Жаба на №16 и №28.
Нога
– Держи газ! – орал Великан в ухо слабеющему Светлицину. – Не убирай ногу!
Изрешечённая пулями, заляпанная кровью нога Кудельмана лежала в руках Светлицына, как бейсбольная бита. Из разорванного бедра торчали нитки сухожилий. Свернувшаяся кровь ошмётками падала на педали. Полная трупов «буханка» неслась по ночному шоссе.
Сквозь вой ветра и грохот подвески Артём услышал голос великана:
– П…ц, лилипутикам…
А потом земля встрепенулась. «Буханка» подпрыгнула в воздух и, распугав косяк журавлей, полетела на восток.
– Отдай ногу, сука,– кричал Кудельман, прыгая по дороге на оставшейся конечности,– меня дома ждут!
– Не ссы, Светлицын,– в глазах Великана блеснула слеза. Он крикнул снайперу,– Серый, сделай два круга над Хайфой, ногу Кудельмана сбросим и во Владивосток. Меня там Великанша ждёт.
Грохот близких разрывов безостановочно бил по перепонкам, заставляя Артёма кричать от боли. Он сжал руками свою оторванную голову. Тёплые вытекающие мозги приятно щекотали ладонь. Нащупав под сидением «Макарова», он выстрелил в лоб Великану, затем себе в ухо и вывалился из машины.
Позади пылал Благодарный. На месте летёхи, минуту назад менявшего портянку, теперь разлилась лужа огня, вскипающая багрово-чёрными пузырями мозолей.
«Буханка», чихая стареньким карбюратором, везла очередную порцию владельцев бесплатного гектара туда, где начинался новый день.
А в это время, пробежав по новостным пабликам, не видя пока в небе огромного ядерного гриба, в поезде «Адлер - Иркутск» ехала Марфа из рассказа №16.
– Зима! Стоянка тридцать минут! – голос проводницы кувалдой стукнул по чугунной голове Марфы Васильевны. Вчерашняя пьянка вспоминалась с трудом.
«Как давно я не пила восьмизвёздочный коньяк!»,- подумала Марфа, протёрла лицо рукой, почистила пальцем зубы, сплюнула в чей-то сапог.- «Выехала из Адлера летом, а уже зима! Где же этот чёртов Иркутск?».
По вагону сновали заспанные пассажиры. Снизу ощутимо тянуло перегаром. Студентка Лена Марфе сразу не понравилась. Легла спать, даже сапоги не надела.
Два других места занимала недавно освободившаяся молчаливая семейная пара. Худой расписанный синими церквями мужик глядел в окно и лепил из хлеба шахматы. Толстая дородная баба нажёвывала ему мякиш.
- Иван Данилыч,- протянув булку хлеба, к молчаливой семье обратилась проводница,- у нас ещё не хватает четырёх шашек и трёх костяшек от домино.
- Сделаем,- угрюмо отвечал Иван, и церкви на его груди моментально оживали. Явно слышался перезвон колоколов. Перешептывались прихожане.
- Да и ещё,- проводница замялась,- бюст Ильича куда-то задевался. Не хорошо.
- Побойся Бога, любезная,- высказала своё фи жена Ивана Нина,- мне неделю жевать придется.
Хмуро оглядев налитые здоровьем щёки молчаливой подруги, проводница выкатила приготовленный мякиш.
- Вот это другое дело,- сплюнув изо рта готовое месиво, Нина ткнула пальцем в подгон,- и на Крупскую хватит.
Вдохнув принесённый сквозняком аромат папирос, Марфе захотелось покурить. Она ощущала себя разбуженной медведицей посреди заснеженной тайги. Нащупав сапогом столик, Марфа всей тяжестью сорокалетнего тела встала на что-то мягкое. Хрустнула яичная скорлупа, упала на пол пустая бутылка.
- Поаккуратней, мать,- послышался хриплый мужской голос,- ты мне ферзя раздавила.
Что-то пробубнила набитым ртом Нинка.
Увидев в тусклом свете приклеенную к подошве сапога коричневую колбаску, Марфа ахнула: - Матерь божья.- А про себя подумала:«Мелковат ферзь. Грех на такого не наступить».
Можно было попробовать лечь обратно, но Марфа понимала, что ферзь всё равно раздавлен, чего уж там. Ленка спала, высунув из-под одеяла лисий носик.
Марфа накинула соседскую куртку, пошла на выход. Рука привычными движениями скользила по карманам. В чьей-то фуфайке нащупала пачку папирос, в женском пальто - паспорт на имя Коротыш Инны Букмековны. «Надо же наградили бабу фамилией,- засунула документ в карман трико,- пригодится в Иркутске».
Возле открытой двери купе проводников женщина остановилась, с интересом рассматривая своё отражение в окне. Дотрагиваясь до шрамов на лице, вспомнила недобрым словом бывшего мужа. Хоть и говорят в народе, старый конь борозды не испортит, ан нет. На последней медкомиссии гинеколог утверждала, что одну борозду эта сволочь всё-таки испортила.
Выйдя из поезда, Марфа подошла к ближайшей урне, достала пустые бутылки, вылила содержимое на рельсы.
Струйка папиросного дыма сизой змейкой взмывала в небеса. Куталась в тулуп продавщица на перроне. Из пяти вокзальных фонарей, светился только один, под глазом у обходчика. Потихоньку занимался рассвет. Марфа посчитала приход: папиросы, паспорт и три пустые бутылки: - Пожрать бы чего-нибудь!
Внезапно разрывая плотные потоки холодного воздуха оглушительным свистом с неба падало что-то похожее на бумеранг.
Куча куряг вокруг урны разлетелись в разные стороны. Забрызганный каплями крови вздрогнул вагон. У обходчика из рук вывалился молоток. Проводница, узнав упавший предмет, закрыла рот ладошкой.
- Нога Кудельмана! - с ужасом крикнул кто-то из пассажиров.
В панике задрожал поезд. Лишь только пьяная Лена, пуская пузыри, хохотала во сне.
|
И Казань по дороге не брать! 