|
Старину вам спою да стародавнюю,
Стародавнюю да самую небывалую
Сегодня холодно, и весь день идет дождь – прям с утра. А я плетусь по раскисшему тракту, и мысли у меня мрачнее некуда. Перспективы, кстати, тоже.
Вот впереди, чуть левее дороги, показался Ледок. Он же Мертвячий лес, он же Могильный или Ведьмин. Мне туда.
А как хорошо все начиналось!
Позвал меня тут король и говорит:
«Ступай-ка ты, морда иноземная, к ведьме в Ледок, и привези от нее ответ вот на эту вот бумагу. Бумагу не читай и не разворачивай, а то испакостишь».
Знаю, мол, я тебя.
Мне обидно, но молчу. По делу король ругается.
Сам кошусь на Эдьку, первого королёва советника. Вот уж где морда-то: на дворцовых харчах который год, а и сам как оглобина, и на ро… на лицо страшный. Стоит, и знай кивает, смотрит со значением.
Цепь у него новая… красивая цепь, с красными камушками, и золота в ней в самый раз – хоть к барыгам на пропой нести, хоть заместо кистеня махать. В сокровищнице свистнул, поди.
А король тут:
Иди, говорит, крайний срок вертаться с ответом – во среду после обедни. Или будет как давеча с дружком твоим, казначеем.
Что же, спрашиваю, с ним приключилось, давно не видать?
Повесили, отвечает, ево, вчерась поближе к месту работы – аккурат на главной площади. Али и на тебя место занять?
Нет, говорю, спасибочки. Пойду я, пожалуй, дорогой государь.
И советник еще, Эдуард Карлович, лыбится, гнида сутулая.
Коня не дали, и так хорош, мол. До Могильного-то леса версты две всего.
Вот и дождь перестал. Просветлело.
Дошел я до лесу, перекрестился. Вблизи он оказался еще гаже, чем по рассказам: деревья больные, корявые, до самой кроны обросли сизым лишайником. На земле ни травины, мокрая черная листва да поганые грибочки.
А самострел-то я и не взял – подумалось вдруг что-то. Из травы у опушки на меня смотрел желтый коровий череп.
Насорили тут местные…
- Эй, как там тебя! Выходи на честный бой… тьфу! Просто выходи, передать тут надо.
Иду дальше, темнеть уже начало. Зову, но нет ответа, только елки верхушками шебуршат, на меня серый мох роняют.
***
Вдруг ведьма из-за бурелома вышла, позвала ласково:
- Чаво орешь, песий сын? Бродишь целый день, все зверье распугал, спасу от тебя нет.
И были на ней только колдовские бусы в три ряда с волчьим клыком, да порты в мелкий цветочек. Так и липнут порты-то к ногам, видать, на мокрое тело одевала.
Небось морок напустила, проклятая. Ишь, колыхаются!.. А пощупаешь, там, поди, одни мослы торчат, столетние, подумал я.
Ну и пощупал.
Ой, темно-то как… ничего не видать, али ночь сейчас? Открываю глаза, нет, не ночь. Полдень на дворе, за окном избушки солнце, и ведьма у печи суетится. Только глаза у меня видят плохо, особенно левый – совсем не открывается.
- Очнулся наконец? Слабоваты у нонешнего короля лыцари, - говорит ведьма и щурится довольно. – С одного удара сутки валялся.
А рубаху все же надела. Скушно тут мне стало, ноги с лавки спустил, за пазухой порылся. Ага!
- Вот тебе, - говорю, - от короля грамота, а мне обратно пора.
Ведьма послание читает, на меня с сомнением поглядывает.
Я тем временем обулся, по сторонам гляжу – а чисто в избе-то, хоть и устроено все по-басурмански. Ну да здесь везде так.
Дверь для тепла завешена коровьей шкурой, на полу под ногами солома шуршит. Свежая – однако, богато колдуньи живут.
Окошки по летней погоде распахнуты, посередь горницы печка новая с кованой жаровней, какие третьего года стали делать. То ли разбогатела она недавно, то ли жилец-то в избушке поменялся… Но спрашивать не стал.
Повернулся было ко входу, ведьма схватила за рукав.
- Ты не торопись обратно, лыцарь.
Она свернула грамотку по-особому и ткнула мне под нос.
«…нь дурнем.
…
С этой же бедой мигом поможет справиться мой Никифор, а ежли на слово не поверит, что я велел, ты покажи эту бумагу, он маленько грамотный.
По нашему давешнему разговору тоже…»
Ну-ка, ну-ка, чавой-то он… я потянулся было дочитать, интересно же, да и подозрение было, кого там король дурнем обозвал. Но колдунья погрозила кулаком и грамотку отняла, на полку зашвырнула – не дотянешься.
- Видал? – сказала, - выполняй королевский приказ, лыцарь Никифор.
И подмигивает, зараза грудастая.
Я насупился, говорю:
- Чего делать-то надо?
Ну чево, идем, значит, мыловаров гонять – из торгового люда да крестьян мыло варить удумали, ироды. Ведьма вприпрыжку рядом скачет, на меня посмотрит – хихикает, радуется так, видать.
Негоже, говорю ей, по лесам бегать в таком-то возрасте. Поди, от самого потопа лета считаешь, а все как девица неумная. Нарушаешь, говорю, колдовской фасон, смотри, говорю, люди-то бояться перестанут.
Слушает, рот приоткрывши.
- Да, - отвечает, - возраст-то у меня солидный.
- Какой?
Посчитала на пальцах.
- Дык, много. – а сама обоими глазами подмигивает и колыхает, колыхает… коряга болотная! – короля вашего я бабушка, хехе.
А далеко уж от избушки отошли, вокруг птички поют – зяблики да дятлы, и солнышко этак светит. Не верится мне что-то.
- Что, - говорю, - неужто всё морок? А ежли пощупать, не спадет ли?
- Попробуй, - отвечает, - если не испугаешься.
И плечи под рубахой-то расправила.
Ну я и пощупал. Нам, рыцарям, трусость не к лицу.
Вечерело.
Дошли мы до мыловаров, остановились за деревом. Ну и грязища у них, я скажу.
- А еще мыловары, ишь ты…
Спрашиваю ведьму, что, мол, дальше-то делать? Разгоню я их, и чево?
Мыловары меж тем суетятся, нас не замечают, и то сказать, стемнело уже, солнце того гляди сядет.
- Погоди, - говорит ведьма, - когда они костры разожгут. Надобно их с поляны выгнать разом, чтобы вон в ту сторону побежали.
- Что ж сама не выгнала?
- Дык, они в разные стороны разбегаются, а надобно в одну. Давай, пшол!
Махаю я кистенем, да мечом плашмя вдогонку направляю, чтоб, значит, мимо болота не промахнулись. А сам тем временем размышляю – под легкую-то работу завсегда хорошо думается.
Мелкий народишко тут живет, пакостный. Казалось бы, чем не условия? – и леса срубили давным-давно, и нечисть перевелась, и дороги есть. Король, опять же, не нашим чета – о благе государственном заботится день и ночь. Вон, аж до Ледка дорогу замостили, как ко дворцу ровно.
А все одно чего-то не хватает людишкам, все кроят да выгадывают, того не понимая, что жисть-то одна… Куда, сволочь?! – вота я тебе!
…что жисть – она одна, и другой господом не дадено, будь ты хоть мыловар, хоть лудильщик.
Умаялся я малость, потому, когда ведьма оттолкнула в сторону и начала колдовать, присел передохнуть. Меч чищу, а сам думаю.
Вот далеко не ходи – еще год назад жили на этой самой поляне клеевары, съехались в Ледок со всей округи, чтоб дармовую падаль на клей разваривать, а денег королю в налоги не платить. Только куда королевская власть не достает, туда и стража не заглядывает.
Облюбовали лес мыловары-нехристи, и в един день отправились клеевары к воловьим костякам суседничать, а самые толстые так и вовсе – в котел, жир с них топить да мыла с кремами варить. Лавочник Гансик, по слухам, товар и неклейменым берет, сам печати режет и ставит… тьфу, пакость.
Вот ведьма крикнула что-то громко, в болоте ухнуло, в лесу огонечки побежали, кусты осветили. Застыли все мужики черными гнилыми корягами, а одна у меня за спиной оказалась, и нож из нее на землю упал. Подкрадывался, стервец…
Рубанул я корягу с плеча, а на землю-то живая кровь побежала. Тут ведьма подходит, руки об тряпку вытирает, сама довольная.
Пошли, говорю, отсюда, пока туман не поднялся. Пошли, отвечает, а то грязно тут. И под ноги смотрит, в лужу, которая с коряги натекла.
Идем обратно, ведьма загрустила чевой-то.
- Жалеешь о чем? – спрашиваю.
- Ага, - говорит, - жалею. Травки я заказывала о прошлый месяц, южные. Жан-купец должон был приехать со дня на день, да все не появлялся. Я уж, грешным делом, думала, обмануть меня решил купец, а оно вона как оказалось. Лежит Жан у самой воды с распоротым брюхом, и главное – мешки-то, мешки-то его все разорили! Ни кулька целого не осталось.
И так она горевала, так убивалась, что утешать пришлось. Проспал я обедню.
Ужо две седьмицы прошло, идем мы с ней обратно, я все отнекиваюсь, мол дорогу знаю, а сам думаю, что висеть мне с казначеем рядышком, если у того шея ишшо не отгнила. Ну хоть за дело, не так обидно.
Как, спрашиваю, звать-то тебя, Райнерова бабушка?
- Эльке, - отвечает, - Аделаида, то исть, Фридриховна.
- Ух и совпадение, прям как у короля отчество, здоровьичка ему.
Тут она улыбнулась сладко, аж на сердце захолонуло вдруг.
Какое же это, говорит, совпадение, ежели он братец мой любимый да единственный. И ногу из-под подола рубахи выставила. Красивая нога, чего спорить, еще утром ее целовал.
А потом дошло.
- Что?! – спрашиваю громко, - а как же бабушка?
- Больно вид у тебя глупый был, - отвечает проклятая, - как у телка. Не удержалась я, пошутила.
Тут со стены нас герольд приветствует, решетка главных ворот, вижу, подымается, и по улице нам навстречу король выезжает.
- А ну, - говорю, - давай письмо поживее, что там государь понаписал, мне любопытственно.
Пожалась Эльке, но из рукава бумагу вытащила.
«Хоть с виду он и дурень дурнем, но рыцарь бравый. И кровей княжеских, я проверял, страны правда дальней, да оно и к лучшему, родичи не прибегут за подачкой.
Коли по сердцу тебе придется, бери его себе в женихи, тогда отпущу тебя в город Лейпциг на обученье, так и быть. Не все королёвой сестре в темных ведьмах ходить, дар по лесам растрачивать.
А чтоб тебе веселей думалось, жалую вам на свадьбу Ледок и дом в Лейпциге на Карловой площади, ты его знаешь. Но только в совместное вла…»
- Вернулся, Никифор?
Грамотка у меня тут из рук и выпала.
На повети овца гнездо свила.
И гнездо свила на сосне свинья,
На сосне свинья деток вывела;
Деток малых, деточек да поросяточек,
По сучкам они висят да полететь хотят.
Это все, братцы, не чудо, я чуднее скажу…
_________________
Достать Удава может каждый.
А вот впоследствии сбежать...
https://guasumorotianja.livejournal.com/40380.html
|
он норм владеющий оружием знатный наемник из дальней страны, присевший на казенные харчи (в хорошем смысле). Про то, что новая дорога и печка там неспроста, он догадался.
