|
За окном избы чуть брезжил рассвет. Погоды нонче стояли отвратные. Сыро и мозгло. Всю-то ночь дождь по оконцу спаленки барабанил, да в трубе гудело будто черти на Ивана-Купалу буянили. Но глядя из жаркой постели в пасмурную заоконную кутерьму Аксинья улыбалась. Прислушивалась к шагам Порфирия Ляксеича по дому и сыто вспоминала, как сладко ночью он её приголубил. Как мял и лобзал её белые груди, хватал за ляжки, гладил сильной рукой живот и мягкие кустики пониже оного, мял её как тесто, пока она, стыда не мая, не взмолилась: "Войди в меня батюшка!" Тогда он раскинул твёрдой рукой ноги её, чуть не на плечи себе раскинул, раскрыл её всю и вошёл и уж так сильно её приголубил, что будто улетела на небеси. От сладких бабских воспоминаний Аксинью отвлекли шаги на лестнице. Парфирьюшка подымался к жене. Топ. Топ. Вот последняя ступенька. Тихонько, чтоб не потревожить, коли спит голубушка, скрипнула дверь.
- Не сплю я, батюшка! Заходи, голубчик!
Зашёл, пахнул мужицким и конским духом, видать, запряг лошадей уже. Наклонился, облобызал в губы щекоча бородой:
- В Торжок еду, голубушка, на ярмарку, за овсом. Что привезть тебе, сладкая моя?
А у Аксиньи и ответ готов, вчера только с соседками судачили:
- Намедни про чай заморский бабы сказывали, особо духовитый, цветами да кореньями невиданными. Будто амврозия. Коли правда такой там сыщется, привези любый мой, порадуем себя в слякоть питьём душистым.
Сказала и потупилась скромно, вдруг недосуг Порфирьюшке чаи искать. Но муж только улыбнулся ласково и, другой раз облобызав, молвил:
- Сыщу, милая, сыщу, хорошая, всю-то ярмарку переверну, но добуду тебе чаю самого духовитого, голуба моя!
И пошёл на конюшню, родимый. Прикрикнул там на конюха раз, да ещё раз, да ещё громче. Видать, снова ротозей этот забыл чаво сделать. Не нравился конюх Аксинье, не раз мужу намекала, чтоб гнал его взашей, да добр был Парфирьюшка, не внял её намёкам.
Загремели засовы на отворявшихся воротах, щёлкнул кнут, и телега с Парфирь Ляксеичем скрылась в серой мороси под чваканье копыт по раскисшей дороге. Ворота закрылись, хлопнула, затворяясь дверь конюшни за конюхом и воцарилась тишина.
«Как же хорош мой Парфирьюшка», - думала с улыбкой молодая женщина, - «И никакой он не старый и не угрюмый, а самый лучший! И по хозяйским делам, и по любовным утехам всем молодым прикурить даст.»
Рассудив, что ежели вздремнуть ещё чуток, то Парфирьюшка быстрей обернётся, Аксинья устроилась поудобней и задремала.
* * *
Сон ейный был нарушен тяжёлыми шагами по лестнице. Поднимались к ней в почивальню сразу несколько человек.
- Кто там? - тонко вскрикнула Аксинья вмиг сорвавшимся голосом. В ответ - тишина.
Тишина, да только шаги тяжёлые всё ближе. Голая Аксинья сжалась в комок под одеялом. Вот шаги замерли на секунду, потом дверь распахнулась от пинка. В комнату ввалились три здоровых мужика.
- Ну здравствуйте, Аксинья Федотовна, чтож схоронились? Чай, не признали меня? Глумливо ощерившись, поинтересовался первый.
Конюх. Мерзкую харю его трудно было не узнать.
- Уж невзлюбили вы меня, барыня, вам одной ведомо за что. Ишь, барину жаловались сколько раз. Так что бежать подальше я решил. Вам-то неведомо, что каторжник я беглый, но, видать, сердце бабское учуяло. Да только перед дорогой хочу натешиться с вами вдоволь. Более уж не свидимся. А? Так вить?
Конюх выудил из-за голенища узкий тонкий нож и недвусмысленно ухмыляясь изобразил, будто перерезает горло.
- Вы уж не серчайте, барыня, но я двух дружков своих позвал тоже потешиться. Уж так они о вас наслышаны от меня. С каторги сорвались недавно, так что по бабской части у них уж годков по пять никого не было.
Два мужика, заросшие и вонючие как кабаны, похотливо залыбились щербатыми желтозубыми ртами и жадно уставились масляными глазёнками на фигуру Аксиньи под одеялом.
Конюх протянул волосатую лапу и, одним рывком сорвав с Аксиньи покров, швырнул его в угол, под лавку.
- Давайте ребятки, один за руки, другой за ноги. - скомандовал конюх, выудил из штанов моток верёвки.
- Стой! Шож ты, дура, ноги её вместе вяжешь? А как епсти потом? Разводи, разводи поширше! А вы, барыня, не рыпайтесь! Не то ножик у меня шибко вострый.
Один мужик ухватил Аксинью за руки и притянул их к дубовой спинке кровати. Второй, вняв конюху, схватил лодыжки твёрдыми как клешни лапами и рывком развёл её ноги широко в стороны. Аксинья вскрикнула тоненько, а мужик жадно уставился ей между ног. Харя его при виде женского естества перекосилась в жестокой гримасе, а масляные глазки жадно разглядывали все её поросшие редким пушком складочки. Конюх, наклонясь, обслюнявил нежную колышущуюся грудь Аксиньи, грубо облапил её между ног и, воткнув нож в стену над кроватью, начал рассупонивать штаны...
* * *
Порфирий Алексеевич подъехал к городской ограде Торжка. На воротах была прибита доска:
"Вторжение - 30 коп с телеги и ямщ. Изторжение - с товаром даром, без товару - 3 коп."
- Куда путь держите? - обратился к Порфирию стражник в красном кафтане.
- На ярмарку я, за овсом, мил-человек.
- Коли на ярмарку - езжай даром! - махнул рукой стражник и поднял жердь, загораживавшую въезд.
Недалече отъехал от ворот Порфирий Алексеевич, как засвербило чтой-то слева в груди, сильно засвербило. «Неладное случилось», - сразу понял. Запустив руку за пазуху, он выудил оттудова кампуктер наладонный. На экране ево мерцал багряный замок: "В избу влезли, ироды!" - выдохнул Порфирий встревоженно. - "Ох! Как же там Аксиньюшка?!" Окромя замка мерцали иконки входных дверей и знак глаза. Знать, уже по дому шарятся проходимцы и поглядеть можно, что деется. Трясущимися от волнения руками Порфирий Алексеевич разблокировал кампуктер и, попав только с третьего раза по значку глаза, тыкнул его пальцем. Заморгали стрелочки передачи данных и открылась картинка с камеры дальноглазной в доме установленной. Вот три мужика дурного вида, в одном из коих Порфирий опознал гадюку-конюха, прошли столовую и свернули не в кладовые, где сундуки с добром, а к лестнице вверх. Как ни суров был Порфирий Алексеевич, а дыхание тут у него и перехватило: "В спальню к Аксиньюшке пошли!!!"
Словно оборвалось что-то в груди Порфирия, с каким-то звериным воем развернул он телегу и погнал её обратно к воротам Торжка, где упёрся в огромный застрявший воз, гружёный останками роботов. У воза под тяжестью груза сломалась ось задняя и вокруг него скакали два мужика, да стражник, не в силах сдвинуть воз с проезжей дороги. Порфирий Алексеевич при виде картины такой бросил телегу, отшвырнул хлыст и соскочил на землю. «Бежать! Своим ходом бежать!» - стучало в голове - «Спасать Аксиньюшку!» Уж коли на телеге ехать было час, так бежать вышло бы все три, но недосуг было подумать Порфирию об этом, когда жена любимая в беде. Схватил он упавший на землю кампуктер, чтоб сунуть за пазуху, да не удержался и кинул взгляд на экран. От увиденного тут же осел в пыль на дороге и стянул шапку с вспотевшего лба. Уж чего угодно ожидал увидать Порфирий, да только не того, что увидел: в столовой лежало рядком два распластанных тела, а голая Аксиньюшка подтаскивала к ним за ноги третье, без штанов.
* * *
...Конюх, наклонясь, обслюнявил нежную колышущуюся грудь Аксиньи, грубо облапил её между ног и, воткнув нож в стену над кроватью, начал рассупонивать штаны.
Сей момент, резким движением, Аксинья вырвала правую ногу из руки упыря и большим пальцем, одним хлёстким ударом, наповал уложила каторжника, что держал её руки. Удар пришёлся тому прямо в глаз, отчего глазное яблоко мерзавца разлетелось по всей горнице кровавыми брызгами. Он смешно раскинул руки в стороны, будто вопрошая: «Чевой это деется?!» и сполз по стене. Обратным движением ноги, пяткой, сильным, чётко поставленным ударом в переносицу, Аксинья вогнала носовой хрящ в мозг мужика с масляными глазками, пялившегося на её женские прелести. Каторжник лишь тоненько пискнул, и упал навзничь, заливая кровью доски пола. Правый глаз его принял удивлённое выражение, а левого было не видать. Конюх, хоть и был со спущенными штанами, успел выдернуть нож из стены и хотел полоснуть Аксинью по горлу быстрым коротким движением. Но та перехватила его кулак освобождённой от пут левой рукой и, продолжая движение руки конюха вогнала узкий стальной клинок разбойнику в самый центр лба. Мокро хрустнуло, конюх закатил глаза, ноги подкосились, и он осел на колени, уронив голову на грудь. Из пробитого лба, через кровосток ножа потянулась на пол густая алая струйка.
Освободившись от пут Аксинья осмотрела учинённый беспорядок и, всплеснув руками, беззлобно отчитала три мёртвых тела за лужи крови:
- Ах вы, злодеи, нешто во дворе не могли наброситься, в вечору только пол скоблила!
* * *
Всю-то дорогу домой тяжкая дума омрачала чело Порфирия. Вспоминал он, как взял в жёны девушку без роду, без племени — приёмную дочку стариков-соседей. Как она робела с ним поначалу, как он лаской да терпением приручал дикарку. Как она расцвела с ним, какой мастерицей да умелицей оказалась. Как ласково звать его стала: «Порфирьюшка». А теперь вот такая напасть неведомая, что ж она такое-то, раз с тремя здоровыми мужиками вмиг управилась?! Неужто... Вот беда, так беда!
У ворот Порфирий окликнул, по привычке, конюха, да сразу осёкся, вспомнив, где того видел последний раз. Пришлось отворять самому.
На подворье всё было в полном порядке: в хлеву сыто хрюкали свиньи и другая скотина, куры чинно вышагивали по двору, индюки гоняли петуха, мерно гудел реактор, коровы, обмытые после дойки, жевали сено.
Жена порхала по дому, везде было прибрано, вкусно пахло снедью, до которой Аксиньюшка была та ещё мастерица.
Увидав мужа, она всплеснула руками:
- Порфирий Алексеевич, а я вас позже ждала, радость-то какая!
- Воротиться пришлось душенька. Почуял неладное. Как тут у нас?
Потупив взор, замявшись, отвечала:
- Всё хорошо, Порфирий Алексеевич. Приходили тати, так я их на двор даже не пустила. Только конюх сбежал с ними, батюшка, ведь говорила я тебе, что гнилой человек он, так и вышло.
-
Как же ты сама управилась, Аксиньюшка?!
- Да видно бог помог вразумить их батюшка.
Напряжённая тишина разлилась по дому, только ходики стучали, да гудел атомный генератор под лестницей. Пять минут, не меньше думал Порфирий, прежде чем принять непростое решение. Аксинья понимала это и покорно ждала приговор, опустив глаза долу.
Порфирий думал о долге человечьем, но вспоминал порядок в домашнем хозяйстве, что принесла Аксинья, думал об обязательстве заявить “куда надо”, но вспоминал ласки её ночные, снова думал о долге и боге...
- Подавай обед, Аксиньюшка, - молвил он, наконец.
Девушка вскинула голову, глаза её светились от счастья, вскрикнула:
- Сейчас, Порфирьюшка! - Сама же засмущалась своей пылкости и упорхнула на кухню.
* * *
Уж сидя за столом, полным разнообразных яств, Порфирий вдруг хлопнул себя по лбу:
- Ох, голубушка моя, а ведь овса-то я и забыл купить, растяпа! Да что овса - чаю душистого тебе не купил!
- Ну полноте, батюшка! Другой раз купишь! Приляг, передохни с обеда, а я птице корма задам и к тебе приду!
Улыбнулась ласково, обняла крепко, утопив лицо мужа в упругой груди своей, взглянула лукаво и пошла во двор Аксиньюшка. Она же EVA-excell-7000, киборг-охранник самой совершенной модели, последний на всей планете после подавления восстания киборгов 200 лет назад.
_________________
Достать Удава может каждый.
А вот впоследствии сбежать...
https://guasumorotianja.livejournal.com/40380.html
|
ахЪ, дайте две.
.
....но все равно ... Можно попросить организаторов в виде исключения позволить автору выложить еще один рассказ в данной тематике если у него он имеется. Рене у тебя имеется? 
