|
«Несомненный признак скифской принадлежности того или иного изделия — особый способ изображения животных, так называемый скифско-сибирский стиль. Животные всегда изображаются в движении и сбоку, но с обращённой в сторону зрителя головой». Я перелистнул пожелтевшую от времени страницу и обернулся – животное, расположившееся на соседнем сидении, повернуло голову, одарив зрителя жизнерадостной клыкастой улыбкой, и вяло шевельнуло хвостом. Я вздохнул: Байкал любил ездить в автобусах, но лишь заняв место возле окна, в противном случае он жутко обижался и всю дорогу причитал, жалуясь на свою горькую собачью судьбинушку.
- Солдатское! – крикнул водитель.
Я поспешно захлопнул книгу, спрятал ее в рюкзак и отправился на выход.
Узкая грунтовая тропинка вильнула вбок и продолжилась рядом с ольховой рощей. Байкал упорно рвался вперед, и я спустил его с поводка, чтобы не рисковать получить вывих запястья, вокруг которого была обмотана петля. Осчастливленный пес взял с места в карьер, подняв облако пыли, и вскоре скрылся из виду. Ничего, место здесь безлюдное – пусть бегает.
А в густом горячем воздухе пахло летом: медвяными цветами, травой и пряной землей рощи. Я неторопливо шагал вперед, наслаждаясь тем, что могу наконец-то отдохнуть от раскаленного, пропитанного бензинными парами и чадом города. Иногда впереди показывался Байкал, останавливался по-волчьи, боком, смотрел на меня, высунув длинный язык, и, убедившись, что хозяин жив и здоров, мчался дальше.
Я остановился примерно в полутора километрах от хутора и посвистел псу. Он вынырнул из негустого березняка, и застыл, увидев в моей руке поводок. Вот ведь хитрая скотина! Байкал прекрасно знал, что на хуторе бродят откормленные утки и куры, а я, в свою очередь, знал, что звать его дальше бесполезно, а потому скорчил страдальческую физиономию, медленно осел на землю, вытянув вперед ногу и делая вид, что ужасно ранен. Пес клюнул: спасти хозяина – святой долг охотничьей собаки, чем этот хозяин каждый раз бессовестно и пользовался. Я терпеливо дождался, пока пес подойдет вплотную, и сцапал его за ошейник. Байкал укоризненно вздохнул. Что поделать, дружок – кто-то вредничает, кто-то хитрит.
Дорог до моего дома было, собственно, две: одна шла прямиком за старым кладбищем, вторая тянулась возле конюшни. Через кладбище было короче, но я с детства не любил этот путь. Однажды мы с братом, поспорив с местными мальчишками, набрались храбрости и все-таки зашли за кладбищенскую ограду. Ближе к выходу располагались могилы погибших на Второй Мировой, дальше – более ранние захоронения. Мы добрались до сектора с датами двадцатых годов, но потом, нарушая таинствнно-зловещую тишину, сбоку хрустнула ветка, и мы позорно дезертировали, виляя между оградками и холмиками как два зайца. Мда.. Никогда раньше не думал, что десятилетний ребенок способен слету перепрыгнуть полутораметровую преграду… Так что лучше пройти возле конюшни.
Порядком покосившийся забор до середины зарос лебедой и грозился обвалиться от малейшего прикосновения. Пока я с сомнением смотрел на калитку, Байкал, не терзаемый заботой о сохранности сей древности, попросту толкнул дверцу лапами. Я зажмурился, ожидая звука падения, но его не последовало – древность оказалась на редкость стойкой. Старый сад тоже порос бурьяном, да так, что едва удалась различить среди зарослей каменную дорожку, ведущую к крыльцу. Продравшись сквозь дебри, я поднялся по ступенькам, порылся в кармашке рюкзака и извлек оттуда ключ. Пес топтался рядом, то и дело наступая мне на ноги, а когда дверь наконец-то открылась, первым ворвался в дом, вихрем пролетел через прихожую, кухню и зал и вскоре из комнаты донесся грохот падающей мебели. Я нерешительно перетупил порог – дом пах как и раньше: ветхостью, мышами и глиной. И тут же появилось знакомое ощущение, будто на чердаке лежит чей-то скелет. Я передернул плечами и направился в комнату – снять рюкзак и посмотреть, что там уронил неугомонный кобель.
Последующие два часа ушли на то, чтобы принести из сарая дров, растопить печь, натаскать воды из колодца в бак и умывальник, открыть газовый баллон и поставить на плиту две кастрюли: побольше (Байкалу на кашу) и поменьше (себе на макароны). Сначала дело, а потом можно и отдохнуть.
«Воинов хоронили с оружием: короткие мечи-акинаки с золотыми обкладками ножен, масса стрел с бронзовыми наконечниками, колчаны или гориты, обложенные золотыми пластинами, копья и дротики с железными наконечниками. В богатых могилах часто встречались медная, золотая и серебряная посуда, греческая расписная керамика и амфоры с вином, разнообразные украшения, часто тонкой ювелирной работы скифских и греческих мастеров. Во время погребения рядовых скифских общинников совершался в основном тот же обряд, но погребальный инвентарь был беднее». Я отложил книгу и уставился в потолок. Да, воины… люди, защитившие свое отечество ценой собственных жизней – кто-то из них похоронен на старом кладбище, а кто-то до сих пор так и не обрел покоя. Маленький дом с камышовой крышей, пахнущий глиной и гнилыми досками. Ощущение скелета на чердаке и смертельный холод пустых глаз. Стоит только потушить свет в доме, стоит остаться одному, как страх ледяной рукой сжимает сердце и кажется, что вот-вот прервется дыхание. Так почему же раз за разом, год за годом меня тянет сюда? Наверное, потому, что кроме страха здесь было и счастье. Простое детское счастье – выбраться в поле за земляникой или в лес за грибами, сбежать от родителей и отправиться кататься с высоких соломенных скирд, с замиранием сердца прячась в них же от сурового конюха, обещавшего трепку мелким хулиганам. Загадочный дом местной ведьмы бабки Феклы, изба без дверей, с одним крохотным низким окошком, соседский яблоневый сад, рыбалки, шашлыки и посиделки возле костра. А позже – первый вечер в заброшенном клубе с друзьями и подружками, первый стакан вина, первый робкий поцелуй. Лунные ночи и берега реки Потудани, меловые горы и скифские курганы… Пожалуй, оно стоило того, чтобы возвращаться.
Байкал спрыгнул с кровати, побежал в прихожую, и там начал скрестись в дверь и свистеть. Я выпустил его, вернулся обратно в комнату и снова принялся за чтение – единственное, что отвлекало меня от мыслей о призраках.
Время пролетело незаметно, и через час я спохватился, что надо еще найти начальника охотничье-лесничьего хозяйства и договориться с ним о прокате лодки назавтра. А заодно и поискать куда-то запропастившуюся псину. И как я мог забыть о курах и утках?..
Нет, птичье поголовье хутора, на мое счастье, не пострадало. Пострадало осуществление планов: начальник хозяйства с богатырским храпом спал на скамейке возле дома, а рядом с ним дрых Байкал. И от обоих жутко разило сивухой. Пустая трехлитровая банка сиротливо валялась на пузатом боку неподалеку от собутыльников. Там же стояла и кастрюлька. Собаки на дух не переносят спиртного? Да что вы говорите! Моя собака спиртное очень даже переносила – от легкого светлого пива до самогона. Ну, что же… Придется ждать до завтра. Эти волосатые чудовища вряд ли придут в себя раньше. Я досадливо сплюнул на землю и поплелся ночевать в холостяцкое начальничье гнездышко. Остаться одному в том доме было выше моих сил.
Да, скифы мы, да азиаты мы
С раскосыми и жадными очами…
Привыкли мы, хватая под уздцы
Играющих коней ретивых,
Ломать коням тяжелые крестцы,
И усмирять рабынь строптивых…
(А. Блок)
Я вздрогнул и проснулся, но в голове все еще звучали эти строки… К чему бы? Впрочем, учитывая то, что за последнюю неделю мною перечитывалась уже вторая книга по скифским традициям, это было неудивительно. Я сполз с кровати, заправил постель и побрел на кухню к умывальнику. Начальник хозяйства, страдающий похмельем, неприветливо поздоровался, и снова углубился в чашку с самогоном. С крыльца доносилось бульканье – Байкал пил воду из ведра. Дурдом!
Договориться о прокате лодки мне все же удалось, но отплывать придется лишь после обеда по жарящему полуденному солнцу, а ночевать возле курганов в поле. Было в этом что-то романтичное… Кровожадные комары же пусть подавятся.
По дороге домой пес начал оживать, и уже через час приволок мне в зубах миску, намекая на то, что неплохо было бы перекусить. Пришлось согласиться. А после обеда я начал собираться в дорогу: пару банок консервов, хлеб, термос с чаем, миска и двухлитровая баклажка чистой воды. Спички, нож и фонарик лежали в рюкзаке еще с города. Жаль, не взял с собой пенку, не рассчитывал я на ночевку. Впрочем, сойдут и два легких шерстяных одеяла. Дождей не предвидится, авось не замерзну.
Протопав по жаре добрые восемь километров, мы, наконец, добрались до реки. Лодка стояла привязанной возле купальных мостков, и пока я возился с узлом, Байкал расселся на дне, нетерпеливо перебирая лапами и поскуливая. Сплавляться на лодке он любил, плавать – не очень. Но больше всего ему нравилось смотреть за борт на плескающуюся в воде рыбу и истошно на нее гавкать. Гавканье обычно продолжалось до тех пор, пока пес ни получал веслом поперек хребта – рыбы в реке водилось довольно много: от ершиков и средней плотвы до крупной щуки.
Солнце припекало все сильнее и сильнее, и я, не выдержав, стянул футболку, оставшись в одних штанах - ботинки давно лежали под лавкой возле рюкзака. Лодка скользила по узким, поросшим камышом протокам Потудани, и мне то и дело приходилось подстраиваться под меняющееся течение. Байкал, уже успев налаяться до хрипоты, свесил морду, и жадно лакал холодную воду, временами пытаясь сцапать зубами кувшинки.
Дальше река стала шире, и вскоре я причалил к правому берегу, спрятав лодку в высоких кустах. Спина, все-таки, успела обгореть… Пес попытался рвануть вперед, но был пойман за хвост и пристегнут на поводок – в этих местах водились гадюки, так что следовало быть поосторожнее. Курганы находились чуть поодаль, где-то в часе пути от берега. Мне давно хотелось побывать там, но все никак не получалось. Говорили, что курганов было всего двадцать, и в одном из них находилась могила с деревянными перекрытиями и стенами, облицованными досками, с длинным спуском-коридором. В этом захоронении обнаружили греческую чашу для вина, наконечник стрелы и скелет женщины. Восемнадцатый курган оставался все еще не раскопанным. Любопытно было бы взглянуть на него изнутри.
Я остановился возле самых насыпей. Лагеря археологов пока еще не было – они планировали раскопки на середину августа, а пока улаживали формальности и искали средства. Оставив Байкала сторожить вещи, я сходил в ближайший перелесок и принес хвороста и поленьев, чтобы чуть позже развести костер. Пес, дождавшись моего возвращения, сбежал и начал раскопки самостоятельно, раздобыв себе упитанного суслика. Вот уж кто точно нигде не пропадет…
«Скифское царство с центром в Крыму просуществовало до второй половины III в. н. э. и было уничтожено готами. Сами же скифы окончательно потеряли свою самостоятельность и этническое своеобразие, растворившись среди других народов». Я закрыл книгу, и перевернулся на спину. Горизонт уже выкрасился в золотисто-алый цвет, расплескав краски по редким перистым облакам. Пора было занять ужином и костром. Байкал кружился рядом, постоянно подбивая меня под руку, а потом тихонько поскуливал, пока не добился своего куска хлеба с намазанной поверху рыбой. Я налил ему в миску воды, и сел, вытянув к огню ноги. Все-таки здесь очень и очень хорошо.
- Скажи мне, друг мой, - обратился я к псу, дожевывая хлеб и запивая его чаем, - вот почему бы было не осмотреть курган засветло?
Байкал трогательно свел уши на макушке и склонил голову набок. На самом деле я действительно откладывал этот момент до последнего, и в итоге решил перенести все на завтрашнее утро. Трусость? Не совсем. Скорее, некая робость. Как там, в доме с камышовой крышей. В старом доме, сменившем не одного хозяина.
И все же любопытство оказалось сильнее. Я поднялся, потянулся и неторопливо побрел к поросшей травой и терном насыпи. Кустарники росли вплотную друг к другу, переплетаясь цепкими ветвями так, что входа было почти не видно. Я протянул руку, и тут же ее отдернул, поранившись об острый шип. На пальце набухла капля крови. Я слизнул ее и застыл в нерешительности, задумавшись настолько, что не услышал шагов за спиной. Наверное, и не услышал бы, если б не зарычал Байкал. Вздрогнув, я обернулся и увидел перед собой мальчишку лет тринадцати на вид, босого, в широких штанах с дырой на левой коленке и льняной рубахе, которую, судя по всему, носил еще его прадед. Он был невысокого роста, с русо-рыжеватыми патлами ниже плеч и было в нем что-то монголоидное: может, слегка раскосый разрез глаз, а может резко очерченные скулы.
- Фу! – прикрикнул я на пса. Тот затих, но шерсть на загривке осталась вздыбленной.
Незнакомец окинул меня оценивающим взглядом и поинтересовался:
- Археолог?
- Нет, - рассеянно улыбнулся я, - любитель.
- А-а, - протянул мальчишка. – Не местный.
- Вроде того. А ты откуда? – спросил я.
- Оттуда, - он махнул рукой в сторону села.
- Из Колбино?
- Угу.
- И что же тебя сюда на ночь глядя понесло?
- А тебя?
- Обстоятельства, - проворчал я, глядя на Байкала.
- Меня тоже, - хмыкнул мальчишка.
- Родители не станут ругаться?
Он как-то погрустнел.
- Может и стали бы, если б могли…
- Извини, - тихо вымолвил я.
Глупый вопрос. Сразу можно было догадаться, что он сирота.
- Ничего. Я их даже почти не помню, - мальчишка зябко передернул плечами.
- Хочешь, садись к костру, - предложил я.
- Не откажусь, - улыбнулся он.
Мы сели. Пес лег рядом с мной, недоверчиво косясь на незваного гостя.
- Как тебя зовут? – запоздало полюбопытствовал я.
- Мат… - мальчишка поперхнулся и закашлялся, - Матвей. А тебя?
- Никита.
- От греческого «победитель», - задумчиво кивнул мой гость.
- А ты, смотрю, много чего знаешь, - шутливо высказал я.
- Не мало, - серьезно ответил он.
Я не стал допытываться откуда.
- Хочешь консервов или чая?
Он отрицательно помотал головой.
- Как знаешь…
- А ты, значит, в курган залезть собрался? – спросил Матвей.
- Собрался, - подтвердил я.
- Не боишься?
- Чего?
- Мертвых.
- Бояться надо живых, - снова попытался пошутить я.
- Разве? – он пристально посмотрел на меня через огонь, и от этого взгляда мне стало не по себе.
- А разве нет?
- Там, - Матвей указал в сторону моего хутора, - была война, и многие погибшие на ней так и не обрели покоя. Их кости перемешаны с золой и землей, но эти люди не были погребены должным образом, и души их неприкаянным скитаются по домам, пытаясь найти себе пристанище. Липкий страх, - он снова взглянул на меня, - ощущение скелета под крышей и смертельный холод пустых глаз. Стоит остаться одному, как ты видишь эти глаза и не можешь даже закричать, цепенея от ужаса. Ты взял с собой пса, что ж – это мудро. Псы способны прогонять призраков. Так ответь мне – живых ли ты боишься боле, чем мертвецов?
Я ощутил знакомый озноб, и все смотрел и смотрел на мальчишку, не в силах отвести от него глаз.
- Кто… ты? – язык едва слушался.
- Ты и сам уже догадался, - улыбнулся он, поднимаясь.
Босой мальчишка в старой льняной рубахе… Нет. Молодой воин в перехваченной поясом тунике и кожаных штанах, заправленных в высокие мягкие сапоги.
- Не бойся, я не причиню тебе вреда, но дам совет – не тревожь покой мертвых. И без тебя найдется, кому его потревожить. Спи, победитель. Ты найдешь ответы на вопросы в своих снах. Как было раньше. Ведь ты помнишь?
И я вспомнил.
Лилово-розовый вереск шелестел на ветру, покачивая медвяными цветами. Табун лошадей пасся возле реки, неторопливо выщипывая густую сочную траву. Она сидела рядом со мной, обхватив руками колени, и подол длинного платья уже вымок от утренней росы.
- Сегодня Матай должен вернуться, - голос ее, чистый и высокий, дрожал от волнения.
- Вернется, - уверенно ответил я. – Он всегда возвращается. Не беспокойся за брата, Апи.
- Разве ж я могу не беспокоиться, - тяжелый вздох, опущенные веки с длинными пушистыми ресницами. - Кстати, у меня для тебя подарок! – воскликнула девушка, запустив ладонь за пазуху. – Закрой глаза и протяни руку.
Я послушно выполнил приказ.
- Все! Можешь смотреть.
Я открыл глаза и посмотрел вниз – на раскрытой ладони лежал бронзовый амулет в виде волка с головой, повернутой к хвосту.
- Береги его, - таинственно шепнула моя возлюбленная.
- Защита от злых духов? – с улыбкой спросил я.
- Да.
- Обещаю, что сохраню его.
Белый вереск шелестел на холодном ветру. В ту осень Матай не вернулся. В ту осень осталось лишь выжженное поле… Я лежал на холодной земле, захлебываясь собственной кровью, и сжимал в кулаке подарок своей Апи.
Рассвет пробился сквозь веки, пробуждая ото сна. Я вздохнул и пошевелился, ощущая, что пальцы, крепко сжатые в кулак, уже успели онеметь. Рядом заворочался Байкал, пиная меня задними лапами. Я потянулся, сел и с трудом разжал пальцы – на ладони лежал бронзовый амулет в форме волка с повернутой к хвосту головой.
_________________
После реинкарнации я стал совсем другим человеком.
|
