смеясь и наслаждаясь своей властью над ним. - Я хотела бы получше познакомиться с вашими обычаями! Ответь мне… ты женат, сын Антипатра?
Филомен покачал головой.
- Ну конечно, - на лице Нитетис выразилось презрение.
Филомен знал, что египтяне осуждают любовную дружбу, которая существует между боевыми товарищами в Элладе; и особенным грехом в Египте считается мужеложство. Юноша вскинул голову.
- Скоро я возьму себе жену, - сказал он с вызовом, будто оправдываясь. Но Нитетис уже думала о другом.
- А есть у тебя сестра, философ? Или у кого-нибудь из ваших братьев – есть у вас женщины, с которыми я могу поговорить так, как сейчас с тобой?
- У меня есть сестра… Поликсена, - сказал коринфянин. Он сглотнул. – Она так же умна, как я.
Он не мог сейчас лгать, потому что Нитетис не сводила с него глаз.
- Очень хорошо, - сказала египтянка. – Приведи свою сестру, я желаю с ней побеседовать.
Филомен прикрыл глаза на несколько мгновений. И до него донеслось:
- Я ведь вижу, как трудно тебе вести ученую беседу с животным!
Филомен вскочил.
- Ты ошибаешься, госпожа! Я никогда не думал о тебе так низко! – воскликнул он пылко: и совершенно искренне.
- Надеюсь, - усмехнулась Нитетис.
Она помолчала, сузив черные удлиненные глаза.
- А ты слышал, эллин, что у персов есть вера, которая учит, будто бог един? И приверженцев этой веры становится все больше?
Филомен молча мотнул головой. Он ничего подобного не слышал даже от Пифагора, хотя учитель наверняка об этом знал гораздо лучше египетской девицы.
- Что ж, пусть твоя ученая сестра придет ко мне завтра… после обеда. Я пошлю в ваш дом вестника, - заключила царевна. – Я буду рада поговорить с эллинкой о богах, о персах, о ваших и наших обычаях… А ты сейчас можешь идти.
Она взглянула на него через плечо.
- И не думай, что моя благосклонность к философам означает, будто ты можешь пренебрегать своими обязанностями!
Филомен низко поклонился и ушел – пятясь, как египетский царедворец.
За дверью молодой эллин пробормотал проклятие, ударив кулаком в стену: хотя его могли видеть караульные.
Что за боги назначили его служить такой женщине?..
И ведь ослушаться приказа Априевой дочери никак нельзя. Что ж, остается надеяться, что сестра окажется так умна, как ожидает от нее эта египтянка.

* Загробный мир у египтян.


Вернуться наверх
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Иранское солнце Мемфиса
СообщениеДобавлено: Вт окт 14, 2014 21:44 
Не в сети
Мастер
Мастер

Зарегистрирован: Сб ноя 13, 2010 17:56
Сообщений: 1221
Глава 9

Когда за Поликсеной пришел вестник, она сидела и шила себе хитон – из прекрасной шелковой материи, которую она купила на рынке сама: но и шила сама, потому что за готовую одежду торговцы запрашивали гораздо дороже.
Когда Ликандр, который совершенно перестал с нею разговаривать, препроводил в ее комнату царского вестника, Поликсена сперва подумала, что стряслось несчастье с братом.
Она чуть не поранилась иглой и не замарала желтый шелк кровью; страх испортить ткань почти вытеснил страх за Филомена. Поликсена дрогнувшими руками свернула работу и встала со стула.
- Что случилось? – спросила она посланника по-гречески. Потом, спохватившись, повторила тот же вопрос по-египетски.
- Благороднейшая из благородных царевна Нитетис, божественная дочь его величества Априя, дочь Ра, дочь Нейт, желает немедля видеть тебя и говорить с тобой, - сказал могучий меднокожий египтянин: в головном платке, похожем на царский, с золотым нагрудным знаком.
Казалось, только услышав из уст хозяйки египетскую речь, он счел Поликсену достойной объяснения.
- Зачем царевна хочет видеть меня? – с ужасом спросила эллинка.
Вестник смотрел на нее сверху вниз почти с презрением; он промолчал. Поликсена поняла, что никто и ничто ей сейчас не поможет.
- Хорошо, я пойду с тобой, - ответила она, чувствуя, что сильно побледнела, но стараясь сохранить гордость. – Только мне нужно время, чтобы одеться как подобает.
Поликсене на несколько мгновений показалось, что и этого ей не разрешат; но потом египтянин кивнул и, повернувшись, вышел из комнаты.
Поликсена надела единственный наряд, достойный такого случая: свои хитон и гиматий из розового шелка, с серебряными застежками, и ониксовые серьги. Черные волосы она частью подобрала кверху и свернула узлом на затылке, остальные оставив падать на спину: так коринфянка причесывалась чаще всего.
Поликсена умастилась подаренным Аристодемом розовым маслом и задумалась на несколько мгновений, не накрасить ли глаза или губы; у нее была дешевая египетская черная подводка для глаз и оранжевая хна для губ, но она красила лицо чрезвычайно редко. И решила, что не стоит. Пусть себя разрисовывают египетские жены – от нее, конечно, ждут другого…
Вдруг коринфянка начала догадываться, зачем она могла понадобиться Априевой дочери; и у нее немного отлегло от сердца.
Она громко позвала вестника; вдруг Поликсене показалось унизительным выходить к нему самой, с покорностью пленницы. Египтянин вошел и окинул ее бесстрастным взглядом; Поликсена покраснела, хотя и почувствовала его одобрение.
Молча вестник направился вперед, и Поликсена – за ним.
Коринфянка неожиданно осознала, что покидает свой дом надолго… и хотя первоначальный страх, что ее бросят в тюрьму или подвергнут какому-нибудь другому насилию, почти отпустил, ей стало очень страшно за свой дом, единственное прибежище в чужой стране. Пусть этот дом их отец купил у египтянина и выстроен он был по египетскому образцу…
Поликсена нашла глазами Ликандра, который, несмотря на недавно возникшую неприязнь к ней, не ушел далеко.
- Постой, я скажу слово моему другу! – бросила она вестнику; и, не дожидаясь разрешения, подбежала к Ликандру и схватила его за руку.
- Ликандр, мой друг… я ухожу, меня уводят во дворец, - Поликсена задыхалась от волнения, точно долго бежала. – Не отнимай свою руку, выслушай меня!
Атлет и не думал вырываться, глядя на нее с удивлением; а после ее слов его выражение стало почти сочувственным.
- Ты хочешь мне что-то поручить, госпожа? – спросил он.
- Да, - Поликсена кивнула, поняв, что Ликандр по-прежнему считает себя слугой ее дома – ее и брата. Что ж, быть может, для него это дело чести – ведь, как-никак, она и Филомен единственные из знакомцев Ликандра, принадлежащие к царскому роду.
- Прошу тебя, присмотри за этим домом, пока меня не будет. У нас не так много есть, что красть… но кто знает…
Ликандр спокойно кивнул.
- Без тебя никто сюда не войдет.
Поликсена улыбнулась, впервые после ухода брата с гордостью ощутив, что значит эллин; она порывисто обняла Ликандра и, наклонив к себе его курчавую темную голову, поцеловала атлета в щеку.
- Благодарю тебя… и не сердись за Аристодема, - прошептала она. – Уверяю тебя, я не хотела дурного!
Ликандр впервые за долгое время посмотрел ей в глаза и улыбнулся – застенчивой, почти детской улыбкой.
- Я не буду сердиться, - сказал он; и поклонился.
Поликсена услышала за спиной громкий возмущенный кашель и только тут вспомнила о царском вестнике. Она быстро повернулась к нему.
- Прости, что заставила ждать, - сказала коринфянка, все еще улыбаясь и ощущая радость от прощания с Ликандром. – Теперь я готова! Веди меня!
Вестник круто повернулся и, не удостоив ее более ни словом, зашагал вперед. Поликсена поспешила за своим провожатым. Эллинка помнила, что калитка их сада не запирается, а двери дома закладываются на засов только изнутри. До сих пор у них почти нечего было воровать, а дом редко оставался без присмотра хотя бы одного из хозяев.
Теперь и хозяин, и хозяйка ушли. Но Поликсена вспоминала прощальный взгляд Ликандра, детскую улыбку этого могучего человека… и ей становилось так спокойно, точно она препоручила свой дом целому отряду египетских воинов.
Выйдя за калитку, эллинка опять испытала изумление, почти страх. На улице ждали носилки – крытые носилки с четырьмя сильными рабами. Вестник показал рукой на этих людей, и у Поликсены не осталось сомнений, что носилки приготовлены именно для нее!
Что она за госпожа, чтобы ее носить?..
Но, конечно же, это сделано прежде всего для удобства царевны, которая не желает долго дожидаться; ну и затем, чтобы Поликсена не перепачкалась в грязи, которой никогда не приносят в комнаты избалованной Нитетис. Ведь сама Априева дочь, хотя и приехала в Мемфис в путах, теперь, без сомнения, никогда не покидает пределов дворца пешком.
Без единого слова возражения Поликсена села в носилки и обхватила колени руками; она зажмурилась, когда носилки под нею покачнулись, поднимаясь в воздух. Ее быстро понесли. Вестник, конечно, пошел впереди…
Поликсене внезапно стало интересно: она испытала почти тщеславное желание узнать, какие слова будет выкликать этот человек. Как он станет расчищать дорогу ее носилкам?
Но они шагали молча: должно быть, золотого нагрудного знака ее сопровождающего и самого вида носилок оказалось достаточно, чтобы все сами уступали дорогу. Или просто в этот час на улицах было мало прохожих.
"Где теперь Филомен? – мучительно подумала Поликсена. - Говорила ли с ним Нитетис… ах, да конечно, говорила! Иначе царевна не призвала бы меня!"
Может быть, дочери фараона-эллинофила хотелось о многом расспросить благородного эллина, оказавшегося у нее в услужении. Но, конечно, Нитетис невозможно долго говорить с простым стражником и мужчиной-чужеземцем. А вот женщина – дело другое.
Поликсена знала, что царские супруги и дочери обучаются занимать разговором жен иноземных послов, которые во множестве прибывают в страну еще со времен древних могущественных фараонов, когда Египет был гораздо сильнее. Обучена ли такому искусству дочь Априя, выросшая вдали от двора?
Да что об этом думать! Поликсена, хотя и царской крови, здесь почти ничтожна, как и ее отважный и умный брат. Поликсену царевне незачем занимать каким бы то ни было образом. Может быть, божественная дочь Априя решила просто поразвлечься, пригласив к себе чужеземку.
Поликсена не успела додумать этих мыслей – носилки остановились; рабы быстро опустили ее на землю, так что она вскрикнула от неожиданности, хотя совсем не ударилась.
- Выходи, - сквозь зубы приказал вестник, отодвинув полог.
Поликсена кивнула и неловко выбралась из носилок; она быстро расправила складки гиматия. Дальше она пошла за своим проводником, будто арестованная – в тюрьму; они шагали через дворцовый сад, в котором группками прогуливались придворные, и Поликсена заметила несколько изумленных взглядов, которыми египтяне наградили ее. Эллинке стало ужасно стыдно и опять страшно.
"А не страшно ли Нитетис приглашать меня? - впервые подумала Поликсена. – Ведь именно любовь к грекам погубила ее отца!"
Но тут они вошли во дворец, и все посторонние мысли опять покинули эллинку. Она и ее провожатый долго шагали по разноцветным мраморным плитам, минуя коридоры и залы, по которым можно было гулять часами, просто любуясь их красотой. Но сейчас Поликсене недосуг было даже осмотреться.
Наконец они, пройдя расписанный синей и золотой красками коридор, вдоль которого в два ряда стояли стражники, остановились у каких-то высоких двойных дверей, охранявшихся эллинами.
Эллинами! Осознав это, Поликсена ужаснулась и обрадовалась сразу. Где же ее любимый брат?..
Конечно, Нитетис не стала бы приглашать к себе сестру Филомена в то время, когда Поликсена могла бы столкнуться с ним…
Двери распахнулись, и Поликсена застыла на пороге, ошеломленная сверканьем представших ей чертогов: солнце лилось только в окна-прорези под потолком, но после долгого пути в полумраке этого было достаточно.
Ее сильно подтолкнули в спину, и эллинка шагнула вперед, чуть не упав, запутавшись в складках своего одеяния. Потом двери за ее спиной захлопнулись: этот звук чуть не оглушил девушку.
Подавив желание бросить взгляд назад, гостья посмотрела перед собой, хотя это было ничуть не менее страшно, чем все предшествующее.
Поликсена разглядела в кресле напротив высокую черноволосую девушку в блестящем длинном узком платье, с руками, унизанными драгоценностями; на голове ее не было никакого царского убора, но сомнений, кто это, не оставалось.
Поликсена низко поклонилась и выпрямилась, устремив взгляд на хозяйку, которая осталась неподвижной.
Поликсена видела, как кланяются высоким господам египтянки, - согнувшись и замерев, простерев руки, словно обращая мольбы к божеству, - но эллинка не умела и не хотела так делать; хотя во дворце фараона недостаточная почтительность могла стоить ей жизни.
Гостья услышала, как Нитетис смеется.
- Ты совсем не умеешь себя вести, как и твой брат, - произнесла царевна. Она говорила по-гречески, хотя заметно коверкала слова. Нитетис быстро встала из своего кресла и подошла к гостье; Поликсена не успела ни испугаться, ни подумать о чем-либо связно. Но тут эллинка увидела, что Нитетис приветливо улыбается.
Царевна коснулась ее плеча и показала на другое кресло, пониже, чем ее собственное.
- Садись, - велела дочь Ра и Нейт. Потом царевна резко и звонко рассмеялась. – Я могла бы приказать тебе сесть на подушку у моих ног, как и следует, но я хочу, чтобы мы говорили на равных, а ты отвечала мне без страха… Страха вокруг меня слишком много.
Нитетис передернула обнаженными плечами, как будто ей вдруг стало гадко это общее подобострастие. "Несомненно", - подумала Поликсена; и впервые ощутила некоторую жалость к этой божественной особе.
Она с осторожностью села в высокое кипарисовое кресло и взглянула на Нитетис, которая устроилась напротив. Но царевна на нее уже не смотрела. Хозяйка хлопнула в ладоши, и к ним приблизилась служанка, безмолвно ожидавшая в стороне.
- Придвинь к нам столик для угощения. И принеси нам медовых лепешек и вина, - приказала Нитетис по-египетски. – Разговор будет долгим!
Потом царевна опять обернулась к Поликсене. Несколько мгновений она рассматривала эллинку, которая не смела сама начать разговор.
- Ты похожа лицом и статью на брата… тебя это не очень-то красит, - наконец сказала Нитетис: она улыбнулась, как улыбаются женщины, когда перестают видеть в других женщинах соперниц себе по красоте. – Но я знаю, что вы, эллины, считаете прекрасным другое…
Поликсена давно заметила, что прекрасные женщины Эллады выглядят более мужественными, чем египтянки. Но ведь и мужчины Эллады выглядят мужественнее египтян!
Однако она понимала, что ее позвали не спорить о красоте.
- Ты боишься за брата? – вдруг спросила царевна, внимательно наблюдавшая за нею. – Не бойся. Сейчас он отдыхает после своей смены - потом вы можете увидеться.
Поликсена кивнула с большим облегчением. Она все еще не решалась отвечать Нитетис; и вдруг начала опасаться, что та сочтет ее глупой.
Наконец принесли угощение: служанка бесшумно расставила на низком столике кувшины с вином и пивом, серебряные кубки, поставила блюдо с медовыми лепешками и еще одно – с виноградом и яблоками.
Налив обеим девушкам вина, рабыня отступила в тень.
- Не бойся, что она поймет нас, - сделав глоток вина, Априева дочь кивнула на свою служанку. – Говори смело и поправляй меня, если я буду ошибаться. Я хочу изучить ваш язык так хорошо, как знал его мой отец.
- Как тебе угодно, царевна, - Поликсена наконец заговорила.
Нитетис улыбнулась алыми без всякой краски губами.
- Я уже вижу, что ты умна, хотя ты впервые открыла рот. Что ж, думаю, скоро я… разговорю тебя. Я правильно сейчас выразилась?
Поликсена кивнула. Нитетис за время беседы сделала несколько ошибок, которые она заметила только сейчас, начав прислушиваться к ее речи; но эллинка понимала, что обращать на это внимание царевны совсем не время.
Нитетис отщипнула винограда. Прожевав ягоды, она задумчиво сощурила глаза, глядя в окно, на солнце. Царевна вдруг кивнула своей собеседнице, чтобы та тоже посмотрела в окно на бога египтян.
- Когда-то давно, почти тысячу лет назад, в моей стране правил фараон, которого теперь называют… отступником. Правильно? Впрочем, неважно. Ты меня поняла, эллинка.
Нитетис склонила черную голову.
- Об этом царе почти не осталось записей, но главное люди помнят: он пытался свергнуть всех богов и установить поклонение единому богу. Атону, солнечному диску, в котором одном есть справедливость и правда. Отступник взял себе имя Эхнатон - Угодный Атону…
Нитетис взглянула на Поликсену.
- Этого фараона прокляли еще при его жизни, и вернули всех старых богов, как только он умер… Но это было очень давно.
Египтянка усмехнулась.
- А теперь нашей благословенной земле со всех сторон грозят чужие боги... и у нас появились вы и ваша философия, эта новая чума. Мой народ очень привержен своим богам, но народ и правители уже почти не понимают друг друга.
- Я это заметила, - отважилась сказать эллинка.
Она и Филомен в самом деле давно заметили огромную пропасть, лежавшую между египетской знатью и работавшими на нее простолюдинами: такой пропасти никогда не было между греческим народом и его вождями.
Нитетис вдруг склонилась к ней.
- Наши жрецы жируют и много лгут… люди чувствуют это, и недовольство жрецами растет. Если сейчас дать людям новых богов… или нового бога, они возьмут его! Ты понимаешь?..
- Ты так думаешь? – быстро спросила Поликсена, которой показалось это чересчур. Она знала, как бывают простолюдины привержены вере предков.
И вдруг она поняла, к чему клонит египтянка.
- Ты хочешь сказать, что опять грядет какая-то вера, утверждающая единого бога? – тихо спросила Поликсена; она сама испугалась своих слов. – Откуда?
- Из Персии, - ответила Нитетис. – Я знаю об этом мало… но послушай, что я успела узнать.


Вернуться наверх
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Иранское солнце Мемфиса
СообщениеДобавлено: Пт окт 17, 2014 9:36 
Не в сети
Грамотей
Грамотей

Зарегистрирован: Пт авг 22, 2014 6:20
Сообщений: 108
MadameD писал(а):
- Отец и учитель, - проговорил Филомен, - почему нам запрещается записывать твои речения?


MadameD,уважаемая. Вот представьте себе, что Вы редактор современного издатетельства. При этом редактор определенного направления. К Вам, каждый день приходит по эл.почте масса нетленок и каждый автор этой нетленки считает себя ...ну поменьшей мере скоровылупившимся Дюма. Вот как бы Вы, как редактор, отнеслись к первой фразе неизвестного, нового произведения, только что выброшенного эл. почтой на ваш рабочий стол, в которой есть по меньшей мере два ....скажем так забавных(на мой скромный взгляд) словосочетания - "Отец и учитель" и слово - "речения"? Вы затурканый редактор, очень затурканый. За день, по плану вам надо прочитать еще не менее пяти нетленок...будь они неладны...


Вернуться наверх
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Иранское солнце Мемфиса
СообщениеДобавлено: Пт окт 17, 2014 17:39 
Не в сети
Мастер
Мастер

Зарегистрирован: Сб ноя 13, 2010 17:56
Сообщений: 1221
Пришел мой любимый критик. ))
Я искренне сочувствую современным редакторам, учитывая, какой спрос ныне определяет предложение и какую нетленку им преимущественно шлют. Но и спрос в какой-то мере корректируется предложением: есть такое понятие, как формирование литературного вкуса.
На месте очень затурканного редактора я бы обрадовалась, увидев такое начало, - честно говорю. Я бы подумала, что наконец мне встретился автор, у которого я не буду читать о сарафанах в Египте и помидорах в Багдаде. Автор, который внимателен к своему языку и материалу.
Если вы не знали слова "речения", поясняю:

РЕЧЕНИЕ, -я, ср. (книжное). Устойчивое сочетание слов, выражение, а также меткое, образное слово (словарь Ожегова)

В моем тексте употреблено в последнем значении.


Вернуться наверх
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Иранское солнце Мемфиса
СообщениеДобавлено: Сб окт 18, 2014 12:42 
Не в сети
Мастер
Мастер

Зарегистрирован: Сб ноя 13, 2010 17:56
Сообщений: 1221
Глава 10

Разноязыким благородным собеседницам потребовалось много усилий, чтобы по-гречески говорить о новой вере персов; даже у Поликсены скоро кончились слова, а у Нитетис тем более. Помогать им было некому – и ничего записывать, как во время уроков Пифагора, было нельзя.
И еще более нельзя. Но несмотря на это, Нитетис под конец, утерев со лба пот от усилий, сказала с улыбкой:
- Я все время упражняюсь в греческом письме… и мне будет весьма полезно поучиться ему на вере Заратуштры. Ты мне поможешь.
Поликсена поклонилась, весьма впечатленная этим уроком и так же, как Нитетис, со страхом и радостью предвкушавшая продолжение. Она уже немало поняла из рассказа египтянки, и главное, самое удивительное, было вот что: возвещенный древним пророком Заратуштрой бог-вседержитель Ахура-Мазда, творец всего сущего, провозглашался источником всего земного блага – и, понимаемый своими приверженцами единым, не требовал свержения всех других богов. Царь же персов, несмотря на верховную власть, не почитался верховным богом, как в Египте. Но так же, как египтянин, перс-зороастриец определял свою посмертную судьбу праведною жизнью на земле.
Поликсена до сих пор мало знала о том, чем почитают человеческую душу египтяне, - Пифагор весьма скупо говорил об этом; но Нитетис подтвердила и дополнила слова учителя. Египтяне веровали в блаженное посмертие для тех, кто делал добро другим, и в вечные мучения для грешников. Но египтяне также свято верили, что для спасения души нужна вечная сохранность тела; персы же питали отвращение к виду мертвых тел и даже не заботились о том, чтобы хоронить своих умерших, видя в них великий источник зла.
- Видишь, сколько несогласия между нами… во всем, и в великом, и в малом! Но правда должна быть одна! – горячо сказала Нитетис.
Она резко рассмеялась, видя изумление эллинки.
- Персы верят, что каждый человек может сердцем постичь, где лежит правда… вот и я пытаюсь. Хотела бы я услышать, что сказал бы об этом ваш мудрец Пифагор – и как он попытался бы примирить наших богов!
Поликсена только развела руками. Она видела, что ее царственная собеседница слишком увлеклась: Нитетис, конечно, была смела и привычна повелевать с самых малых лет, но вот так менять веры и обычаи, переписывая судьбы целых народов, было невозможно даже в мыслях. Поликсене было семнадцать лет – а значит, она старше Нитетис года на два, не больше: но в юности это означает разницу в целую жизнь…
Поликсена подумала, что если Пифагор и был осведомлен о вере персов, возможно, даже прозревая в ней какую-то правду, было очень разумно, что самосец не стал смущать своих слушателей еще и азиатским учением. Жить среди варваров-египтян и посещать новую философскую школу, поклоняясь своим старым греческим богам, для пифагорейцев было уже достаточно…
Когда солнце село, Нитетис спохватилась.
- Как я заговорилась с тобой, меня ждут дела!
Поликсена встала с места и поклонилась.
- Так я могу идти, царевна?
Нитетис нахмурилась, глядя ей в лицо.
- Нет, - резко сказала дочь Априя. – Разве я отпускала тебя? Мы далеко еще не закончили разговор!
Эллинка покачала головой.
- Если мне будет позволено сказать, госпожа, такие разговоры умные люди могут вести очень долго… удобно ли тебе задерживать меня у себя?
Нитетис хмыкнула. Поликсена уже привыкла смело возражать ей в споре, и когда спор утих, божественной дочери это не очень-то понравилось.
- Ты думаешь, что лучше будет, если я отпущу тебя домой, чтобы завтра позвать снова? – спросила дочь фараона. - Люди во дворце тогда скорее начнут говорить о нас!
Поликсена поняла, что возражать бесполезно и даже опасно. Она кивнула.
- Только позволь мне увидеться с братом, царевна.
Нитетис улыбнулась.
- Ну конечно, ведь я дала тебе слово. Ступай к нему сейчас, тебя проводят. Скажи Филомену о моем изволении – что ты останешься у меня, покуда я желаю.
Поликсена вообразила себе, каково будет сказать все это брату, - но выбирать не приходилось.
- Хорошо, госпожа, - терпеливо сказала эллинка.
И вдруг египтянка подошла к ней и сжала ее руку в своей: первый такой сердечный жест.
- Не притворяйся, что тебе не понравилось! Я ведь вижу: ты наслаждалась нашим спором не меньше меня!..
Поликсена улыбнулась: конечно, это было так.
- Это правда, царевна. Благодарю тебя.
Нитетис улыбнулась и кивнула. Когда она отпустила руку эллинки, Поликсена увидела на своей коже ярко-рыжие следы. Нитетис, как все знатные египтянки, красила хной ладони и ступни.
- Хорошо, - сказала Априева дочь. – Иди сейчас к брату, а потом я отдам распоряжения насчет тебя… тебе отведут покои рядом с моими, принесут ужин, воду для купания и все, что ты потребуешь для своего удобства. Требуй как царская гостья!
Поликсена низко поклонилась, надеясь, что египтянка не видит, как она смущена и растеряна. Эллинке опять стало очень страшно; она сжала дрожащие руки в складках гиматия.
Потом по знаку Нитетис к Поликсене подошел один из египтян, охранявший вход в спальню царской дочери. Нитетис быстро проговорила ему что-то на своем языке, и он кивнул и ударил себя кулаком в голую грудь.
- Мой воин проводит тебя к брату, - сказала египтянка, взглянув на Поликсену подведенными черным глазами, окруженными зелеными тенями. В вечернем свете эта раскраска выглядела почти зловеще: египтяне во всем своем искусстве преследовали такую цель, увести человека от натуры и от самого себя...
Эллинка еще раз поклонилась и увидела улыбку своей царственной покровительницы. Потом стражник направился к дверям, и Поликсена последовала за ним.

Она увиделась и объяснилась с братом – Филомен так был растерян от всего происходящего, что даже не выговорил сестре. Хотя за что ее ругать? Винить можно было только те силы, которые привели их обоих пред очи Нитетис.
Филомен только обнял сестру и пожелал удачи. Поликсена ответила ему тем же. Они распрощались, и стражник повел эллинку назад: видимо, туда, куда указала ему царевна препроводить гостью.
Поликсена обрадовалась, что у брата не было времени расспросить сестру о содержании ее беседы с Нитетис… и вдруг ей стало страшно этого умолчания. Может быть, дальше ей придется обманывать любимого брата еще больше, обманывать сознательно?
Нет, конечно, нет: они непременно поговорят позже.
Когда Поликсена оказалась в отведенном ей покое, от богатства которого у эллинки зарябило в глазах, к ней тут же подошла служанка-египтянка, похожая на ту, которая была у Нитетис: молодая и бесстрастная, но, видимо, расторопная. Она сказала Поликсене, что для нее готова ванна.
Поликсена только в далеком детстве пользовалась услугами рабыни: Филомена и своей няни-гречанки, которая давно умерла. И никакие рабыни еще не видели и не касались ее тела, когда Поликсена стала девушкой. А эта была еще и египетской дикаркой, к тому же, дворцовой прислужницей!
Коринфянка кивнула, сохраняя спокойствие и соглашаясь последовать за служанкой. Ванная комната оказалась соседней – чистоплотные египтяне совершали омовения по нескольку раз в день и не любили для этого ходить далеко. От горячей ароматной воды поднимался пар. Прислужница подошла к Поликсене и, склонившись и протянув руки, показала, что готова взять у нее одежду.
А что гостья наденет потом?
Поликсена расстегнула застежки гиматия, потом спустила с плеч хитон и, сбросив одежды на руки рабыне, шагнула в воду и села, уже не заботясь о том, что волосы намокнут. Через какое-то время она почувствовала, как проворные умелые руки подняли ее волосы и закрутили вокруг головы, заколов шпильками; потом рабыня принялась натирать ее плечи жестким натроном*.
Немного погодя, опустив глаза, Поликсена встала из воды и позволила натереть себя везде. Она представляла, что думает египтянка о ее загрубевших руках и коленях, о темном неровном загаре… обо всем ее теле бедной женщины, привыкшей ко всякому труду; хотя и телесными упражнениями Поликсена, как благородная эллинка, никогда не пренебрегала.
Смыв соль с ее тела, служанка помогла ей выйти из ванны и обернула большим куском полотна, которым с силой растерла. Потом вместо ее собственного платья подала гостье широкое и длинное белое одеяние, которое не было сшито по бокам и имело только горловину, стягиваясь в талии поясом: египтяне носили такие платья в часы отдыха и ночью.
Поликсена обулась, радуясь, что ей оставили хотя бы сандалии, и гадая, когда ей вернут ее собственное платье.
Вернувшись в спальню, она села в кресло, и на столике перед ней поставили ужин: жаренную с луком и пряностями рыбу, финики, лепешки и вино. Немного поев, Поликсена почувствовала, что ее клонит ко сну – после купания, после всего этого изумительного и утомительного дня. Эллинка подавила зевок, про себя дивясь, как быстро ее перестала впечатлять окружающая красота и роскошь.
Наверное, это просто от усталости… а потом она будет вспоминать свое гостеванье у царевны как лучший виденный ею сон.
Если вернется из дворца.
Холодный страх вдруг овеял ее, и Поликсена увидела свое положение в его настоящем свете.
Она – она эллинка у гостях у дочери Априя! Она женщина-философ, исповедующая учение, которое, весьма возможно, уже завтра подвергнется гонению по всей Та-Кемет!
И Нитетис хочет от Поликсены, чтобы она поддержала персидскую веру на египетской земле: Нитетис настоящая изменница, если называть вещи своими именами. А как Поликсене называть себя, если она станет союзницей этой девушки – и всех тех, кто вместе с Нитетис рассчитывает склониться перед Камбисом, пусть даже и к выгоде для Египта?..
Поликсена склонилась на руку отяжелевшей головой. Нет, этого слишком много. И каждый новый день ниспосылает неожиданные испытания, не позволяя человеку много гадать о будущем, которое знают одни боги.
Коринфянка отправилась в постель, куда ее препроводила та же египетская служанка: истинно царское ложе, огромная кровать с пологом, застеленная тонким и мягким льном и мягчайшими шерстяными покрывалами, с пуховыми шелковыми подушками.
Устраиваясь на этом ложе, эллинка задалась вопросом, кто спал здесь до нее. Чьи заговоры и страсти видела эта спальня?
Но потом глаза Поликсены закрылись, и она крепко заснула.

***

Утром ее тело занемело – она так устала, что проспала всю ночь в одной позе. Но, с наслаждением потянувшись, Поликсена почувствовала, что хорошо отдохнула.
И тут же ее одолели все вчерашние заботы и страхи разом.
Сев в постели и уткнувшись лицом в ладони, эллинка вспомнила о своем доме и о верном Ликандре, которого она, вполне возможно, подвергла нешуточной опасности; вспомнила о том, где сама находится и кто ее ждет.
- Помоги мне, Артемида, - прошептала Поликсена.
Но почему-то ей представлялось, что Артемида, охранившая ее брата в бою, не имеет силы здесь. А после того, как Поликсена долгие часы рассуждала с египетской царевной о персидской вере!
Она спустила ноги с кровати и, подняв глаза, увидела совсем рядом вчерашнюю служанку. Египтянка поклонилась с невозмутимым видом.
"Сколько же власти здесь на самом деле имеют рабы?" - подумала Поликсена.
В Египте рабы не приравнивались к вещам, как в Элладе, и среди египтян рабов было мало: преимущественно рабами были пленники-чужеземцы. Значительную часть обслуги дворцов и особняков знати Та-Кемет составляли наемные люди, работавшие за плату. Рабы же были как самые младшие из детей в семье египтян; наиболее незаметные, вездесущие и потому порою самые нужные из прислужников.
Никакой раб не был вполне рабом - но и никакой приближенный знатного господина не мог назвать себя свободным человеком.
Такая двойственность положения человека свойственна многим древним восточным странам: несомненно, и Персии, хотя об этой новой грозной силе Поликсена все еще знала мало.
Служанка подала ей ее собственный наряд – и, ощутив исходящий от платья лотосовый аромат, Поликсена со стыдом поняла, что платье вчера выстирали. Одевшись, эллинка позволила себя причесать – похоже на то, как убирала волосы она сама, но на египетский манер, заплетя на висках несколько тонких кос и связав их на затылке в пучок. По две косички справа и слева оставили свободно падать на шею. И, конечно, ей накрасили лицо: наложив яркую хну на губы и жирно подведя глаза, что делали все египтянки, не только для красоты, но и для защиты от света.
Ей принесли легкую еду – фрукты и вино с водой, хотя египтяне вино не разбавляли: но Априева дочь, конечно, знала об этом обычае эллинов. Потом пришел вчерашний стражник и, коротко поклонившись гостье дочери фараона, пригласил ее проследовать к своей госпоже.
Подходя к покоям царевны, Поликсена увидела, как оттуда выходит незнакомый ей царедворец… нет, он был ей знаком! Друзья Филомена по просьбе его сестры объяснили Поликсене, кто это: царский казначей Уджагорресент, высочайший благодетель ее и брата.
Поликсена поспешно отступила и поклонилась высокому человеку. Выпрямнвшись, она встретилась взглядом с Уджагорресентом: египтянин остановился, глядя на нее густо подведенными черными, лишенными всякого выражения глазами. Когда Поликсена посмотрела царскому казначею в лицо, уголки его накрашенных губ приподнялись в улыбке. Потом он сам слегка склонил голову без парика и проследовал дальше.
Войдя в двери гостевой комнаты, Поликсена сразу же увидела радостную улыбку Нитетис, сидевшую в том же кресле, что и вчера. Сегодня на Априевой дочери было свободное полупрозрачное белое платье, похожее на то, что Поликсене дали на ночь: эллинка увидела, что под легкой тканью просвечивают выкрашенные красным соски, и вздрогнула. Дочь фараона встала и поспешила ей навстречу.
- Сегодня ты выглядишь лучше, - сказала она, крепко пожав руку Поликсены. – Ты уже завтракала?
Поликсена кивнула, борясь со своим смущением.
- Я тоже ела. Тогда пусть нам принесут просто вина, - Нитетис улыбалась, казалось, охваченная безудержным и непонятным весельем. – Сегодня я хочу, чтобы ты рассказала мне о себе и своей родине!

* Смесь соли и соды, употреблявшаяся египтянами вместо мыла.


Вернуться наверх
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Иранское солнце Мемфиса
СообщениеДобавлено: Сб окт 18, 2014 14:33 
Не в сети
Грамотей
Грамотей

Зарегистрирован: Пт авг 22, 2014 6:20
Сообщений: 108
MadameD писал(а):
Но и спрос в какой-то мере корректируется предложением: есть такое понятие, как формирование литературного вкуса. На месте очень затурканного редактора я бы обрадовалась, увидев такое начало, - честно говорю. Я бы подумала, что наконец мне встретился автор, у которого я не буду читать о сарафанах в Египте и помидорах в Багдаде. Автор, который внимателен к своему языку и материалу. Если вы не знали слова "речения", поясняю: РЕЧЕНИЕ, -я, ср. (книжное). Устойчивое сочетание слов, выражение, а также меткое, образное слово (словарь Ожегова)


Эх, MadameD, MadameD... Вот читаю я сейчас один литературный форум, на котором уж не знаю в серьез, или в шутку, редактор одного из издательств бросает клич в массы о потребности в книгах эдакой кровожадно-патриотической направленности. Прямым текстом говорит - кто берется писать про то-то и то-то. Если мол берешся, то давай синопсис в личку и будем говорить о договоре. Ну, мне интересно, читаю. Правда в загашнике ничего у меня такого кровожадного нет, но все же...Интересно же... Ну, там народ прикидывает и один из авторов говорит - берусь вот за такую тему. Сроки? Редактор в ответ - три месяца. Тот в ответ - берусь. С нуля. Я когда прочитал ответ, аж сказал "ой", ....правда не на литературном языке.... Представляете. С нуля. Минимум 12 а.л. Связанного, интересного,логичного, без ляпов текста, за 90 дней написать человеком, который еще и работает...Ладно...Читаю дальше...Другой автор, тоже вроде какую-то тему взял. Пишет - уже готово 17 тыс. знаков. Я пока пару страниц самого форума прочитал, тот же автор рапортует - готово уже 57 тыс. знаков. А это же мах часов 6 прошло...
Представляете какие монстры пера,а? И ведь напишут. И издаут....А мы с вами тут дискуссии устраиваем, калазирис или сарафан....О формировании литературного вкуса пытаемся что-то там говорить....


Вернуться наверх
 Профиль  
 
Показать сообщения за:  Сортировать по:  
Начать новую тему Ответить на тему  [ Сообщений: 115 ]  На страницу 1, 2, 3, 4, 5, 6  След.

Часовой пояс: UTC + 3 часа


Кто сейчас на форуме

Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и гости: 4


Вы не можете начинать темы
Вы не можете отвечать на сообщения
Вы не можете редактировать свои сообщения
Вы не можете удалять свои сообщения
Вы не можете добавлять вложения

Найти:
Перейти:  
cron
Литературный интернет-клуб Скифы

статистика

Powered by phpBB © 2000, 2002, 2005, 2007 phpBB Group
Template made by DEVPPL Flash Games - Русская поддержка phpBB