Флаг
- Ты спишь? - Угу. - Я никак не засну... - Спи, спи. - Ага. Она включила ночник, деликатно повернув диммер на минимум и взяла книжку. Краем своего сонного глаза я заметил, что это была «Camera lucida» Ролана Барта. Я улыбнулся. Сам я ее осилить не смог, но знал, почему она ее читает. Сразу вспомнились и слова подвигшие на попытку проникнуть в тайны фотографии: «- Печатаю непродаваемые книги, делаю радиопрограмму, которую никто не слушает... - И это хорошо». Заснул с мыслями о том, что необходимо прочесть гораздо больше книг, чем это возможно. Скорее всего, мне снились перченые помидоры, музыкальные пластинки и полутемные бары, но проснувшись, я ничего не вспомнил и снова провалился в сон.
Наступивший день разыгрывал свою приевшуюся театральную трагедию о смысле жизни и неизбежности смерти. Слегка болела голова, как всегда бывает от пересыпа. В пепельнице еще тлел окурок, значит, она ушла несколько минут назад. Ушла чтобы не вернуться или снова прийти, всё повторив вновь? Я этого не знал и она, думаю, тоже. Мысли кажутся нервно натянутыми тросами готовыми вот-вот лопнуть от напряжения. Я вышел на свой облупленный, гниющий балкон и уставился на проспект. Там ничего не происходило, и я подумал, что было бы неплохо пригласить друзей и закатить вечеринку, но у меня не было друзей, а весь алкоголь как всегда куда-то испарился. Поэтому я стоял и смотрел в никуда, непозволительно долго и неприлично трезво. Тогда-то я впервые заметил флаг. Яркий, цветастый, он притягивал взгляд, словно магнит железную стружку. Всего в каких то ста метрах, флаг загораживал окно чьей-то спальни. Он возбуждал. Манил, вызывая странные желания и эмоции. Мне захотелось почувствовать его ткань, ощутить текстуру и запах. Вожделение было настолько сильным, что я был готов пойти на что угодно, чтобы его заполучить. Это была жажда. Беспредельная, вульгарная, злая. Я спешно начал натягивать одежду, готовясь к акту преступления не имея ни малейшего понятия как его совершить. В этот момент вошла она. - Забыла телефон. Неловкость продлилась считанные мгновения. Мы оба быстро овладели собой для следующего рывка в неизвестность. Почему-то я не хотел показывать ей флаг. Хотел обладать им безраздельно. Налил выпить принесенный ею ликер, когда до меня дошло, что она уже не уйдет. Это было приемлемо. Я вовсе не против, даже за. Только не показывай ей флаг, вертелась в голове мысль. Ни за что не показывай. Мы легли на диван и стали смотреть телек делая вид что нам интересны последние мировые новости, хит-парады самых неудачных пластических операций, скучные фильмы и тупые мульты. Выпивка значительно облегчала нам этот титанический труд. Потерянные для общества, отбросы разлагающегося поколения. Она не знала, что все мои мысли заполонил флаг. Я, как мне показалось, незаметно скосил на нее глаза, чтобы убедиться в этом. - Что? - В ее интонации наигранная живость. - Еще ликера? - Давай. Нужно быть аккуратней. Нельзя чтобы она заподозрила. Паранойя достигла вершин абсолютной невменяемости. Это точка невозврата, детка. Любая коллизия между нами, это парадокс бытия. Почему я не способен расчленить твое чертовски привлекательное тело на безобразные обрубки. Это бы все упростило. Какой-то президент какой-то страны. Крутое лекарство от насморка. Прорыв в отсасывании жира. Достало. Я хотел посмотреть на флаг. Там ли он еще. Какое-то смутное беспокойство. - Все хорошо? - Она как будто чувствовала. - Да, милая. Переключи канал. Зебры Эфиопии. Уже лучше. На некоторое время о своем беспокойстве я благополучно забыл. Тот факт, что мухи цеце не воспринимают зебр всерьез, натолкнул меня на размышления о природе мироздания, его неподражаемой комичности и суровой жестокости. Передача быстро закончилось, и я вновь ощутил тревогу. Мое волнение ползло по комнате зловонным узором пятого круга ада. Надо было срочно что-то предпринимать. - С тобой точно все в порядке? – вкрадчиво проворковала она, поглаживая своим холодным пальчиком мочку моего уха в то же время искусно изображая интерес к тому, что происходило на экране. В этот момент я все понял. Она знала про флаг. Но откуда? Меня прошиб неприятный, ледяной пот. Теперь ее ход. Давай же. Реклама пива сменялась религиозными призывами, на смену которым приходили скандальные выкрики молоденьких поп-звезд. Уже сто восьмидесятый канал. Зазвонил ее телефон, спасая меня от стробирующего восприятия кажущейся выдуманной реальности. Это была ее больная диссоциативным расстройством личности мать, которой в этот момент я был бесконечно благодарен. - Я пойду, - ее голос совершенно ничего не выдает. - Хорошо, - я едва скрыл волнительное упоение. Закрыв за ней дверь, я еще некоторое время стоял, прислушиваясь к ее удаляющимся шагам. Мое сердцебиение могло дать фору даже безумному сердцу колибри. Выглянув в окно, я заметил ее не спеша идущей вдоль вонючего проспекта. Наконец-то. Оставшись наедине со своей одержимостью, я был не в силах побороть внутренних демонов. Только страшное истощение заставило меня погрузиться в тяжелый, изрядно насыщенный кошмарами сон. Я запер дверь на все замки и выключил телефон.
На сегодня синоптики обещали дождливую погоду, что идеально вписывалось в мои планы. Лучше всего писать, да и читать, именно в такое время. Чудовищно хорошо с дождем сочетается Сартр, поэтому, когда хлынуло, я углубился в чтение. Не знаю точно, как он переживал «примитивные галлюцинации и первородные фетиши», но меня они преследовали постоянно. Въелись глубоко в кости. Тут уже ни экзистенциализм, ни вино, ни даже секс не в состоянии как-то повлиять на предсказуемый печальный исход, кишащий одухотворенным неведением. Этот исход прятался даже в хрустящей корочке французского батона, что выводило из себя сильнее, чем все остальное. Похожие на откормленных свиней тучи медленно ползли за горизонт. В пасмурном, металлическом свете непогоды флаг казался последним бастионом на пути к изыскам вечности и ее заразным привилегиям. Это было невыносимо, хоть я и чувствовал некоторое смирение. Превосходство неизвестного не задевало авторитетом, даже не искушало, оно лишь блекло удивляло своей внезапной ненужностью. Мы с Жан Полем долго смотрели на ливень, я курил отвратительные сигареты и пил прогорклый чай. Ветер всё усиливался и через какое-то время, я лениво наблюдал, как неожиданно сильный его порыв в одно мгновение сорвал флаг с хлипких пластмассовых креплений. Странно, я ничего не чувствовал. Только капли дождя на коже. Вихрь истязал его, мотал из стороны в сторону, как фантик. Звенящие ветки тополей принимали его в свои объятия, потом ветер снова забирал его. Я уже не видел, как он окончательно скрылся в свинцовой мгле - импульсивный мазохизм природы перестал поедать мое внимание. Включив ящик и машинально клацая каналы, я набрал ее номер.
|