Полки книжного червя

Осторожно ступая по едва заметной в неярком свете луны тропинке, шёл человек. Роста он был выше среднего, худ, бледен и сед. Его остриженные на военный манер волосы лишь местами имели свой первоначальный чёрный цвет, а усы и ухоженная бородка были белы как снег. Из-под расстёгнутого драпового пальто выглядывал не выходящий из моды последние двадцать лет чёрный френч. На левом кармане френча был приколот значок в форме восьмиконечной звезды богородицы, свидетельствовавший о принадлежности данного гражданина к правящей партии. В левой руке он нёс стандартный чемодан-дипломат, в правой – заменявший ему трость большой зонтик. Осторожно протиснувшись через дырку в заборе, он медленно побрёл вдоль путей, обходя товарный состав. Вскоре длинный ряд платформ, цистерн и иных вагонов кончился и наш герой, воровато озираясь по сторонам, побежал, торопливо перепрыгивая через рельсы. На половине пути он остановился возле большого светофора и прислонился к столбу. Приобретённая с годами стенокардия настоятельно требовала передохнуть и отдышаться. Сейчас, когда цель вылазки была так близка, задержка вызывала досаду, но сердце, будь оно трижды неладно, не справлялось с нагрузкой.
Засмотревшись на проходящий мимо состав, Аарон Веспасианович Козявкин вспомнил юность, когда он, постоянный слушатель заглушаемых тогдашним преступным режимом голосов, лишь вступал на путь борьбы за свободу. Перестройку – время надежд. Защиту Белого дома. Голод и всеобщий развал девяностых, доказавший неполноценность этой страны и её варварского народа.
Вспомнил молодость и тревожные настроения в кругах своих соратников, возникшие после прихода к власти силовиков и их первых, ещё осторожных попыток ограничить космополитические свободы.
Вспомнил Аарон и годы своей политической зрелости. Как сражался за включение Ходорковского и Pussy Riot в учебники по истории, выходя на пикеты и подписывая коллективные письма. И как яростно агитировал на всех форумах голосовать за Навального на выборах мэра Москвы, и как организовывал отлов бездомных собак, которых потом держали целыми днями в клетках перед станциями метро с табличками на клетках: "Голосуй за Навального".
Потом припомнился и страшный своей, необъяснимой с точки зрения цивилизованных научных теорий, природой экономический кризис, когда рынки развитых стран вдруг сложились как карточный домик. Многократное падение цен на нефть и вызванный этим голод из-за ограничения продовольственного импорта.
Приход к власти тирана и начало громких процессов над так называемыми вредителями и казнокрадами. Немыслимое по своей жестокости наступление на свободу. Гениальное выступление молодых акционисток из группы даже название которой теперь нельзя называть, решившихся – вскоре после очередного условно-досрочного освобождения погасить привезёнными с собой в большой бочке, расписанной под хохлому, фекальными водами Вечный огонь у Кремлёвской стены, привело её участниц на эшафот. Лицемерный режим назвал расправу над смелыми девушками инсталляцией и даже продал пятьдесят тысяч билетов желающим посмотреть на средневековую в своей ужасной стилистике экзекуцию. Получив по двадцать плетей каждая, мученицы от искусства отправились в вечную ссылку в Сибирь.
Вскоре последовала массированная кампания репрессий, в ходе которых был уничтожен цвет нации, состоящий исключительно из уважаемых на Западе людей. Что больше всего возмущало Аарона Веспасиановича, так это демонстративный цинизм в способах казней. В прямом эфире, под радостные крики варваров из так называемой государствообразующей нации, несчастных насмерть заваливали тоннами книг, журналов, газет, CD/DVD с их публикациями. Их до смерти глушили при помощи закреплённых на них и включённых на полную мощность динамиков, через которые транслировались записи их выступлений. А казнью лиц некогда руководивших приватизацией новая власть вообще показала свою запредельную жестокость: их вымазали патокой, обклеили толстым слоем непонятно как сохранившихся (наверное, в подвалах кровавой гэбни) ваучеров, подожгли и запустили в последний полёт с трамплина на Воробьевых горах. Чудом спаслись только лишь немногие находившиеся в этот момент заграницей да и тем пришлось делать себе пластические операции и менять документы так как ликвидаторы возрождённого КГБ, будто стая волков, рыскали по всему миру
Ликвидировав наиболее активных истинных демократов, преступная клика на этом не остановилась и обещала в ближайшем будущем устроить всей прослойке "полный альбац". Затем настал черёд социальной базы либерально-толерантной культуры. Истребив такую нужную для любого цивилизованного общества проституцию, вконец озверевшая хунта ввела запрет на аборты и гомосексуализм. В школах началось навязывание христианских и прочих монотеистических бредней, ограничивающих свободу личности убогими десятью заповедями и другими не толерантными библейскими текстами. Телевидение начало пропагандировать дикий, несовместимый с принципами открытого цивилизованного общества патриотизм и пещерный коллективизм. Получившие значительное государственное финансирование психиатры научились менять своим пациентам объект полового влечения и гендерную принадлежность, что почти уничтожило в этой стране величайшее достижение европейской цивилизации – гей-культуру. В супермаркетах низкосортные отечественные товары стали вытеснять импортные. За счёт средств налогоплательщиков были воссозданы совершенно ненужные для дикой третьесортной страны производства, а численность населения стала расти, что естественно привело к увеличению потребления столь необходимых для более цивилизованных стран ресурсов.
В интересах собственной безопасности и карьеры Аарон примкнул к партии победителей и на всех собраниях притворялся таким же гонителем свободы, как и они, но он не смирился. Затаившись, он продолжал лелеять надежду на то, что когда-нибудь вновь настанет время, когда каждый истинно свободный человек сможет проявить свою неповторимую личность, наплевав на дурацкие ограничения заскорузлой морали и мнение всякого быдла. Иногда он совершал мелкие акции, как он сам любил мысленно их квалифицировать, "по подрыву существующего строя". Неприметный борец за свободу, он нигде не афишировал своего имени, не стремился показать всему прогрессивному человечеству на примере своего мученичества, что идея свободы в России жива, но все-таки он продолжал действовать…
Отдышавшись, пропустив три состава, Козявкин короткими перебежками двинулся к такой близкой цели. На заборах вдоль железнодорожных путей уже много лет не появлялись граффити. Давно не было здесь и самовольной рекламы. Подобравшись к большой белой стене, у которой не было скрытых камер, Аарон открыл свой «дипломат» и достал баллончик с несмываемой краской. Оглядевшись по сторонам, он нанёс на стену большой косой крест. Почему-то ему было приятно думать, что это именно крест, а не буква «Х». Отойдя от стены он, взглянув на творение своих рук, счёл его более чем хорошим. Написав рядом с ним такую же по размеру букву «У» он прислушался к окружающему миру и не найдя в многообразии ночных звуков признаков скрытой угрозы закончил надпись размашистым «Й». Аккуратно убрав баллон с краской в чемоданчик, Козявкин прошёл несколько сот метров вдоль путей и, протиснувшись через неприметную дырочку, оказался во дворе своего дома. Обойдя по широкой дуге припаркованные во дворе машины он, кивнув консьержке, поднялся на лифте на пятый этаж и открыл ключом старомодный механический замок своей квартиры. Скинув драповое пальто и ужасно неудобные, но импортные, а потому любимые туфли, Аарон, сев в мягкое кресло, по привычке попрыгал с канала на канал и убедился, что в проклятом тоталитарном эфире показывают исключительно обучающие и развивающие передачи, а немногие фильмы страдают ярко выраженным морализаторством. Не ужиная, он завалился спать. Утром Аарон проснулся рано и сразу начал смотреть выпуски новостей, но ни в них, ни в криминальной хронике про его акцию не было сказано ни слова. Поклевав наскоро приготовленную яичницу, Козявкин сходил в хозяйственный магазин и купил ещё три баллончика несмываемой краски.
«Ничего, вода камень точит», - думал он, убирая в стенной шкаф покупку.
«Вы не сможете замалчивать нашу борьбу вечно», - погрозил он телевизору кулаком и, приняв горсть разнообразных таблеток, отправился в парк погулять. Он сделал пару кругов по аллеям, искренне порадовался солнцу, которое нечасто выглядывало из-за туч, всё же конец октября, а потому показалось сегодня Аарону особенно ярким, потом вернулся домой. У порога квартиры его ждал участковый.
- Козявкин Аарон Веспасианович? – грозно спросил он, предъявляя своё служебное удостоверение.
- Он самый! - сохраняя показное спокойствие, ответил пенсионер и тайный борец за свободу.
- Мне приказано доставить вас к мировому!
- На каком основании?
- Не велено знать! Гражданин, пройдёмте!
В здании мирового суда было тесно, шумно и по-особому суетливо. Вверх-вниз по лестницам сновали секретари, просители и подсудимые. Пришлось прождать целых полчаса, пока закончится очередной процесс, и это время не прошло для тайного демократа безрезультатно. Он сумел унять свои чувства и привести в порядок мысли.
«Раз меня доставили к мировому, то о членстве в организации им неизвестно», - стал рассуждать Аарон. – «Если бы было известно, отправили бы прямиком в трибунал»
Облегчённо вздохнув, Козявкин продолжил размышлять. – «Полагают, наверное, что на старости лет я впал в маразм. Это будет мне только на руку».
- Заходите! – пискнула совсем ещё юная секретарь, обращаясь к Аарону.
- Объясните! Кто дал вам право? Я уважаемый человек!
- Спокойно! Спокойно!! Спокойно я вам говорю!!! – рявкнула на возмущённого пенсионера судья.
- Да объясните же, что я такого сделал, что меня так вот, ни с того ни с сего, хватают прямо в подъезде?
- Не догадываетесь?
- Да о чём же я должен догадываться? Вы поймите, я старый больной человек, мне не дали даже выпить лекарства.
- Разберёмся!
- Вы уж разберитесь! Я член партии, в конце концов! У меня есть правительственные награды!
- Аарон Веспасианович успокойтесь. Что вы делали сегодня ночью около двух?
- Спал дома!
- Вы уверены?
- Совершенно уверен! Да что такое!? Вы мне можете объяснить?
- Дежурная в вашем подъезде утверждает, что видела вас без десяти два входящим в подъезд.
- Она что-то путает!
- А камеры наружного наблюдения тоже путают?
- Я старый больной человек, страдаю склерозом. Вы можете мне объяснить, что случилось?
- Ответьте, пожалуйста, что вы делали на железнодорожных путях?
- Смотрел на проходящие поезда.
- А надпись матерную, зачем писали?
- Какую надпись?
- Гражданин Козявкин! Все ваши действия зафиксированы камерами наружного наблюдения. Будете отпираться?
- Ну, я действительно старый уже человек, у меня бывают провалы в памяти.
- На первый раз, учитывая ваш почтенный возраст, штрафую вас на сто рублей. И мой вам совет: прекратите раз и навсегда свои безобразия. Не знаю, чем вам не угодила компания по продаже топливных брикетов, но вы писали матерное ругательство на стене её склада уже в сто двадцать восьмой раз. Прекратите! Иначе я буду вынуждена направить вас на психиатрическую экспертизу.

«Кажется, на этот раз пронесло», - подумал Аарон Веспасианович, выходя из здания суда. Никогда ещё он не был так близок к провалу.
«Сто рублей, однако, хорошие деньги, четверть пенсии как-никак. Вероятно, следует попросить куратора засчитать их в счёт членских взносов», - рассуждал он, подходя к продуктовому магазину.
В магазине Козявкин купил за два рубля пол-литровую бутылку "Столичной", четвертинку "Зубровки" за рубль сорок и за восемьдесят три копейки большую трёхлитровую банку отборных луховицких огурцов. Чуть подумав, он решил, что уже не так молод, чтоб закусывать исключительно только огурцами, и добавил к покупкам батон белого хлеба за двенадцать копеек и буханку чёрного за девять. Вдохнув запах, исходящий из отдела деликатесов, Аарон решил: «Гулять – так, гулять!» – и купил кило буженины по три сорок восемь и полкило сала по рубль двадцать пять.
Дома он, разложив на столе покупки, вышел на балкон покурить. Члены тайного общества не знали друг друга, лишь куратор раз в месяц навещал старика. Человек без лица, человек ниоткуда, он всегда был одет в медицинский халат, шапочку и противомикробную маску. Всегда в тёмных очках, говорил тихим вкрадчивым голосом. Аарон ничего не знал про этого человека, никогда не видел его лица, для Козявкина куратор был только голосом. Таким добрым, всё понимающим голосом правды, который раз в месяц приходил с ним говорить. Приходил куратор всегда без звонка, очень долго, подробно, но без имён рассказывал об успехах организации в борьбе за свободу, получал членские взносы сорок рублей, ставил Аарону задачи на месяц и уходил. Бойцы тайного общества действовали автономно. Лишь кураторы обеспечивали связь с руководством, но Козявкин знал, видел, чувствовал, что он не один! Сотни тысяч таких же безвестных, как и он, борцов за свободу ежедневно сражались против тоталитаризма на каждом километре дикой необъятной страны. Они рисовали на стенах домов, на остановках общественного транспорта, на заборах и любых доступных поверхностях непристойные картинки, там же писали маркерами или мелками ругательства. Они мусорили в подъездах, жгли кнопки лифтов, врубали на полную громкость запрещённые санитарным надзором и службой этического контроля музыкальные записи, оставляли на полянах в лесу непогашенные костры и груды мусора, проносились по ночным улицам на мотоциклах со спортивным патрубком вместо глушителя и парковали свои машины в неположенных местах. Подвергая риску свою драгоценную жизнь, они перебегали улицы на красный свет и ездили со значительным превышением скорости, курили на автозаправках и плавали на надувных лодках без спасательных жилетов. Они ездили в метро зайцем и бросали фантики мимо урн. Они боролись, и эта борьба неизбежно должна была дать результаты.
Аарон Веспасиановичъ верил, что когда-нибудь тоталитарным властям надоест бесконечно закрашивать надписи, менять кнопки и ловить нарушителей правил дорожного движения. Что они перестанут мобилизовывать сотни школьников и студентов на уборку мусора в зонах отдыха и лесных массивах. Что полиция начнёт сквозь пальцы смотреть на мелкие нарушения, и тогда в соответствии с теорией «разбитых окон» рядом с надписями на заборах появятся граффити, мусор станет лежать в каждом дворе, а вслед за увеличением количества "зайцев" подтянется и другая, значительно более серьёзная преступность. Из машин начнут раздаваться матерные частушки, а в тёмных из-за разбитых фонарей подворотнях начнут «продавать кирпичи», а проще говоря гопничать. В парки выйдут насильники и маньяки, а стаи бродячих собак начнут нападать на прохожих. Убийства, кражи и похищения людей станут обычным делом, а наркотики можно будет купить на каждом углу. Разврат и пьянство захлестнут общество и тогда эта власть рухнет и наступит настоящая демократия. «Ерунда, что умрут миллионы», - подумал тайный борец за правое дело, наливая водку в стакан. – «Зато общество станет мобильнее».
Осторожно подняв до краёв полный стакан, он чокнулся с наполовину опустевшей бутылкой и вполголоса произнёс:
- Так победим!
«Так победим», - повторил он про себя девиз тайного общества и, мысленно перегрызая шею тирану, хрустнул ядрёным огурцом.

Вот он - тот единственный в конкурсе рассказ, где огромные абзацы сделаны не "оно само так получилось".

Поскольку писать отзывы надо на все конкурсные рассказы, а политику я обсуждать не хочу, то просто скажу пару общих фраз. Жанр - скорее всего, политическая сатира, идея о необходимости железной власти, которая наведет порядок в обществе. Всю суть желания иметь право на свободу вы, автор, хотели и довели до пика абсурда, что в этом жанре и необходимо. Только получилась не каррикатура на демократические ценности, а анархия. Для меня текст получился слишком тяжеловесным, разве что немного ожил при выполнении героем его подпольного задания и в мировом суде.

Явление "Стена текста" присутствует. Начинать читать боязно. Но я сильная.
Рассказ о скромном и неблагодарном труде открывателя "окна Овертона". Сильная вещь. Но политическая.
И "хуй" этот банальный. Думала аббревиатура, а он - он и есть. Фу. Вот сейчас в дет.садах, например, одна из основных задач, поставленных перед воспитателями, это ХЕР. Как вам, а?
Ну, по правде говоря, она, конечно, не ХЕР, а ХЭР (художественно-эстетическое развитие), но все ж понимают однозначно, как ты его не назови.
Текст на мой вкус тяжёлый, как бездрожжевое цельнозерновое тесто из ячменя и ржи с опилками. Абзацы, которых нет и сложносочинённые конструкции в длиннючих предложениях. Трудно читать. Ну и не люблю, когда про политоту.
Моё ИМХО, можно не слушать.

Начав читать я сравнил текст с перемещением деревянных ящиков с апельсинами....взял.. поставил, взял...поставил...взял...поставил. Предложения какие то сухие, одинаковые как забитые одним ударом гвозди
Аарон Веспасианович Козявкин
Видимо здесь надо засмеяться

Сорян не смогу дочитать даже из желания узнать сюжетную линию. Стиль изложения не мой. Может другим зайдет

Ну порадовал последний абзац))) Я из него поняла зачем было нужно нагромождать столько слов. ))) Политика вещь тонкая, грязная и не однозначная. Только время расставит свои точки, над тем что происходит. Все остальное тлен.
Рассказ лично для меня мимо кассы. Дочитала и то подвиг.

Автору ну очень хочется железной руки, ходить строем и думать только о дозволенном. "Необходимость самовластья / И прелести кнута". Ну... хотеть не вредно.

Что за ярлыки? Теперь за каждый рассказ авторов им будут приписывать что то ? Конкус превращается в какую то приподъездную лавку или говно программу Малахова где умники первый раз увидевшие обсуждают папу бросившего дочку навешивая на него все грехи ада. Писатели народ творческий напридумывают всего и это вовсе не значит что пишущий о людоеде в кустах скрытый людоед

Но мыслишки то такие бродят
"Осторожно ступая по едва заметной в неярком свете луны тропинке, шёл человек. Роста он был выше среднего, худ, бледен и сед. Его остриженные на военный манер волосы лишь местами имели свой первоначальный чёрный цвет, а усы и ухоженная бородка были белы как снег. Из-под расстёгнутого драпового пальто выглядывал не выходящий из моды последние двадцать лет чёрный френч. На левом кармане френча был приколот значок в форме восьмиконечной звезды богородицы, свидетельствовавший о принадлежности данного гражданина к правящей партии. В левой руке он нёс стандартный чемодан-дипломат, в правой – заменявший ему трость большой зонтик. Осторожно протиснувшись через дырку в заборе, он медленно побрёл вдоль путей"
Прям кадры из "Сказки о потерянном времени". Старичок-плоховичок идет у детишек конфетку отнимать)))

Представляю если бы я сюда выложил свою нетленку где маньяк людоед работая могильщиком на кладбище оборудовал в могиле мини цех по производству консервов из немцев на оккупированной ими территории России, причем разозлившисьза то что они расстреляли аппетитную комсомолку которую он хотел убить и съесть.Что бы про меня Ирен написала

Насчет осмысленных абзацев беру свои слова назад. Чот не уверен.

По первому взгляду вроде смахивало на какую-то классику (не помню какую, Чехов? Гоголь?), но начал читать, и нет, не классика (
Много слов, слишком много слов, хватило бы и меньше. По мере того, как авторских смех*ечков становится все больше, интереса к тексту - наоборот.
автор, ты пересолил.
или вы: вы пересолили. это как приятнее, да.

Про фантики мимо урн понравилось, весь кусок
)

Политический памфлет, стёб для истинных ценителей тонкого юмора. Такого тонкого, что почти незаметен.
При этом текст чрезвычайно тяжеловесен (на контрасте: лёгкий юмор - тяжёлый текст), и только истинного ценителя вознаградит в конце слабая улыбка на лице.
Мне тоже было трудновато пробираться через кирпичи в общем-то неплохо написанного текста. Поэтому слабвя улыбка показалась мне недостойным вознаграждением за мой труд.

Присоединяюсь.

Сюда б больше стёба, больше абсурда. А так вышло скучно как-то. И, вообщем-то, предсказуемо.
Кстати, такой господин/товарищ Козявкин, буде придёт "демократия", тогда уже, почти наверняка, будет "подпольничать" уже против той власти.
Это тип характера такой. Вот это интересно было бы показать.

Политота замаскированная остаётся политотой. Простите, не моё. За...ло!

А мне нравится СССР. Это совершенно другой мир.

Это точно. Больше было тепла в отношениях между людьми и защищенности.

Какой СССР тебе нравиться? Тебе лет сколько?

Особенно тепло в коммуналках чувствовалось.