Полки книжного червя

Surrealizm, выздоравливайте. Моё лекарство, если и имеет побочные эффекты, то, для талантливого человека, только позитивные.

Фильм давно смотрел, еще с титрами. Сейчас-сейчас... где-то в середке вроде обыгрывались m/n, вечером пересмотрю, сейчас скачиваю.
А насчет лекарства, уже писал: ноги холодной водой, дня три, максимум грипп продержится, проверено-перепроверено.

Fobos, вы зверюга.
Дайте человеку поболеть в свое удовольствие!
Если бы меня кто начал заставлять ноги... в холодную воду... я б его... (потом, когда выздоровела).
Извините, это все попытка шутки...

Жуть... Неужели помогает? Или Fobos решил добить Сюр, чтоб не мучилась?

Это хороший рецепт, если температура больше 38. Налить в ванну ледяной воды примерно чтобы закрыло ступню до косточек, залезть туда ногами ровно на одну минуту, потом растереть ноги полотенцем и надеть шерстяные носки. Лучше из собачьей шерсти. И лечь спать. И проснуться мерт... (зачернкуто), знаме... (зачеркнуто), здоровым. Только это же надо вставать, идти... лучше пристрелите меня

Я человек простой, простодушный не наливаю. Под душиком полминутки... Кстати, есть нюансик. Если с утреца проснуться надо, тогда после холодного душа растираешься, а если, наоборот, бессонница, тогда как раз не растираешься и через 5 минут как младенец дрыхнешь. Но это для здорового человека.
На кошках не тренировался, а на себе да. Это по простому называется иммунитет подстегнуть. Пользительно.

Здравствуй, Леон

Он не боялся темноты. Глядя по ночам в потолок, слушая дождь, он пытался вспомнить. Темнота помогала. А еще помогали гости. Появляющиеся ниоткуда, как будто сотканные тенями пустой комнаты. Например, пожилая женщина в элегантном деловом костюме. Огляделась. Пододвинула к кровати стул, села напротив.

- Здравствуй — он не ответил, пристально вглядываясь в ее лицо. Она считает его виноватым. В чем?

- Ты помнишь меня? - женщина и не ждала ответа. Смотрела то ли с сожалением, то ли с упреком — Когда ты уехал, мы долго искали. Кто мог подумать, что тебя вынесет сюда? Я бы не пришла, но она хочет, чтобы ты вернулся. Так ты вернешься?

- Куда? Вернусь — куда? - но стул был пуст.

А темнота все давала подсказки. Иногда приходил высокий худой старик. Сначала стоял молча, опираясь на трость, потом спрашивал:

- А ты уверен, что не помнишь, где твой дом? Я уверен, что помнишь. Постарайся вспомнить. Ты же должен вспомнить. Не может быть, чтобы ты совсем ничего не помнил, - и он мучительно вспоминал, подхлестываемый навязчивыми вопросами гостя.

Но, первое, что сохранило сознание — грохот вокзала, бьющий прямо в темя. Потом пришли запахи: мазута, мокрого асфальта, духов, влажной одежды, жареного теста... Крик газетчика: «Разгадана тайна черных дыр! Черные дыры — портал в параллельные миры!»... Потом руки сжали виски... А что было до? Ведь что-то было до...

Никто не узнал его в этом дождливом городке, не хватился. В муниципалитете помогли, устроили консультацию врача, дали жилье. Постепенно он приспособился. Нашел работу и стал как все. Но подступала темнота. И он снова лежал без сна под тревожный шум дождя. Ждал гостей, пытаясь вспомнить.

Девочка возникла прямо перед кроватью с мячиком в руках. Говорила, стукая мяч об пол, подбрасывая, вращая между указательными пальцами.

- Ты правда все забыл? И меня забыл? И акнач-сеп?
- Что?
- Акнач-сеп. Это песчанка наоборот. Ты же сам научил меня, как уговорить ее. Помнишь, она мыла посуду, а ты сказал: «Мы пойдем в магазин.» А я тоже сказала: «Купим сливки, мясо для бифштекса, овощей, торт «Клубника» и акнач-сеп, можно?» А она ответила: «Да-да, только «Шоколадный» вкуснее, давайте купим «Шоколадный»», - девочка залилась звонким смехом - А как-то ночью песчанка залезла к ней на подушку, помнишь? Она испугалась, а мы включили свет, а ты засмеялся и сказал, что песчанка очень идет к ее волосам. А она тоже засмеялась и вы поцеловались.

Зеленый мячик, упав на пол, замер, дождался двух медленных хлопков розовых детских ладоней и стал плавно подниматься к ним... Да, он вспомнил песчанку. Острая мордочка, торчащая из волны бронзовых волос на белой подушке.

- Как ее звали?
- Песчанку?
- Эту женщину... - но темная комната опустела.

Он устало откинулся на подушки, слушая монотонный стук дождя по крыше, из последних сил стараясь не отпустить из памяти зеленый мяч и рыжие пряди.

А где-то в глубоких недрах Вселенной, как в утробе мифического животного, клокотало нечто. Огромные темные массы перемещались, подчиняясь неведомым никому законам. Сгустки материи отрывались, чтобы насытить зверя, быть поглощенными черной дырой. Пространство и время делились, переплетались, скручивались в гигантские спирали. И прямо посреди этих глобальных процессов едва различимой песчинкой металась лихорадочная мысль: вспомнить! Раздражала и мешала, нарушая извечную гармонию. Как инородная частица, как заноза в подушечке пальца...

...Она боялась темноты. Боялась снов. Много-много ночей он возвращался к ней. Исхудавшим, больным, совсем не таким, каким ей хотелось помнить. Каждую ночь... Она взяла с прикроватного столика зеркало, вгляделась в отражение. Новые морщинки наметились между бровей. У глаз — стали заметней. Он любил ее морщинки, называл их «лучики»... она стареет...

- Приятных снов, мама.
- Приятных слов, солныш.

И снова то же... Круглый стол на веранде. Лучи бьют сквозь клетчатые шторы. Мама разливает чай, отец закрылся газетой. Малышкин голос раздается отовсюду.

- Разгадана тайна черных дыр, - читает отец.
- Брось ты эту прессу, чай остынет. Садись за стол, непослушная девчонка.

И на пороге появляется он. Следом тянет лапы густая темнота, обволакивает все предметы, крадется к столу. Она протягивает руки - отогнать, остановить... выдернуть его из этой пелены... но он исчезает... растворяется бесследно...

Она снова проснулась в ужасе... Хотелось крикнуть: «Почему? Я не хочу стареть без него! Я не хочу его отдавать!» Но спазм перекрыл горло. Пальцы впились в одеяло. Она запрокинула голову и тихо завыла сквозь зубы...

Куда-то на самое дно мира, через биллионы мегапарсеков, пронеслось крохотной точкой одно единственное слово: «вернись!» Воткнулось иголкой в клубящееся нутро мироздания. Запустило цепь необратимых процессов. Взрывались гигантские протуберанцы, вспыхивали сверхновые, сжимались в атом галактики. Причина и следствие ослабили свои цепи. Потому что две песчинки в необъятном космосе влияли на извечный ход событий. И где-то в самых недрах вселенной, подчиняясь инстинкту самосохранения, темнота сгустилась в облака, герметизируя инородные образования. Слилась в одно, стала воронкой и с силой огромного раненого зверя, выдергивающего стрелу из лапы, извергла то, что мешало...

Он с криком сел в постели. Поезд! Он вспомнил поезд! Перрон. Заплаканное лицо, бронзовые пряди, сквозь которые просвечивало закатное солнце. Как полоснуло по сердцу ее тихое: «прости». Зачем он уехал? Поезд раскачивало на мокрых рельсах, а в нем клокотали обида и злость. Все чего хотелось тогда — чтобы погасло преступное светило. Чтобы никогда не рождаться. Чтобы не знать ее, не видеть ее лицо, родинку возле рта, от которой заходится сердце... Длинный тоннель. Мрак. Сумасшедшее эхо. Отчаянное и радостное ощущение невесомости... Темнота...

Он быстро одевался. Телефон. Такси. Полупустой ночной вокзал... Не может быть. Девушка, проверьте. У вас не та карта. Проверьте по компьютеру. Дайте я сам проверю. Ну, хорошо. Мне все равно, что нет такого населенного пункта. Мне нужно уехать, дайте мне билет. Куда? Где есть тоннели?..

Одинокий пассажир прислонился лбом к холодному стеклу. Закрыл глаза: она вынимает шпильки из прически — запрокинутые руки, волнистые пряди, падающие на плечи, родинка возле рта, смущенная улыбка.

Поезд несся вперед. На подходе к тоннелю снизил скорость. В подступающей темноте время стало замедляться. Остановилось. Поползло назад... Залитая солнцем веранда. Чай в фарфоровых чашках...
Запах свечей, прохлада гулких сводов. Орган. Она в белом платье...
Мама, познакомься, это Марта...
Поцелуй на крыльце...
Рыжая девочка с большим зеленым шариком. «Как тебя зовут? Наш дом тут по соседству»...

Зеленый шар замер в закатных лучах над живой изгородью в населенном пункте, которого нет на карте. Вагон тряхнуло на неведомой стрелке. Шар растаял в небе. Солнце рухнуло за линию горизонта и время стало ускоряться. Он все стремительней летел в прошлое... Мамины теплые ладони. Колыбельная... Колыбельная, искаженная до рыданий гулким эхом в темноте под сводами бесконечного тоннеля...

Яркий свет бестеневых ламп. Ощущение невесомости сменилось ощущением прохлады. Радость первого вдоха, наполнившего легкие абсолютной уверенностью и покоем.

- Три семьсот. Мальчик.
- Мы назовем его Леон. Здравствуй, Леон.

Люблю исполнительных людей

Вдогонку: Фобосов метод годится разве что для крепкого и здорового человека. Иначе вместо облегчения можно заработать еще больший букет ((( Почему-то всегда при простуде греют, а не морозят.

Irena, я ревматик (к слову о "крепком и здоровом"). Это единственное лекарство, которое мне действительно помогает.

Ребята, поясните, что именно показалось в рассказике отрывочным, непонятным... пожалуйста)

Surrealizm, отрывочность начиная от самого текста

до образов рассказа.
Если я правильно ваш вопрос понимаю
Это не значит, что они несвязны.

А мне все понравилось, со второго прочтения больше, чем с первого. Логика рассказа понятна, образы затягивают, увлекают в это "вселенское движло". Классно.
Однако, раз при первом прочтении осталось впечатление некоторой сумбурности, значит надо четче проявить логику сюжета, сделать несколько понятнее, в каком-то смысле проще, четче обозначить происходящие с ГГ события. Ведь обычно люди второй раз рассказы не читают.

К сожалению, мы отвыкли вчитываться

Эх... спасибо, ребята. Буду работать. А все же мне кажется, что все выстраивается в картинку... не могу понять, где и что не так... Буду думать)

Меня лично написанное устроило

Меня тоже

Меня, знаете ли, написанное не устроило... оно мне просто понравилось все.

Ну ладно тогда)
Спасибо)

Картина: Пегий и ребенок-поводырь
Автор: Gloom82

                                             Пегий и ребенок-поводырь

На закате Пегий и Малыш подошли к сухой полянке у серебристого ручья. Туман здесь был реже. Неподвижно висел над водой белесыми прослойками. На берегу возвышался огромный замшелый валун, поставленный в незапамятные времена на три маленьких камня.

- Это сейд, - Пегий поднял клюв, будто принюхиваясь к тяжелому сырому воздуху — Здесь заночуем.

Малыш устало сел, вытянул отяжелевшие ноги. Пегий повернулся к камням, долго стоял неподвижно, трогая иссохшими пальцами повязку на глазах.

- Очень-очень давно здесь хоронили таких же, как мы. Их называли шаманами. Поклонимся предку, - как всегда не открывая рта сказал он.

Но Малыш только перевел взгляд на камень. Встать уже не было сил.

Они вышли много дней назад, на рассвете. Сначала Малыш шел бодро. Пегий едва поспевал за ним, то и дело больно сжимая Малышу плечо. Справа и слева дымились бесчисленные гейзеры. Туман стлался по земле. Тёк, как река, скрывая Пегого по пояс и Малыша по самую шею. Тут и там из тумана вырастали причудливые силуэты сухих елей, скрюченных посредине ствола неведомой силой. Густая, как молоко, белесая вода в мелких котловинах испускала густой пар. И жаль было уходить с привычного места, но Пегий сказал, что где-то там, вдали, за чередой холмов будет много чудных чудес: нет тумана, летают по небу разноцветные птицы и никто никогда не болеет. И там живут боги.

В полдень Пегий вдруг остановился, прижал Малыша к себе. Поводил клювом из стороны в сторону. Указал вперед. «Осторожно!» -понял мальчик. Впереди сквозь туман в зарослях папоротника вырос забор из черных прутьев. Они долго шли вдоль остро пахнущей ржавчиной изгороди, пока не нашли пролом. Вышли на болотистую равнину. Брели, утопая по щиколотку в грязи. Туман лип к ногам, скрывая ямы. Обиженно хлюпали под нажимом гуттаперчевые кочки. Пегий часто останавливался, вытягивал вперед руку и подталкивал Малыша туда, где безопасно.

«Наверное, Пегий видит руками. Жаль, что у него нет крыльев. Но все равно он знает небо. Подарил маленькую деревянную штучку — юлу. Раскручивал и клал руку мне на голову. И в голове возникали картинки про нашу круглую Землю, много-много других шариков — звезды, шарик-Луну, про повторяющиеся раз в 365 дней даты и земную ось, которая тоже делает круг. Пегий умный. Он еще помнит рассказы о богах. А как интересно рассказывает... рассказывает молча... может он и есть бог?» - думал Малыш пока свинцовая дремота смыкала его веки.

Пегий согнул тощие птичьи ноги и сел. Он не был слеп, хотя глаза не служили ему больше. И он помнил все. Мог воссоздать в памяти любой день из сотен лет своей жизни. Эта часть эксперимента тоже удалась.
Когда лаборатория №3, затерявшейся в таежных лесах биостанции, взорвалась, погибли почти все. Крыло с боксами экспериментальной и контрольной групп пострадало меньше и часть объектов спаслась в бункере. А на месте лаборатории в черном дыму что-то рвалось, исходило смрадом, рушилось и крошилось почти сутки. Теперь там огромная трещина в земле. По ночам из глубины доносится глухое клокотание, а утром вылетают с тихим чпоканьем облака зеленых спор. Неровные края трещины заросли мохнатой плесенью. На вкус она кисловатая и вызывает мучительную отрыжку, но без нее объекты не выжили бы в зараженном лесу.

«Пора завтракать, Пегий»... Это она прозвала его Пегий. В документах он значился как «объект PG i-9/322». «Привет, Пегий. Просыпайся, птичка певчая.» Вопреки всем инструкциям она не носила колпак и маску. Пегий помнил ее светлые волосы, собранные на темени в пушистый хвост. Ямочки на щеках. Звонкий заливистый смех. Обращалась к нему снисходительно — глупая лаборанточка. Как она его раздражала! Во время сеансов мешала сосредоточиться, думая неприличное о своих знакомых мужчинах. Ей и невдомек было, что все ее мысли он читает словно книгу. Ее мысли... Сколько раз он думал то же самое о ней! Медитируя в темноте, подключаясь к больной энергетике мира, балансируя между абсолютной пустотой — смертью - и огромным облаком страстей, составляющих вселенскую душу... Борясь с искушением слиться с темнотой, не давая себе быть поглощенным бурлящим клубком, по одному вытягивая опасные для мира гнилые ниточки, как умелый врач во время сложной операции... Каждый день... Он работал чтобы сохранить мир, ради нее, ради следующего рассвета, начинающегося словами: «Привет, Пегий!»... Она погибла вместе со всеми. Тоненькая девочка в коротком халатике. Смешливая лаборанточка с ямочками на щеках... Она смеялась... Да и как могла она принять всерьез его? Его - смесь модифицированных генов разных существ? Она и бога мудрости Тота всерьез не приняла бы. Птичка певчая... Не ее вина... Да, за много сотен лет своей жизни он ничего не забыл. В этой части эксперимент удался...

Выжившие объекты опытной группы — Мудрые, как их прозвали все - оказались крепче. Их было трое. Они не болели, чуяли опасность, нашли под землей чистую воду, распознавали съедобные коренья, лечили наложением рук и говорили без слов. Не могли только одного — иметь потомство.

Остальные страдали неизвестными хворями, обладали меньшей физической силой, жили недолго, но могли иметь детей. Из десяти новорожденных выживало трое, доживал до двадцати лет — один. Мудрые оберегали каждого младенца. Помогали, не жалея сил. Ибо для них, ведающих судьбу мира, не осталось смысла ни в чем, кроме жизни ради Жизни... Постепенно стало проще вырастить жизнеспособных детей. Объекты адаптировались. Часто отдавали малышей Мудрым на воспитание. До тех пор, пока после нескольких недель непрерывного ядовитого дождя не испортились источники — цедилась из-под земли горячая жидкость, пахнущая сукровицей. Смертных предупреждали, что нужно уходить дальше в леса. Но теперь их было много, они чувствовали свою силу, а странных обликом Мудрых не любили и боялись. И захотели сами быть мудрыми, глупые смертные людишки... И обвинили во всех несчастьях Мудрых. Пегий вспомнил, как уводил Малыша в тайгу, чуя спиной бешеную ярость дикарей, бывших когда-то добровольцами, приехавшими на биостанцию накануне войны ради благого дела — не дать уничтожить жизнь. Вспомнил, как учил ребенка готовить лекарства из коры сосен, приучать тело к холоду, распознавать места силы. И однажды, вернувшись в Поселок, нашел только разъеденные багровыми язвами трупы. Они убили Мудрых и умерли сами, задыхаясь от бессмысленных проклятий кому-то, кто не имеет имени и лица. Теперь он и этот мальчик — последние.

Малыш спал, лежа навзничь на глинистой земле. Что-то бормотал во сне. Пегий устало сгорбился, низко опустил клюв.
Он не боялся смерти. Он устал жить и давно был готов к ней. Но мальчик не давал покоя утомленной душе. Было что-то в маленькой ладошке, доверчиво вползающей в старую птичью лапу, отчего переворачивалось сердце. Малыш еще не знал, но Пегий чувствовал — мальчик заражен. Каждый день больные клетки стареют на годы. Единственный шанс выжить — найти людей. Таких же биологов, врачей, ученых, какие создали Пегого. Зная, что надежды нет, впервые в жизни он не хотел своей мудрости. Пусть будет чудо. Пусть будут живы разумные люди. У них будет средство... Обязательно будет... Только бы выйти к ним... Только бы успеть...

***

И снова потянулись изматывающие дни. Глинистые проплешины сменялись торфяными лужами. Каменистые плато — непроходимым буреломом. В туманной мгле цеплялись за ноги острые камни, жалили колючки кустистого подлеска, валили с ног болотные испарения... Рука Пегого все время лежала на плече Малыша. Направляла, предостерегала, ласкала и подгоняла вперед.

Лес постепенно менял облик. Искореженные негативными излучениями сухие стволы уступали место молодым стройным деревцам. Из-под слоя жухлых листьев пробивались зеленые побеги. Огромные комариные тучи в душной сырости низин звенели оглушительно.
К вечеру тринадцатого дня пути двое вышли к насыпи, поросшей высокой травой. По верху тянулась тропа: две металлических полоски и много деревянных поперечин. Пегий устало опустился прямо на тропу, трогая суставчатыми пальцами ржавые рельсы. Малыш сел рядом.

- Пегий, это тропа богов?
- Да.

Малыш закрыл глаза. Его стариковское личико с длинными морщинами у рта ласкал теплый ветер. Тело ломило от утомления. «Теперь уже недалеко, - услышал он беззвучную речь Пегого - туда, где ветерок прогоняет туманные клочья. Туда, за холмы, где в просторных светлых домах живут боги. Где летают по небу разноцветные птицы и нет боли...»

Пегий осторожно подложил под голову спящего ребенка ворох мягкой травы. Прикоснулся к повязке на глазах. Повязка стала влажной. В наступающих сумерках его сгорбленный силуэт был похож на причудливый камень. А Малыш видел сон: большие белые птицы, летящие в страну богов и зовущие за собой в небо. И Пегий, оставшийся на земле, далеко внизу, машущий длинной худой рукой...

***

Охотник зашивал оленьей жилой огромную прореху на куртке из выдубленной кожи: «Чертова росомаха! Наглая тварь, к самому дому подходит. И черт меня дернул оставить оленину вялиться на улице. Теперь не отстанет, пока весь дом не обожрет. Пакостное создание. Ну ничего, от меня не уйдешь. Мы еще посмотрим кто кого,» - Охотник, мотнув головой, откусил свою нитку - « А все ж хорошо, что прапрадед мой еще до заварушки сюда сбежал. Как чувствовал. Умный мужик был, даром, что биолог. Земля ему пухом — погиб на биостанции своей. «Вот Ваня, - говорил сыну, прадеду моему, - про эту заброшенную сторожку только я один знаю. Путевой обходчик жил. Поезда тут давно не ходят, а дом еще справный.» И зверья кругом навалом. И зимы вон какие были - длинные да крепкие, а тут дров — бери не хочу. В городе-то камня на камне не осталось. Да и по всей земле, видать, не осталось. Так бомбили, чисто в Судный день. Где не сожжено, там потоплено. Где не потоплено, там радиация. Выживших раз, два — и обчелся. Да и те, говорят, мутанты. Пока рация работала, кой-чего наслушался... А и ладно, что сломалась, проклятая... Я вот живу себе спокойнёхонько да в ус не дую...»

Охотник лег на едко пахнущую зверем волчью шкуру. Повозился, заворачиваясь потеплей. Думал в полудреме: «А не случись войны — сидел бы сейчас в бетонной клетушке, дым глотал, да на работу ходил, как прапрадеды мои, да стервозную какую-нить бабу с дитями кормил бы... А то придумали — эксперименты со сверхспособностями, энергетическое поле Земли очищать... Знаем мы эти эксперименты. Как друг дружку ловчее изничтожить все выдумывают. Вон в лес ушли бы, да и жили — сами себе хозяевА. И никакой энергетики не надо — пали себе лучину бесплатно... Надо бы на солончаки сходить, да как дом-то теперь пустым оставить...»

Лучина догорела, угольки с шипением упали в лохань с водой. Во дворе вдруг залились грозным лаем собаки, и тут же смолкли, как заколдованные. Охотник вскочил: «Росомаха! Явилась, значит!» Махнул через плечо тяжелый колчан, дернул со стены лук, выскочил из сторожки. Ухо привычно фиксировало каждый шорох. Выхватив стрелу, охотник повернулся к кустам у насыпи. Глаза в лунном свете ясно различили длинный силуэт, спускающийся к дому. «Вроде на зверя не похож... вроде человек носатый с мешком на руках... Ах ты ж чертова сила — мутанты!» Через долю секунды прозвенела отпущенная тетива...