Site Logo

Полки книжного червя

 
Текущее время: Чт мар 28, 2024 20:25

Часовой пояс: UTC + 3 часа




Начать новую тему Ответить на тему  [ Сообщений: 11 ] 
Автор Сообщение
 Заголовок сообщения: Кандидаты от Влады
СообщениеДобавлено: Пн сен 23, 2013 21:17 
Не в сети
Кошка книжная домашняя
Аватар пользователя

Зарегистрирован: Пн мар 23, 2009 19:54
Сообщений: 21197
Откуда: Хайфа
Поскольку Влада бывает тут редко :( , напоминаю: она известна на ФФ под именем Aelwyd, а на Небе и здесь как Бетти.

_________________
У кошки четыре ноги -
и все норовят ее пнуть.
Товарищ, ты ей помоги.
Товарищ, собакой не будь.

Тимур Шаов


Вернуться наверх
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Кандидаты от Влады
СообщениеДобавлено: Пн сен 23, 2013 21:21 
Не в сети
Кошка книжная домашняя
Аватар пользователя

Зарегистрирован: Пн мар 23, 2009 19:54
Сообщений: 21197
Откуда: Хайфа
Хуже не бывает
(в соавторстве с Касой)

Каждую ночь он тонул. Его крутило в сером, мутном водовороте, верх и низ перепутывались, легкие разрывались от желания вдохнуть, но воздуха не было, и он просыпался в холодном поту. Один и тот же сон…
Отец учил его: попал в водоворот – надо расслабиться и опуститься на самое дно. Там воронка слабеет, и можно, хорошенько оттолкнувшись, вырваться и спастись. То же самое говорила и старая Нимэль, жрица Ирды. Это она собрала его, покалеченного, буквально по кусочкам: залечила раздробленную ногу, стянула порванные сухожилия руки, отогрела окоченевшее уже тело дыханием целительского дара. Отогнала жадно принюхивающуюся смерть! И, увы - это было все, что смогла. Хотя, конечно, редкий дар у нее. Таких целительниц, как Нимэль, не сыскать даже в столице. «Могло быть и хуже, Таред, – увещевала его жрица, кормя с ложечки наваристым бульоном, - жив ведь остался. А если бы совсем лишился руки? А если бы вовсе не поднялся? Благодари богов. Благодари Ирду!»
Не получалось. Вместо благодарности рождались горькие мысли: «Лучше бы я тогда погиб, чем так жить». И снова, снова – один и тот же сон: водоворот, и он тонет, борется изо всех сил, и – нет спасения. Лишь бесконечное падение и страх…
Вздыхала Нимэль, вытирая испарину с его лба после очередного кошмара, и говорила: «Боги дают тебе этот сон, чтобы ты, наконец, смирился. Перестань бороться с тем, чего одолеть не можешь. Остановись, оглянись вокруг, найди замену утраченному. Ищи иную цель в жизни. Сон – он не подсказывает, он тебя силой и страхом заставляет: разорви круг беды, что не выпускает тебя. И будешь свободен!»
Но он не слушал Нимэль. Откуда женщине знать о том, что главное в жизни Тареда! Она вздыхала, качала седой головой.
- Пока ты не коснешься дна, пока не поймешь, что хуже уже и быть не может, ничего не выйдет. Ну, а оттуда, Таред, одна дорога – вверх, к новой цели, - так сказала Нимэль на прощание. И вручила ему янтарные четки, руку разрабатывать.
И Таред разрабатывал, хотя это вызывало страшную боль. Таскал эти четки с собой везде, будто ребенок любимую куклу, перебирал в неповоротливой, негнущейся руке. Кисть уже худо-бедно двигалась. А вот пальцы… Он даже ложку в правую руку взять не мог, что уж говорить про тяжелый меч. И тонкие, сложные магические пассы, требующие точности и уверенности, были теперь не для него. Таред порой почти рычал от злости и бессилия – десять лет Санхейской академии, звание магистра боевой магии; еще почти двадцать лет безупречной службы в ордене «Серебряной Молнии»; десятки зарубочек на простых деревянных ножнах меча, каждая – очередной убитый оборотень; королевские медали, трактат «О магических свойствах амирилла»… все это - псу под хвост? Не сегодня-завтра гроссмейстер вызовет его к себе и начнет благодарить за службу и сожалеть. А потом отправит в почетную отставку. Его, Тареда ап Минвэддинга! Да, ему пожалуют титул, лен, щедрое пожизненное содержание из казны. Те немногие из рыцарей ордена, кто доживал до пенсии, всегда получали щедрую награду.
«Лучше бы я умер, – в сотый раз подумал Таред, представив себя сидящим в пожалованном королем замке дурак дураком, - лучше сдох бы сразу, чем теперь медленно гнить без дела…»

Скрипя зубами, он перебирал в правой руке четки. Еще две минуты. Потом можно передохнуть минуту. Полторы минуты. Стрелка на часах в приемной архимага Баота Кридана, гроссмейстера ордена «Серебряные молнии», ползла еле-еле. Пальцы не слушались, каждое движение болью отдавалось в спине и затылке.
- Таред? – дверь кабинета открылась. Он вскочил, выронив четки, правая рука автоматически дернулась и сжала рукоять меча. От этого движения острая боль прошила руку насквозь. На лбу выступила испарина. Хотелось бросить тяжелое оружие, но гроссмейстер смотрел на него внимательно. И Таред так и остался стоять, вытянувшись, пока архимаг не сказал, поворачиваясь к нему спиной и возвращаясь в кабинет:
- Заходи-ка, разговор есть.
Только когда гроссмейстер отвернулся, маг разжал руку. Меч выпал прямо на потертый ковер, покрывавший пол в приемной. Кряхтя, пытаясь не сгибать покалеченную ногу, он с трудом поднял оружие левой рукой, шипя сквозь стиснутые болью зубы:
- Сволочь, мать твою…
- Э, да ты даже ругаться у соседей научился? – донесся изумленный голос магистра.
- Научился, - угрюмо подтвердил Таред, входя в кабинет своего бывшего однокашника, - дурное дело нехитрое. Эта зараза – как репей: раз услышал - и прилипло. Другому бы вот так, с лету, у них обучаться…
- Другому? Чему же? – гроссмейстер остро взглянул на Тареда. Тот пожал плечами:
- Да ведь время какое. Никто не знает, как оно обернется дальше. А еще великий стратиг Нартир Верденский говорил, что главное в войне - это знания о противнике. Вероятном. Язык, обычаи там, все такое… Вот я и изучаю, - Таред развел руками.
- Как же, противника, – скептически хмыкнул гроссмейстер. – Какой, ядрена клюква, противник! Ты разве не был с королем на выставке? Ты видел этот…ак его… «стратегический бомбардировщик»? – он сердито прищурился. - Нам бы одного такого хватило, когда мы Астру брали. А у них их сотни. Куда нам против них!
Таред раздраженно помотал головой, совершенно не соглашаясь.
- Все эти технические штуки у наших незваных соседей, чтоб им пусто было, - это, конечно, да. Впечатляет. Но! – Таред сердито пристукнул кулаком по столу. - Сам знаешь, хорошему магу их игрушки не страшны. Хотя да… бомбардировщик, конечно, красавец, – он погрустнел. - А то, что висит у него под крыльями, - вообще мечта. Один вылет - и от вражеского замка лишь пятно копоти.
- Вот видишь, Таред. Ты и сам все понимаешь…
- Ни хрена я не понимаю! – взорвался старый маг. - Вот ты мне скажи: я их звал? Ты их звал? Может, Нартир Верденский им приглашение прислал – приходите, мол, поучите нас уму-разуму, а то мы головкой скорбные и умом недалеко ушли!
- Таред, - голос гроссмейстера посуровел, - уймись. Нам нужно поддерживать добрососедские отношения. Ты это знаешь не хуже меня. Не бузи! И потом, я ведь тебя прекрасно понимаю. Сам был ошарашен, узнав, что наш мир, наша земля, наша жизнь, люди, даже драконы в Гарханских горах – все это, оказывается, «плод фантазии»!
- Тьфу! – сердито сплюнул Таред.
- Вот именно! Еще и автора называли – покойник уже этот господин.
- Его счастье, - буркнул Таред, - а то бы я его туда второй раз отправил.
- Хватит, Таред, - сказал Кридан устало, - не трать время на пустословие. Что произошло, того не изменишь. Не твоя и не моя вина, что люди в том мире перестарались со своими экспериментами и что-то у них пошло не так. Наши миры пересеклись. Теперь мы рядом, мы вместе, мы соседи. А ведь могло быть всякое. Про коллапс-то помнишь?
Таред помрачнел и кивнул. Тогда, сразу после Столкновения, привычный мир начал стремительно расти. Поначалу даже воодушевились все – чем не повод землицы у соседей оттяпать? Но те тоже не дураки оказались. Их ученые волну расширения сначала остановили, потом повернули вспять, да так резво, что едва не угробили всех к драконьим потрохам!
- Тогда было жарко, - подтвердил он, - если бы не наши маги, возвратная волна стерла бы все к чертовой бабушке – так, кажется, нам объясняли их ученые?
- Да, именно. И нас бы погубила, и половину их мира разнесла взрывом, сойдись вся сила этой волны в одной точке.
- То-то они примчались к нам со своими машинами да железяками, - злорадно сказал Таред, - спасать якобы нас, а на самом деле – себя. От коллапса!
- А железки-то их у нас – пшик! Не работают! – неожиданно засмеялся архимаг, потирая руки. - Никакие не работают! Вот такой вот научный феномен! Пришлось нам, магам, в ножки кланяться и просить помощи. Так вот, с той поры, теперь и дружим. Взаимовыгодно. Мы тут магией волну держим, они там - наукой. Равновесие, едрит твою в корень!
- Я, значит, ругаюсь, - деланно изумился Таред, - а сам-то? Ладно, не маши на меня рукой. Зачем звал?
- Туда поедешь, - сказал Архимаг, - ученика искать. Срочно, Таред!
«Что? Я? Почему? Что за бред?» - все это хотело сорваться с языка старого мага. Хотело - да и передумало.
- Это приказ?
- Считай, что да. Приказ, просьба… все сразу. И не смотри ты так на меня. Лучше скажи: сколько человек сейчас в ордене? Молчишь? Правильно, немного. Я, магистр стихийной магии, ты, боевой маг. Оба далеко не молоды. Остальные тоже давно не мальчики. А молодых нет! Совсем! Ни одного молодого мага и даже ни одного ученика в ордене нет! И ты это знаешь, и там (он кивнул головой куда-то в сторону окна) это знают, потому и готовы сотрудничать с нами! Иначе скоро тут (он постучал пальцем по столу) держать это самое равновесие скоро будет просто не-ко-му!
Повисла тишина. Потом Кридан поманил рукой из шкафа пузатенький графинчик темного стекла - тот подплыл по воздуху к столу, аккуратно накапал двум магам в рюмки золотистого вина.
Выпили.
- Таред, старина, - гроссмейстер заговорил уже спокойнее, - знал бы ты, чего мне стоило добиться от короля разрешения. Знаешь, сколько с меня эти королевские мудрилы и советники крови выпили? Много. Они пили, а указ все кочевал по чиновьичим столам. Пока я не добился у короля личной аудиенции. Пока не выложил перед ним на блюдечке истину, что если ничего не делать, то его наследник вполне может остаться без придворного мага. И ладно бы беда только в этом! Что будет с Орденом? Мы не вечные, Таред. Что будет с нашими знаниями, когда мы умрем? Нам нужна свежая кровь, понимаешь?
- Понимаю, – кивнул Таред, – но причем здесь наши соседи?
- Слушай, если бы я не знал тебя еще по Санхее, я бы подумал, что ты дурак и тебя мамка в детстве с печки роняла, - зло сказал Кридан. – Сам ведь знаешь, что нет у нас детей, способных к магии. Не рождаются. Совсем! После этого чертового Столкновения! Но если не рождаются тут, то вполне могут рождаться там, и, значит, искать надо там! А ты тут сидишь и тупым прикидываешься, будто тебе наплевать на судьбу Ордена!
Таред насупился, но особенно не обиделся. Обижаться на Баота Кридана, бывшего однакашника и давнего друга было глупо. А обижаться на начальство так и вовсе непозволительно.
- Мне не наплевать на судьбу ордена. Это все, что у меня есть, - сказал Таред, - и я готов ехать куда угодно и искать что угодно.
- Я и не сомневался,– сказал Кридан, - вот и поедешь к этим нашим соседям. Искать мальчишку для обучения магическим наукам. Беда в том, что вся эта бюрократическая тягомотина съела отведенное королем время. Через два дня Большое Полнолуние. И королевский совет, на котором я должен доложить, что первый кадет Ордена начал свое обучение. А иначе…
- Я поеду, - перебил его Таред. - Но все же сомневаюсь, что там можно найти нужного мальчишку. Ты посмотри, что у них творится!
- Ну, это только кажется, что мы к ним лишь в гости ходим, когда приглашают. И только и делаем, что бряцаем нашими мечами да шпорами, на потеху публике. Как медведи дрессированные. Пусть нас считают тупыми дикарями и шутами гороховыми! Так легче работать. Ты что, отчетов не читал?
- Читал.
- Значит, плохо читал. Невнимательно. И смотрел, раскрыв рот, только на их бомбардировщики и танки. А надо было смотреть совсем на другое. Есть, есть там, Таред, то, что нам сейчас необходимо! Жаль только, времени мало, два дня всего до Большого Полнолуния. Не успеем - указ снова ляжет под сукно, и кто знает, появится ли еще возможность спасти наш Орден. Но ты, Таред, ты сможешь. Я тебя знаю. Найдешь – получишь звание магистра. Не найдешь – извини, отставка, – резко сказал гроссмейстер. – Пока нужен один-единственный мальчишка. Доброволец. Обманывать нельзя, он должен знать, на что идет. Впрочем, у тебя и не получится обманывать. Дипломат из тебя хреновый…

Урихгра был черен, черен как волосы демоницы Элиль. Лишь на плече этого коня тянулись три длинных белых полоски – там, где когти оборотня разорвали когда-то кожу, шерсть стала седой. Он обладал породистой длинной шеей, бархатными ноздрями и исключительно стервозным характером. Конюхи старались не иметь с ним дело, и не зря: Урихгра всегда был готов сделать какую-нибудь гадость. Он признавал только Тареда, а иногда противился и ему. Вот и сейчас – конь переставлял копыта с явной неохотой. Ну не хотелось ему ехать куда-то в ночь, в зиму, вместо того, чтобы стоять в теплом стойле…
- Шевелись, чертово семя, таможня близко, - и несильный хлопок тяжелой рукавицей по шее. Конь недовольно фыркнул, но шаг ускорил.

Таможенный наряд коротал скучное дежурство, каждый – кто во что горазд. Орк Джимгур ковырял в зубах щепкой. Крупная, с рыжеватыми подпалинами, крыса-ищейка Ришка спала в тени бумажной кипы, изредка подергивая задними лапками. Начальник смены гном Дарвенлон, приспустив на кончик носа очки, читал газету «с той стороны». Читал вслух, и с выражением.
- Нет, ну вы только подумайте, что они пишут! – переходя к следующей статье, воскликнул гном и почесал Ришкин палевый живот. – До чего дожили! «В рамках борьбы со СПИДом герцогство Азархан получило в дар от Красного Креста несколько контейнеров с одноразовыми шприцами и презервативами»!
Крыса блаженно потянулась, приоткрыла один глаз, зевнула и перевернулась так, чтоб Дарвенлону было удобней чесать ей брюхо.
- С чем? – не понял Джимгур.
- С «ентим самым»! – гном «на пальцах» объяснил, с чем. Орк заржал, потом плюнул, далеко и метко, прямо в очаг, давая понять, что ничего хорошего на «той стороне» и быть не может.
- Болтовня! – добавил он, махнув рукой в сторону газеты. - Тут и грамотным быть не надо!
- «Возрастает боеспособность армии», - продолжал читать Дарвенлон, - «три молодых дракона были переданы королем Эслингена Тумасом Первым в распоряжение наших военно-воздушных сил».
- Три дракона – сила, - откомментировал орк, - а еще чего там наврали? Ты дальше читай. На первой странице обычно скучное.
- А! Вот, слушай! – оживился гном, - это про вас! «Зеленые» перекрыли движение на главной магистрали. Они требуют закрытия атомных станций в Южной Африке».
- Не, это не наши, - отмахнулся Джимгур. – Это эльфы, наверное. А где это – Африка?
- На юге, - важно ответил гном, - написано же: «Южная Африка». А, вот и про соседей, про матюшинских: «Кандидат в депутаты Думы от пятого округа подарил детскому дому Матюшино автобус. Наконец-то семьдесят сирот получили свой собственный транспорт».
Орк задумался.
- А что такое детский дом?
- Ну, там дети живут, - ответил гном, у которого было хорошо развито логическое мышление.
- Одни? – не понимал орк.
- Ну, сказано же – сироты.
- Семьдесят сирот? – орк даже головой затряс. – Война у них была, что ли?
Дарвенлон почесал в затылке. Задумался.
- Чума, наверное, - наконец нашелся он. – В Матюшине.
- Чума в Матюшине? – раздался голос с порога. Стражи оглянулись. Незнакомец. Немолодой. В доспехах, и знак пса-Тариса на груди. Боевой маг.
- Была чума, - закивал головой гном, - наверное. Давно. И кончилась. В Матюшино. А вам туда?
- Может, и туда, - пожал плечами маг, - почему бы и нет? Мне на ту сторону, вообще-то. Детский дом там, значит? Это хорошо.
- Ну, коли так, извольте подорожную и поклажу вашу на досмотр, - важно сказал гном. Орк зыкрнул на меч рыцаря и прогудел басом:
- Извиняемся, служба.

Прошло полчаса.
- Параграф тридцать семь, таможенного законодательства, поправка сто сорок восемь, от двадцать третьего дня месяца капели. К провозу за пределы королевства разрешено лишь четыре кварты сархи, - бубнил гном, - а у тебя, рыцарь ап Минвэддинг, ровно на полкварты более разрешенного.
Доведенный до белого каления Таред, ни слова не говоря, взял со стола одну из бутылок, выдрал левой рукой из нее пробку и начал пить большими глотками. Кадык медленно двигался в такт убыванию сархи. Крыса приподняла голову и выжидательно посмотрела на хозяина. Гном сдвинул очки на лоб. Орк и заглянувший в приоткрытую дверь Урихгра любовались Таредом с одинаковым уважением. Рыцарь хлопнул наполовину опустевшую бутылку на стол перед гномьим носом, крыса шмыгнула под бумажную кипу.
- Теперь - в соответствии с таможенным кодексом? - любезно поинтересовался Таред. - Или еще отпить надо?
Гном невозмутимо поболтал бутылкой возле уха, отставил ее, нацепил очки и с размаху припечатал Таредову подорожную:
- Действительно в течение двух суток, господин рыцарь, – сказал гном. – Должен предупредить вас о последствиях просроченной визы.
- Не надо, – ласково сказал Таред.
Борода у гнома вздрогнула.

«Зима вроде… А снега нет, одна грязь… Запущено все, хуже, чем в приграничье… Не люблю я сюда ездить. Эх, если б не этот мальчишка…» - Таред, ссутулившись, медленно ехал по обочине разбитой бетонки. Капюшон плаща надвинут на самый нос, раненая рука прячется от холодного ветра под полой плаща.
«Где его искать? Где тут вообще мальчишки водятся? В таверне, что ли, спросить? Или прямиком в ратушу, к бургомистру? Подкидышей бы посмотреть. В приюте. Гном говорил про приют. Семьдесят сирот… неужто не найдется ни одного подходящего? От Столкновения лет двадцать прошло, значит, все приютские уж после родились. Точно. С приюта и начну. Значит, надо к бургомистру. Поворот бы не проглядеть на Матюшино. Эх, ну и дороги…»
Таред ехал вперед, не очень оглядываясь по сторонам, доверившись чутью Урихгры, и потому автобус заметил не сразу. Надо сказать, что в жизни этот подарок депутата матюшинским детям выглядел совершенно не так, как на газетной фотографии. Вот ведь где настоящее волшебство! Белоснежный красавец «Мерседес» куда-то испарился, а на его месте натужно чихал и кашлял престарелый «ЛАЗ». Не иначе как ведьма морок навела! Трудяга-автобус пыхтел зря - вырваться из грязного болота, в которое превратилась раздолбанная дорога, он не мог.
Рыжая Варька, носившая гордое звание педагога-организатора, давила и на газ, и на сцепление, но автобус обреченно дергался в западне. Сзади многострадальный транспорт подталкивали мальчишки в казенных куртках, водитель дядя Вова и два гаишника. И тут на раскисшей дороге появилась странная фигура – черный здоровенный конь, а на коне рыцарь с мечом и в плаще с капюшоном, похожий то ли на владыку Мордора, то ли на сторожа дядю Вову в дождевике. Он медленно ехал мимо и с интересом смотрел на суету вокруг автобуса.
Старший прапорщик Кононенко, пытаясь придать автобусу необходимое ускорение, выдал закрученную трехэтажную конструкцию. Автобус взревел, выплюнул из выхлопной трубы черный дым и заглох.
«Ну, чисто обожравшийся дракон», - подумал Таред, а вслух сказал:
- Боги в помощь. А далеко ли до Матюшино?
Все, кто толкали автобус, замерли и разом замолчали. И только младший из гаишников, видимо, от неожиданности или с перепугу, вскинул руку к вихрастой голове и рявкнул ни с того, ни с сего:
- Прапорщик Шикута! Документы предъявите!
Урихгра остановился и с интересом скосил на него глаз. А потом ударил копытом, обдавая гаишника грязью.
Кононенко дернул молодого за рукав и сказал:
- Проезжайте, гражданин, не задерживайте движение. До Матюшино два километра. Вон и указатель.
Таред тронул Урихгру коленями и не спеша двинулся дальше.
- Ты б у него еще техосмотр на коня попросил. Или огнетушитель, - толкая напарника бок, сказал бывалый Кононенко, когда странный человек проехал мимо.
- Ну, должны мы …
- Ага, должны. Там для таких случаев должностная инструкция на пять листов. Как с такими гостями обращаться. Ты знаешь эту инструкцию?
- Неа.
- Так чего тогда лезешь? Делай вид, что и не было его на нашем посту.
И Таред поехал по разбитой бетонке дальше. Сзади снова загудело натужно, чихнуло, раздалась ругань и вдруг в спину ему кто-то крикнул:
- Эй, мужик! А ты торопишься?
Маг обернулся.
- Ты че, Леха совсем, башкой съехал?! – слышалось от автобуса. И оправдывался в ответ молодой голос:
- А чего? Может, поможет. Эй, мужик! Как тебя там?
Таред посмотрел через плечо и развернул коня к автобусу.
- А что случилось?
- Да вот, понимаешь, застряли интернатские. Автобус старый. Трактором бы выдернули за минуту. Да трактор только у Пашки. Вон, домина его. Фермер! – слово у молодого гаишника получилось ругательное. – Куркуль, одним словом! Говорит, соляра нынче очень дорогая, и время, мол, тоже деньги. А откуда у интернатских деньги? Помог бы ты, а? Чем больше рук, тем лучше. А может, коня твоего к бамперу привязать?
В ответ на последнее замечание Урихгра злобно вздернул губу, показал желтые зубы и визгливо заржал. Таред ласково похлопал коня по скуле, кряхтя, слез с седла и похромал к застрявшему автобусу. Сразу стало видно, что от такого помощи никакой. Пока на коне сидел – здоровенный дядька, а как слез да стащил кожаную перчатку с обезображенной руки…
- Извини мужик, - смутился Леха, - мы ж не знали. Ты ж с виду справный…
Но Таред лишь отмахнулся. Подошел ближе, потрогал рукой поцарапанный бампер, поглядел в лупоглазые фары автобуса, зачем-то поколупал ветровое стекло ногтем.
Мальчишки в одинаковых темно-синих куртках, усевшиеся на бетонном брусе на обочине, были похожи на нахохлившихся воробьев. Они вразнобой шмыгали простуженными носами, изредка утираясь рукавами. Педагог-организатор, вылезшая с водительского сидения, не очень-то по возрасту отличалась от своих подопечных.
«Да, в сущности, ничем от телеги не отличается. Только не дерево, а металл, и тяжелей намного, - прикидывал в голове Таред, - коэффициенты натяжения чуть поменять, плетение магических потоков подправить. Эх, рука б не подвела!»
- Отойдите от повозки, - велел он и сам отошел от автобуса шагов на двадцать. Обернулся, вытянул вперед руку, что-то неразборчиво пробормотал и стал сжимать пальцы в кулак. Очень медленно. Боль была невыносимой, перед глазами мелькали черные мушки, лоб покрылся испариной. Автобус дернулся и пошел из ямы, как сани по снегу.
Воробьи-мальчишки разинули рты и вытаращили глаза, толкая друг дружку острыми локтями. Прапорщик Кононенко сдвинул пальцем форменную фуражку на затылок и перекрестился, искренне, с чувством, как никогда не крестился даже на Пасху. Рыжая воспитательница Варька зачем-то натянула на голову капюшон и туго затянула завязочки под подбородком.
- Имел я ту Люсю до горы ногами! – зачарованно протянул Леха. – Ну, ты даешь!

(окончание следует)

_________________
У кошки четыре ноги -
и все норовят ее пнуть.
Товарищ, ты ей помоги.
Товарищ, собакой не будь.

Тимур Шаов


Вернуться наверх
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Кандидаты от Влады
СообщениеДобавлено: Пн сен 23, 2013 21:23 
Не в сети
Кошка книжная домашняя
Аватар пользователя

Зарегистрирован: Пн мар 23, 2009 19:54
Сообщений: 21197
Откуда: Хайфа
Хуже не бывает (окончание)

Найти городскую ратушу было не так уж и сложно. Все городишки устроены одинаково – центральная площадь, рынок, постоялый двор и тут же – она, родимая. Правда, называлась ратуша в Матюшино как-то странно и выглядела неказисто. Но смутила Тареда не сама ратуша, а девица, вышедшая на крыльцо. Девица была «писаная красавица». То есть, в прямом смысле, нарисованная! Под толстым слоем белил и сурьмы, покрывавшим ее лицо, определить возраст было сложно. Таред с трудом спешился и просто накинул повод на ближайшую ветку. Урихгра никуда не денется, если, конечно, ему ничего такого в голову не взбредет. А если взбредет – то хлипкая рябинка Урихгру не удержит. Он, прихрамывая, подошел к крыльцу, и остановился.
Девушка на крыльце изумленно молчала и лишь таращила на него густо подведенные синим глаза.
Таред тоже молчал и изумлялся, разглядывая упитанные ляжки писаной красавицы, обтянутые черными чулками. Юбка у нее была такой длины, что Таред даже затруднился бы назвать это юбкой. Скорей уж, широкий пояс.
- Вы по какому вопросу? – наконец спросила девица.
- Мне бы господина бургомистра, - сказал Таред после долгой паузы, потому что, по какому вопросу он, из головы как-то улетучилось.
- К главе администрации, что ль?
- К главе.
- Так его нет, и уже не будет. А у меня обеденный перерыв. Вы после перерыва и приходите, – сообщила девица, уперев руки в бока.
- А как же мне…
- Сказано же вам, у меня обед, - важно заявила дева, прищурив глаз. И у Тареда сложилось впечатление, что ей надо как-то правильно ответить, чтобы она согласилась потерять немного своего времени и таки выслушать его. Только вот юбка сбивала с верной мысли.
Права была Алишка, когда говорила, что не умеет он с женщинами разговаривать. Много чего другого умеет, а с женщинами как-то не выходит. Девица обернулась и долго ковырялась в замочной скважине, дверь закрыть не могла. А Таред стоял, смотрел на ее туго обтянутый юбкой круп (ничуть не меньший, кстати, чем у Урихгры) и никак не мог сообразить, что же ему надо ей сказать или сделать. Дурацкие мысли крутились в голове. Вроде того, что девке в таком виде место только в заведении, перед которым стоит ступа и пестик, а никак не в городской ратуше. Но пока он думал, а девица крутила ключом – произошло следующее. Конь дернул головой, освобождая повод от ветки, сделал два шага и несильно ущипнул девицын зад зубами. Раздался визг. Таред получил сумочкой по голове, а Уригхра отвернулся и стал любоваться рябиновыми гроздьями с самым меланхоличным видом, пока невинно пострадавший Таред бормотал несвязные извинения. Девица фыркнула, очень ловко, в одно движение, закрыла дверь, сказала еще что-то уничижительное и, проваливаясь каблуками в раскисшую дорожку, ушла.
Конь с задумчивым видом жевал рябиновую ветку. По его отрешенной морде было видно, что он здесь совершенно ни при чем. Таред развел руками в немом возмущении, Урихгра сплюнул ветку, задрал губу и ехидно заржал.
- Скотина ты, - беззлобно сказал Таред, констатируя общеизвестный факт.
Но все это было не то, не то, не то! Тареду показалось, что водоворот вновь крутит его, выжимая из легких остатки воздуха, и дна все нет… Захотелось сесть на это крылечко и никогда с него не вставать. Но потом он представил себе, как будет подниматься, со своей искалеченной ногой, хватаясь за перила, и кряхтеть, если вдруг сельский голова все же припожалует на службу. И остался стоять.
И тут у забора остановился мотоцикл с тем самым вихрастым гаишником Лешкой.
- Эй, отец! Тебя как звать?
- Таред.
- Почти Толик, - ухмыльнулся Лешка. – Пошли, я тебя к голове отвезу. Он мой дядька. Щас все устроим.

Таред дело знал. Выставил на стол сарху, отмерянную тридцать седьмым параграфом для укрепления добрососедских отношений. Голова тоже не поскупился – в укреплении и налаживании он был дока.
Выпили по первой. Закусили, чем бог послал. На этот запах, точнехонько ко второй рюмке, поспел кум головы. Дальше заладилось совсем бойко. Сарха пошла хорошо, по меткому выражению кума – как теща под лед. После четвертой, выяснив, что отец Тареда был Саймоном ап Минвэддингом, стали звать рыцаря Семенычем. После пятой обсудили в деталях процесс изготовления сархи. Расстроились, что гномьих мхов в селе не водится. Таред, благодушно помахав рукой, и нечаянно сотворив пару стрекоз, обещал передать с оказией недостающий компонент. Спустя еще две рюмки рыцарь рассказал, как громили Рекса Эртриха Длинные Уши. Диспозицию войск Таред выстроил на столе из рюмок и соленых огурцов. Кум, бывший танкист, в долгу не остался. Долго спорили о преимуществе танков над тяжелой рыцарской кавалерией, усиленной боевыми магами. Каждый остался при своем мнении, но веселья это не испортило. После какой рюмки достали старый аккордеон, Таред не знал - сбился со счета. Звездочки на темном полотне неба в окне заметно приплясывали. Пели хорошо, душевно, со двора подпевал цепной кобель. И Таред тоже подпевал:
- Нас извлекут из-под обломков,
Поднимут на руки каркас,
И залпы башенных орудий
В последний путь проводят нас.
И полетят тут телеграммы
Родных, знакомых известить,
Что сын их больше не вернется
И не приедет погостить...

Наутро слегка подморозило. Таред проснулся - и понял, что сарха с местной пшеничной добрососедствуют плохо. Лишним подтверждением этому стал голова – он сидел в холодном коридорчике, на лавке, и нежно прижимал к себе банку, в которой сиротливо плавал один-единственный соленый огурчик. Цветом и фактурой Павел Петрович был точь-в-точь как этот маринованный овощ.
- Слава богам, - буркнул Таред, опираясь о притолоку распахнутой входной двери и осматриваясь.
- Воистину воскрес, - вяло ответствовал голова, - удобства во дворе. Кури, Семеныч, – он кивнул на початую пачку «Примы».
- Не курю, - брезгливо поморщился Таред. - Так что, Петрович, как там с моим делом? Пацанов бы собрать. Глядишь, кто и согласится. Или, может, прямиком в приют, для начала?
- Про интернат забудь, - голова страдальчески сморщился, - тебе оттуда никого не дадут без кучи бумажек. Справка о составе семьи, справка от нарколога, от психиатра… от венеролога тоже, небось, надо… о доходах… заявление… комиссия рассматривать будет, облоно… может, через пару месяцев дадут разрешение. Ох, ты ж господи… - голова позеленел и сделал судорожное глотательное движение. Потом приложился к рассолу.
- Мне сегодня надо, - угрюмо сказал Таред, - край, как надо. Кровь из носу, Петрович. А если домашних поспрашивать? А? Как думаешь?
- Ну, с домашними проще, - сказал голова, снова закуривая, - если родители согласие подпишут, то и всего делов-то. Я б тебя в школу свел, да каникулы уже начались. Не соберешь теперь никого, Семеныч, - голова скривился, затушил початую сигаретину и продолжил:
- Да ты пройдись по деревне, может, сам кого и найдешь. Пацаны… что им… голова не болит. Небось, носятся по улицам.
И, горестно вздохнув, поплелся в дом.

Таред прошатался по деревне битый день, и все без толку.
Сначала он боролся с раскалывающейся головой, потом – с промозглым и стылым ветром, пробиравшим его почти до костей, под конец – с голодным и обозленным конем. Урихгра не понимал, почему он должен месить грязь туда-сюда, и норовил дать понять Тареду, что тот – старый дурак, всеми доступными ему способами.
А мальчишки как сговорились. Ни один из них не горел желанием оставить дом, родителей, друзей, компьютер - и отправиться неизвестно куда, непонятно зачем. Ни один не вспыхнул от восторга, узрев боевые регалии Тареда, и не засиял восхищенными глазами от перспективы стать боевым магом, рыцарем ордена «Серебряной молнии». И ни в одном из них не уловил Таред ни малейшего признака магического дара. Молчала его рука, не отзывалась привычной уже стреляющей болью на близкую магию, лишь ныла слегка от стылого холода. Проклиная белый свет, коня, собственную косноязычность, мальчишек, Гроссмейстера и свою руку, Таред поплелся по вечереющей улице к дому головы.
И тут ему крупно повезло. Ну просто подарок судьбы!
В конце улицы, у едва подмерзшей речушки с осклизлыми бережками, показался трактор. Тот самый, куркульский, у которого время и соляра денег стоят. Натужно урча, он тащил по берегу прицеп с бревнами. «Имел я ту Люсю…» - злорадно пробормотал Таред, стянул перчатку с руки, потом, помогая себе левой, свел пальцы в знак «синей звезды» и, поддерживая под локоть больную руку, выбросил кисть вперед. Трактор дал задний ход, оскользнулся на крутом бережке и начал заваливаться назад, прямо в воду. Таред прижал, баюкая, правую руку к себе. Урихгра одобрительно фыркнул.
Бухнула входная дверь, распахиваясь настежь, в доме напротив.
- Я тебя рожала, я ночей не досыпала, - слышался визгливый крик из дому, - кормила, падлу, одевала. А теперь мамке даже за бутылкой не сбегаешь?
- Отцепись!
Таред едва не споткнулся – столько злости звучало в детском крике. Повернулся и захромал к неказистому домишке. Хотел было перехватить выскочившего на порог пацаненка – не успел, тот порскнул мимо, вильнул за угол дома, и – нет его, лишь резиновые калоши шлепают по раскисшей грязи.
- Стоять, - приказал Таред коню. И направился в дом.

Наверное, когда-то эта женщина была красивой. Теперь же она была давно и беспробудно пьяной.
- Для чего я рожала, а? – мутные глаза уставились на Тареда, не понимая, кто перед ней. - Для чего мучалась? Чтоб было кому матери помочь на старости лет! Говорила же мне Нюшка: на кой черт тебе эта обуза? Не послушалась, дура, родила на свою голову. Лучше б аборт сделала!
- Сука, - пробормотал Таред, каменея лицом, - твой ребенок? Убежал, только что.
- А что? – взвилась та - и тут же сникла, рукой махнула. – Мое отродье…
- Имя?
- Сашка. Сашка Орхипенко.
- Я забираю его с собой. Учиться.
- А выкуси! – грязный кукиш метнулся перед глазами Тареда. – Чтоб я дитё отдала! Запросто так!
- Зачем же «запросто так», - зло ухмыльнулся Таред. Сходил к коню, вернулся. Аккуратно поставил две последние бутылки сархи на стол.
- Учиться, говоришь? – неуверенно переспросила женщина, поглядывая на бутылки. - А что? Дело хорошее. Пусть учится. Бумаги подписать? Давай…Ты, это… может, выпьешь со мной? Обмоем, так сказать…
- Обойдешься, - сказал, будто печать поставил. Ушел. Вслед неслось пьяненькое: «Мужик, а стипендия там полагается?...»
- Саша! Саша! – сырой вечер проглотил его голос и не поморщился. Нет ответа. Только тщедушная фигурка тает в сумерках, убегая по бетонке прочь от дома.

Конский топот усиливался, догонял, чавканье грязи раздалось прямо за спиной. Беглец оглянулся. Из пелены тьмы на него неслось что-то огромное: страшный монстр, черные крылья вяло шевелятся за спиной, крупные комья грязи летят во все стороны, белесые струйки дыхания вырываются из ноздрей, словно дым. Бедолага заверещал, кинулся с бетонки, поскользнулся на грязном склоне, проехался пятой точкой и замер, натянув шапочку с помпоном на лицо. Так и остался сидеть, вцепившись в ушки шапки скрюченными руками. Чудовище закричало, резко затормозило, грязь плеснула во все стороны. Кто-то ругался сверху, непонятными словами вперемешку с понятными, потом вцепился в воротник куртки и потащил добычу вверх. Встряхнул, поставил на бетонные плиты, дернул за помпон шапки. Но подросток держал шапку крепко – чудовище лишь оторвало помпон.
- Ты - Саша? – рявкнуло в самое ухо.
Перепуганное создание отрицательно замотало головой, натягивая шапку еще ниже до самого подбородка. Не помогло – шапку все же сдернули.
- Ты – Саша, – утвердительно загудело над головой. Подросток отчаянно распахнул глаза и сказал срывающимся голосом:
- Ну, я! И что! А иди ты…
- Не хами! Разговор есть к тебе, Саша. Меня зовут Таред ап Минвэддинг, – он кое-как спешился, шипя от боли, шевельнул пальцами правой руки, над плечом заплясал зеленоватый светлячок. Толку от него не было никакого, освещать он ничего толком не освещал. Только темные тени выросли вокруг. Тареду было стыдно, что ничего лучше наколдовать не удалось, но клятая рука после утонувшего трактора совсем не слушалась, лишь до сих пор ныла и стреляла в плечо. Сашка все равно впечатлился – разинул рот, вытаращил глаза и наконец-то стал похож на ребенка, а не на мелкого босяка.
- О! – одобрительно сказал он. - Круто!
- Если хочешь, и тебя научу, - ответил Таред. – У тебя получится, - он уже откровенно врал. А что еще оставалось? Одаренного ученика нет - и не будет. А так - Архимаг получит мальчишку, Король будет доволен, пацан хоть отьестся, пока все не выяснится. Ну, а потом уж пусть все шишки валятся на Тареда. Не впервой. Хуже не будет.
- Надо поговорить, - повторил он - и замолчал. Беда была в том, что Таред ап Минвэддинг с детьми разговаривал еще хуже, чем с женщинами. Вот и теперь - он мялся, несколько раз сказал «э-э-э…» и «видишь ли…», потом выдал сердитое: «А чтоб его через семь ворот да оглоблей в дышло!» - и кратко, но доходчиво объяснил все – как объяснял солдатам перед боем. Историю и настоящее положение дел королевства и Ордена он уместил в полсотни слов. И не все из них были цензурными. Сашкино будущее в Ордене и вовсе описал тремя предложениями.
- Зашибись, – без всякого выражения сказал подросток после очень долгой паузы. – Мамка-то обломалась, выходит, - он хмыкнул. - А не фиг было наезжать! А то ржет она: «Дочитаешься своих сказок! Дождешься рыцаря на белом коне, как же!». Ха! Вот те и здрасьте: и рыцарь, и конь в придачу. Только ты, дядя, какой-то неправильный рыцарь. Старый, хромой и плешивый, наверное, в придачу. И конь у тебя неправильный – грязный и черный!
Урихгра вздернул морду и оскорбленно захрапел, Таред неосознанно почесал едва наметившуюся лысину и хотел возразить, но Сашка, зло сузив глаза, продолжил:
- Та ладно, дядя! Все правильно. Мне другого рыцаря и не положено. Невелика цаца - Сашка Орхипенко. Странно, что в школе еще держусь. Училка вон спит и видит, как бы меня в этот гадский специнтернат выпихнуть.
- В какой интернат? – не понял Таред.
- Для дебилов! Понял, дядя?!
Таред вспомнил давешних синих воробьев с простуженными носами, у автобуса. И нахмурился. Руки сами сжались в кулаки.
- За что выпихнет? – спросил он.
- За что?!
Сашке хотелось сказать, что если твоя мамаша регулярно не сдает деньги на ремонт школы или на дополнительные занятия учителям, зато ежедневно «сдает» их в ганделик на водку, то вряд ли директор будет рад такому ученику. Но рассказывать об этом глыбе мрака, возвышающейся над тобой на две головы, и огромной черной скотине, фыркающей над ухом, было глупо.
- За неуспеваемость!
- А у нас неуспевающих не бывает, – задумчиво протянул рыцарь.
- Это почему?
- Да так, - уклончиво ответил Таред. Потом подумал, что врать в таком деле негоже, и сказал:
- Неуспевающих у нас не отчисляют. Они прямиком на кладбище попадают. Если есть, конечно, что хоронить.
Сказал – и мысленно ругнулся. Прав, прав Кридан, дипломат из него никакой. Теперь уж Сашка точно откажется.
- А можно подумать? – тонкая рука нырнула в карман, вытащила мятую пачку сигарет. Подросток, отвернувшись, подкурил. Урихгра громогласно чихнул и злобно заржал. Таред закашлялся, плюнул, махнул рукой и пошел прочь. Конь – за ним.
- Я брошу, дяденька! - отчаянным голосом вдруг выкрикнул за спиной Сашка, бросая сигарету и пачку в грязь. – Забери меня только отсюда!
- Вот те раз! – опешил Таред. – Я ж тебе всю правду сказал.
- А хуже, чем здесь, уже не будет!
- Ха! – сказал Таред.
- А что, лучше на Окружную?!
Таред не знал, что он имел в виду, но по голосу понял, что дело плохо.
- Думаю, Окружная отменяется, - сказал он и положил руку на плечо ученика. – Едем! Но…
Взгляд его случайно упал на брошенную в грязь пачку. Он поморщился.
- Предупреждаю сразу. Завязывай с этим, иначе ничего не выйдет. Не знаю почему, но эта дрянь выедает способности почище кислоты.
- Да я все! – Сашка вывернул карманы куртки. – Во, чисто! Больше ни-ни!
Пустые кармашки висели сиротливыми тряпочками, пачка сигарет валялась в грязи.
- Саша, а где спички? – спросил Таред негромко.
- Какие спички?
- Спички. Зажигалка. Огниво. Уголек от костра. Откуда огонь?
Мальчишка замялся. Потом передернул плечами.
- Ну, а что? Спички кончились, денег нет. Как умею, так и прикуриваю, - и поднял вверх правую руку. На кончике грязного указательного пальца плясал маленький ровный огонек…

Когда Таред прибыл в замок не один, гроссмейстер как раз готовился к Большому королевскому совету. Он прохаживался по центральному холлу, репетируя свою речь перед королем, и выглядел очень внушительно - хоть портрет парадный с него пиши.
- Наконец-то! Я знал, что ты успеешь, - довольный Кридан кивнул рыцарю и покровительственно поманил будущего ученика пальцем. Но тот, видимо, оробел - отступил на шаг и уперся спиной в Тареда. Гроссмейстер скептически осмотрел тщедушного новобранца и спросил:
- Как тебя зовут?
- Саша, - едва слышно прошуршало из-под шапки.
- Как?! Что ты там бормочешь? – Кридан спешил и потому сердился. - Таред, кого ты притащил? Дохляк какой-то. Я понимаю, времени было в обрез, но неужели никого получше не нашлось?
Существо в натянутой на самые уши шапке сжалось в комок и стало похоже на рассерженного котенка, что вот-вот зашипит и выпустит острые коготки. Тяжко жить, когда некому за тебя заступиться, и всяк может, походя, обидеть. Надо уметь защищаться.
- Это лучший, - внезапно сказал Таред, опуская руку на плечо своему найденышу. Тот удивленно вскинул голову. Рыцарь коротко кивнул и добавил:
- Я ручаюсь.
- Да? Ну, хоть шапку снять и внятно представиться ты в состоянии, чадо?
- А девочке шапку снимать необязательно!– неожиданно звонко и четко сказало чадо, скрещивая руки на груди.
- Чего?! – одновременно спросили Кридан и Таред.
Гроссмейстер сделал два широких шага и елейным голосом сказал:
- Это как понимать, рыцарь ап Минвэддинг? – и молча потянул шапку двумя пальцами вверх. Таред покрылся мурашками недоброго предчувствия, глядя на перепачканное, худое личико подростка.
– Так как же тебя зовут? – переспросил гроссмейстер.
- Орхипенко Александра Васильевна.
- Нет, Таред, - ласковым голосом, что обычно предшествовало большой грозе, сказал гроссмейстер, – тебя-таки мамка в детстве с печки роняла. Ты кого привез, пень старый? Ты куда смотрел? Это ж девчонка!
- Да не может быть!
- Да чтоб тебя вдоль и поперек да через семь мостов и туды в качель!
И после этих очень прочувствованных слов Таред наконец осознал всю сложность ситуации.
- Там бардак такой. Темно к тому же. Дождь. Волосы короткие, – защищаясь, сообщил он Баоту, - какая ж это девчонка, сам посмотри.
- Я-то смотрю! Смотрю и думаю - что я королю скажу!
Они оба уставились на новобранца. Сашка так и стояла, скрестив руки на груди, вздернув вверх курносый нос, пытаясь изобразить равнодушное спокойствие. Но больше походила на перепуганного мокрого котенка. Короткие волосы торчали во все стороны, и только длинная челка слегка шевелилась над сопящим носом.
- Ничего, ничего, - успокаивая, скорее, себя, сказал Таред, - ну, девчонка. Ну, и ладно! Годик на кухне поработает, а потом вернем.
- Э нет, ап Минвэддинг, ничего не выйдет. Как только вы переступили границу, договор обмена вступил в силу. А согласно договору, мы обязаны кадета Орхипенко год обучать. А через год кадет Орхипенко должен пройти первую ступень посвящения. И потом уж решать, оставаться ли ему в Ордене. Это вопрос государственного престижа и добрососедских отношений. Поэтому ты, ап Минвэддинг, и будешь воплощать договор в жизнь. А я сейчас пойду на королевский Совет и подпишу документы, по которым Александр Орхипенко станет нашим новым учеником. А что ты будешь делать с одной лишней буквой в его имени, я этого знать не желаю!
- Да как же я… - Таред подавился последними словами, не в состоянии выдохнуть воздух, застрявший в горле.
- А мне плевать! Ты ее припер, тебе и расхлебывать эту кашу.
Кридан вышел, и за ним со всего маху захлопнулась дверь. Этот звук отозвался в ноющих костях Тареда неприятной дрожью, словно со всего маху он припечатался спиной о что-то твердое, упав с большой высоты. Зато мир вокруг больше почему-то не вертелся, не сжимал его в удавьих объятьях, не тянул вниз, в темноту и отчаянье. Он расправил затекшие плечи, и комок, застрявший в горле, наконец-то выдохнулся. Таред поднял голову вверх и посмотрел на хрустальный купол, дивное творение древних магов, прикрывавший центральный зал орденского замка. Как давно он не поднимал голову вверх? Глядел-то все больше на тактические карты и запутанные формулы. А там, над головой, в россыпи крупных звезд-бриллиантов поднималась к зениту, завораживая нереальной красотой, жемчужная луна. Начиналось Большое полнолуние, колдовская ночь, когда принято сжигать в праздничных кострах старые вещи и старые горести. Столб лунного света, сфокусированный куполом, казался хрустальной дорогой, уходящей прямо вверх, к небу. И в центре этого столба стояла Саша.
- Говоришь, Саша, хуже быть не может? – спросил Таред, подходя к ней. В лунном свете ее глаза казались по-русалочьи огромными, глубокими, отчаянными, немного лукавыми. Ярко-васильковыми.
- Это вряд ли, - рассудительно сказала Александра. – Да ты не расстраивайся, дядя. Прорвемся!

_________________
У кошки четыре ноги -
и все норовят ее пнуть.
Товарищ, ты ей помоги.
Товарищ, собакой не будь.

Тимур Шаов


Вернуться наверх
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Кандидаты от Влады
СообщениеДобавлено: Пн сен 23, 2013 21:24 
Не в сети
Кошка книжная домашняя
Аватар пользователя

Зарегистрирован: Пн мар 23, 2009 19:54
Сообщений: 21197
Откуда: Хайфа
Бретонское кольцо

Коклюш – это не смертельно, но очень неприятно. Сухой лающий кашель царапает в груди острыми когтями. Лечь нельзя, кашель не дает дохнуть, и кажется, что тонешь. Остается лишь полусидеть на кровати да смотреть, как мокрые простыни, развешанные по всей комнате, вяло колышутся на сквозняке – окна открыты настежь. Одно спасение – крепко держаться за бабушкину руку, слушать, как она напевает свою любимую песенку:
– Там-там-тадритам, сайто адар манито, ле адар манито… – кашель потихоньку отступает, простыни превращаются в снежно-белые паруса, море шумит в ушах, сон накатывает, как прибой, шуршит галькой, – там-там-тад…
Кашель врывается в меня приливной волной, разрывает легкие, я барахтаюсь в серой мути, цепляясь за бабушкины пальцы.
– Тише-тише, Лялька, я тут, – бабушка вытирает с моего лба испарину после очередного приступа, – я тут.
Да уж, бабушка всегда здесь. Это непутевые родители вечно в разъездах. В погоне за длинным рублем, за неуловимой синей птицей счастья. Хотя рублем счастья не измерить – оно такое теплое, маленькое, прячется где-то в ладонях крепко переплетенных людских рук. А мое счастье еще и мурлычет, как кот, бабушкину песенку: «Там-там-тад…»
Собственно, баба Надя мне приходится даже не бабушкой, а прабабушкой. Но на классическую прабабушку она вовсе не похожа. У нее коротко, стильно стриженые седые волосы и абсолютно прямая спина. Миниатюрная, хрупкая, похожая на фарфоровую статуэтку. Но это обманчивое впечатление. Отец бабу Надю недолюбливает. И говорит: «Каменная баба, мумия Че-Гевары, ни по ком за всю жизнь и слезинки не проронила, нас всех переживет». Но говорит, только когда уверен – баба Надя его не услышит.
Какая черная кошка пробежала между бабой Надей и отцом, я понятия не имею. Знаю только, что отец неправ. У бабушки тонкие, чуткие руки хирурга, способные отогнать любую беду. А еще у нее яркие, озорные глаза девчушки и ласковый голос.
– Бабушка, все хочу спросить, а что это за песня, которую ты всегда напеваешь? И на каком языке?
– Это, скорее, не песня, а мой оберег от зла. Ее твой прадед пел мне на своем родном языке, на бретонском. А что означают слова – я не знаю. Это как талисман на счастье.
– Мой прадед? – удивляюсь. – И что это за язык – бретонский?
– Твой прадед родом из Бретани, французской провинции. Но его родной язык - не французский.
– Бабушка, это ж так далеко – Франция. Как же так вышло? Ты ездила во Францию?
– Нет. Я была в Испании.
– Ничего не понимаю!
– Помнишь, у Светлова есть стихотворение, вы наверняка его в школе учили: «Я хату покинул, пошел воевать, чтоб землю в Гренаде крестьянам отдать». Правда, Светлов написал это задолго до войны в Испании, а оказалось – как в воду глядел.
Я чуть сильней сжимаю бабушкину ладонь, прося продолжения. Бабушка смотрит на паруса простынь над головой, пожимает плечами:
– Может, и стоит рассказать? Люди живы до тех пор, пока о них помнят. Вот умру я - и все, кто были дороги мне, уйдут в темноту вместе со мной. А так ты будешь о них знать, и в твоей памяти они все еще будут жить. Так говорил Дон.
– Расскажи, бабушка!
– Ты уже достаточно взрослая… – она неуверенно крутит на пальце единственное свое украшение – простое железное колечко. – Расскажу, пожалуй. Слыхала про гражданскую войну в Испании? Я тогда ненамного старше тебя была. Ох, Лялька, как же мы замирали перед приемниками, слушая новости из этой далекой страны! Каждая победа или поражение воспринимались всем сердцем. Гвадалахара и Теруэль, Эбро и Уэска… ты таких названий и не знаешь, а нам они родными стали. Сводки с фронтов обсуждали везде – даже на кухнях и в очередях. Хорошо помню, как дядя Гриша ночью перебудил всю нашу огромную коммуналку, грозно стуча своим костылем и обещая показать франкистам кузькину мать. Но никто не сердился: заспанные соседи лишь улыбались, слушая Гришин заковыристый пересказ сводки. Новость-то какая: республиканская армия удержала Мадрид!
Бабушка улыбается, и вредный кашель отступает... может он тоже боится дяди-Гришиного костыля?
– А еще помню, как мы всем подъездом посылки собирали. Кто помоложе – язык испанский штудировал. Я тоже учила, и получалось у меня неплохо - наверное, потому, что уж больно мне хотелось вместо того, чтобы новости слушать, самой оказаться там, в Испании…
Хлопает оконная рама, бабушка успокаивающе гладит мою руку и продолжает:
– Но, знаешь, Лялька, хотеть – это одно, а попасть туда – совсем другое. Как бы ни убеждали нас тогдашние газеты – советских добровольцев в Испании было мало. Гораздо меньше, чем тех же французов или американцев, воевавших в республиканских интербригадах. Мы тогда с удовольствием продавали республиканцам военную технику, а вот с отправкой добровольцев не спешили. Попадали в Испанию только военные специалисты – подрывники, летчики, связисты. А еще переводчики и врачи. Я закончила мед в тридцать восьмом. И так уж упала моя карта, что под конец той войны я все-таки оказалась в Испании по линии Коминтерна. Ну, специалист из меня еще был аховый. Скорей, так, символическая плата «братьям по оружию». Но меня переполняла гордость и счастье. Комсомолка, активистка и… наивная дурочка. Я ведь даже не представляла себе, что такое война. Все мое знание заключалось в этом самом Светловском стихотворении: «Мы ехали шагом, мы мчались в боях, и "Яблочко" песню держали в зубах». Неужели не помнишь, рыбка моя, что дальше?
Я призадумалась и продолжила:
– «Но песню иную о дальней земле возил мой приятель с собою в седле».
– Вот-вот, – покивала головой бабушка, – совсем другую песню я нашла в Испании. Попала в небольшой госпиталь при 15-й интербригаде. Главврачом там был желчный, язвительный пан Владислав. Еще один врач – француз, помню, что звали его Анатоуль. Медсестры - в основном, как и главврач, польки. Ну и сначала мне пришлось там несладко. В первый раз, увидев меня, пан Владислав пробурчал:
– Чудненько, нех мне дьябел порве, без очков и не разглядишь! Ладно, лишние руки не помешают – там вон бинты и инструменты надо прокипятить. Идите, паненко, работайте!
– Я – врач! – взмутилась я. – А стерилизация инструментов - дело среднего медперсонала.
– Пшепрашем, что это там пищит? Вы, пани Зоcя, случаем не расслышали? – притворно ласково спросил врач у пожилой, полной медсестры, стоящей рядом.
– Я – дипломированный врач! – еще громче сказала я.
– Ай-ай-ай, слышите, пани Зося, эта бойкая блоха утверждает, что она врач. Жаль, что микроскопа нет – разглядеть это чудо получше.
– Совсем детей присылают, – покивала головой Зося.
Так что в госпитале мне особо не обрадовались. Но это оказалось еще полбеды. Из госпиталя я нос боялась высунуть, чтобы лишний раз на глаза не попасться солдатам. Вся эта мужская братия – разноязыкая, горланящая на жуткой смеси испанского, английского, французского и польского – проходу мне не давала. За руки хватали, скалили зубы и смеялись, что-то втолковывали. Но я не понимала и боялась их до дрожи в коленях, пряталась за широкую спину доброй пани Зоси:
– Оставьте девочку в покое, валацуги. Вот возьму сейчас дручок, да и отхожу вас по спинам. Работать не даете!
– Нех че ясны перун тшасьне! – грозил им громом небесным с крыльца Владислав.
Но они только еще громче смеялись. Что им дручок и гром небесный, когда завтра или послезавтра их накроет шквальным огнем или бомбежкой? Ситуация становилась совсем трагической для меня. Пан Владислав бесился и этого совершенно не скрывал:
– Аз ох ун вэй! Свалилось же счастье на мою голову!
В один из дней я, смирившись с тем, что к операционному столу мне ходу нет, сидела и сматывала чистые бинты в перевязочной, под неусыпным надзором пана Владислава. Видимо, он считал, что и такое простое дело я могу ухитриться запороть. И тут в перевязочную зашел мужчина. Я постаралась незаметно сдвинуться за шкафчик с инструментами и слиться с белой стеной. Но глянула на него – так, мельком. Он был похож на тощего черного кота – бойца, держащего в страхе всю кошачью округу. Та же беззаботная уверенность и плавность движений. Тот же лихой отблеск в чуть раскосых зеленоватых глазах. А вместо порванного кошачьего уха мужчину украшал старый шрам на щеке.
– Заштопаете, док, а? – мужчина показал распаханную до локтя руку.
– И что же случилось в этот раз, Донат? – ядовито поинтересовался врач. – На ступеньках поскользнулись или во сне с кровати неудачно упали?
– Почти угадали, док. За гвоздик на перилах зацепился.
– Вей из мир, как же вы мне надоели с вашими бесконечными драками! Панно Наджея, вылезайте уже из-за шкафа и обработайте этому валацуге руку. Вы ж дипломированный специалист!
Пришлось выйти из своего укрытия. На мужчину я старалась не смотреть, но взгляд его ощущала явственно, так что выражение «положил глаз» стало мне предельно понятным.
– Подайте иголку с ниткой! – велел мне пан Владислав и, пока шил руку по живому, сказал:
– Кстати! Это весьма кстати.
– Правда – кстати?! – сдавленно спросил мужчина и попробовал улыбнуться.
– Да! Вы меня внимательно послушайте, Донат. Мне до печеночных колик опротивела эта собачья свадьба, которая безостановочно вьется вокруг моего госпиталя из-за нее, – и врач ткнул в мою сторону иголкой. Донат скривился. Поляк продолжил: – Если это не прекратится, я перестану штопать ваши «царапины от гвоздиков». И лечить ваш триппер. Так и передайте всем. Вас, Донат, послушают. Я понятно изъясняюсь?
– Предельно ясно, док!
– Ну, так и решим. А вы, паненко, забинтуйте ему руку, – буркнул врач и ушел. Во время этого разговора я сделала вид, что уронила на пол ножницы, и, присев на корточки за столом, усердно притворялась, что ищу их, ищу, а найти не могу. Вылезать я не собиралась. Может, сам уйдет, если подольше посидеть? В конце концов, перевязки тоже входят в обязанности медсестричек. Но Донат уходить не торопился. Он посидел немного на столе, поболтал ногами. И, перегнувшись через стол, посмотрел на меня. Я еще усердней зашарила по полу в поисках неуловимых ножниц. Он постучал по столу костяшками пальцев и сказал по-испански:
– Да ты не бойся, девочка-солнце! Тебя никто не обидит.
– Я вам не солнышко и не зайка. Я – доктор! – вскинула голову и столкнулась с его смеющимися, желтовато-зелеными, как у довольного кота, глазами.
– Как скажешь, доктор, – он улыбнулся еще шире - правда, только правой щекой; левая, со шрамом, осталась неподвижной. – И я не сказал «солнышко». Я сказал – «солнце».
– А есть разница? – я все же поднялась, потому что сидеть под столом казалось еще глупей. А раз уж встала, то и руку бинтовать начала.
– Конечно. Солнце – оно сияющее, теплое, ласковое. Ты на ребят не обижайся. Каждому в таком страхе охота погреться. Но они больше не будут. А не нравится солнце, то скажи, как тебя зовут.
– Надежда.
– Русская?
– Из Советского Союза.
– Говорят же, что русские самые красивые. А я Донат. Можно Дон.
– Француз или американец? – поинтересовалась я, чтобы хоть что-то спросить.
– Бретонец.
– Англичанин? Англичан здесь вроде нет.
– Говорю же – бретонец, из Бретани, провинция на северо-западе Франции. Не француз, – он сказал это с такой гордостью, что уточнять мне стало неудобно.
Как ни странно, но с этого дня меня оставили в покое. Нет, эти «ребята» могли, проходя мимо, спросить:
– Как дела, док? – или: – Сегодня отличная погода, не правда ли, док?
Они стали называть меня «доктор» – это казалось еще странней. Хотя сказать «все оставили меня в покое» – немного преувеличение. Все - да не все.
Теперь каждый вечер Дон приходил под мое окошко и на губной гармошке наигрывал вот эту самую песенку.
– Пойдем, потанцуем. Я научу тебя танцевать бретонскую джигу. Это весело.
– Я не пойду, Дон. Оставь меня в покое!
– Да я же ничего плохого тебе не предлагаю. Только потанцевать.
– Не хочу.
– Как знаешь, – и снова «там-там-тадритам» и яблоко на подоконнике. Где он их только брал, эти яблоки? Я пряталась за занавеской и слушала, а окно захлопнуть – не могла. Как в сказке про Гаммельнского крысолова – у глупой крысы, прячущейся в своей норке, выбора нет, кроме как слушать мелодию. Пульс в висках стучал все громче – там-там-тадритам!
– Ты же обещал, Дон!
– Но я уже даже не зову тебя потанцевать! Просто играю. Даже кошке можно смотреть на королеву.
А черному коту – на солнце.
Пока солнце не заволокло пороховым дымом очередного наступления франкистов.
– Где черти носят Анатоуля?! Пациент уже на столе, – гаркнул пан Владислав.
– Его нет, – сказала Зося. – Нигде. Слышите выстрелы – похоже, началось наступление. Госпиталь надо эвакуировать.
– Надо было раньше, – глухо ответил пан Владислав, прислушиваясь к приближающимся звукам. – Теперь поздно.
Он помолчал и сказал в пустоту между мной и Зосей:
– Если поторопитесь, можете нагнать Анатоуля. Хотя он слишком быстро бегает.
– Какие инструменты готовить, пан доктор? –будто не услышав последнего замечания, спросила Зося. А я молча стала драить руки над раковиной, слушая отрывочные указания пана Владислава. Надела маску и подошла к столу.
– Слушайте меня внимательно, панна Наджея, я два раза повторять не привык. Скальпель и зажим!
Может, у меня слегка и тряслись колени, но руки не дрожали точно.
– Хорошо, очень хорошо, из вас когда-то выйдет толк, панно.
Стрекот выстрелов приближался, взрывы раздавались все ближе, с потолка за моей спиной обвалился кусок штукатурки, но я старалась слушать только команды врача, цепляясь за них, как утопающий за соломинку:
– Скальпель! Зажим! Тампон! А, пся крев! Держи же зажим! Кровь хлещет – то дьябла варто!
Крики и выстрелы раздавались уже на лестнице. Звенели инструменты в тазике, который держала в дрожащих руках Зося. На лбу пана Владислава выступили крупные капли пота, но руки его уверенно двигались:
– Шейте, коллега! – велел он, и тут в операционную ворвались солдаты в синих рубахах, на рукаве три полосы – красная, черная и снова красная. Я запомнила это так хорошо, никогда не забуду. Первым же выстрелом один из них убил раненого на операционном столе. Зося выронила тазик с инструментами и метнулась в сторону, кто-то из «синих» ударил ее по лицу, и она свалилась обмякшим кулем у стены.
– Что ж ты делаешь, мразь?! Это ж госпиталь. По международному праву – неприкосновенная территория, – срывая маску, закричал поляк.
Что ему ответили, я не поняла – до таких тонкостей я испанский не знала. Но пан Владислав побледнел, желваки заходили у него под кожей, а «синие» издевательски заржали. Кто-то схватил меня сзади за волосы, запрокидывая голову и швыряя одновременно на колени. Хохот усилился, и из того, что сказали, я разобрала лишь:
– Красная тварь!
– Отпусти ребенка, шейцег! – закричал пан Владислав, ухватил скальпель и замахнулся на того, кто держал меня. – Коп ин дрэрд!
Врача ударили прикладом в лицо, он упал на спину. Правая половина лица поляка превратилась в кровавое месиво, я не была уверена, уцелел ли глаз. Я даже не знала, жив ли он вообще.
Стрельба в коридоре не прекращалась. Прикрытая дверь распахнулась, и первый же выстрел убил того, кто держал меня за волосы. Он упал, накрывая меня своим телом, заливая кровью. Я бестолково копошилась под навалившейся тяжестью, не в состоянии выбраться. Выстрелы стихли. Кто-то стащил с меня мертвое тело. Я подняла голову и увидела Дона и других ребят из 15-й интернациональной. Красные трехлучевые звездочки на их рукавах казались мне сейчас дороже всего на свете.
«Миленькие, родненькие!» – хотелось кричать мне, но я, кажется, обезголосела от страха. Так и сидела на полу, покачиваясь из стороны в сторону, прижимая к груди стиснутые в кулаки руки.
– Где, прах все побери, охрана госпиталя?!
– Влад, – плакала Зося, на четвереньках между ногами солдат ползя к врачу. – Владичек!
Она вцепилась в него мертвой хваткой, ощупывая разбитое лицо. Врач застонал и кое-как сел. Потом ухватил Зосю за плечи и начал трясти:
– Жива? Жива!
Они так и поднялись, держась друг за друга, и пан Владислав сипло сказал:
– Откуда мне знать, где охрана. Небось, сбежали, как и Анатоуль, как только началось наступление.
– Это еще не наступление, – задумчиво протянул Дон, – может, один из залетных разведотрядов…
И вдруг они все, как по команде, повернули головы туда, где в установившейся недавно тишине начал нарастать и приближаться басовитый гул, словно рой рассерженных шершней. Лицо Зоси слиняло до голубоватой белизны.
– Кондоры! – закричал кто-то рядом.
– Вон из здания! – рявкнул Дон, хватая меня за шкирку и одним рывком вздергивая на ноги. Но мы успели сделать всего пару шагов к дверям, когда первый удар грома встряхнул госпиталь. Я даже не знаю, услышала ли этот звук. Скорей, почувствовала всем телом – земля содрогнулась в судорогах, разорванная первыми бомбами, сброшенными с немецких бомбардировщиков. А дальше – по нарастающей. Дон сбил меня с ног, швырнул на пол и упал сверху, прикрывая собой. Мир вокруг корчился в эпилептическом припадке. И я билась в диком, первобытном ужасе на полу, как рыба, выкинутая на берег. Если б Дон меня не удержал, я бы погибла наверняка. Древний инстинкт заставляет бежать и прятаться в безопасное место. Только вот безопасного места нигде не было, и бежать – некуда. От лестницы, ведущей из здания, осталась лишь пыль и острые клыки развороченных перекрытий. Но Дон меня удержал. Он прижал меня так, что я с трудом могла дышать, зажал одно ухо рукой, а в другое шептал:
– Тише-тише, там-там-тадритам.
– Мы погибнем.
– Нет, если пообещаешь, что станцуешь со мной джигу.
– Я не умею.
– Я научу. Обещай!
Глупо, наверно, в это верить. Но я до сих пор верю, мы уцелели только благодаря чуду и этому обещанию. Когда бомбардировка закончилась, от здания госпиталя осталось только левое крыло, где мы и находились.
В этом осколке здания мы продержались до заката, пока не началось контрнаступление.
А дальше… Это нельзя объяснить, это трудно понять, пока не пройдешь сквозь дымную круговерть, наполненную одновременно страхом, надеждой и яростным желанием жить во что бы то ни стало. И я не хочу, чтобы когда-нибудь ты смогла меня понять, Лялька! В этом беспросветном мраке надо за что-то крепко держаться. Или за кого-то. Каждому охота погреться… ощутить тепло чужой ладони в своей. Почувствовать, как бьется в такт джиге одно на двоих сердце, зажатое между переплетенными пальцами. Тогда смерть и страх уходят куда-то далеко.
– Я же говорил тебе, мое солнце: танцевать джигу легко.
Легко, как дышать, так легко, что, кажется, сам становишься невесомым, летишь сорванным листом в вихре ветра. А вокруг не обожженная войной земля, а зеленые равнины, блики солнца и рыбацкие шхуны на морских волнах. Дон так рассказывал о своей родине, что я видела это все, будто наяву.
– Тебе понравится моя Бретань.
Однажды он протянул мне на ладони простое железное колечко с полустертым узором.
– Что это, Дон? – я удивленно разглядывала узор – хаос бесконечных нитей. Но чем больше я смотрела, тем четче проступали спирали и узлы, переплетенные самым причудливым образом.
– Это обручальное кольцо в моей семье живет уже много поколений. И надевается на палец – раз и навсегда. Я выбрал, Надежда. А ты?
– Я… Я не могу …
Дон сжал мою ладонь, а в ней кольцо.
– Я должен идти. Посмотри на кольцо – узор на нем, как людские судьбы – расплести нельзя, разорвать только можно. А когда вернусь – ответишь.
Бабушка молчит долго, поглаживая пальцами кольцо на безымянном пальце, словно пытаясь нащупать в стертом узоре затерявшуюся нить.
– Ба… – зову ее тихонько, поглаживая морщинистую руку. – Бабуля… и что ты ответила?
– Я не успела – Дона убили. А я вернулась в Союз, унося с собой кольцо, песню и еще кое-что.
– Что?
– Ну, не совсем что. Кого – твою бабушку Анну, она уже довольно бойко брыкалась в животе.
– А дальше-то что, ба?
– Анне было чуть больше года, когда началась новая война. Только уже не чужая, своя. И я, отправив Нюру с матерью в эвакуацию, в Казахстан, снова ушла воевать. Теперь я точно знала, что такое война и на что я иду. Но пошла – за себя, и за Дона, и за нашу дочку. Было страшно – не боятся только клинические идиоты. Но другого выхода не было, только ежедневно пересиливать страх и слабость. А когда становилось совсем уж невмоготу, когда хотелось со страху просто побежать, не разбирая дороги, – я напевала. Когда бомбили под Ржевом наш санпоезд, когда выбирались ночью из окружения по страшным трясинам, когда каждый шаг грозил смертью. Там-там-тадритам. Так и дошла до Варшавы и конца войны – живая, без единой царапинки. А в Варшаве встретила Зосю. Сначала чуть мимо не прошла, не узнала – одна тень. У нее руки тряслись от голода, когда она пыталась открыть принесенную мной тушенку. Я отобрала банку и открыла сама.
– А не знаете, что с паном Владиславом?
И тут она заплакала:
– Он же еврей, Надийка. Евреев согнали в гетто. Но он и там лечил, до самого конца, пока в мае сорок третьего немцы не задавили восстание в гетто. Он же, – Зося так и не сказала «был», – врач.
И я не могла сказать – «был», потому что пока мы с Зосей давились слезами, водкой и дымом ядреной махорки, пока помнили о нем, он «есть» – настоящий врач и человек.
Дождь, подкравшийся тихо, выстукивает рваный ритм по подоконнику, ветер бросает капли горстями сквозь открытое окно. Пусть… так не хочется расплетать пальцы, разрывать невидимые ниточки.
– А знаешь, Лялька, я думаю, что и разорвать узор нельзя, – шепчет бабушка, – он бесконечен – пока мы помним.
Бабушка Надя умерла вскоре после этого разговора – внезапно, тихо. Словно свечу задули. Слушая как тяжелые, мерзлые комья земли падают на деревянную крышку, я сжимала железное кольцо, ощущая тонкие, едва уловимые сплетения нитей под пальцами. Бабушка! Неужели ты чувствовала, что пора… потому и рассказала? Передала из рук в руки единственное свое сокровище – кольцо и память.
Дон, Владислав, пани Зося - и ты, баба Надя, девочка-солнце...
Я знаю. Я помню. Вы – живы.

_________________
У кошки четыре ноги -
и все норовят ее пнуть.
Товарищ, ты ей помоги.
Товарищ, собакой не будь.

Тимур Шаов


Вернуться наверх
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Кандидаты от Влады
СообщениеДобавлено: Пн сен 23, 2013 21:25 
Не в сети
Кошка книжная домашняя
Аватар пользователя

Зарегистрирован: Пн мар 23, 2009 19:54
Сообщений: 21197
Откуда: Хайфа
Рябиновая ночь

Жара дрожит маревом над иссушенной степью. Жара завивается смерчиками на раскаленной дороге, гнет колосья на полях; скоро просыплется несозревшее зерно на растрескавшуюся землю. Жара – тяжело дышит лохматый пес, вывалив язык, смотрит на меня, словно я могу помочь. Даже мальчишки не носятся по улице, сбились в кучу в тени пыльной шелковицы: загорелые до черноты, поблескивают темными глазами, чирикают, как воробьи. Моего Ярека видно издалека. Чужой он: волосы до льняной белизны выгорели, глаза серые. Чужой, как пришлый бог на иконах в новом храме.
- Здравствуй, Ивушка, - старейшина сельский подошел тихо, оперся о плетень рядом. Тоже из-под руки на поля смотрит.
- Здравствуй, Богут. Чего такой смурной? – спросила я просто так, чтобы не молчать. Хотя нам с Богутом разговоры-то не больно нужны. Мы без слов друг друга поймем. Из-за далекого крутояра так и не видать долгожданной тучи. А небо низкое, пеленой подернуто. Дышать тяжело. Тишина плохая, будто зверь перед прыжком затаился, силы копит. Уж разгуляется лютым огнем рябиновая ночь.
- Гневаются старые боги, Ива. Да и как им не серчать, если мы их безропотно на поругание врагам отдали, дедовы законы забыли.
- Неправда твоя, Богут: не защитили нас боги наши, теперь только терпеть и остается.
- И ты, Ива, будешь мне о смирении толковать, как жрец вражий?!
- Уж лучше так, чем снова придут те, в белых плащах, говорить нам о своем боге сталью и огнем. Тогда вместо дождя прольется кровь, урожай собирать станет некому.
- Терпение - оно до той лишь поры, пока хлебушек на полях колосится. А коли терять нечего станет, то пусть уж кровушка прольется. Не только наша, но и вражья. Не совестно будет ответ держать там, за Темной речкой, - задумчиво говорит Богут; но и он, и я смотрим на мальчишек под шелковицей.
- Ты погоди, Богут. А если к утру дождь не пойдет…
- Тебе, Ива, лучше знать. Будь по-твоему. До утра.
Там, где степь обрывается в море острыми скалами, там, где сломанная древняя ветла тянет скрюченную руку к небу, где обмелевшая речка с трудом пробирается между камнями - я смотрю в ночное небо. Ни шороха, ни дуновения ветерка - недобрая тишина, только в небе гуляют сполохи молний, а грома нет. Подсвечены блиставицами облака цвета спелых рябиновых гроздьев. Злым огнем полыхает небо - грозен враг, может лишь убивать, жечь, разрушать. И есть против него лишь одно оружие. Не всяк сможет им воспользоваться, потому что убивать, ненавидеть, проклинать легко - а рожать, прощать, лечить…
Любить тяжело, но от этого рождаются зерно, мир и дети.
Свирель ольховая, тонкая, дырочки в ней, как провалы в Нижний мир. Надо лишь прикрыть глаза, поднести свирель к губам. Играть на ней легко, как дышать. В такт моему дыханию колышется серебристый ковыль, тонко плачет ветер, а еще звенят тугой тетивой неведомые силы - прислушиваются к моей свирели. Где ты, враг мой? Мне нужна твоя сила, твоя ненависть, чтобы переплавить ее в новую жизнь. Услышь меня!
Яростно, остро поет свирель, на ее призыв откликаются боевые трубы, лязгает сталь, трепещут стяги. Туча стрел взметнулась, застилая солнце. В дробном топоте копыт, сверкая клинками молний, несется неумолимая смерть. Рушатся в реку каменные идолы и живые люди, вода становится красной, как небо у меня над головой. Хлопья пепла медленно оседают на закопченные камни. Тоскливо кричит седой лунь над разоренным гнездом.
Приди ко мне, враг мой! Ты мне нужен, как нужен земле дождь. Раз уж забрал у меня все, дай хоть что-то взамен!
- Что ж ты творишь?! - пришел, стоит надо мной в зареве рябиновой ночи. Красные блики играют на белом плаще, на льняных волосах, на чешуе доспеха. – Зачем зовешь, не отпускаешь? – спрашивает сипло, запустив руку в копну моих волос на затылке. Пахнет от него сталью, дымом и солью, холодом пробирает от металла - а руки теплые, и жаркий шепот в ухо:
- Зачем?
Не буду я тебе говорить, враг мой, что лишь с тобой я могу плясать под этим кровавым небом, на краю пропасти, только твои руки могут меня удержать, когда из-под танцующих ступней летят в провал камешки и плещется далеко внизу черная голодная бездна.
- А ты зачем отпустил, не убил тогда?
Ничего он мне не ответит, как обычно. Сам не знает. А я говорить не буду – словами не объяснишь.
Все сильней бьется море о скалы, все выше вздымает ветер волны и обрушивает их в хлопьях пены вниз. Тонко кричит чайка. Стучит сердце, часто-часто, не выдерживая безумного бега – разрывается, растекается горячими каплями по телу, до самых кончиков пальцев.
Первого удара грома я не услышала. Только под моими ладонями по его спине бегут теплые струйки - льется ласковый дождь в податливую, уставшую землю. Оживают травы, утихают волны, гаснут яркие зарницы под веками.
- Ты по краю ходишь, - чуть касается он губами моего виска. – Попадешься братьям - я тебя уж не спасу. Забудь лучше.
Такая уж моя доля - по острым камням над Темной рекой бродить, на свирели играть; и, заслушавшись меня, прольется дождь, угаснет ненависть – зерно созреет, дети будут смеяться. Знаю, что когда-нибудь сорвусь, сгину навек во тьме, пылью следы занесет. Но еще знаю, что в этот раз у меня будет девочка. Волосы черные, а глаза твои, серые, как небо грозовое. Разве оно того не стоит?

_________________
У кошки четыре ноги -
и все норовят ее пнуть.
Товарищ, ты ей помоги.
Товарищ, собакой не будь.

Тимур Шаов


Вернуться наверх
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Кандидаты от Влады
СообщениеДобавлено: Пн сен 23, 2013 21:26 
Не в сети
Кошка книжная домашняя
Аватар пользователя

Зарегистрирован: Пн мар 23, 2009 19:54
Сообщений: 21197
Откуда: Хайфа
Прачка

Рудрайг в раздражении дернул поводья, резко осадив коня. Поднял молча руку, останавливая отряд, осмотрелся по сторонам. Изгибы холмов, легкие струи тумана и блестящее ожерелье реки, спрятавшейся в ложбине, – земля Унланда, укрывшись одеялом мглы, дышала прерывисто и неровно, как женщина, разметавшаяся во сне. В глубине холмов рождался и ширился звук, протяжный, томный, зовущий – то ли ветер балует в кронах замерзших деревьев, то ли одна из дочерей Дану играет на костяной флейте. Рудрайг как-то спросил преподобного Беатуса, что это. Зря спрашивал – всему есть лишь одно объяснение: «Дьявольское наваждение, молись, сын мой».
Ответ один. Даже сейчас, когда Рудрайгу требовался совет, что делать с проклятым волком Уддгером, повадившимся за добычей в Унланд, святой отец сказал:
– Молись, сын мой, и услышишь ответ.
Но наполненные гулкой пустотой чужие слова молитв никогда не умещались у Рудрайга в голове, рассыпались бесполезными осколками. А мертвые губы божественных статуй хранили молчание.
– Смирись, раб божий, – увещевал святой отец. – Прими безропотно то, что изменить не под силу. Тебе не справиться с Уддгером, у него воинов гораздо больше.
– Одному – не справиться, а вот всем вместе… Я уже пробовал договориться с соседями, но они боятся, выжидают. А тебя бы послушали, преподобный Беатус.
– Тогда прольется много крови. А бог того не желает, я не поддержу тебя, Рудрайг. Отдай Уддгеру дань, которую он просит, склони голову, сын мой. И он не пойдет в глубь Унланда. Уйдет и не вернется до следующей осени.
Рудрайг смотрел в пустые глаза статуй и слушал тишину храма. Склонены смиренно головы каменных святых, сложенные покорно руки холодны и безучастны – нет им дела до мирской суеты.
– Я возьму отряд и поеду на встречу с Уддгером. Узнаю, чего он хочет в этот раз, – решил Рудрайг.
Хотя что толку – и так понятно, чего желает грабитель. Взять побольше и без труда. А если не выйдет нагнать страху, возьмет силой, огнем и сталью. Может, прав Беатус? И надо смириться, заплатить, подставить вторую щеку…
Но призывно поет ветер в холмах, а острый осколок месяца, тускнеющий в утреннем небе, похож на зрачок рыси – глядит выжидательно. Воздух терпко пахнет увядшей травой, подступающей зимой… и смертью. И каждый выбирает ее для себя сам.
Повинуясь странному ощущению чужого взгляда, Рудрайг обернулся к реке. Из пелены тумана на противоположном берегу кто-то смотрел – призывно, настойчиво. Это ни с чем не спутаешь. Так может смотреть любящая женщина. И сколько бы людей ни было вокруг, точно знаешь, что этот взгляд - только для тебя. Зовет и манит.
– Ждите здесь, – Рудрайг спешился и пошел в туман.
У реки на камне сидела женщина и стирала. Она так низко наклонила голову, что лица не разглядеть – только грива спутанных волос. Черные крутые завитки шевелились, напоминая змей, и переливались синим вплетенные в волосы бусины и вороньи перья. Тонкая рубаха оставляла открытыми руки до самых плеч, по коже вились лазурные узоры. Для удобства юбку она высоко подоткнула – хорошо видны стройные бедра и тонкие щиколотки. По левому бедру до самого колена тянулся старый шрам. Настолько знакомый, что в груди у Рудрайга стиснуло, засаднило. Он осторожно сделал шаг вперед – ошибиться невозможно.
– Теа? – окликнул он женщину. Она вскинула голову и улыбнулась легко и ласково, как умела только она одна. И лицо у нее было молодое, веселое, с живым румянцем. А не то восковое, измученное, которое он запомнил, когда святой отец читал над ней непонятные и бесполезные молитвы на своем птичьем языке. А Рудрайгу хотелось ударить священника, схватить Теа в охапку, трясти ее изо всей силы, кричать и выть до тех пор, пока она не проснется. Но не нашлось таких молитв и такой силы, чтобы разбудить Теа…
– Теа… – он силился вдохнуть, но воздух в грудь почему-то не желал входить.
– Ох, Руд, рубаху мою все еще носишь? Помнишь меня? – она прополоснула в воде и встряхнула то, что стирала. И Рудрайг узнал свою рубаху, старую и ветхую, которую он заставлял рабынь латать и не желал выбрасывать. Ту самую, что расшила зелеными птичками для него Теа. Только сейчас рубаха вся в крови и дырках – птичек почти не видно.
– Как же ты так изгваздался? – вроде и ворчливо, но с тенью гордости, как бранит мать сына, впервые вышедшего победителем из мальчишеской драки, спросила Теа. – Ничего, отстираю.
И снова принялась полоскать рубаху, а кровавые полосы зазмеились в прозрачной воде. Онемевший Рудрайг смотрел на сплошные дыры в ткани – места живого нет.
– Ты поторопись, – улыбнулась Теа, – я так долго тебя ждала, извелась вся. Ничего, недолго уже. А я пока твою рубаху залатаю. Будет целехонька. Придешь – наденешь, будем танцевать, Руд. Я столько тебя ждала… – с тоской и надеждой сказала она и протянула к нему руку. Пальцы - длинные, сухие, с синими татуировками - нетерпеливо подрагивали. Лазурные спирали на бледной коже разгорались потусторонним, неживым светом. Чужие руки, не Теа. Рудрайг дернулся и непроизвольно поднял руку к лицу.
– Ты что – креститься вздумал?! Поменял меня на бесполезного чужака? – лицо Теа неуловимо изменилось, став злым, глазницы заполнила тьма, подсвеченная огненными сполохами. Черным дымом заклубились волосы за спиной. Руки превратились в птичьи лапы с острыми, длинными когтями. Рубаха упала в воду и поплыла вниз по течению.
– Да что ты… – непослушными губами прошептал он.
– Забыл меня? – она резко встала и неуловимым стремительным движением приблизилась к Рудрайгу. Положила руку на его затылок и чуть откинула голову. В раскосых ее глазах плескалась тьма, и жар ее тела прожигал насквозь. Рудрайг обхватил ее бедра руками:
– Нет, не забыл, – вдыхая ее запах – запах дыма, вереска и раскаленного железа – сказал он, прижимая ее к себе все сильней. Но она резко оттолкнула его:
– Тогда иди за мной. А я подарю тебе последнюю победу. Пусть поднимутся к небу столбы дыма. Пусть увидят все, что Унланд не склонил головы. И за тобой пойдут остальные. Встреть врага у моря, не дай войти в мои холмы, Руд. Смирение – не мой путь. Смерть - лишь половина дороги, воин. А я буду тебя ждать там, – закричала она и вскинула руки вверх. Черные крылья ударили по воздуху – ворона взлетела, мазнула перьями по щеке Рудрайга:
– Иди за мной! – еще раз закричала ворона, роняя черное перо.
– Как прикажешь, госпожа моя, – прошептал Рудрайг и зажал перо в руке. Он еще немного послушал, как натужно гудит ветер, увязший в густых кронах деревьев, и вернулся к отряду.
– Что с тобой, Рудрайг? Словно на тебя Балор глянул!
– Я видел госпожу Морригу. Она полетела на восток к устью реки. И мне идти туда. Не опозорю я себя ослушанием. Ибо тогда не увижу света, что мил мне, как пела неистовая Бадб: «Придет весна без цветов, скотина без молока, женщины без стыда, мужи без отваги». Что проку мне от их спасения, если в песнях будут петь, что я – трус?!
Тяжело настоящему воину верить в бога тихого и всепрощающего, безропотно позволившего себя убить. Трудно мечтать о таком посмертном царстве, где все постно, пресно, и нежные ангелы голосами скопцов поют гимны чужому смирению, а не твоей отваге и доблести. И там, в светлых, сияющих высях никогда не придет к нему Теа, не протянет руку, не улыбнется, не выдохнет горячо в ухо: «Я ждала, Руд!» А если так, то дорога одна – вдоль берега реки, на восток, к морю, на встречу с Госпожой Ворон, которая точно знает, чего желает воин.
С крутого косогора хорошо видно, как в песчаную отмель острыми носами врезались чужие корабли. Рудрайг умел считать только до десяти. А больше и не требовалось. Корабли, не самые большие, – два и еще полдесятка румов. Значит, восемь или девять десятков бойцов на одном корабле. А сколько всего у Уддгера? Что проку считать – много, безнадежно много против того, что имел Рудрайг. И тогда он разжал кулак и показал своим воинам воронье перо:
– Госпожа с нами, – сказал Рудрайг, бросая черное перо вниз с обрыва. – Госпожа дарит нам победу и милость. Она желает их крови. И кто мы такие, чтобы отказать ей?
И согласно закричали за его спиной воины, вскидывая вверх оружие, ударились о скалы волны, завизжали чайки. Тяжелые черные тучи, беременные снегом, раскинулись двумя крыльями над головой.
– Брас, Крунд! – скомандовал Рудрайг. – Идите в обход по скалам. Их корабли должны сгореть! Они не должны отсюда уйти, таково Ее желание.
Первые крупные снежинки завертелись в воздухе. Голодный ветер завыл простуженно и кинул снежный вихрь в лицо чужакам. И, вторя песне ветра, завыли воины Рудрайга и побежали вниз по крутому склону к кораблям. Навстречу к неотвратимой и неистовой, отказов не принимающей Госпоже.

_________________
У кошки четыре ноги -
и все норовят ее пнуть.
Товарищ, ты ей помоги.
Товарищ, собакой не будь.

Тимур Шаов


Вернуться наверх
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Кандидаты от Влады
СообщениеДобавлено: Пн сен 23, 2013 21:31 
Не в сети
Кошка книжная домашняя
Аватар пользователя

Зарегистрирован: Пн мар 23, 2009 19:54
Сообщений: 21197
Откуда: Хайфа
Четвертый

Искры заходящего солнца гаснут на темных уступах Черехского хребта. Крылья сапсана ловят восходящий ток воздуха – день затухает, охота удалась, пора домой. Ветер шуршит в сизых перьях, гоняет шар перекати-поля по красноватой сухой земле, треплет вымпел с синей птицей на вершине башни. Но и не такие ветра пробовали на зуб Шионский стяг.
Напрасно спорить с хозяевами этих земель, несговорчивый характер у них, под стать замку, намертво вросшему в скалы. С высоты замковых башен мир выглядит не так, как снизу; легче иметь свое мнение. И это хорошо, считают подданные. Чтобы там соседи и враги ни рассказывали про хозяев Шиона, то из зависти и злобы. Как не завидовать – такого сафьяна и грайна больше ни у кого нет. Как тут не беситься, глядя на Шион со стороны, сузив жадные глаза. Как не возводить всякой напраслины. Хотя кому какое дело, кто держит в руках Шион – барон или баронесса. К баронессе уже привыкли, а бароны - они приходят и уходят, и не про всех можно доброе слово сказать. Некоторых и к ночи поминать страшно. С баронессами, что со старой, что с молодой, тоже не просто. Но тут главное помнить - давно уже чужие кони по полям не топтались, а красный петух не гулял по стрехам домов. Ячмень колосится, вертят стрекозиными крыльями ветряки - мелют муку, караваны идут через перевал беспрепятственно, разбойники притихли. А остальное можно и потерпеть.
Кузнец распахнул дверь кузни и вышел дохнуть свежим воздухом во двор. Вытер замызганной тряпкой струящийся по лбу пот. С облегчением вздохнул, опустив затекшие плечи. Потом почесал заскорузлой, черной от намертво въевшейся сажи рукой макушку, поглядел на темнеющее небо. В вечерней лазури уже прорезались первые звездочки, и маленькая, желтоватая Лисс, похожая на жреческий серп, спешила покрасоваться на небесах. Потом, когда взойдет ее старшая сестра Лоир в полной своей красоте, никому не будет дела до неказистой младшенькой.
Ветер бился в тесноте нижнего двора, лез под потную рубаху, холодил спину. Одинокий прошлогодний лист в испуге метался по двору, словно его гонял лапой шаловливый котенок.
Тоскливо звякала цепь, всхлипывала вода в колодце. Затем из сумерек послышался стук деревянных башмаков, и из-за поворота выплыла девушка с коромыслом на плечах. Она шла по плитам двора, положив крепкие, смуглые руки на коромысло – вода в полных ведрах лишь легонько рябила. Закатанные до плеч рукава рубахи, меховая безрукавка - расстегнута, а в вырезе поблескивали, позвякивали на каждом шагу монетки мониста. Кузнец забыл, зачем вышел во двор. Ветер тоже засмотрелся на девушку, бросил надоевший лист и закружился вокруг нее, теребя коричневую юбку и черные пряди волос.
- Кый ты, Юцька, на ночь глядя за водой?
Девушка тряхнула головой, отгоняя приставучий ветер, призывно зазвенели серьги и бусины в косах:
- Аще не знаешь, Ясь, гости в замке ужек. Работы по горло. И г‘здыня лютует.
Ветер, обиженный невниманием, набросился на кузнеца, обдав запахом мяты, дыма и полынной горечи. Ветер холодный, а смотреть на Юцьку – жарко.
- Дай воды попить, а, Юцька? – попросил кузнец, когда она поравнялась с ним. Юцька даже головы не повернула, не улыбнулась, только лукавая ямочка проступила на щеке:
- Аийак?! Жига ты, Ясь! Воды в колодце полно – иди и пей. Чай руки есть – мош, достанешь. А мне ще на утро натаскать надо. Неохота в грозу выходить, - и пошла, постукивая башмаками, вверх по лестнице - ведра на коромысле даже не шелохнулись.
- Айде грозы не будет – выйдешь, как Лоир поднимется? – в спину ей крикнул кузнец.
Она ничего не сказала, только в ответ, как крылья сапсана, ловящего ветер, качнулось коромысло. Утвердительно. И капельки воды бисером просыпались на камень.
Кузнец улыбнулся в усы и посмотрел вверх. Дым из трубы пригибался к земле. Быть грозе к утру - это точно. Как не быть, если баронесса не в духе.
И это любому понятно. Досталось уже всем: управляющему, слугам, мебели, даже наглый кухонный кот прижал порванные уши и спрятался в темный угол. Остальные, по возможности, поступили так же.
Только жрец Атторон не искал легких путей. Что с него взять – божий человек, сомнений и страха не ведающий. Кому, как не ему, слуге мудрого бога Онгхуса, единственному на все баронство жрецу, наставлять и увещевать. Другие слуги божьи Шион не жалуют, надолго здесь не задерживаются – холодно им здесь, голодно, люди недоверчивые, хозяйка неласковая. Один Атторон смеет спорить с Тейтрин Шион - и даже иногда убедить ее.
Вот и сегодня он прочно уселся за столом напротив хозяйки Шиона, с твердым намерением не вставать, пока не услышит нужного ответа. Поглаживал седые длинные усы, поглядывал на баронессу; но трудно найти слова, когда на тебя смотрят пустыми холодными глазами. Легче смотреть на ее пальцы. Тонкие, чуткие – вертят янтарную лисичку на цепочке. Дешевая вещица, баронесса могла себе позволить что-то и подороже. Могла, но, видимо, не хотела.
В камине потрескивали дрова, отблески пламени наполняли теплом янтарь. И баронесса грела пальцы о рыжую лису.
Она и сама чем-то напоминала лису. Только не рыжую, а серебристую, которая водится здесь на Черехском пустынном плато, среди серого песка и изморози солончаков. Узкое лицо, высокие скулы, хищный разрез глаз. А цвет глаз - непонятный, меняющийся под настроение. Да и не любил Атторон заглядывать Шионской хозяйке в глаза. Голова кружится, словно над пропастью стоишь. Не ясно, что там внизу, на дне. И есть ли дно.
Атторон протянул руку, поднял кубок и заглянул в него, словно надеясь там найти недостающие слова или хотя бы вдохновение. Сгустившийся солнечный свет переливался в кубке – настоящий шионский грайн.
- Ну, начинайте уже, святой отец. Вы ж не отстанете, я знаю.
- Вы ведете себя, как неразумное дитя, миледи. Что вам стоит уступить? – решительно встопорщил бороду жрец. Свел к переносице кустистые брови, отчего лучики морщин потянулись от уголков глаз к вискам. - Нам нужен союз с остальными баронами. С тех пор, как из Аррана снова потянуло гарью костров, уже стало понятно, что негус Малак всерьез и надолго уселся на морионовый трон. А как только он огнем, топором и дыбой наведет порядок у себя, первое же, что придет ему в голову, - Черех. Это же ясно, как божий день!
- Все-то вам ясно! – угрюмо кивнула баронесса, бросила в вырез платья свою лису и стала крутить тонкую прядь светлых волос на пальце. – Завидую я вам, святой отец, – легко жить, когда все знаешь.
- Вы и сами прекрасно все знаете, но упрямитесь. Это же не первый наш разговор. Я уже говорил, и ще раз скажу! Черех – пристанище беглецов, магов, которым стало слишком горячо в Арране. Черех – перекрывающий дорогу Малаку на север, нагло требующий пошлины за проезд Черех – это лес и руда, которые так нужны Аррану. Купить – денег не хватит. А ведь можно просто снова подмять под себя Черех вместе с его рудой, южным торговым трактом и работящим, умелым ремесленным людом. Выжечь огнем непокорные осиные гнезда баронов и поставить над Черехом арранского наместника. Же б им пропасть, а силы и решимости на это Малаку станет, - сжал в кулак изуродованные подагрой пальцы Атторон. – Най его тайх трафив!
Атторон, когда волновался, забывался, и тогда из него так и сыпались местные шершавые словечки. Хозяйка брезгливо поджала губы: не любила она черехский говор.
- Айще знаете, почему Арранские негусы сидят на морионовом троне? - вкрадчиво спросил жрец. Обрамляющий его лысину седой пушок, подсвеченный огнем камина, сиял нимбом. - Морион - это такой темно-серый, дымчатый камень. Довольно неказистый. Но если обжечь морион в пламени, он становится прозрачным, и тогда его можно использовать в украшениях. Хуч не бриллиант, но достаточно красив. Так вот, негусы говорят, что пламенем своей веры они обожгут весь мир, вытравят темную дымку магии и очистят мир, как морион. Понимаете, миледи?
- Я не боюсь, - голос у баронессы глубокий и выговор странный. Все острые, каркающие черехские слова ей удавалось округлить и сгладить. И все равно - сказала, что отрезала.
- Я знаю. А Шион боится. Весь Черех боится. Люди хотят мира. Ажбы вы позволите арранцам обжечь наши горы огнем, как морион? Вы хуч представляете, что значит - большая война?
Что-то неуловимое блеснуло в глазах баронессы, она неосознанно потерла маленький шрамик над бровью; но молчала и смотрела на огненные лепестки в камине.
Атторон одним махом опрокинул в себя кубок с грайном – для куража. Не помогло, кураж не приходил. Тогда жрец сгреб в кулак седую бороду и силу воли и сказал:
- Самим от арранцев нам не отбиться низач. А если в союзе с другими баронами, то хуч шансы есть. Но баронский совет постановил, что на помощь может рассчитывать только барон, а раз в Шионе барона нет, то вам либо найти себе мужа, либо воевать с арранцами самой. Выполните условие баронского совета. Выбрали бы себе уж жениха! Вот они, в замке, просто назовите любое имя.
- Да! Сидят в моем замке, хлещут мой грайн, по-хозяйски осматриваются! Вы, между прочим, обещали только троих. Откуда взялся четвертый? – хозяйка вскочила, плеснула огнем алая юбка.
- Четвертый … - Атторон почесал нос и хмыкнул неопределенно. - Сначала баронский совет выбрал троих, но потом старый Малих-Шакал так долго и уныло стенал на совете, что бароны решили: проще уступить, чем слушать и дальше завывания старого разбойника. Пусть уж и его сын попытает счастья. Да какая вам разница: где трое, там и четверо. Выбирать легче.
- Конечно, не вам же замуж выходить! В таком деле поспешность только вредит, дайте подумать, - баронесса махнула рукой, словно отгоняя назойливую муху.
- Армия негуса Малака стоит уже в предгорьях Череха, - напомнил жрец.
- И что? Он двинет на Шион? – хозяйка оперлась кулачками о стол, нависая над Аттороном. - Баронств много.
- Да вы же сидите прямо на Южном тракте, перекрывая дорогу через перевал! - всплеснул руками жрец. - И к ч’клунке не ходи - Малак заведет трескотню о своей вере и полезет именно сюда! Шион - лакомый кусочек, а если при этом еще и можно вырезать сотню-другую неверных... эх, - жрец лишь махнул рукой. Потом поднял на баронессу усталые глаза:
- Наще вы упрямитесь? Хотите, про женихов расскажу? Все, что знаю?
- Что вы знаете - или что вам Ивка наболтала? Вот уж кого слушать – себя обманывать, язык без костей. Чем она у вас там занимается – полы моет? – баронесса иронично вздернула бровь. Атторон покраснел и поперхнулся грайном.
- Да, ладно, - махнула ручкой баронесса, - Все мы люди. Я сплетням не верю и вам не советую. И вообще, мебель в свой замок я предпочитаю выбирать сама!
- Это ж не мебель, а муж.
- Не вижу разницы, но к завтрашней ночи у Шиона будет барон, - поставила точку в беседе баронесса.

***

Стол ломился от угощения, грайн лился рекой, да всё в кубки женихов, хозяйка лучезарно улыбалась, сидя во главе стола.
«Было б двое – монетку бы кинула», - мрачно размышляла она, глядя на заставленный едой стол. Старческая рука, покрытая пятнышками «гречки», незаметно пододвинула к ней кубок с грайном, и баронесса для виду пригубила напиток. Чуть дальше толстые пальцы, с черными ободками под ногтями, ухватили перепелку и разломили ее напополам, жир потек прямо на и без того засаленный кружевной манжет. Баронесса снова поднесла кубок к губам.
«Выбирать надо такого, чтобы пореже показывался на глаза. Любителя охоты и крестьянских девок …» - взгляд баронессы неосознанно бродил по рукам присутствующих, пока не наткнулся на длинные, крепкие пальцы. И, странное дело, чистые. Она подняла глаза выше – долговязый, немного нескладный, с упрямым подбородком. Тот самый, четвертый – Рэдрик Малих, Шакалий сын. Он задумчиво крошил лепешку, и его нетронутый кубок и равнодушное молчание вызывали в хозяйке раздражение.
Остальные женихи становились все красноречивей, все больше хорохорились и пыжились друг перед другом. А баронесса поощрительно кивала головой, сияла улыбкой, ни на мгновение не упуская нити, вела бесконечный пустой разговор.
- А сыграйте нам что-то, мэтр Гайре, - вскоре попросила хозяйка нанятого на праздник менестреля. Устала, видимо, головой кивать.
Музыкант играл хорошо: кричали, хлопали, стучали одобрительно кубками, кто-то по пьяни даже слезу пустил. Только Рэдрик менестреля слушал, но не слышал.
«Какой тайх меня дернул приехать сюда? Если б не отец… жаль его. Завтра все равно весь этот шутовской балаган закончится. Чего только про баронессу Шион не рассказывают. Но ни один еще не сказал, что дура. А если не дура, то понимает, что мужа ей надо выбирать, как шкаф. От хорошего мастера, красивый и деревянный, чтобы молчал и не лез в ее дела. К примеру, вон Лейса Рокара. Барон Рокар – отличный тесть, влиятельный. А голова у Лейса крепкая – ветвистые рога выдержит. Посоветовать ей, что ли?» - криво усмехнулся своим мыслям Рэд.
Окинул взглядом баронессу: уложенные короной светлые косы, холеное личико без единого изъяна, глазу зацепиться не за что в этой безупречности.
Такая в чужих советах и чужой жалости не нуждается. Одно слово – дочка Черной Вдовы. Недаром до сих пор в девках. И ведь после смерти старой баронессы у нее от женихов отбою не было, так люди говорили. А что толку? Принимали их вежливо - и выпроваживали ни с чем. Хорошо, если эти неудачливые женихи молча разъезжались по домам - а были ведь и такие, что кричали на всех перекрестках: "Ведьмина дочка, и сама ведьма!" Может, правду кричали?
Рэд задумчиво крошил лепешку, рассматривая искоса хозяйку. Красива ли? Красота не бывает такой безупречной, холодной, мертвой. Словно дорогая фарфоровая кукла. Или Санхейская карнавальная маска, украшенная эмалью, лаком и самоцветами. А под маской что – может, пустота…
Становилось все веселей. Воевода травил какие-то байки. Женихи уже и лыка не вязали, но дружно ржали над шутками. Управляющий замком сдвинул тарелку в сторону, поставил локти на стол и вступил в переговоры с заезжим купцом. Жрец вел какой-то сложный богословский диспут с менестрелем. Настолько сложный, что мэтр Гайре украдкой зевал, но, дабы не уронить образ человека «глубоко образованного», размеренно кивал. Точь-в-точь, как баронесса женихам. И в этот-то момент Рэд понял, что хозяйки за столом уже давно нет. Испарилась.
«Наконец-то!» - обрадовался Рэд, поднялся из-за стола и тоже решил по-тихому исчезнуть.
Вышел из зала и оказался в темном коридоре, прошел немного вперед - и понял, что самому тут дорогу найти невозможно, а вот заблудиться –запросто. Но возвращаться к столу не хотелось. И он пошел наудачу.
Где-то за очередным поворотом коридор ожил, наполнился звуками: скрипела колыбелька, стучали расставляемые по местам тарелки, шуршало колесо прялки, журчал разговор. Рэд с трудом разбирал шипящий местный говор. Отвык, что ли, за пять лет...
- Кому ж быть новым приймом? – спросила девушка.
- Чухай свое черпилья, а не галякай попусту. Правду говорят про баб - волос долог, а ум короток. Г’здыня сама разберется, тебя, однакош, не спросит. Только шта с того выйдет? - рассудительно ответил мужской голос.
- Буде проку, ач выбере с толком, - рассыпался колокольцами девичий голос, вода плеснула в бадью, гулко зазвенел казан. – Добрый газд был барон Мэрдок при старой г’здыне.
- С толком? Хуч бы не было, как при Анваре, най ся на ношь не приказуващ!
- А Анвар - ше хто?
- Молодая ты, Юцька, най тя боги заварушат знать. Прийм тут разних перебывало... - вздохнул мужчина гулко.
- Все одно не разберу, айчше плохого в том, шта новый газд в замке появится? Може, выбере да и перестане лютовать. Знать бы, кого!
- Да кто их разберет, ясношановных. А докишь кланяться всем женихам следует понище. А ты, Юцька, заместо того, чтоб языком теревенить, беги, чибрю со стола собери.
Рэдрик поспешно отступил за угол, а когда по полу застучали деревянные башмаки, подождал, пока девушка вывернет из-за угла, и ухватил ее за рукав.
- Ай! – сказала она, уставившись на него бойкими черными глазищами. И не испугалась особенно, только любопытство плещется под ресницами. Как кошка: и интересно, и боязно, и лапкой потрогать охота. А если что - отскочить и убежать успеет.
- Я заблудился, - честно признался Рэд, - где гостевые спальни?
- Пойдемте, ваша милость, – покажу, - она изобразила что-то, отдаленно похожее на реверанс.
- А что, хозяйка ваша – злая? – стараясь не отставать от девушки, спросил Рэд, так, между прочим.
-Кому злая, а кому шайная, - передернула плечами та. – Нам так хорошо, а злыдням всяким - беда. У нас в Шионе, ваша милость, дома не запирают, на амбары замков не вешают.
- Шуга-нигда боитесь? – внезапно вспоминая родные словечки, греющие душу, поинтересовался Рэд.
- Нищ! - решительно мотнула косой девушка. - У нас свои не воруют, не насильничают. Аче г‘здыня хуч из-под земли достанет.
- Аийяк?! А чужие?
Девушка рассмеялась:
- Чужие моще бояться г‘здыню. Вот комната, ваша милость.
- Крешно шаную, - поблагодарил Рэд.

(продолжение следует)

_________________
У кошки четыре ноги -
и все норовят ее пнуть.
Товарищ, ты ей помоги.
Товарищ, собакой не будь.

Тимур Шаов


Вернуться наверх
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Кандидаты от Влады
СообщениеДобавлено: Пн сен 23, 2013 21:35 
Не в сети
Кошка книжная домашняя
Аватар пользователя

Зарегистрирован: Пн мар 23, 2009 19:54
Сообщений: 21197
Откуда: Хайфа
Четвертый (продолжение)

***

Рэд честно пробовал уснуть. Но и в комнате, и на душе было душно. Сначала он мерил шагами небольшое помещение, потом, придя в совершенное раздражение, распахнул дверь настежь – хотелось свежего воздуха и ночного неба.
«Да пропади он пропадом, этот замок. Душит, давит. Правду говорят – нехорошее, колдовское место. Завтра ж уберусь отсюда. Но сбегать среди ночи не буду. Где же здесь есть хоть глоток воздуха? Говорила хозяйка, чтобы чувствовали себя, как дома. Вот и пойду, поищу какой-то проветриваемый сарай, чтобы было, как дома», - решил для себя Рэд.
Но замок решил по-иному. Узкие запутанные коридоры, в которых так удобно сражаться в случае, если враг уже ворвался в замок, и так легко заблудиться непрошеным гостям, уводили его куда-то все глубже в тяжелые объятья скал. Замок Шион врастал в горную кручу, у твердого и костлявого бока которой был построен.
- И тот, кто входит в замок, обратно уже не выйдет, погибнет, - уныло повторил Рэд страшные сплетни, которые ходили в народе о Шионском замке.
- … нет, - усомнилось эхо.
Рэд попросил:
- Ну, хоть куда-нибудь наверх, к ветру, к звездам…
- … дам, - отозвалось эхо, и за очередным поворотом показалась узкая винтовая лестница, круто уходящая вверх. Рэд пожал плечами и пошел к приоткрытой маленькой двери на верхней площадке. Полоса света пробивалась сквозь щель, Рэд постучал. Ответа не было. Постучал еще и решительно толкнул дверь. Большая комната, вся заполненная книгами, разбросанными в беспорядке бумагами вперемешку с кисточками, астролябией, скляночками с тушью, оплывшими свечами, пуховкой, изящной черной туфелькой, поставленной прямо на развернутый свиток, и еще какими-то мелочами.
По комнате словно смерч прошелся. Или кто-то в большом раздражении разметал вещи. Пахло яблоками, полынью, воском, ландышами и еще чем-то легким, едва уловимым. Магический шар уныло светился под небрежно наброшенной на него шелковой рубашкой, расшитой драгоценным арранским бисером. Сапог, запущенный кем-то с досады, тоскливо свесился с люстры. Второй сапог лежал прямо в центре тщательно нарисованной на полу пентаграммы. Острозубая шпилька для волос, украшенная милыми перламутровыми цветочками, со злости вогнана в дубовую столешницу. Чаша с вином сброшена со стола - брызги разлетелись веером по каменной кладке.
Юбка с алыми маками по подолу прикрывала раскрытую папку с рисунками. Из-под серебристой ткани выглядывало чье-то лицо: страшный шрам через переносицу и щеку, угрюмо сдвинутые брови, глубокая морщина, пересекающая лоб. Тот, кто нарисовал это, был талантливым художником. Человек на картине был, ей-богу, живой. Недюжинный ум, упрямая решительность отчетливо проступали за грубой маской, светились в прорисованных углем глазах. Рисунок притягивал, завораживал. Рэд сделал шаг вперед, чтобы получше рассмотреть, сдвинул край юбки с наброска. Левого уха у человека не было.
Рэд перевернул лист и увидел хищный абрис корабля: флаг с вороном трепещет на мачте, явно показывая намерения; скалит зубы на форштевне морской змей; бьется на ветру парус – судно, опасно накренившись, резко меняет галс, заходит на выгодную для атаки позицию. Уж в чем-в чем, а в этом он разбирался. Рэд взял в руки рисунок: если долго смотреть, то, кажется, ощущаешь соленые брызги на лице, слышишь резкие команды – рука сама привычно сжимается, надеясь ощутить холодную уверенность рукояти оружия. Только теперь таких кораблей не строят. Рэд отложил лист и взял следующий: заваливается за край окоема жаркое, уставшее солнце, брызжет раскаленными искрами на воде; парит, высматривая добычу, одинокая чайка; отражаются в воде, дробясь, высокие башни, акведук и шпиль Академии. Тому, кто хоть раз видел Санхею, ни за что не ошибиться.
- Ты что здесь делаешь?! – яростно крикнула за спиной баронесса. - Да как ты смеешь?
Рэд резко обернулся. Взбешенная хозяйка налетела на него, как неймора.
- Я нечаянно, просто заблудился, - защищался Рэд, судорожно прикрывая юбкой раскрытую папку. Баронесса дернула у него из рук юбку, листы с набросками взмыли в воздух, разлетаясь по полу. Рэдрик и баронесса одновременно кинулись собирать листы и столкнулись лбами.
- Да закончится это все когда-нибудь? - взвыла Тейтрин Шион, потирая ушибленное место.
- Я не хотел, но рисунки такие интересные, – Рэд глянул на лист, который держал в руках: на перилах балкона сидит молодая женщина, коротко стриженая, в мужской одежде. Ветер треплет темные пряди, в вырезе рубахи видна подвеска: свернувшаяся лиса положила лукавую морду на собственный хвост. За спиной женщины хорошо просматривается Радужный базар, а еще дальше – порт, широкий полукруг Санхейской бухты и Зубы Ирда: скалы, сжимающие узкий проход в залив. Без местного лоцмана через Зубы не пройти. Странно только, что художник забыл нарисовать форт, венчающий левый Зуб. Дряхлый маяк справа есть, а нового форта, гордости Санхеи – нет.
- Вы, миледи, бывали в Санхее? – поинтересовался Рэд, надеясь отвлечь внимание хозяйки от своей персоны, но получилось только хуже.
- Нет! - хозяйка выдернула у Рэда рисунок и захлопнула папку с такой силой, что пыль поднялась в воздух. Потерла шрам над бровью.
Рэд смотрел на нее недоверчиво:
- Так просто не нарисуешь. Надо видеть.
- Ты зачем пришел в Шион, Шакалий сын? – разозлилась Тейтрин. – Что тебе надо?!
- Да ничего мне не надо. Завтра уеду. Не злитесь, ваша милость, – Рэд отступил на шаг к двери.
- Я не злюсь. С чего взял? Или обиделся на прозвище? – ядовитый сарказм так и сквозил в словах.
- Нет, не обиделся. Мне, конечно, привычней, когда меня называют Рэдом. Хотя кому какое дело, что мне привычней. Я подзабыл просто, пока учился в Санхее, кто я такой. А сюда вернулся и вспомнил. Да, я сын барона Малиха по прозвищу Шакал, разбойника и неудачника. И сам - Шакалий сын. Но это еще не повод со мной так разговаривать. Я же не называю Вас так, как принято на Черехе. А склоняют-то на все лады.
- Ведьмой называют? – поинтересовалась баронесса. – А если и так – тебя это тревожит, Рэд?
- Нисколечки. Пустое любопытство. Пусть это тревожит будущего мужа вашей милости.
- А вдруг я выберу тебя?
- Да ну! – весело фыркнул Рэд. – Ведьмой называют все, а дурой – ни один.
- Кто бы мог подумать?!
- Ничего, что я так прямо, по-свойски? – зло улыбнулся Рэд.
- Ничего! Можешь меня и на «ты» называть. Чего уж там? Сегодня ты мой жених – почти родня. Приятно, что можно все говорить открыто. Продолжим?
Рэд жизнерадостно ухмыльнулся и кивнул.
- Так какого тайха ты сюда приехал, Рэд? За деньгами? За титулом? Ты какой по счету сын Шакала?
- Угадала – четвертый. Шансов на наследство нет.
- А чего по моему замку бродишь? К будущим владениям присматриваешься?
Рэд хотел ответить, но вдруг понял, что искусная маска, которую он увидел на баронессе за ужином, куда-то подевалась. А под ней - вовсе не пустота. Резкая складка у губ, упрямый подбородок, едва заметные веснушки, старый шрамик над бровью. Может, и не красивая, но живая, переменчивая. И глаза цвета снежных туч. Не серые, не синие... неприкаянные.
- Глупо вышло. Я пойду, миледи Тейтрин?
Он уже сделал шаг к дверям, когда баронесса внезапно сказала:
- А мне приятней, когда меня называют Тея. Хотя кого может интересовать, что приятней дочке Анвара Улла и Черной Шионской вдовы, да?
- Честное слово, не хотел тебя тревожить, Тея. Мне не спалось, и я случайно забрел сюда.
- Не спалось? Так надо было последовать достойному примеру остальных женихов – надраться моего грайна до положения риз. Неужто не по вкусу пришелся шионский грайн? Он славится везде – в Санхее, в Вердене, в Сулле… От Череха до Гархан.
- Да как-то не то настроение было. И вообще, ты мечешь бисер перед свиньями. К чему переводить шионский грайн на женихов? Тут главное - много и крепко, чтобы с ног валило. Правильно я понял твою задумку, Тея? Напоишь до беспамятства, и, пока ты делаешь свой нелегкий выбор, женихи у тебя под ногами путаться не будут. Мудро! Извини, что нарушил твои планы, сейчас пойду и исправлюсь.
- Хорошая идея, не правда ли, Рэд? Рада что, ты ее оценил, - Тейтрин поправила выбившийся у виска локон. - Я и не переводила дорогой грайн на тех, кому «лишь бы много и крепко». А ты вообще пробовал шионский грайн, настоящий, который подают к столу Верденского князя и Санхейских магистров?
- Да как-то не по карману и не по чину это Шакальему сыну.
- Мне тоже не спится, - внезапно сказала Тейтрин. - Пойдем, покажу тебе кое-что. Будет интересно.
И верно – на редкость любопытно. Винокурня Шиона, производившая так ценимый на равнинах грайн, впечатляла. Приоткрыв рот от удивления, Рэд рассматривал затейливый агрегат, состоящий из баков, трубочек и еще тайх знает чего.
- Если ты хочешь получить настоящий грайн, а не то, чем я угощала вас сегодня, то тут есть множество тонкостей, начиная от пропорций, качества сусла, температуры и скорости перегонки. Настоящий грайн всегда проходит двойную перегонку, - обстоятельно объясняла баронесса, поглаживая медный бок бака, как гладят любимого кота.
- Я такого даже на кафедре алхимии и превращения веществ в Санхее не видел, - восхитился Рэд.
- Барон Мэрдок халтуры не любил. Он был в этих вопросах страшный педант. И это, кстати, тоже его произведение, - баронесса открыла дверь в другое помещение, где, сияя медью и стеклом, стояла еще более сложная конструкция.
- А это что? – обескураженно спросил Рэд.
- Мэрдок баловался с драконьей кровью. Знаешь, что это? – Тейтрин вопросительно приподняла бровь. Рэдрик отрицательно покачал головой. – По-аррански – земляное масло, нептех.
- Да, что такое нептех, я знаю, - невесело подтвердил Рэд, - черная жидкость, растекается по воде и горит так, что демоница Эва обзавидуется. Невозможно погасить. Страшная вещь. Корабли горят, как промасленная пакля: быстро и неизбежно. Люди ... люди - еще быстрей. Верденский князь очень быстро навел порядок в своих водах.
- А ты откуда знаешь?
- Рассказы слышал. Санхея, конечно, светоч науки и магии, но не забывай, что основали и построили ее пираты. Так что и теперь они там частые гости. Санхейский дюк закрывает на все глаза и повадился выдавать каперские патенты. А что, тоже хлеб – золото в сундуках не воняет.
- Ну, ничегошеньки в этом мире не меняется, - ядовито ухмыльнулась Тейтрин. - Только способы убийства. Значит, не один Мэрдок додумался до этого. Он ставил опыты перегонки нептеха через эту... хм... штуковину, которую он называл кубом. Хотя где здесь куб, ума не приложу ... – развела руками баронесса. - И что-то у него там получилось, только я в алхимии не сильна. А вот сюда сливались отходы - замечательная штука. Ею можно обрабатывать дерево, особенно днища кораблей, очень помогает от разрушения водой. Потом он тоже решил, что драконья кровь – прекрасное оружие. Только надо ее с чем-то смешать и улучшить. Он вообще любил все улучшать. Любил менять окружающий мир так, как ему нравится. И смешивал ее… - Тейтрин задумчиво постучала себя пальцем по губам, пытаясь припомнить. - В общем, с чем он только не смешивал: сера, масло, негашеная известь. Хвала богам – замок не сжег. Но опыты свои Мэрдок не закончил.
- А кто такой Мэрдок?
- А ты не знаешь? Предыдущий барон. Последний, третий муж старой баронессы. И не пожимай плечами, ты прекрасно знаешь, почему ее прозвали Черной вдовой.
- Ничего я не пожимал плечами.
- Мэрдок был прекрасный человек. Бывший придворный алхимик арранского негуса. Но когда в Арране произошел очередной дворцовый переворот, он чуть не угодил на костер. Сбежал - и так уж вышло, что прибился в Шион. Творец и выдумщик, но, как и все люди, не без недостатков. Он страдал от отсутствия вдохновения. Повадился подстегивать себя грайном. Творческая работа сменялась мрачными запоями, когда он пытался в парах грайна поймать зловредное вдохновение за хвост. И однажды он сорвался с башни, - Тейтрин вздохнула и надолго замолчала, а Рэд удивился, что она рассказывает о покойном бароне так, словно, хорошо его знала. А ведь не могла: до самой смерти старой баронессы дочку Улла воспитывали в отдаленном монастыре. Хотя, глядя в глаза Тейтрин, в монастырь веришь с трудом. Не бывает у молоденьких послушниц таких глаз, в которых отражаются одновременно огонь, вода и тьма тайховых подземелий. Любовь и ненависть, сплавленные в горниле времени в единое целое, лишь прикрытые вуалью ресниц, легко заметить. Если, конечно, подойти к баронессе так близко. Но Рэд предпочел оставить сомнения при себе. Опасался нарушить хрупкое перемирие.
- Пойдем, я покажу тебе, что сгубило Мэрдока и за что вельможи и маги платят бешеные деньги, - Тейтрин потянула Рэда за рукав.
Ходила она очень быстро, а голос у нее был тихий, как у человека, который привык, чтобы к нему прислушивались. И Рэд старался идти поближе, слегка наклоняясь с высоты своего роста, чтобы расслышать. От ее волос пахло яблоками, ландышами и еще чем-то неразборчивым, но знакомым.
А еще он опасался наступить ей на подол.
Винные подвалы замка были ничуть не менее запутанными, чем верхние коридоры.
- Вот оно, - сказала Тейтрин, доставая темную стеклянную бутыль, - кстати, эти бутылки - тоже заслуга Мэрдока. Там, в селе, его стеклодувная мастерская.
Рэд принюхался и чихнул:
- Тайх побери! Что ж это так жутко воняет?
- Говорила ж паршивцу вылить! - зло ответила Тейтрин. - Это, Рэд, еще не воняет, а вот если спуститься глубже… Это первая попытка управляющего Барта продолжить дело барона Мэрдока. Барт все порывался воспользоваться оставшейся после Мэрдока винокурней. Старая баронесса предупреждала, что это дело нелегкое, и говорила, что сама будет присутствовать для начала. Баронесса была в отлучке, а этот деятель испортил отличное сырье. Слишком сильный огонь, слишком быстро - брага поперла со всех щелей. Он еще как-то пытался спасти ситуацию. Но получилось такое… Замок весь провонялся.
Рэд кивал, чихал и удивлялся еще больше. Как-то странно, что Тея ни разу не назвала старую баронессу матерью. Хотя, наверно, тяжело называть матерью женщину, отдавшую единственного ребенка на попечение монастыря и никогда особенно не интересовавшуюся собственным чадом. Только деньги исправно отправляла. Это обсуждали по всему Череху, но как-то вяло, без особого удивления. Не смогла Черная Вдова полюбить отпрыска Улла. Трудно, но можно понять. Вообще, Шионских баронесс понять сложно, и мало у кого возникает такое желание. Но вместо этих сомнений он высказал другие:
-Удивляюсь, как он жив остался. Бедный Барт!
- Да, сама удивляюсь. Но как-то утряслось. Стали снова делать обычный грайн и дорогой, по рецепту Мэрдока. А бочки с испорченным пойлом хозяйственный Барт успел затащить в подвал, куда-то очень глубоко. Говорит – пригодится. Я его честно предупредила: если запах дойдет до моей спальни - убью. Заставлю выпить пинту этой тайховой воды.
- Жестоко - один запах с ног валит, а уж если выпить… - усмехнулся Рэд.
- Зато действенно. Пойдем отсюда, а то угорим от запаха. Только надо на кухне стащить хоть сыру, а то грайн Мэрдока исключительно хорош, но крепок. И меховой плащ не помешает. Хочешь, покажу тебе Шион?
- Весь? – хмыкнул Рэд.
- Весь, пожалуй, нет, но покажу.
И снова бесконечные лестницы и коридоры. Яркая красная юбка Теи волнуется от быстрых шагов и похожа на пламя. Свет бежит водопадом по светлым волосам. Можно бесконечно смотреть на то, как горит огонь, течет вода - а еще на то, как движется хозяйка Шиона.
- Как ты тут не плутаешь?
- Это мой замок, Рэд. Здесь я хозяйка. Смотри! - И они вышли на смотровую площадку высоко в скалах.
-Ух ты! – только и сказал Рэд, глядя с головокружительной высоты на долину, узкий проход Врат Шиона, величественные темные горы, чуть подсвеченные светом поднимающейся из-за гор Лоир.
- Я никогда не устаю смотреть на это. Садись на плащ, а то сдует.
Холодный ветер им совершенно не мешал. Мэрдок знал толк в грайне – голова оставалась светлой, жизнь приобретала веселые краски, и ласковое, спокойное тепло разливалось по телу.
- Есть охота страшно. Что ты там с кухни прихватила?
- Я так и подумала, что ты голодный. Что нашла, взяла – будить никого не хотелось, будут ходить, слушать и сплетни придумывать, - выкладывая на плащ из свертка разную снедь, сообщила Тейтрин. Он взял яблоко и просто разломил напополам, отдав ей половинку. – Чего ж за столом ничего не ел? Нож есть?
- Да как-то в горло не лезло. А сейчас вроде отпустило. Давай, сыр порежу.
Оказалось, что он - левша, и смотреть, как он быстро режет сыр на тонкие пластинки, приятно.
- А что, велик твой Малих? – поинтересовалась Тейтрин.
- Он не мой. Там барон – мой отец, а после - старший брат. А насчет величины – если растянуть на плоскости, то, наверно, будет большой. Но вся земля скомкана, как кусок бумаги. Глубокие пропасти, высокие скалы, пахотной земли почти нет. Большая торговая дорога обходит нас стороной. А если ты спрашиваешь про замок - то, что отец с гордостью называет замком, больше похоже на запущенную фермерскую усадьбу. Состоит из двух строений – конюшня и жилой дом. Так, с первого взгляда, разницы между ними нет никакой. Стена вокруг совсем обветшала. По крайней мере, так было до того, как я уехал. И боюсь, что если что-то и изменилось, то только к худшему, - разглядывая свои пальцы, ответил Рэд.
- Ты сказал, что жил в Санхее. Расскажи мне.
- Что тут рассказывать? Учился-учился, да недоучился.
- На кого учился?
- Ты не поверишь!
- Я уже не верю, потому что сын Шакала - студент Санхейской Академии... это как-то невообразимо.
- Ну да, - вздохнул Рэд. - Все знают, что бароны Малихи - самые обычные разбойники. А что еще делать, если торговый тракт обходит нас стороной? Значит, пошлину платить никто нам не будет. Есть только один выход – идти и самим добывать себе пошлину топором и кистенем.
- Это спорный вопрос.
- Но не для баронов Малихов. Другой жизни они себе не представляют. Дело это, конечно, хлопотное и небезопасное. Тут или на коне, или под конем, по-всякому бывает. Но отец мой никогда не унывал, хотя кормить ему приходилось большую семью. Только нас, мальчишек, он настрогал четыре штуки, а про сестер, я молчу. А еще отец страшно любил хвастать. Плевать, что крыша в доме течет и на обед бесконечные бобы, зато если конь - то арранский скакун, если жена - то украденная у поставщиков гарема светловолосая северянка.
-Такая, как я? – спросила баронесса.
Рэд стрельнул взглядом на светлые косы. Посмотрел в небо, где полная, безумная Лоир зацепилась пышным боком за узкий клык вершины Наиз-Черех. Шалая ночь, когда не хочется спать, а хочется чего-то такого, чего быть не может.
- Да, такая же красивая, но я не в нее, - он отпил еще грайна, почесал в затылке, - и не в отца. Старшие у него удались - настоящие продолжатели отцовского дела. А глядя на меня, отец все вздыхал и говорил: «Ну что с тобой делать, умник? Как ты жить тут будешь? Я удавлю этого клятого жреца, который научил тебя читать! Зачем тебе эти книжки, бери пример лучше с братьев. Пропадешь здесь от большого ума, и даже ничего путного мне на твоем камне не написать. Позор!»
- Тем более тяжело представить, как ты оказался в Санхее.
- Ты плохо знаешь моего отца. Он долго думал, как приспособить к делу мою бестолковую «ученость». И ему в голову пришла, - Рэд поднял вверх указательный палец, - дивная мысль, что если выучить меня в Академии, то этим можно будет хвастать перед соседями даже больше, чем конем, женой и тремя старшими сыновьями. Жрец ему долго объяснял, как это дорого. И что лучше всего для младшего сына идти в храм и попробовать хоть там карьеру сделать. Но отец отрезал: «Не дороже денег!» Поскребли по сусекам, денег в аккурат насобирали только на год обучения и отправили меня в Санхею.
- Страшусь даже представить, по чьим сусекам вы скребли, - задумчиво протянула Тейтрин.
- Кто бы говорил! – обиделся Рэд, - До твоего отца - моему далеко!
- И то правда, при Анваре купцы по тракту боялись идти, предпочитали за семь гор обходить, лишь бы живыми.

У хозяйки Шиона очень странные глаза. Не поймешь, какого цвета – как горы ночью, освещенные сумасбродной Лоир, как крыло сизого сапсана, как подземное озеро. Легко оступиться, утонуть, захлебнуться. И обижаться сил нет.
- Погоди, Рэд, Санхейская Академия - для магов. Ты на кого там учился?
- Почему же только для магов? Есть факультет Алхимии и превращения веществ, есть Астрология и Навигация. Но отец сказал: болячки мучают всех – учись на врача.
- На врача? Трудное это дело.
- А мне нравилось.
А еще у хозяйки Шиона крепкий грайн – не в голову бьет, не в ноги. В душу шибает. И кажется, что можно и приоткрыть дверку, впустить ночного путника в дом. Хочется впустить потому, что и сам такой же: неприкаянный, заплутавший.
- Только без денег в Санхее плохо. Отец сказал: «А на прокорм заработаешь сам, иначе какой ты Малих?» Днем учиться, а работать можно только ночью, и спать хотелось страшно, а потом втянулся. Перед окончанием первого курса от отца пришли деньги и первое письмо. Не знаю, кто писал под его диктовку эти письма. Наверно, все тот же жрец. Подозреваю, что отец платил за каждое написанное слово, уж больно короткими были эти письма, - Рэд подумал немного и добавил: - но содержательными: отец сообщал, что месяц назад убили моего брата. Но в остальном все хорошо. А мне велел сидеть в Санхее и носа на Черех не казать, иначе денег больше не даст.
- Доходчиво, - кивнула Тейтрин. – И что?
- Остался в Санхее. Город большой, работы полно, прокормиться можно.
- Особенно в порту, - сказала Тейтрин и погрузилась в свои мысли. Крутила серебряную цепочку, и рыжая лисичка лукаво поблескивала в свете луны. Светлые прядки трепал ветер. Чем больше Рэд смотрел на Тею, тем больше задумывался. Странная, нездешняя, похожая на разводы инея на окне – только морозные узоры, за которыми ничего не разглядишь. А если подуть теплым дыханием, протопить полынью во льду, то что увидишь там, в темной глубине?
- И в порту тоже, - согласился он после паузы. – А еще, если действительно хочешь стать врачом, надо идти в лазарет при храме Ирды. Тяжелая работа, и платят за нее мало. В смысле, денег получаешь мало, а вот опыта… И, знаешь, появляется какое-то странное чувство.
- Какое?
- Будто что-то и от тебя в этом мире зависит, - Рэд взъерошил волосы. – От твоего решения.
- А дальше? – лиса на подвеске заговорщицки подмигивала.
- На втором курсе стало полегче. Весной, перед экзаменами, пришло еще одно письмо. Отец писал, что Мадалена вернулась домой, а он-то надеялся, что хоть одну из дочерей с рук сбыл, замуж пристроил. Но зимой убили мужа Мад, а как начали делить наследство, то Мад и ее дети стали сильно мешать. Ничего, - усмехнулся Рэд, - мы, Малихи, все быстро бегаем. Так что Мад прибежала домой, за отцову спину. Правда, кроме двух мальчишек-близнецов, больше ничего у нее в руках не было. Так что меня снова на лето не ждали – и так тесно, - Рэд мельком глянул на Тею, почесал за ухом задумчиво, подлил грайна в оловянные кружки. Прежде чем пить, заглянул внутрь – лукавая Лоир отражалась в янтарном напитке. Он протянул кружку и звякнул ее краем о Теину – луна в грайне зарябила и распалась на сотни мелких осколков.
- Снова в лазарет пошел?
- Нет, сестра Нуамасси другую работу сосватала, сказала: «На «Змееборце» корабельного врача ищут, я тебя посоветовала. В самый раз для желторотого – корабль торговый, что там – синяки да ссадины, три рейса за лето сделаешь, деньгами не обидят. И тебе будет познавательно». Два рейса сделали – оно, конечно, не только синяки, но нормально. Познавательно стало, когда на пиратов наткнулись. Не только скальпелем резать пришлось. Зато на третьем курсе ко мне морячки ходить повадились.
- Тоже, наверно, познавательно?
- Не то слово – колотые раны и зараза не очень приличного свойства. А к третьему лету пришло новое письмо. Но оно немного запоздало. Я снова ушел в море, – Рэд замолчал и встряхнулся, как мокрый пес. У Тейтрин нехорошо засосало под ложечкой в ожидании того, что было написано в третьем письме.
- Так вот, - продолжил Рэд, - когда вернулся, прочитал, что отец, оказывается, «немного повздорил с соседом». Так «немного», что Блейн убит, а женщин и детей пришлось прятать в храме Ирды, пока разберутся по-соседски. Я б поехал домой, но за те три месяца, что меня не было в Санхее, пришло уже и новое письмо - мол, все утряслось, и нас, Малихов, так просто без соли и перца не сожрать. Вот только Мириам отчаялась замуж выйти, так и осталась послушницей в храме. И хоть одним ртом стало меньше – приданное Мириам теперь собирать не надо - но с деньгами все равно туго. Но деньги отец прислал – почти за полный курс.
Деньги я отправил обратно. И еще прибавил, сколько смог. Благослови, Ирда, Нокке-Хейстовские банки и господина Норисса Дарвелона лично!
- Кредит в Хейстовском банке взял? Не всякому дадут еще.
- Я господина Дарвенлона очень удачно лечил. Представляешь – вылечил!
- А чем отдавал?
- Ну, чем отдавал… Корабли, Тея, бывают не только торговые. А врач нужен всем.
- Это у тебя, я так понимаю, семейное? Ах, вот откуда знаешь про горючий нептех, не понаслышке знаком, как Верденский князь воюет с пиратами.
- Слово «пираты» в Санхее не говорят. Лучше уж «вольный охотник», - мрачно поправил Рэд, разглядывая луну.

(окончание следует)

_________________
У кошки четыре ноги -
и все норовят ее пнуть.
Товарищ, ты ей помоги.
Товарищ, собакой не будь.

Тимур Шаов


Вернуться наверх
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Кандидаты от Влады
СообщениеДобавлено: Пн сен 23, 2013 21:40 
Не в сети
Кошка книжная домашняя
Аватар пользователя

Зарегистрирован: Пн мар 23, 2009 19:54
Сообщений: 21197
Откуда: Хайфа
Четвертый (окончание)

- А как же учеба?
- Да, два следующих года выдались трудными, но экзамены я сдал. С банком расплатился, чем смог, своим помог. Предпоследнее письмо в этом месяце капели подоспело: «Не хотел тебя расстраивать, но зима выдалась тяжелая. У меня совсем плохо с ногами. Райвена еще осенью тяжело ранили – думали, не поднимется. Но мы, Малихи, не такие люди. Так что Райвен уже встает потихоньку. На коня, правда, ему еще не сесть. Да и коней больше нет. Проели за зиму и запасы все, и коней. Дружинникам, тем, что еще оставались, платить нечем – по весне и они разбежались. Крыша совсем прохудилась, у близнецов одна пара сапог на двоих. У тебя теперь, конечно, своя жизнь, сынок, но, может, приедешь? Повидать тебя хочу».
- Быстро же ты добрался из Санхеи.
- Нищему собраться - только подпоясаться. Ехал быстро – коня не жалел. Только в Каниссе, на границе Череха, на три дня застрял: погода отвратная, в такую в горы соваться нельзя, да и попутного обоза ждал. Хорошо хоть, у отца в Каниссе друг старый есть, приютил. И там же было последнее письмо. Вот как раз про баронские смотрины. Наверно, отец боялся, что, если я узнаю, как он меня «сватал», еще в Санхее – не приеду. Когда совет постановил, что тебе надо выбрать мужа?
- Еще в месяц буранов, сразу после Оймелка.
- Значит, правильно. Испугался отец писать мне об этом. Решил, когда уже доберусь на Черех – «обрадовать».
- Твой отец гораздо умней, чем о нем говорят. Старшего, Райвена, и предлагать мне не стал, - криво усмехнулась Тейтрин. – Решил, что у тебя, умного, выйдет лучше? И ты решил все же поучаствовать?
- В чем – в выставке племенного скота?! – обозлился Рэд. – Ты ж все равно не поверишь! Была у меня благая мысль пересидеть смотрины в первом подвернувшемся кабаке, а потом ехать себе в домой. Но потом я подумал: сватовство к баронессе Шион - такое неслыханное дело, что сплетни будут рассказывать еще долго. Тщательно, со вкусом, вплоть до масти жениховых коней и цвета штанов. Все знают – женихов четверо. Значит, мое отсутствие не останется незамеченным. А мне не хотелось бы, чтобы об этом узнал мой отец. Представляю, как он унижался на Совете, чтобы я стал четвертым. И пусть он грабитель и головорез, но не попрошайка. Это он и братья выучили меня своим промыслом. А теперь моя очередь. И я решил – от меня не убудет, отсижу свое в Шионе, для порядка. А чего нам, Малихам, несколько часов позора – ерунда. Это первая причина.
- Была все же еще и вторая.
- Была. Любопытство. Мне интересно было поглядеть на баронессу Шион. Когда бы еще такой случай представился?
- Поглядел? Любопытство удовлетворил?
- Представь себе – остался доволен. Ключ в надежных руках.
- Какой ключ?
- А разве ты не знаешь, что по-аррански «Шион» означает «ключ»? Очень верно подмечено – ключ от всего Череха. Совершенно ясно – Малак собирает армию и очень скоро, боюсь, гораздо раньше, чем мы все думаем, двинет на Черех. И первый удар – по Шиону. Ты и сама все прекрасно понимаешь. Если негус возьмет Шион, - Рэд ударил ребром ладони по колену, - он разрубит Черех на две половины, и дальше - только вопрос времени. Баронствам конец.
- Ты тоже решил меня попугать? – Тейтрин сжалась, как кошка перед прыжком.
- Наоборот, посоветовать. Баронский совет, конечно, сильно передергивает, утверждая, что, если ты не выйдешь замуж, они тебе помогать не будут. Будут! Но соединенное баронское войско никогда не будет под командованием женщины. Ключ в руках должен держать мужчина.
- Себя предлагаешь? – и лицо у нее снова стало похоже на маску – стальное забрало шлема.
- Даже если и хотел бы, не могу. Если я хочу, чтобы Малих выжил, надо, чтобы устоял Шион. В таком деле - только здравый расчет. Кому нужен такой тесть, как Малих? Если ты запросто можешь заполучить себе такого, как Рокар? Один его голос в баронском совете, весит пять таких, как у Малиха. У него крепкая дружина. Или, например, Дунланг, твой сосед, казначей совета. Будем размышлять дальше?
- Атторон говорит тоже самое. Но не это нужно Шиону. Сложно объяснить. Пойдем, я тебе что-то еще покажу, - Тейтрин подхватила со ступенек светильник и стремительно двинулась вверх по лестнице, а потом вдоль замковой анфилады. Рэд едва поспевал за ней.
- Ну, это все неинтересно, - решительно произнесла Тейтрин, проходя мимо пыльных портретов в тяжелых рамах.
- А вот, - внезапно светлое пятно огня выхватило из мрака худое лицо с фамильным длинным носом Шионских баронов. - Гайдиар Темный, барон Шиона, колдун и чернокнижник, любитель книг и женщин. Правда, женщин он любил по-особому. Жен у него было восемь или девять, он и сам тебе бы, наверно, точно не сказал. Ни одна не дожила до старости. Да что там - до старости! Но славен он не женами, конечно. Это при нем Шион обрел те границы, в которых пребывает и сейчас. И тут каждый сосед может многое сказать об Гайдиаре - сомневаюсь, правда, что это будут печатные слова. Но ему бы понравилось.
Баронесса склонила голову в почтительном поклоне:
- Границы на месте, Гайдиар. Мне можешь пока в ночных кошмарах не являться, - и усмехнулась портрету. Перешла к следующему - отблеск огня плясал на надменном и чуть ехидном лице с мощной челюстью и высоким лбом:
- Арбайра Шион. Когда-то, что заметно, если присмотреться, река у замка была гораздо полноводней. И старое русло можно рассмотреть. А выше по течению есть озеро и дамба. Тут надо хорошенько напрячь воображение. Но что-то мне подсказывает, что у тебя, Рэд, получится. Так вот, как-то один арранский негус пришел в очередной раз объяснять Арбайре, как неправильно тот живет. Негус угрожал сжечь барона в очистительном огне арранской веры. Арбайра дамбу разрушил. И негуса просто смыло. Замок тогда тоже пострадал. Ничего, отстроили. Зато вдоволь поплевал с уцелевшей башни на арранцев, крича, что он им покажет очистительную силу воды. Запомни, Рэд, бароны Шион вообще мастаки плевать на все с высокой башни. Жаль, что теперь река и озеро слишком обмелели, и повторить подвиг Арбайры никому не удастся.
Светильник едва освещал небольшое пространство, бросал неверные отблески на тщательно уложенные косы Тейтрин. Казалось, что это не пламя, а платиновое сияние волос баронессы освещает мрак. Огонек плыл в плотной, словно вода, темноте, выхватывая лица очередных баронов. Глубокий голос с легким северным акцентом, растягивая гласные, рассказывал Рэду истории. Разные истории: героические, страшные, некоторые даже смешные. А Рэд шел за голосом, как отара за пастушьей дудочкой.
- Армит Беспалый, тот самый, что отбил старую баронессу у арранцев. Что про него сказать? По сравнению с Темным или с Уллом – может, и ничего. Просто барон Шиона, который любил свою землю и свою жену. И всегда их защищал. Пока в очередной раз не натянул кольчугу и не поехал разбираться за сожженную деревеньку на границе. А обратно его уже на скрипучей арбе привезли, - Тейтрин провела пальцами по раме, стряхивая пыль, и пошла дальше.
Свет мигнул и, разгораясь снова, выхватил из мглы злое, породистое лицо. Черные глаза портрета светились неукротимой яростью. Благодаря искусству художника, глаза казались живыми. Рэд попятился под напором дикой, хищной силы. Тейтрин же, наоборот, подошла почти вплотную к портрету и, глядя в прищуренные глаза изображения, сказала:
- Анвар-улл-Фарах Шаджару, тоже успел похозяйничать в Шионе. Потомок захиревшей династии арранских негусов. Правда, приставка «улл» с арранского переводится, как незаконнорожденный. Но Анваром Ублюдком его зовут в народе вовсе не за то, что он бастард.
Рэду было очень интересно, и он все же подошел поближе, через голову Теи глядя на легендарного барона.
- Побаронствовал чуть больше трех лет, а запомнился всем надолго. И, знаешь, там, под надгробием, его тела нет, - баронесса отступила на шаг и уперлась спиной в замершего в раздумьях Рэда, - а люди болтают разное. А за портрет он не заплатил. Не понравилось ему. Хотя, мне кажется, получилось очень хорошо.
- Такой жадный? Портрет действительно хорош – аж мороз по коже, - Рэд поежился, глядя в прищуренные глаза Анвара.
- Да, Анвар … - Тейтрин замялась, подбирая слова, - удержу не знал. Не боялся ни людей, ни богов. Только горная лавина и могла остановить.
Рэд с опаской покосился на легкую беспощадную полуулыбку Улла. Глаза Анвара нагло и ревниво смотрели на нового соискателя. Рэд перешел к следующей картине, а спиной все ощущал ярый взгляд бывшего властителя баронства.
- А это Мэрдок. Его грайн ты пил. Его ветряки безотказно мелют шионскую муку, - баронесса погладила рукой насыщенно-пурпурную ткань юбки, - его краски не выгорают ни на ткани, ни на бумаге. Да обо всех его изобретениях мне и за месяц не рассказать.
Ряд портретов закончился, пошла пустая каменная стена. Тейтрин подняла светильник, словно силясь что-то рассмотреть на каменной кладке.
- Тоже хочешь сюда, на стену?! Хочешь стать четвертым? – неожиданно с яростью крикнула она, указывая на пустое место в конце длинного ряда портретов. Рэд попятился от неожиданности. Вроде ж все нормально было, а тут как с цепи сорвалась. – А потом туда – под надгробный камень на фамильном кладбище?! Уходи из Шиона, пока не поздно! Здесь смерть!
- Послушай…
- Нечего слушать. Тебе здесь не место. Не тебе … - Тейтрин со всей силы запустила в стену светильником. Свет погас. Навалилась темнота и тишина. Сколько Рэд ни прислушивался, так и не услышал больше ничего. Хозяйка растворилась в темноте.
В голове мелькали обрывочные картинки, крутились вихрем ярких осенних листьев. И что-то в этом всем было очень странное. Как рисунки гениального и немного чокнутого мэтра Лугайда Санхейского. Среди студентов особенно любима была та, на которой в страстных объятьях слилась обнаженная пара. Но Лугайд назвал картинку «Дюжина золотых рыбок». И, правда, если отрешиться, забыть о навязчивом образе, то можно вместо мужчины и женщины, разглядеть двенадцать забавных, плещущихся в ручье рыбок. Но очень сложно заставить мысли соскочить с проложенной колеи. Посмотреть на мир под другим углом, разглядеть что-то очень важное.
- Четвертым? – переспросил он у темноты. – Мне б поспать, может, я бы и понял.

***

В Шионе очень переменчивая погода: совсем недавно Лоир вальяжно плыла по безоблачному небу, и вдруг началась буря. Сорвался в дикий гон безумный ветер, завыл в дымоходах. Навалились тучи, просыпались дождем и градом. Местные знают – надо переждать.
В Шионе строптивая, своенравная хозяйка: бывает ,прокатится по замку громом битой посуды, свирепым вихрем, круша мебель. Ничего, перебушует, главное - под руку не попасться.
Гораздо хуже, когда вот так сидит в библиотеке и рисует. Кидает уверенные штрихи на бумагу, и на листе проступает, выныривает из небытия, наполняется объемом рисунок. Тогда даже преподобный Атторон не рискнет подступиться. И уйти не уйдет – мало ли что там выскользнет из-под руки баронессы Шион. По-всякому бывало.
- Что это вам не спится, святой отец?
- Гроза разбудила, миледи.
- Ну так уж садитесь, не маячьте там, в темноте. Не люблю.
Атторон подошел и сел напротив, с любопытством разглядывая почти законченный рисунок – город, красивый, светлый, башни подпирают небо, море качает крошечные кораблики.
- Боги иногда подают нам знаки, но мы не всегда можем их разглядеть, - осторожно начал жрец. - Я вот тут подумал: ведь совет выбрал только троих, а четвертый…
- Даже не начинайте, - прервала его баронесса и положила руку на рисунок. – Хватит с меня и трех камней! Не могу больше. Надо просто подыскать правильные слова, так чтобы уж обиделся - так обиделся. И обратно не вернулся. Просто собраться и сказать, расставить все точки. Не хочу, чтобы камень и с его именем стоял там!
Внизу, в зале, кто-то громко ругался, послышался треск и грохот. Рука баронессы сжалась в кулак, комкая рисунок. Она вскочила и пошла на шум.

***

Вопросы без ответов, смутные чувства, как болотные огоньки, могут утянуть слишком далеко. Правду говорят, колдовское место. По уму, давно надо бы уйти. Да не пускает что-то. Надо просто собраться с силами, забрать свою тощую сумку, расставить все точки. Попрощаться.
Рэд искал Тею, а нашел Лейса Рокара, мрачного с похмелья. Лейс тоже был в настроении расставить все точки – над всеми буквами алфавита:
- Слышь, ты, Шакалий сын, уматывай отсюда по-хорошему, не путайся под ногами. Понял?
- А если не понял? - безмятежно спросил у здорового, как бык, Лейса младший сын Малиха.
- А что тут непонятного – не по тебе кафтан. Шиону нужен настоящий барон.
- Ну вот пусть хозяйка и решает, какой ей нужен.
- Хозяйка? – взревел Лейс, - Решать она будет! Все уже решено – как ей велит совет, так и будет.
- Сомневаюсь, - Рэд подобрался, чуть отступая и вынося вперед ногу.
- А ты не сомневайся. А будет артачиться, ведьмино семя, тварь приблудная …
Санхейские портовые таверны, палуба каперского корабля учат быстро и доходчиво – бить надо первым и один раз, второго может уже не представиться.
Беда только, что такого, как Лейс, с одного удара не свалить. Он попятился, зарычал и попер вперед, махая пудовыми кулаками. И тут уж только уворачиваться, Рэд ушел от удара, поднырнув под руку, ухватил первое, что попалось под руку, – стул. И приложил Рокара со спины. Стул треснул, Лейс упал. Рэд остался стоять с обломком в руке.
- Все равно сомневаюсь, - задумчиво протянул Рэд.
И в этот момент в дверях объявилась баронесса, с листом бумаги, зажатым в кулаке.
- Это как понять, господа? - с ледяной вежливостью поинтересовалась хозяйка. Рэду хватило ума воспринять этот вопрос как риторический.
И поскольку второй спорщик находился в счастливо-бессознательном состоянии, то все обидные слова обрушились на голову одного Рэда. Сцепив зубы так, что желваки выступили на скулах, он выслушал все, что имела сказать баронесса по этому поводу. А когда она, наконец, сделала паузу, чтобы набрать воздуха для нового монолога, Малих-младший сказал:
- Да понял я. Мы, Шакалы, не такие тупые.
- Купеческий обоз уходит утром, как раз в нужную сторону.
- Я все понял. Не хочу еще больше печалить тебя. Я уйду, лишь бы ты только не плакала.
- Я плачу?!
- Ты. Ты плачешь так, что замок ходит ходуном и с неба дождь хлещет, ведьмина дочка. А я все равно ничем тебе помочь не могу. Не понимаю.
- А мне и не надо, чтобы ты понимал. Просто уезжай! – крикнула она, швыряя в него скомканной бумагой, и убежала.
А Рэд остался стоять и молча слушать, как с потревоженного неба в три ручья льет дождь. Он подошел, поднял с пола бумагу и пошел собираться, потому что утро наступило - обоз ждать не будет.

***

Купец торопился, и обоз уже выехал за ворота. Рэд поддал под бока лошади, собираясь нагнать, напроситься на телегу и наконец-то отоспаться. Но внезапно остановился.
Полоса рыжей земли, зажатая между скалами. Множество серых надгробных камней, на некоторых рун уже не разобрать, на некоторых не руны, но арранские буквы. Бароны Шион, все те, о ком рассказывала Тея ночью чуть осипшим голосом. Полоса узкая: по четыре камня в ряду. В последнем ряду - только три.
Он в задумчивости отпустил повод лошади. Достал из-за пазухи брошенный баронессой лист бумаги, развернул, разгладил. Очень знакомая картинка – Санхея, и нарисовано хорошо, живо, словно слышишь шорох волн и крик одинокой чайки. Только странность какая-то. Ну, конечно, вместо пяти башен только три. А еще две достроили после Бунта …
И тогда Рэд не поленился и спешился. Медленно прошелся вдоль баронского кладбища.
«Четвертым?» - думал он, рассматривая последний ряд могил.
Армит Беспалый, нарушивший давнюю Черехскую традицию и женившийся на приблудной светловолосой северянке. Добрых три десятка лет назад убит в бою с арранцами.
Анвар Улл, герой страшных местных легенд, не к ночи будет помянут. Погиб под горной лавиной.
Мэрдок Арранец, алхимик и изобретатель. Сорвался с башни.
Три последних барона. И что между ними общего? Только женщина, которая ночью его спросила: «Хочешь стать четвертым?»
И самое глупое - даже глядя на эти камни и даты на них, он все равно хочет вернуться. Только хотеть - это одно, а суметь - другое. Ей надо было спросить иначе:
«Сможешь быть следующим?»
«Но это очень сложный вопрос. И очень трудный ответ», - думал Рэд, глядя вслед уходящему обозу.

***

Тейтрин просидела над пустым листом бумаги очень долго. Пока бледный Барт не стал кричать в самое ухо:
- Миледи, миледи! Гонец прибыл. Арранцы перешли границу. Идут на Шион. Слышите?! Вы вообще слышите меня!?
- Я не глухая, - оборачиваясь к управляющему и обдавая его жаром расплавленного свинца в глазах, сказала баронесса. - Прекрасно. Пусть идут.
- Но нам не устоять. И помощи не будет … Вы же не выполнили решение баронского совета. А, между прочим, ваши женишки все, до единого, испарились из замка, как только узнали об этом. Страх божий - негус ведет огромное войско. День-два - и будет под стенами Шиона. Беженцы идут в замок. А припасов мало.
- Ворота открыть и пускать всех, кто ищет помощи у меня. Выставить дозоры на Вратах Шиона. Пусть идут, а мы их встретим. Шион примет бой.
- А вы не боитесь, миледи? - Барт вопросительно и преданно смотрел на хозяйку. – Может, пока не поздно…
- Нет!

***

В трапезной собралось множество людей – старейшины сел, жрец Атторон, воевода, управляющий и другие. И все наперебой что-то говорили баронессе. А она никак не могла сосредоточиться. Хорошо говорить: мы примем бой. А вот как это сделать? Права на ошибку нет – весь замок забит беженцами, и каждый с надеждой смотрит вверх, где баронесса Шион решает их судьбу. А Тейтрин с тоской и неясной надеждой глядела вглубь длинной анфилады, где в темноте дремали портреты гордых, жестоких и непобедимых баронов Шион, словно надеясь на их помощь. И оттуда, из мрака и небытия, вдруг послышались шаги. Шаги приближались, гулко отдаваясь в голове, перекрывая говор окружающих. Все, что слышала теперь Тейтрин, были эти шаги и стук ее сердца. Едва различимая высокая фигура вынырнула из полной темноты в полосу блеклого полусвета. Сердце оборвалось и замолчало.
Фигура, наконец, вышла на свет - через зал быстро и уверенно шел высокий, вихрастый и немного нескладный Шакалий сын.
-Ты зачем вернулся? Я надеялась, ты уже далеко.
-Ты задала вопрос. Я попытался найти ответ, - он подошел к столу.
- Зачем? – тихо спросила баронесса.
- Так уж вышло. Мне надо было уйти еще до грозы, но я заслушался. Теперь поздно: во время шторма корабль надо уводить подальше от берега. Трусливо спрятаться у берега нельзя, погибнешь наверняка. А в открытом море все зависит только от твоего ума, крепости рук и веры в себя. Только от твоего решения.
- И каково же твое решение?
- Единственное, что я знаю точно, - если бой неизбежен, надо начинать первыми, не давая противнику опомниться. Пусть враг обороняется на наших условиях. Остальное пока еще очень туманно. И для этого надо напрячь воображение. Но что-то мне подсказывает – у тебя получится, - Рэд ухмыльнулся, обошел стол и стал напротив баронессы, словно собирался играть с ней в шахматы. Вот только шахматная доска отсутствовала. Он быстро задвигал руками, переставляя на столе разные предметы, отмечая ими объекты на местности перед замком.
- Где, по-твоему, станет лагерем Малак? – поинтересовался он.
- Любому ясно – здесь, у Врат Шиона, в старом русле реки, - указала баронесса между стоящей торчком амбарной книгой и серебряными рюмками.
- Я тоже так подумал. А если сломать плотину и спустить воду с озера? – Рэд постучал пальцами по кубку с вином.
- Что за глупость! - встрял воевода. - Вода из озера нужна, чтобы выдержать осаду!
- Осады не выдержать, - сказал Рэд, глядя только в глаза Тейтрин. Там, в глубине, под толстым льдом недоверия бродили смутные тени.
- Я же говорила, подвиг Арбайры не повторить. Сейчас река обмелела, курице по колено. Ну, поднимется немного вода, разольется по старому руслу, подмочит их лагерь, и то не надолго… - Тейтрин медленно покачала головой.
- А если это будет не только вода? Что там говорил Мэрдок про нептех – не смешивается с водой, растекается пленкой, - Рэд уперся ладонями в стол и наклонился к Тейтрин, заглянул ей в глаза. Огонек понимания уже разгорался в темных глубинах зрачков, но уверенности еще не было.
- Так много нептеха нет. Но Мэрдок предлагал улучшить, смешать с чем-то. Надо посмотреть его записи, - баронесса ухватилась за подвеску-лису, как цепляется утопающий за соломинку.
- Еще думаю, что эту кашу маслом не испортить. Любое пойдет – льняное, оливковое, что там еще есть в твоих подвалах?
- Еще есть Бартово пойло, - задумчиво протянула Тейтрин. Лед в глазах сломался, и острые обломки крутились в омуте обрывочных мыслей.
- Пойдет! И когда вода схлынет, пленка нептеха так и останется на земле, подмочит их шатры, ноги лошадей и людей…
- … и если поджечь, мы покажем арранцам очистительную силу огня… - баронесса медленно поднималась из-за стола навстречу его взгляду.
- Сколько времени надо, чтобы разрушить дамбу? – еще раз решительно спросил Рэд, наклоняясь к Тейтрин так близко, что видел только ее глаза.
За столом поднялся страшный шум. Каждый пытался что-то свое втолковать баронессе. И только Рэд молчал и, не отрываясь, смотрел, как в темной бездне клубится все еще не принятое решение, бурлит штормовыми волнами.
- Да нельзя ломать дамбу! – взвыл в отчаянье воевода.
Внезапно маленький острый кулак Тейтрин со всего маху опустился на стол, предметы на нем подпрыгнули в ужасе. Чаша, изображавшая озеро, опрокинулась, красное вино потекло по столу.
- Молчать! – крикнула баронесса так, что присутствующие пригнулись; задребезжали стеклышки в витражах, летучая мышь в ужасе заметалась под потолком, а портреты баронов Шион одобрительно закачались на стенах. – Да как ты смеешь барону перечить!
- Барону? – сипло каркнул воевода. Массивное золотое баронское кольцо, крутясь и разбрызгивая пролитое вино, проехалось по столу к Рэдрику. И он надел его на палец.
- Кто тут у тебя самый быстрый и смелый? Надо послать гонцов к остальным баронам. Пусть идут на помощь.
- Не придут – баронесса же не выполнила условия Совета, - немного не поспевая за стремительно раскручивающимися событиями, пробормотал Атторон.
- Как так - не придут? – хмыкнул Рэд. - По договору, любой барон может попросить помощи против арранцев. И я, барон Рэдрик Шион, прошу этой помощи.
Жрец покосился на баронский перстень и сказал:
- А ведь действительно – условие выполнено. Обязаны помочь.
- Я хочу еще раз глянуть на долину с высоты.

***

- Отсюда очень удобно плевать на врагов, - Рэд смотрел вниз со смотровой площадки на белые, словно обглоданные кости, валуны и тоненькую ленту реки. – Должно получиться, если просчитаем все хорошо.
- Сумасшедший план, - сказала баронесса, глядя на кинжально-острый полумесяц младшей луны на вечереющем небе.
- Зачем тогда согласилась? – хмыкнул Рэд.
- Безумные идеи иногда удаются - правда, только если твердо в них верить. Что-то такое есть в тебе, что я решила рискнуть.
- Это хорошо – потому, что без магии тут не обойтись.
- Много ли проку от ведьминой дочки? Но если и ты мне веришь, то я не подведу.
- Не сомневаюсь, - тихо сказал Рэд и взял Тею за руку. - Только не на ведьмину дочку рассчитываю, а на Санхейского магистра. Ты должна быть сильным магом, если не погибла во время Бунта, сумела сбежать и спрятаться так, что не нашли.
Лицо у Теи стало белым и неподвижным, она выдернула свою руку и отступила к лестнице.
- Очень тебя прошу, послушай, ты же умеешь слушать! Ты приоткрыла дверь, и я уже зашел. Теперь тебе придется рассказать мне все с самого начала – и про Бунт, и про Армита Беспалого, и про Улла. Все.
- А не боишься, Рэд?
- Смотря кого. Если – баронессу Шион, то боюсь. Если – тебя, Тея, то я надеюсь, что ты мне поверишь. Потому что уйти от сюда, от тебя, я уже не могу.
- А если я не смогу?
- Тогда останется одна баронесса, а я упаду с башни, как Мэрдок. Или меня накроет горной лавиной, как Анвара. Но я рискну. А ты просто дай мне шанс.

_________________
У кошки четыре ноги -
и все норовят ее пнуть.
Товарищ, ты ей помоги.
Товарищ, собакой не будь.

Тимур Шаов


Вернуться наверх
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Кандидаты от Влады
СообщениеДобавлено: Пн сен 23, 2013 21:42 
Не в сети
Кошка книжная домашняя
Аватар пользователя

Зарегистрирован: Пн мар 23, 2009 19:54
Сообщений: 21197
Откуда: Хайфа
Непрощенный
http://forum.fenzin.de/viewtopic.php?f=69&t=16860

_________________
У кошки четыре ноги -
и все норовят ее пнуть.
Товарищ, ты ей помоги.
Товарищ, собакой не будь.

Тимур Шаов


Вернуться наверх
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Кандидаты от Влады
СообщениеДобавлено: Пн сен 23, 2013 21:43 
Не в сети
Кошка книжная домашняя
Аватар пользователя

Зарегистрирован: Пн мар 23, 2009 19:54
Сообщений: 21197
Откуда: Хайфа
Сказка про Любаву, дочь боярскую

http://forum.fenzin.de/viewtopic.php?f=69&t=16809

_________________
У кошки четыре ноги -
и все норовят ее пнуть.
Товарищ, ты ей помоги.
Товарищ, собакой не будь.

Тимур Шаов


Вернуться наверх
 Профиль  
 
Показать сообщения за:  Сортировать по:  
Начать новую тему Ответить на тему  [ Сообщений: 11 ] 

Часовой пояс: UTC + 3 часа


Кто сейчас на форуме

Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и гости: 5


Вы не можете начинать темы
Вы не можете отвечать на сообщения
Вы не можете редактировать свои сообщения
Вы не можете удалять свои сообщения
Вы не можете добавлять вложения

Найти:
Перейти:  
cron
Литературный интернет-клуб Скифы

статистика

Powered by phpBB © 2000, 2002, 2005, 2007 phpBB Group
Template made by DEVPPL Flash Games - Русская поддержка phpBB