Site Logo

Полки книжного червя

 
Текущее время: Вт мар 19, 2024 4:59

Часовой пояс: UTC + 3 часа




Начать новую тему Ответить на тему  [ Сообщений: 44 ]  На страницу 1, 2, 3  След.
Автор Сообщение
 Заголовок сообщения: Конкурс рассказа "Деревенский хоррор"
СообщениеДобавлено: Сб ноя 10, 2012 5:34 
Не в сети
Кошка книжная домашняя
Аватар пользователя

Зарегистрирован: Пн мар 23, 2009 19:54
Сообщений: 21197
Откуда: Хайфа
Разобравшись с городскими легендами, переходим к сельским)))
Итак: декорации - сельская местность. В ЛЮБОМ месте и времени.
Направление сюжета - ужастик. Бесы, пришельцы, зомби, астероид, столь желанный некоторыми конец света в местном или не очень масштабе - но чтоб давиться печенькой при чтении.
И не от смеха.
На всякий пожарный вот даже статеечка:
Цитата:
Среди литературоведов распространено мнение, что «литература ужасов» становится особенно популярна в переломные времена. И, в принципе, так оно и есть. Достаточно вспомнить, что деятельность Говарда Филлипса Лавкрафта – отца жанра «хоррор» 20-го века – приходилась как раз на время «великой депрессии» в Америке. Потом его творчество было основательно подзабыто и лишь ближе к концу века снова получило известность. В переломные времена люди начинают особенно отчетливо видеть несовершенство окружающего их мира. Они перестают верить в абсолютную силу науки, перестают надеяться на лучшее. «Литература ужасов» же совершенно намеренно делает акцент на том, что наука – это вообще ничто. Мир не познаваем и чаще всего поворачивается к нам с самой своей дурной и пугающей стороны.
Но давайте все же разберемся с тем, что же относится к этому жанру. Основная цель хоррора, как и любой жанровой литературы, – развлечь читателя. Средство хоррора – страх. Именно через него автор в этом жанре «добирается» до читателя.
В хорроре встречается три типа страха:
а) страх перед неизвестным (сверхъестественный ужас);
б) сублимированный, гипертрофированный «реальный» (социальный, политический и т.д.) страх;
в) страх-отвращение (например, оторванные конечности и т.д.).
Основной конфликт хоррора – столкновение рационального, морального и иррационального, аморального начал. Происходить оно может как в рамках одной личности (от «Джекила и Хайда» Р.Л. Стивенсона до «Секретное окно, секретный сад» С. Кинга), так и в виде борьбы между героями, олицетворяющими эти начала («Дракула» Б. Стокера, «Великий бог Пан» Мейчена и др.).
Для хоррора важно постоянное, напряженное ощущение читателем реальности происходящего. Ключевую роль в хорроре играет атмосфера. Создание и поддержание ее – самая главная и самая сложная задача автора. Главное – нажать на нужный рычаг и заставить работать воображение читателя. И вовремя остановиться, не мешая, а лишь подбрасывая уголь в топку.
Настоящие знатоки хоррора применяют различные системы классификации книг и фильмов. Приведу наиболее характерные для художественной литературы виды:
1. Триллеры, в том числе «саспенс» (состояние тревожного ожидания, беспокойства), слэшер (маньяки) и т.д. В этих книгах сверхъестественное отсутствует.
2. Мистика, в т.ч. вампиры, монстры, призраки, оборотни, ведьмы и т.д.
3. Зомби.
4. Космические ужасы (в т.ч. пришельцы).
5. Энимал-хоррор, где ужасная роль достается животным.
6. На стыке различных направлений и др.

Источник: http://shkolazhizni.ru/archive/0/n-42519/
© Shkolazhizni.ru


1.Срок подачи - ДО 10 ДЕКАБРЯ. Разрешается присылать по 2 рассказа от автора.
2. Размер - максимальный объем 30 тыс. знаков (с пробелами). Минимальный - 10 тыс. знаков. Допускается плюс-минус 10% от общего объема. Рассказы, намного выходящие за эти границы, принимаются вне конкурса.
3. Произведения на конкурс посылаются на адрес irinapev@gmail.com и публикуются анонимно. (Просьба, однако, при отсылке указывать свой ник, чтобы ведущий знал, от кого поступил рассказ).
Просьба также послать ведущему в личку подтверждение: "Я прислал(а) рассказ такой-то".
4. Ведущий (то есть я) оставляет за собой право на грамматическую правку. Текстовых изменений без согласования с автором обязуюсь не вносить.
5. После окончания срока подачи начинается голосование. Срок голосования - две недели, после чего подводятся итоги и объявляются победители.

_________________
У кошки четыре ноги -
и все норовят ее пнуть.
Товарищ, ты ей помоги.
Товарищ, собакой не будь.

Тимур Шаов


Вернуться наверх
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Конкурс рассказа "Деревенский хоррор"
СообщениеДобавлено: Сб ноя 10, 2012 5:35 
Не в сети
Кошка книжная домашняя
Аватар пользователя

Зарегистрирован: Пн мар 23, 2009 19:54
Сообщений: 21197
Откуда: Хайфа
Просьба: все соображения и вопросы по конкурсу, пожалуйста, не здесь, а в общей теме обсуждения: http://bookworms.ru/forum/35-1193-38
Здесь только рассказы.

_________________
У кошки четыре ноги -
и все норовят ее пнуть.
Товарищ, ты ей помоги.
Товарищ, собакой не будь.

Тимур Шаов


Вернуться наверх
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Конкурс рассказа "Деревенский хоррор"
СообщениеДобавлено: Вт дек 11, 2012 0:55 
Не в сети
Кошка книжная домашняя
Аватар пользователя

Зарегистрирован: Пн мар 23, 2009 19:54
Сообщений: 21197
Откуда: Хайфа
№1

Птах


Старая рассохшаяся шильда покачивалась на ветру, скрипя ржавыми петлями и почему-то навевая мысли о висельнике. Хлопали оконными ставнями заброшенные дома. Данко, поежившись, оторвался от созерцания этой жуткой картины и постучался в двери серого каменного дома. Отступил на шаг, засунув руки в карманы поношенной, местами рваной куртки. Через некоторое время тяжелая створка приоткрылась, из-за нее выглянул старик в длинной рубахе, перехваченной широким поясом. Больше на нем не было ничего: ни штанов, ни сапог на ногах. Недоверчиво сощурившись, внимательно изучил парня и неожиданно низким, басовитым голосом поинтересовался:
- Ну, чаво тебе? Господаря нету, уехали они после обеда, будут к завтрашнему утру.
- В темницу мне надо, - ответил Данко, вынимая руки из карманов.
- А-а-а, - понятливо протянул сторож, - новичок, значит. Тогда проходи.
Парень проскользнул внутрь, оказавшись в просторном холле. Дом господаря Драгуша был большим, в два этажа, с четырьмя башнями по углам; под домом находились погреба и темница: Пограничье некогда было крупным поселением между двумя княжествами, но пришедшая в эти края нежить истребила местных жителей больше чем наполовину. Сам же господарь появился в деревне после гибели ее прошлого хозяина, взяв под опеку оставшихся людей, и за год правления почти полностью искоренил лютовавших тварей.
Старик проводил Данко до темницы и неспешно удалился. Парень открыл дверь, прошел мимо ряда камер. Заключенных было всего трое: двое патлатых мужиков, судя по всему, братьев, и один здоровый лысый детина, спавший на соломе, заложив за голову руки. Надзиратель, пожилой мужчина с окладистой полуседой бородой, дождался, пока Данко подойдет, и протянул ему широкую шершавую ладонь. Парень ответил на приветствие.
- Держи ключи, - бородач вручил Данко звякнувшую связку, - этот от двери, эти от камер, а этот от клетки.
Клетку парень заметил сразу, теперь с любопытством ее изучая – в отличие от камер, она была ровно по центру темницы, полностью решетчатая, позволяя обозревать пленника со всех сторон: молодой мужчина, высокий, мускулистый, стоял на коленях, полуголый, распятый на длинных цепях. Голова опущена, русые волосы, свисая прядями, закрывали лицо.
- Кто это? – спросил Данко.
- Господарев цепной пес, - слово «пес» мужчина произнес с непонятной насмешкой. – С ним будь осторожнее. Знаешь, как в сказках: не кормить, не поить, в глаза ему не смотреть, иначе зачарует, сам не заметишь, как двери отопрешь. Был тут у нас один до тебя… неслух.
- И где он сейчас? – поинтересовался парень.
- Говорю ж тебе – был.
Данко задумчиво кивнул.
- А остальные?
- Те двое – ворье пришлое, лысый – убивец. Господарь обещался казнить их на следующей седмице, сейчас ему не до того - нежить в округе объявилась, князь соседний помощи в охоте попросил… Ладно, пора мне до дому, жена заждалась, небось. Я тебе каши в миске оставил и квас в кувшине.
Как только сменщик ушел, Данко выставил на стол миску, налил в кружку квас, обтер об подол деревянную ложку и с удовольствием запустил ее в кашу. Хотя она была уже остывшая, изголодавшийся парень радовался и такому ужину.
Данко не пробыл в Пограничье еще и двух дней, а в доме господаря находился впервые. Драгуш нашел его в поле близ деревни, когда возвращался с охоты. Отряд окружил тощего безусого юнца, загнав в кольцо, как гончие зайца.
- Чей будешь? – спросил господарь, осмотрев «добычу» с высоты вороного коня.
Данко, сбиваясь и отчаянно труся, признался, что он беглый, его отдали за долги богачке, но он сбежал, не выдержав ее издевательств. Драгуш не стал возвращать беглеца хозяйке, взамен предложив занять свободный дом в деревне и служить надзирателем в ночь при темнице. Парень, не веря своему счастью, согласился. Милость же господаря объяснялась просто – в Пограничье нужны были новые люди.
Покончив с ужином, Данко убрал посуду, умостился на стуле, вытянув под стол ноги. Заключенные спали, и вскоре парню стало совсем скучно. Он обернулся, посмотрел на клетку: интересно – спит пленник или просто без сознания? Хотя и то, и другое - вряд ли. Стоит прямо, словно прислушивается к чему-то или выжидает. Данко поднялся, обошел клетку, став позади. Спину и плечи господарева пса покрывали синяки и кровоподтеки, багровые, вздувшиеся полосы – следы от плетей, местами рваные, с запекшейся кровью. Парень снова обошел клетку; пленник по-прежнему не поднимал головы, но широко раздувал ноздри, будто принюхиваясь. За стеной снаружи что-то заскреблось, сначала тихо, затем громче. Шшурх, - словно чешуйчатым боком по камню. Шшурх, - прошуршало на углу и затихло. Данко попятился, прижался спиной к решетке, затем, опомнившись, отшатнулся. Но мужчина даже не шелохнулся, и парень осмелел:
- За что тебя наказали? – спросил он.
Пленник поднял голову, и Данко увидел, что его глаза скрывает полоса темной плотной ткани. По спине пробежал неприятный холодок – несмотря на повязку, у парня возникло ощущение, что мужчина видит его насквозь. Пленник облизал пересохшие губы и, помедлив, ответил:
- За то, что упустил добычу.
Голос был тихим и бесцветным, Данко невольно сравнил его с шелестом увядших листьев.
- Зачем на тебе повязка? – подбодренный ответом пленника, расхрабрился парень.
- Чтобы такие, как ты, не в меру любопытные, не попались.
- Это ты убил прошлого надзирателя?
- Я, - подтвердил мужчина.
- И меня бы убил?
- Ты пока не издеваешься.
- Пить хочешь? – неожиданно для самого себя, но вполне искренне спросил Данко.
- Хочу, - ответил пленник, - но тебе, кажется, запретили меня поить.
Парень покраснел, но предложил:
- А если я никому не скажу?
Губы мужчины дрогнули в кривой усмешке.
- Если ты дашь мне напиться, раны затянутся, и господарь это заметит. Не слепой ведь. Тогда и ты плетей получишь, и мне еще больше достанется.
Данко замолк, но ненадолго – любопытство пересилило.
- Давно ты у господаря?
- Десять зим. Он нашел меня не в здешних землях, на охоте. Я угодил в капкан, но вместо того, чтобы убить, хозяин освободил меня из ловушки, вылечил и оставил себе.
- Что же, на свободу теперь тебе не надеяться? – тихо спросил Данко. Он прекрасно понимал, что перед ним не человек - нежить, такая же, а может, и более опасная, чем та, что разгуливает сейчас за стенами; но, сам не зная отчего, сочувствовал пленнику.
- Я стану свободным после того, как умру. До тех пор моя жизнь принадлежит господарю.
- Легко ли тебя убить? - поинтересовался Данко.
- Легко. Но если за сорок ударов сердца на рану попадет вода, я оживу. Ежели ядом отравить, то тоже водой отпоить можно.
Парень открыл рот для очередного вопроса, но пленник слегка вздрогнул, с шумом втянув воздух. Звук за стеной повторился: шурх-шшшурх. Затем тишину прорезал пронзительный вой, оборвавшийся на самой высокой ноте, а за ним словно выдох: у-у-х. Парень вжался в решетку, тварь снова завыла, а потом закричал человек. Это был дикий, полный ужаса, боли и отчаяния вопль. Господарев пес сжал кулаки, зашипел от досады. Нежить, тварь, которую он упустил вчера, сейчас так близко, а он ничего не мог сделать… Пленник задрал голову и завыл, повторяя клич нежити, обещая, что еще доберется до ее глотки. Данко сполз на пол, обхватив голову руками. Так страшно ему еще не было никогда в жизни.

Утром, до прихода господаря, парень все-таки отважился выйти на улицу, чтобы посмотреть, что произошло ночью. Вернулся он с бледно-зеленым лицом, трясущимися руками, рухнул на стул и уставился в стену невидящим взглядом.
Сквозь плотно сомкнутый ряд едва удалось протиснуться. Рыдали женщины, подавленно молчали мужчины. Данко выглянул из-за плеча старика, теребящего в руках снятую шапку, и пошатнулся. К горлу подступил ком, накатила дурнота: за ночь кровь успела впитаться в землю, покрылась маслянистой пленкой, местами с темными сгустками, а посреди пятна лежало нечто, уже не похожее на человека: крохотное тельце в рваной, засохшей до корки красно-коричневой рубахе. Рук и ног не было - нежить оторвала их до суставов, обглодала, раскидав по траве осколки костей. Внутренности выедены, сломаны торчащие ребра. Вместо лица зияла кровавая рана, обнажая череп. С трудом переставляя ватные ноги, парень выбрался из толпы и согнулся в приступе рвоты.
Пленник тяжело вздохнул. Он знал, что произошло ночью, и, хотя, повидал за свою жизнь еще не такое, тварь он теперь из-под земли достанет.

Господарь вошел в темницу, отобрал у трясущегося парня ключи, открыл клетку, зашел, рывком снял с раба повязку, и Данко увидел его глаза – не человечьи, даже не звериные – птичьи, светло-серые с широким черным ободком. Парня передернуло; он с трудом отвел взгляд, теперь понимая, что нелюдь действительно мог легко зачаровать надзирателя. Но господарь спокойно смотрел в глаза своего раба. И лишь после того, как тот виновато-покорно опустил голову, обратился к Данко:
- Подай воды.
Пленник пил жадно, до последней капли. Драгуш вышел из клетки, велев освободить раба от цепей. Когда мужчина с заметным трудом поднялся на ноги, Данко заметил, что у него на щиколотках были наглухо заклепанные железные кольца. Пленник выбрался, держась за прутья, встал напротив своего хозяина, оказавшись на голову выше рослого господаря.
- Из-за тебя погиб ребенок, - жестко сказал Драгуш. – Как только мы расправимся с тварью, я убью тебя.
- Как вам будет угодно, хозяин, - покорно ответил раб.
У Данко было иное мнение: господарь сам покинул деревню, оставив жителей на растерзание нежити, и забрал свой отряд, а его цепной пес был за решеткой. Однако парень благоразумно оставил свое мнение при себе, осмелившись только на вопрос:
- Господарь, кто он?
Драгуш слегка улыбнулся.
- Он – птах.
- Птах? – изумленно повторил Данко.
- Если женщина – птаха, то он – птах, - со смешком пояснил господарь.

Охота началась после полуночи, когда тварь выбралась из своей берлоги – безводного, глубокого колодца на окраине деревни. Длинные, узкие, как лезвия, когти процокали по каменной стенке. Нежить выбралась на край, легко спрыгнула на землю, по-собачьи отряхнулась. Загривок, кончик хвоста и лапы твари до середины покрывала жесткая ость, остальное тело - плотная прочная чешуя. Клиновидная голова, пасть с двумя рядами треугольных зубов. Широкие кожистые уши водили по сторонам, чутко улавливая звуки из темноты. Нежить повернула голову, уставившись в сторону деревни черными, без зрачков, глазами.
- Пора, - тихо сказал Драгуш.
За пару мгновений рядом с господарем встала огромная пестрая птица, с острыми гранями тонкой стали на концах перьев. Голова у птицы была человечья, но когда он раскрыл рот в беззвучном крике, обнажились клыки и показался длинный раздвоенный язык.
- Лети! – приказал господарь. – И добудь мне эту тварь!
Птах взмыл в воздух, несколько раз взмахнул крыльями, поднимая ветер, и растворился в ночном небе.
С нежитью он столкнулся посередине деревни, но не стал повторять прежнюю ошибку, нападая сверху со стороны морды. В прошлый раз ловкая тварь в прыжке оттолкнула птаха задними лапами, оставив на теле кровавые росчерки, перед этим когтями передних пропоров крыло. Добить подранка она не успела – господарь, почуяв неладное, пришел на помощь, и тварь бежала, спасаясь от серебряных стрел. Он силком поднял птаха с земли, довел до дома, залечил раны, заставил выпить какое-то горькое зелье, позволил отлежаться, а после велел задать рабу хорошую трепку, еще и приказав тому вслух считать удары. Чтобы впредь неповадно было творить глупости. Урок птах усвоил, напав на нежить сбоку, и, не давая той времени на прыжок, оттолкнул ее, чиркнув острием крыла по боку. Тварь улетела в кусты, но довольно быстро снова встала на лапы. Птах завис в воздухе на расстоянии прыжка, мерно маша крыльями. Однако нежить не спешила нападать первой, ожидая атаки. Напряженная тишина длилась недолго — тварь, не выдержав, коротко тявкнула, подскочила на пружинистых лапах, пытаясь повторить тот же маневр, которым она сбила охотника в прошлый раз. Птах подпустил ее предельно близко, ушел от лезвий когтей, с разворота прочертив крылом полосу на менее прочном брюхе нежити. Тварь завизжала, упала на спину, и птах, не давая ей опомниться, коршуном налетел сверху, раздирая мягкие чешуйки когтистыми лапами. Нежить верещала, пытаясь отбиться, но вскоре затихла, лишь изредка поскуливая. Птах наклонился, впился клыками в горло твари, разорвал артерию. Он выиграл этот бой.
Господарь не вмешивался в поединок, дождавшись, когда птах сам принесет добычу к его ногам.
- Молодец, - похвалил он раба, - ты заслужил быструю смерть.

Данко, сдавший смену, вышел на улицу, постоял, заложив руки за спину и провожая печальным взглядом почти скрывшихся из виду господаря и его раба. Парню было жаль птаха.

- Я считаю, что это несправедливо — убивать тебя.
На этот раз птах не был прикован цепями, он сидел на полу клетки, обхватив руками колени.
- Почему? - повернув голову, но не поднимая глаз, спросил пленник.
- Ты же победил ту тварь. Ты освободил жителей деревни от последней нежити.
- Теперь последней нежитью остался я, - тихо ответил птах. - И я виноват в гибели той девочки.
- Но господарь же не убил тебя за смерть надзирателя, - не сдавался парень. - Хотя он тоже погиб по твоей вине.
- Он погиб по своей вине, - возразил птах. - К тому же наказание за убийство я получил сполна — был порот розгами до полусмерти...
- Все равно... - Данко осекся под пристальным взглядом пленника.
- Когда-нибудь ты вырастешь и поймешь, что господарь Драгуш - справедливый правитель, так же, как поймешь причины его поступков.
Парень отвел глаза.
- Ты боишься умирать?
- Боюсь, - честно признался птах. - Но рано или поздно он все равно бы убил меня, потому что я — не человек.


С утра еще было ясно, но сейчас поднялся резкий холодный ветер, пригнав с востока облака. Драгуш привел раба на поляну за деревней.
- Ты сослужил мне верную службу, но пришло время расстаться, - сказал господарь.
Птах кивнул. Ему нечего было ответить.
- Опустись на колени.
Птах послушно выполнил приказ, и Драгуш, взяв его за волосы, поднял голову, приставив к горлу охотничий нож.
Одно быстрое резкое движение оборвало жизнь последней нежити Пограничья.
Драгуш остановился на краю поляны, обернулся. По щеке пробежала прозрачная капля. Господарь поднял обветренное смуглое лицо, подставляя его хлынувшему дождю. И улыбнулся.
- Боги на твоей стороне, Микко, - промолвил он.

_________________
У кошки четыре ноги -
и все норовят ее пнуть.
Товарищ, ты ей помоги.
Товарищ, собакой не будь.

Тимур Шаов


Вернуться наверх
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Конкурс рассказа "Деревенский хоррор"
СообщениеДобавлено: Вт дек 11, 2012 0:57 
Не в сети
Кошка книжная домашняя
Аватар пользователя

Зарегистрирован: Пн мар 23, 2009 19:54
Сообщений: 21197
Откуда: Хайфа
№2

Демоница с пустыми глазами


Дыхание вырывалось облачками пара, под ногами хрустел снег, лес вокруг безмолвствовал, но оттого казался еще более враждебным. Гончий остановился, уловив запах нежити, палец лег на спусковой крючок арбалета. Где-то скрипнула ветка, парень резко обернулся на звук, но никого не увидел.
- Ну же, давай, покажись, - прошептал он.
Хрустнуло, но уже сзади. Снова резкий оборот - снова никого. Сверху накрыла тень, и гончий не успел среагировать: болт улетел в одну сторону, выбитый арбалет в другую, сам горе-охотник - в третью.
- Дурак, - констатировал птах, сжимая когтистую лапу на горле парня, - щенок мокроносый, косолапый.
- И тебе здравствуй, Микко, - прохрипел Данко. - Может, отпустишь?
Птах милостиво разжал когти, и гончий поднялся из сугроба, отряхиваясь от налипшего на куртку и штаны снега.
- Испугал до смерти, - ворчал он несколькими минутами спустя, выкапывая серебряный болт из белого бугорка под корнями высокой ели.
- Считай, что тебе повезло, - прошелестел Микко. - Если бы это был не я, ты был бы не просто напуган, и уже наверняка до смерти.
Парень зарядил арбалет, выпрямился. Он сильно изменился за последнее лето, превратившись из тощего юнца в поджарого хищника: жилистый, с резкими, но не лишенными грации движениями.
- Зачем ты пришел в мой лес, гончий? - спросил птах, принимая человеческий облик.
- По поручению господаря, - ответил Данко.
- И что же твой хозяин хочет от меня?
- Он просит помощи. В Пограничье объявилась новая тварь, которая не встречалась раньше ни ему, ни своре. Мы не справляемся сами, - гончий посмотрел в глаза птаху.
- А если я откажусь помогать? - прищурившись, спросил Микко.
Данко сник.
- Я не вправе заставлять тебя, точно так же, как и господарь, - тихо ответил он. - Только просить.
- Что Драгуш обещал тебе, если вернешься без меня? - полюбопытствовал птах.
Гончий невесело усмехнулся.
- Сорок плетей и седмицу в клетке.
- Господарь всегда умел найти нужный подход даже к нежити, - пробормотал Микко. - Надеюсь, ты не пешком сюда пришел?
- Нет, - ответил Данко. - Я оставил лошадей за лесом, в деревне.
- Хоть на это ума хватило, - насмешливо сказал птах. - Ладно, считай, что ты меня уговорил.
Гончий улыбнулся.
- Я всегда знал, что ты хороший друг, Микко.
Нежить только фыркнул в ответ.

Мышастые лошадки неторопливо трусили по наезженной колее, ярко светило холодное зимнее солнце, под его лучами играли на снегу разноцветные блики.
- И каково тебе быть господаревым псом? - нарушил затянувшеюся тишину птах.
- Лучше, чем было у той старой ведьмы, - ответил Данко.
- Уже клеймили? - Микко повернул голову, всматриваясь в длинную цепочку свежих заячьих следов недалеко от дороги.
Гончий тоже ее заметил, плотоядно облизнулся, но с сожалением отказался от мыслей об охоте.
- Угу, - парень слегка дернул плечом.
Клеймо господарь ставил лично. Каждый пес своры должен быть отмечен, и Данко тоже пришлось пройти через обряд, чтобы стать полноценным гончим. Он помнил, будто это было вчера, как стоял на коленях, удерживаемый за руки двумя псами, как кричал, когда раскаленный металл коснулся кожи на лопатке. И как потом долго не мог спать на спине.
- Микко...
- Да?
- Ты ведь сразу понял, кто я, верно?
- Верно.
- И господарь увидел, - продолжил парень. - А я, по глупости, думал, что он как-то догадался, что я беглый, когда спросил, чей я... Ведь он не жрец, но как-то же разглядел во мне гончего.

Гончие становились таковыми лишь к четырнадцатой зиме своей жизни, до этого дня живя как люди. Как слуги в домах князей, куда их продавали отличавшие щенков от детей жрецы, деля деньги пополам с родителями. Как вышло, что они обошли дом отца и матери Данко, парень не знал, и до четырнадцатой зимы был уверен в том, что он человек, до полусмерти испугавшись, когда упал с кровати, скребя по полу когтистыми лапами... В доме Драгуша его стали обучать всему тому, что должен уметь и знать любой пес любой княжьей своры.

- Он не жрец, но знает и видит многое, - ответил Микко. – Псов натаскивают, обучают тому, как защищаться от чар, а Драгуш всегда открыто смотрел мне в глаза… Какие только домыслы и сплетни не ходят о господаре среди людей. Приезжал как-то к нему гость один, беседовал, а потом заявил, что матушка сынка от пса прижила.
- И что же хозяин с ним сделал? – поинтересовался Данко.
- Сам - ничего, а мне приказал гостя этого убить, тело отнести в лес, на съедение зверью и червям.
Птах помолчал, а потом обронил цинично:
- Когда ты пришел в деревню, ты еще не был гончим. Глупый, мелкий щен, с дрожащим от страха хвостом, даже тявкать толком не умел.
- Кто бы говорил! - огрызнулся Данко. - Не ты ли десять зим был рабом господаря?
- Был, - спокойно ответил Микко. - Третья скрытая ловушка за двумя явными. У меня было достаточно времени, чтобы изучить капкан и понять, что открыть его может только тот, кто ставил. Мне был дан выбор: медленно, мучительно сдохнуть в этом капкане или жить рабом. Я хотел жить. И я не оправдываю свою глупость. Зато теперь стороной обхожу все ловушки.
- Говорят, что псы хоть и не люди, но и не нежить, - сказал Данко. - Как думаешь, это так?
- Так, - ответил птах. - Гончие - живые. Вы созданы богами в помощь людям.
- Чтобы убивать таких, как ты? - со смешком спросил парень.
- Чтобы убивать таких, как я, - серьезно подтвердил Микко. - Но кое-кто почему-то предпочел радоваться тому, что я выжил.

Птах не стал возвращаться туда, откуда он был родом, облюбовав тихий и спокойный лес близ горной реки. Спокойный для нежити. Лес этот был не слишком далеко, поэтому в Пограничье приятели прибыли ближе к ночи. Данко отвел лошадей на конюшню и вместе с Микко, дождавшимся его у входа, вошел в дом.
Господарь сидел в каминном зале в массивном старинном кресле, а по бокам стояли два пса. Данко бесшумно скользнул мимо птаха, заняв место рядом с одним из них. Драгуш едва кивнул своему гончему и, не поднимаясь, промолвил:
- Ну, здравствуй, Микко, давно мы с тобой не виделись.
- И тебе здравия, господарь, - с поклоном ответил птах. - Смотрю, не в твоих правилах принимать нежить как гостя, даже если ты сам позвал ее в дом.
Драгуш слегка улыбнулся, жестом указал птаху на соседнее кресло и налил ему вина.
- Данко рассказал мне о твари, - взяв бокал, сказал Микко. - Многих ли она убила?
- Пока троих, - ответил господарь. - И все трое — мужчины. Она убивает раз в седмицу, не чаще. И всегда ночью.
- Что остается от людей? - поинтересовался птах.
- Кости. И глаза.
- Любопытно, - задумчиво протянул Микко. - И это все?
- Все, - подтвердил Драгуш. - Ни одежды, ни крови вокруг, ни потрохов - голый целый костяк.
- Последняя жертва, как я понимаю, была пять дней назад, и очередная будет послезавтра?
- Верно.
- В деревне есть новые жители?
- Есть, - ответил Драгуш, понимая, к чему клонит птах, - но я проверил всех, и никто из них не является нежитью.
Микко усмехнулся - убивать умела не только нежить. Подался вперед, хищно блеснув серыми глазами, и едко процедил:
- Господарь в кои-то веки не знает, что за напасть пришла на его землю, и не знает, откуда. Давно ли ты потерял нюх?
Псы напряглись, на их скулах заиграли желваки, но Драгуш жестом велел им успокоиться.
- Еще две зимы назад ты получил бы плетей за подобные слова, Микко, - медленно промолвил хозяин Пограничья.
Игра в гляделки была недолгой — птах, смущенно хмыкнув, опустил глаза.
- Я поговорю с жителями и выйду на охоту, - сказал он.
- Я буду тебе благодарен, - ответил Драгуш. - Можешь занять любые свободные покои. Будь гостем в моем доме.
Птах кивнул и поднялся.
- И еще... - окликнул его на пороге господарь.
Микко обернулся и вопросительно взглянул на Драгуша.
- … когда будешь обходить дома, возьми с собой щенка. С ним тебя везде пропустят.
- Возьму, - сказал птах, - иначе он пойдет сам и будет бестолково путаться под ногами.

Весь следующий день Микко потратил на проверку деревни. За то время, пока его здесь не было, Пограничье потихоньку заселяли новые жители, и теперь их набралось более трех дюжин. Под вечер усталый, но довольный результатом, птах вернулся в дом господаря. Он узнал, кто был убийцей. Так ничего и понявший щенок увивался рядом, но Микко упорно отмалчивался на все его вопросы. Гончий все узнал за ужином, когда птах емко и красочно описал Драгушу, с кем им предстоит иметь дело.

Птах, нахохлившись, сидел на вершине старого раскидистого ясеня и внимательно смотрел вниз. Гончие и их хозяин, затаившись, выжидали добычу. Неподалеку скрипнула дверь — зябко кутаясь в заячий тулуп, вышел парень, направился в сторону заброшенных домов. Немного погодя за ним пошла девушка из соседней избы, хрупкая, невысокая, с распущенными золотистыми волосами. Птах заметил, что она шла босиком, не оставляя следов на снегу. Парень не стал заходить в дома, осмотрелся, постоял, глядя на приближающуюся девушку, и начал снимать одежду, пока не остался нагим. Микко невольно плотнее завернулся в крылья — вот ведь... не холодно же некоторым. А потом, присмотревшись, увидел глаза парня: пустые, застывшие. Нет, он уже явно не ощущал трескучего ночного мороза. Девушка приблизилась к парню вплотную, сначала поцеловала, легко, едва касаясь губами губ, затем скинула длинную шубу, обнажив упругое юное тело. Натасканные псы, знавшие о соблазнах нелюди, дышали ровно и спокойно, и только щенок едва себя контролировал, срываясь на негромкий сип. Может, его и не слышали, а может, уже заметили, но предпочитали не отвлекаться, однако Микко с тоской подумал, что сейчас бы с удовольствием надрал щенку уши. Девушка слегка толкнула парня в грудь, и он лег на снег на спину, она устроилась сверху, двигаясь медленно и плавно. Затем ее дыхание участилось, и парень широко распахнул ожившие, полные животного ужаса и боли глаза, осознав, что умирает... Демоница улыбнулась, обнажая небольшие клыки; глаза девушки уже не были ясно-голубыми - их вообще не было. Только черные провалы на лице. Парень не мог кричать, лишь беззвучно открывал и закрывал рот. Сначала иссохшимся пергаментом осыпалась кожа, затем начала слезать, растворяясь, плоть. Вены, артерии, вытягиваемые неведомой силой из тела, сплетались в живой, пульсирующий ком. Парень еще оставался жив. Птах наблюдал за убийством с холодным любопытством палача. Остальные не были столь спокойны, просто не могли пошевелиться. Микко знал, что и не смогут до самого конца. До момента смерти. Ком взорвался, обдав демоницу кровавыми брызгами. Она, смеясь от эйфории, запустила руку под ребра своей жертвы, чтобы вырвать бесполезно дергающееся сердце, сжать его в ладонях, раздавить жизнь. Вся кровь впиталась нечисти под кожу. Еще через пару мгновений от парня остался только костяк с мертвыми глазами.
Птах сорвался с дерева, и в это же время, как по сигналу, к демонице со всех сторон рванули гончие. То, что было дальше, заняло не больше нескольких минут: один из псов погиб, когда нелюдь поймала его в прыжке за шею, рванула, с хрустом сломав позвоночник. Еще один упал на снег, забившись в агонии, из ноздрей, рта и ушей гончего темными струйками потекла кровь. А потом вспыхнул огонь, забрав жизнь еще одного из своры, и господарь скомандовал отступление. Птах, кружащий сверху, отвлекся на то, чтобы прикрыть Данко от летящего на него сгустка пламени, отшвырнул щенка в сторону, развернулся к демонице - и понял, что сам спастись уже не успеет.
- Микко!!! - крик гончего больно резанул по слуху.
Огонь окутал птаха целиком, изменил цвет с красного на желтый; нежить налетел на демоницу, обхватил ее крыльями, не давая уйти. Пламя стало белым и невыносимо ярким, ослепив Данко на показавшиеся ему вечностью несколько мгновений. Когда же к гончему вернулась способность видеть, он обнаружил Микко, отряхивающегося, словно мокрая кошка. Искры стекали с него, как вода, вгрызались в снег и гасли с шипением. От демоницы не осталось даже пепла.
- Кто же ты? - потрясенно вымолвил парень.
- На моей памяти ты задавал этот вопрос уже дважды, - усмехнулся птах. - Однако лично мне почему-то впервые... Я - нежить, Данко.
- Ты не просто нежить, - вмешался в их разговор господарь. - Ты, Микко, самая живучая нежить из всех, которые мне попадались.

Данко сидел на корточках, внимательно осматривая оставшийся от жертвы демоницы костяк.
- Интересно, - сказал он. - Почему она оставляла глаза? Судя по ее морде, они бы ей были весьма кстати...
- Может, чтобы нашедшие это люди могли опознать своих родичей? - ехидно предположил птах, осторожно, двумя пальцами вынимая из глазницы шар со зрачком. Повертел, сунул гончему под нос: - Тебе знаком этот глаз?
Парень, брезгливо поморщившись, оттолкнул руку приятеля.
- Я его и так видел. К тому же, деревенские знают, кто пропал. Потому что пропажи в доме нет.
Темно-серые косматые псы обежали округу и вернулись, сев у ног Драгуша.
- Все чисто, - сказал господарь. - Она действительно погибла.
- Я в этом как-то и не сомневался, - вполголоса промолвил Микко.
- Так почему нельзя было убить ее до тех пор, пока не убила она? - спросил Данко.
- Потому что тогда мы бы уничтожили просто человека, - ответил птах. - Демон жил в теле девушки, но проявлял себя только в момент убийства. Ради жизни остальных нам пришлось пожертвовать двумя людьми.

Следующим вечером птах, направляющийся в каминный зал, наткнулся в коридоре на блуждающего там Данко.
- Чего не спишь? - недовольно спросил он приятеля.
Гончий замялся, но потом, пристально глядя Микко в глаза, спросил:
- Какую плату ты возьмешь?
- Волнуешься за своего хозяина? - понятливо усмехнулся птах.
- Да, - не стал скрывать гончий, - волнуюсь.
- Какой же ты еще глупый, Данко, - мягко улыбнулся нежить. - Но верный, что хорошо. Не переживай, плата не будет слишком высокой. Жив останется твой господарь.

Драгуш слегка вздрогнул от звука скрипнувшей двери. Птах неслышной поступью прошел к камину, сел в кресло, вопросительно взглянул на господаря.
- Назначай свою цену, - устало вымолвил он.
Птах поднял бокал, покрутил в длинных пальцах, посмотрел через огонь на искрящийся красный напиток.
- Я всегда поражался тебе, господарь, - медленно проговорил он, - и твоей силе воли. Ты потерял свою деревню, всю семью: отца, мать, братьев, жену, сына - уничтожила нежить, ты один остался в живых, дав себе клятву убивать любую тварь, которая попадется у тебя на пути. Не желая возрождать жизнь на пепелище, ты набрал свору, начал охоты, но... меня оставил в живых, дав сначала право выбора, а затем шанс на новую жизнь. Почему?
- Мне кажется, ты знаешь ответ на свой вопрос, Микко, - сказал Драгуш. – Ты не совсем обычная нежить… Я унаследовал Пограничье, пообещав, что смогу защитить эти земли и что то, что произошло с моей деревней, с семьей, больше не повторится. И сейчас я пошел на сделку с нелюдем, чтобы выполнить свое обещание. Так какова будет твоя цена?
Микко усмехнулся.
- Думаю, цена устроит нас обоих, господарь.

Драгуш, босой и полуголый, стоял на коленях в клетке, распятый на длинных цепях. Уснуть за ночь так и не удалось: нещадно ныла иссеченная плетью спина, во рту пересохло, затекли руки и ноги. Зато у него было предостаточно времени на размышления. Птах, отдохнувший и довольный, явился с первыми лучами зимнего солнца, открыл клетку, поднес к губам господаря кружку с водой, а после освободил своего пленника от цепей и протянул ладонь, чтобы помочь Драгушу подняться на ноги.
- Я справлюсь сам, - поморщившись, ответил господарь.
Микко, не возражая, пожал плечами.
Но поднялся Драгуш далеко не сразу — ноги обретали чувствительность через боль, заставив его некоторое время, скорчившись, лежать на полу.
Птах терпеливо дождался, пока Драгуш выползет из клетки, и подставил стул.
- Садись!
Господарь покорно опустился на жесткое сиденье, и птах сначала смыл с его спины запекшуюся кровь, а потом обработал раны приятно холодящей мазью.
- Как впитается, можешь одеться, - сказал он, протягивая господарю рубаху.
- Знаешь, Микко, я, конечно, догадывался, что нежить мелочна и мстительна, но не думал, что настолько, - промолвил Драгуш.
- О, да, - ответил птах, - я действительно мелочен и мстителен, но разве ты не получил то, чего так отчаянно желал с той памятной ночи?
- Чего же я желал?
- Расплаты за то, что проглядел нечисть, - загибая пальцы, принялся перечислять Микко, - за то, что погибли жители деревни, за то, что погибли верные тебе псы. Расплаты за собственный стыд. Отпустило чувство вины, господарь?
Драгуш повернул голову, посмотрел на птаха - и внезапно расхохотался.
- Какая же ты все-таки скотина, Микко! - восхищенно сказал господарь.
Птах, скромно улыбнувшись, опустил глаза.
- Я же сказал, что цена устроит нас обоих.

На улице бушевала метель, выл холодный злой ветер, бился в окна, кидался горстями снега. Лететь в такую погоду было самоубийством даже для нежити. А в каминном зале тихо и уютно, и весело потрескивают дрова. Остальные гончие спали, но Данко притащил низкий деревянный стул и теперь сидел рядом с камином. Они такие, домашние псы — любят огонь и тепло очага. Драгуш неторопливо потягивал вино, сидя в любимом кресле в позе достаточно расслабленной, но все же не прислоняясь к спинке. Микко смотрел прямо, однако взгляд его был обращен в себя. Тонкие чуткие пальцы перебирали струны лютни. Данко слушал его, думая о том, что и не знал, что у птаха может быть такой голос: не тот, бесцветный, похожий на шорох осенних листьев, другой — глубокий и чистый, как небо. А еще он думал о том, что Микко любит иногда странные, неизвестные слова.

Знаешь ли ты, каково мое сердце?
Серое небо, соленые слезы,
Ветра и пламени быстрое скерцо,
Снов и реальности темные грезы.

Знаешь ли ты, что душа моя теплится
Белой искрою в неживой груди?
Пламень и лед в ней сплетутся и стерпятся.
Потеряв покой, да пойди — найди.

Знаешь ли ты, что крыла мои пестрые?
Мне лететь на них в грозовую высь.
Перья легкие, грани острые.
Ты не веришь мне? Что же — прикоснись!

Знаешь ли ты, что судьба моя вздорная?
Что на вкус горька, как полынь-трава.
Непослушная, злая, покорная...
Не поспоришь с ней - всякий раз права.

_________________
У кошки четыре ноги -
и все норовят ее пнуть.
Товарищ, ты ей помоги.
Товарищ, собакой не будь.

Тимур Шаов


Вернуться наверх
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Конкурс рассказа "Деревенский хоррор"
СообщениеДобавлено: Вт дек 11, 2012 1:00 
Не в сети
Кошка книжная домашняя
Аватар пользователя

Зарегистрирован: Пн мар 23, 2009 19:54
Сообщений: 21197
Откуда: Хайфа
№3

Во чреве Деметры

1
Радостно светило лучистое солнце посреди безоблачного неба над золотистым полем. Спелые колосья колыхались, ходили легкими волнами под дыханием теплого ветра.
Бревенчатая высокая мельница вращала своими широкими крыльями, а в отдалении ярко зеленел лесок. Невдалеке расположился хутор – парочка аккуратных домов под соломенными крышами, сарай, хлев и баня. Все в этом дивном месте дышало покоем, довольством, теплом. Тишина плыла, будто облако.
Посреди поля стоял старик в белом халате и ночных тапках. Он брился, глядя в висевшее ни на чем зеркало. Старик был лыс, но моложав. Нос с горбинкой, синие глаза под нависшими кустистыми бровями, ершик седых усов над верхней губой. Зеркало фиксировало его лицо, захватывало в кадр еще не бритые участки кожи и выводило увеличенные изображения на экран.
- Бритье закончено, мистер Джонс! - прошелестел женский голос из ниоткуда. -Завершить программу визуальной коррекции?
- Заверши, заверши, - пробормотал старик. Зеркало исчезло. Мистер Джонс взялся за появившуюся прямо в воздухе дверную ручку, открыл невидимую доселе белую дверь и шагнул через проем на то же самое поле. По пыльной дорожке между двух деревянных оград он двинулся к хутору мимо чучела, весело улыбающегося тыквенной башкой. Ветер налетел и взметнул тучу пыли, но белый халат старика продолжал блистать чистотой.
Войдя в дом, Джонс очутился в обычной крестьянской комнате. Дощатые полы, грубо отесанный стол, сверкавшая белизной свежей побелки печь.
- С днем рожденья, мистер Джонс! – раздался все тот же голос. - С праздником взятия Вернона!
Подойдя к шкафу, старик пробурчал:
- Давай чего-нибудь парадное.
Шкаф раскрылся, из него бесшумно выдвинулись металлические щупальца со множеством суставов, напротив старика появилась его голографическая проекция – но уже в парадном костюме.
- Другой сюртук, - велел тот.
Щупальца принялись быстро и деликатно облачать хозяина в дневную одежду.

2
«Слава триумфаторам Вернона!» - высветилось на транспаранте, висевшем в воздухе над небольшой железнодорожной станцией посреди свежего, пахнущего дождем леса. На транспаранте бравый солдат с автоматом белозубо улыбался на фоне горящего вражеского танка.
- С праздником, мистер Джонс! С праздником победы и с днем рожденья! Нечасто человеку выпадает два праздника в один день, – к стоящему на перроне старику подошел упитанный шериф в синей форме, в фетровой шляпе, с револьвером в кожаной кобуре. Шерифа сопровождал молодой полицейский в такой же одежде. Стражи порядка отдали честь, коснувшись двумя пальцами широких полей.
- Спасибо, шериф Добсон, - шепеляво ответил старик. – Эй, Малкольм, как жена?
- Спасибо, сэр, она замечательно. Передает вам привет и поздравление, - молодой полицейский снова отдал часть. – Сегодня замечательный праздник. Спасибо вам за эти мирные дни, сэр.
- Ах, не стоит, - махнул старик. – Меня просто призвали выполнять свой долг. Ты бы не хуже справился, - и шутливо ткнул его локтем в бок.
- Сэр! – подошел долговязый рыжий молодчик в сером служебном комбинезоне. – С праздником вас. Мне сообщили, что ваши гости уже стыковались и прошли дезинфекцию. Скоро их лифт будет здесь.
- Поезд, Ричардсон, - Добсон закурил длинную сигару. – Не разрушай идиллию.
- Виноват, шериф.
Над лесом поплыл паровозный гудок, донесся стук колес – но перрон оставался неподвижным. Никто не чувствовал вибрации от приближающегося состава. Над соснами показался белый дымок – и вскоре из-за поворота выполз черный паровоз. Он замедлял ход, и вагоны один за другим проходили мимо стоявших людей. Когда состав остановился, двери одного из вагонов открылись, и на перрон сошел высокий черноволосый мужчина в дорожном кевларовом комбинезоне.
- Отец! С днем рожденья! С победой! – весело махнул он мистеру Джонсу.
- Чего напялил, - пробурчал старик. – Мог бы и переодеться по дороге.
- Добрый день, сэр! Я – Ричардсон, смотритель по Седьмому уровню. - Долговязый встал напротив пассажира, их разделял пластиковый турникет. – Предъявите, пожалуйста, ваши пропуски.
Из вагона вышли две белокурые девушки лет пятнадцати, стройная привлекательная женщина, выглядевшая на тридцать, и серьезный юноша лет двадцати.
- Извольте, - приехавший мужчина протянул пять аккуратных пластиковых карт. Ричардсон по очереди прикладывал их к светящемуся табло на турникете.
- Шериф Добсон, - козырнул толстяк. – Плановый досмотр, предъявите багаж.
Мужчина по очереди выносил сумки и чемоданы, а молодой полицейский водил над ними небольшим прибором.
- Все в порядке, - Ричардсон вернул пропуски. – Проходите, будьте как дома. Приятного пребывания на «Деметре».
- С праздником, господа, - шериф козырнул на прощанье, служебная троица вошла в вагон, и поезд скрылся за деревьями.
- Отец! – черноволосый мужчина обнял старика.
- Сэм, - Джонсон похлопал его по спине. – Роуз, все хорошеешь?
- Спасибо, мистер Джонс, - женщина коснулась губами воздуха у его щеки. – А у вас тут мило! – и огляделась по сторонам.
- Седьмой уровень, пейзаж для старших сотрудников, - пожал плечами Джонс. – Так, ангелочки. Совсем взрослые, ты погляди.
- С праздником, дедушка! Спасибо вам за наше счастливое детство! – пропели девушки и вручили ему расцветающий прямо на глазах букет цветов.
- Повезло тебе отец, - сказал Сэм. – Не каждый побеждает, и не каждый доживает до девяноста лет.
- Да, я стар. Просто суперстар. Девчонки, кто из вас Лили, а кто Сара? Год вас не видел, а так подросли.
- Я Лили! – улыбнулась правая.
- Я Сара! – присела в реверансе левая.
- А, к черту, все равно спутаю. Так, а это что за здоровяк? Дик, иди сюда.
Внук пожал руку деда.
- Ты гляди, совсем взрослый, а. Растешь, юный Джонс. Весь в меня.
- Надеюсь, дедушка. Вот бы и мне стать героем, как вы.
- Я всего лишь выполнял приказ, ты бы смог не хуже.
- Покажите же нам это ваше знаменитое деревенское оформление, - проворковала Роуз Джонс.
- Ну пошли, чего ж стоять-то.
Гости собрали багаж и двинулись за дедом сквозь лес, по пыльной дорожке к хутору.
- Какие-то вы городские, - бурчал старый Джонс. – Что, переодеться не могли? От ваших комбинезонов несет мегаполисом и пластиком. Так сразу и вспоминаешь, в каком веке живешь и что ни в какой ты не в деревне, а в треклятой станции «Деметра».
- Ну, извини, отец. Я как-то не подумал, - вздохнул Сэм.
- Привыкли, понимаешь, под небом ходить. Куда уж вам понять космонавтов.
- Дедушка, мы не совсем под небом, - возразил Дик. – Улицы Нью-Токио накрыты куполом от смога, а парки там совсем небольшие.
- Зато настоящие, черт их дери.
И старик шагнул в сторону деревянного забора, за которым золотились хлеба. Пластиковая стена перед ним дрогнула и пошла рябью, смазав пасторальную картинку.
- Видал? И так везде.
- Ваша станция не такая уж и большая из космоса, - вставила Роуз. – А путь до апартаментов очень длинный, мы уже двадцать минут идем. Я бы не сказала, что здесь теснее, чем на городской улице.
- До моих дверей метров десять, умница, - брови старика гневно топорщились. – Это все беговая дорожка и оптические спецэффекты приближения. Кажется, так это обозвали в технической инструкции.
- Но здесь даже красивее, чем у нас, - не унимался Дик. – Я в жизни не видал такой классной деревни.
- Пейзаж «Гринфорест», - хмыкнул дед. – Для старших сотрудников, вроде меня. Инженеры живут в «Индастри-сити», технический персонал в «Нью-Йорк, XX-й сенчри». Всякие там доярки да фермеры в «гетто» и «трущобах». В тюремном блоке «ледяной ад», а у командира станции «Аваллон». Там по лесам единороги бегают и драконы в небе на пегасов охотятся.
- Но как же здесь все выглядит на самом деле? – спросила одна из близняшек.
- Не знаю, детка, и знать не хочу.
- Но как же здесь убираются? Ведь не видно, где пыль, а где мусор?
- Кто здесь городской, а? Какой у нас век – пятнадцатый до нашей эры или двадцать пятый нашей? Роботам эта мишура не помеха, они отвечают и за пыль, и за пауков, и за все в том же духе.
- Скажите, мистер Джонс, - деликатно поинтересовалась Роуз, - а почему ваша аграрная станция висит над планетой? Не проще ли развернуть пищевое производство на поверхности?
- Мама, я же тебе рассказывал об этом, - начал Дик. – Планета «Гефест-14» полна полезных ископаемых, но не пригодна для жизни. На поверхности расположены добывающие предприятия и заводы, там нет ничего, кроме предприятий и систем жизнеобеспечения. Создание пищевой промышленности в городе потребует дополнительных вложений, а чтоб построить его на поверхности, нужно еще десятки и десятки лет терраформирования. Терраформировать «Гефест-14» не планируют, у нас есть еще незаселенные плодородные миры. Для таких вот негостеприимных, но богатых ресурсами планет и разработаны аграрные станции типа «Деметра». В теплицах и питомниках здесь выращивают животных, птиц и растения, а доставлять пищу на планету довольно быстро и дешево. По-любому дешевле, чем создавать новое производство.
- Глянь-ка, - дед прищурился. – Малец-то как по учебнику шпарит. Да, мы быстро и бесперебойно снабжаем кормежкой трудяг внизу. Ты забыл добавить, что станция может быстро смыться с орбиты в гиперпрыжок, если враг нападет или еще какая чертовщина. Район-то пограничный. Ты, я вижу, умник. По глоссарию зазубрить можешь, в отличии от некоторых, - и покосился на Роуз. - Напомни, где учишься.
- Я уже отучился. Теперь работаю в Нью-Токийской Кварк-лаборатории имени Тесла.
- И кем ты работаешь?
- Кварк-инженером испытателем, дедушка.
- И чего это значит?
- Мы исследуем и развиваем биотический потенциал.
- М-м-м. Что-то такое слышал. Что-то про управление кварками силой мысли. В наше время это называлось магией.
- Никакой магии, дедушка. Технология перехода в гиперпространство и управления потоками варпа известна давно, просто ее выводят на новый уровень. Я тебе покажу.
- Смотри, не зазнайся. Сэм, ж ты за сыном не присматриваешь, мерчандайзер? Совсем в своих офисах за компами захирел, а?
Так старый Джонс ругал молодого, а калитка дома уже показалась из-за кустов.
Когда семья вошла в апартаменты, девушки восхищенно заохали: «Боже, какой аутентичный интерьер!». Им осталось лишь переодеться в не менее аутентичную одежду: женщинам цветастые платья, белые кружевные фартуки и чепцы. Мужчинам – джинсовые комбинезоны, клетчатые рубашки, ковбойские платки на шею и соломенные шляпы.
- Это чудесно, мистер Джонс! – пропела Роуз. – Настоящая Земля, 22-й век!
- Девятнадцатый, мама, - поправил Дик.
- Ах, тем более!
Затем они смотрели федеральный парад: обстановка изменилась, и вот они висят посреди безбрежного космоса, и флотилия тяжелых крейсеров совершает торжественный облет вокруг столичной планеты. Президент произнес речь, а когда начался концерт, мистер Джонс выключил вещание.
- Отец, еще рад спасибо тебе за победу, - дрогнувшим голосом промолвил Сэм, когда радостное сияние вновь заполнило деревенский дом. – Мы привезли тебе подарок.
В красивом пакете оказалось странное на вид приспособление. Пластиковый обруч с кучей пластинок и присосок. К обручу крепились большие очки и белый провод с металлической перчаткой на конце.
- Это варп-визор для кварк-инженера, - пояснил Дик. – Новая разработка. В серийном производстве таких еще нет.
- И что это за хренотень? – дед вертел в руках незнакомую штуковину. – Типа волшебной палочки для юных Поттеров?
- Смотри! – Дик надел взял визор у деда и прикрепил обруч себе на голову. Очки, пластинки, присоски мигом пришли в движение и автоматически установились на голове. Пластинки – напротив ушей, присоски на виски. Надев перчатку, Дик осмотрелся.
- У каждого из нас есть био-потенциал. Мы можем воздействовать на кварки с помощью энергии, поступающей из варпа, гиперпространства. Этот прибор помогает видеть и корректировать потоки энергии.
Юноша повел рукой, и букет, брошенный дедом в прихожей, поднялся в воздух. Пролетев по воздуху, он завис перед мистером Джонсом.
- Телекинез? – хмыкнул тот. – Я видел эти фокусы по телику. Староват я для кроликов из шляпы.
- О Боже, - прошептал Дик. – Никогда не видел ничего подобного! – и указал на стену. –Такое сильное поле, я даже не думал, что такое может быть! Что это? Ничего не видно, мой визор зашкалило.
Сдернув очки, студент увидел изящное украшение, висевшее на гвозде, вбитом в стену. Это было ожерелье из титана, изящно свитого в тонкие ажурные нити. Рубины и алмазы переливались, а самый крупный из рубинов, размером с кулак, изображал восьмилучевое солнце.
- Это же твой трофей! – ахнул Дик. – Никогда бы не подумал.
- Да, трофей, - согласился мистер Джонс. – В ту войну мой полк штурмовал Солнечный Дом, так называлась резиденция Мекари. Так называлась правящая клика аборигенов Вернона. В этом самом доме жила их королевская семья или что-то в этом духе. Бой был жарким, и мы продирались по украшенным коридорам. Командир разрешил нам оставить трофеи, это ожерелье я сорвал с ихней королевы, когда она совершила самоубийство вместе со всей семьей. Жаль, не успели тогда взять их живыми. Фанатики, что с них взять.
- Отец, мы это уже слышали, - поморщился Сэм. – Я уже говорил тебе, что это ожерелье надо продать, оно стоит не меньше двадцати миллионов ойро.
- А я говорю, что к черту продажу, оно мне греет душу. Как гляжу на него, так и вспоминаю гребаное предсказание.
- Какой предсказание? – спросил Дик, копаясь в настройках визора. Инженер все надеялся с его помощью изучить трофей. – Я ничего такого не слышал.
- Ну, не слышал, потому что я не говорил. Вообще-то это тайна, я подписывал бумажку о неразглашении. Ну да ладно, чего не сделаешь в 90 лет. Словом, когда мы ворвались в тронный зал, королева Горз… Згор… Тьфу.
Мановением руки дед вызвал перед собой голографическую энциклопедию.
- Зорвен. Королева Зорвен была еще жива. Я подошел к ней и сорвал это ожерелье с нее. Я думал, она мертва. А королева открывает глаза и говорит: «Живи долго, солдат. Долго и счастливо. А потом я приду и отниму у тебя все, что ты имеешь». С тех пор я и живу, все эти 60 лет смотрю на ожерелье, чтоб утереть нос этой суке, хе-хе.
- Мистер Джонс, неужели нельзя поменьше выражаться при детях? – Роуз наморщила припудренный носик.
- Извини, милочка, - хмыкнул дед. – Мы тут – народ простой, сплошь реднеки, манерам не обучены.
- А почему вы не спасли королеву, если она была жива? – не унимался Дик.
- Не успели, больно уж она качественно с собой покончила. Не донесли до медчасти. Да и зачем ее спасать, если она сама того. Ладно, хватит болтовни, давайте за стол.

(продолжение следует)

_________________
У кошки четыре ноги -
и все норовят ее пнуть.
Товарищ, ты ей помоги.
Товарищ, собакой не будь.

Тимур Шаов


Вернуться наверх
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Конкурс рассказа "Деревенский хоррор"
СообщениеДобавлено: Вт дек 11, 2012 1:01 
Не в сети
Кошка книжная домашняя
Аватар пользователя

Зарегистрирован: Пн мар 23, 2009 19:54
Сообщений: 21197
Откуда: Хайфа
Во чреве Деметры
(продолжение)


3
- Что-то холодно здесь, - поежилась одна из близняшек.
- И впрямь, - Сэм передернул плечами. – Отец, у тебя все хорошо с обогревателем?
- Да хорошо все было. Я проверял, - старый Джонс встал из-за стола. – Только и впрямь морозит. Пойду проверю.
И двинулся к выходу из дома.
- Ожерелье, - сказал Дик. – Оно так и горит от потоков. Вы и правда не видите?
Открыв дверь, дед замер на пороге. Затем медленными шагами попятился назад.
- Что за… Неужели я?..
Роуз издала душераздирающий вопль, и к ней присоединились обе дочери.
Дик взглянул на дверь и обомлел.
Бледная женщина стояла у входа в залитом кровью белом платье. Горло ее, раскроенное от уха до уха, заливало алым ее одежду до пояса. Женщина двинулась вперед – и не шла, а плыла над полом. Изодранный подол не касался досок.
Вслед за нею вплыла маленькая девочка лет восьми – половина головы ребенка была размозжена. Мозги и слизь стекали по левому плечу.
Третья девочка была абсолютно алой – ее грудь усеивали отверстия от пуль.
- Зорвен, - прошептал дед. – Это Зорвен, клянусь Богом.
- Что за дурацкий розыгрыш? – визгливо выкрикнул Сэм. – А ну прекратить!
И вскочил с места, но упал – и завопил. Его ногу сжимал выползший из-за стола безголовый мальчик. Мальчик отпустил ногу Сэма и вытащил из-под стола свою отрубленную голову, наведя ее лицом на бледного отца.
- Живи долго, солдат. Долго и счастливо. А потом я приду и отниму у тебя все, что ты имеешь, - мелодично сказала женщина. – Так я сказала тебе тогда, в день вашего триумфа.
- Изыди, сгинь, пропади! – прохрипел старый Джонс.
- Так твои соратники отняли моих детей, - так же ласково промолвила королева.
В следующий миг отрубленная голова мальчика взлетела и впилась неожиданно острыми клыками в горло одной из сестер. То была Сара. Близняшек путали даже родители, но Дик каким-то сверхъестественным образом научился их отличать. Сара и крикнуть не успела – летающая голова ребенка впивалась все глубже, отгрызая кусок за куском. Тонкий и жалобный вскрик захлебнулся кровью, Сара дернулась, вскочила, кинулась прочь, руками отталкивая убийцу, но упала. Белокурая головка скатилась с плеч, будто мяч. Разбрызгивая кровавые брызги, она остановилась у плиты. Бледный, как мел, Сэм с душераздирающем воплем попытался отталкнуть летающую голову от бездыханного тела дочери, но ему помешала девочка, изрешеченная пулями.
- Пиф-паф! – пропела она, в мгновение ока возникнув напротив. И приложила маленький пальчик к груди отца семейства. Палец удлинился и вышел из спины Сэма. – Пиф-паф! Пиф-паф! Пиф-паф! – рука неуловимо мелькала, все новые и новые кровоточащие отверстия расцветали на клетчатой рубашке.
Сэм отшатнулся, его вопль перешел в хрип. Заливаясь кровью, мужчина ударился о стену. На пол он осел уже бездыханным. Алая жидкость текла ручьем.
Жена убитого впала в оцепенение. Ни единого звука не сорвалось с ее пухлых губ. Девочка с половиной головы подлетела к миссис Роуз Джонс – а та все дрожала, не в силах сдвинуться с места. Васильковые глаза матери расширились, в них стоял ледяной ужас. Легкий поцелуй детских губок – и вот уже голова женщины вздувается и лопается, как кровавый цветок. По крайней мере, она погибла быстро.
- НЕЕЕЕЕТ! – заорал Дик. До этого мгновения он пребывал в таком же ступоре, но настала пора очнуться. В мгновение ока инженер надел на голову обруч визора, а на руку перчатку. Ожерелье пылало, будто солнце. Неимоверным усилием воли юноша направил сознание к раскаленному шару и попытался его погасить. Ничего не получалось. Тогда он увидел толстый канат из чистого света, который связывал ожерелье с чем-то очень-очень отдаленным. Канат проходил сквозь пространство-время и терялся вдали. Оборвать канат у Дика не хватало сил. Поставить барьер он тоже не смог. Единственное, что смог юный сотрудник – это развеять информационные матрицы наполнивших комнату призраков. Он победил симптомы, не причину.
Исчезли мертвая королева с детьми, но ожерелье все пульсировало, и уже выстраивало новые матрицы, следуя неумолимой кварковой программе.
Дед стоял посреди залитой кровью кухни, остекленевшим взором глядя на тела родных. Казалось, что к моложавому начальнику вернулись его девяносто лет. Морщинистый рот был распахнут, все тело дрожало, по щекам текли слезы. Белокурая Лили скулила в углу. Передник, лицо и волосы покрывали алые капли. Девушка стерла слезы нежными ладонями, и, увидев, что руки ее покраснели от крови близких, издала жалкий стон. Миловидное личико исказила гримаса отчаяния.
- Охрана! – заорал Дик. – На нас напали террористы, активировать защитные протоколы!
Синее небо за окном налилось алым, где-то загудела предупредительная сирена.
- Скоро, скоро нам придут на помощь, - сказал юноша. Руки его тряслись крупной дрожью, но голос был тих и спокоен. Ему бы биться в истерике и убегать прочь, но самообладание инженера казалось невероятным. В такие мгновения и проявляется подлинная сущность человека. Стянув визор, Дик взглянул на деда.
- Послушай, дедушка. Это очень важно. Что случилось тогда, почему программа активна?
- К..к..какая программа? – Джонс склонился над мертвым сыном. Как бывший солдат, он знал, что перевязывать уже бесполезно. Кровь все еще истекала из многочисленных ран. Дик сорвал со стены ожерелье и потряс им перед лицом Джонса.
- Программа квантов. Мир – это информация, а кванты – ее носители. То, что мы называем призраками – это квантовое послание, привязанное к конкретному предмету. Почему последние Мекари выглядят зверски убитыми? Почему, черт возьми, они пришли сюда?
Дед молчал. Он навряд ли понял хоть слово из этой речи. Склонившись над сыном, Джонс тяжко дышал. Старческие слезы падали на бледнеющие щеки мертвеца.
- Ну же! Я должен знать! Просто так подобные программы не запускаются! – крикнул Дик, потеряв терпение. – Мы только начали изучать этот феномен, и это первое, что мы успели открыть.
- Черт… - пробормотал дед. – Что я наделал. Это я виноват. Я! – в его глазах стояла маку.
- В чем? Говори быстро! – наседал Дик, схватив старика за локоть.
- Это мы их убили, мы и наш сержант. Это он приказал расстрелять детей. А наследнику он самолично отрубил голову. Король Герин погиб в перестрелке, а королева Зорвен сдалась, но сержант велел убить всех. Будь он проклят…
- И это все? Вы их просто убили?
- Ну а королеву он разрешил нам оприходовать по полной. Я был последним. Я просто делал то, что и все! Я даже горло ей перерезал, чтоб избавить от мучений! – всхлипнул старик. – Чума на сраного сержанта. Он уже давно гниет в могиле, а отдуваются невинные.
И склонился над мертвой Роуз. Взял ее за руку, погладил по плечу. Стащил со стола скатерть и накрыл жуткую кашу, прежде бывшую головой.
- О Боже, - Дика трясло. Каким-то невероятным усилием воли он переключился с тел вокруг снова на причинно-следственные связи. Сказывались многочисленные тренировки внимания и дисциплины. – А командование скрыло это от общественности. Боже. Я должен разрушить программу…
Но было поздно. Похолодало, за окнами сгустился туман, и призраки вновь явились из белой дымки.
- Живи долго, солдат. Долго и счастливо. А потом я приду и отниму у тебя все, что ты имеешь, - мелодично сказала женщина. – Так я сказала тебе тогда, в день вашего триумфа.
- Ты не умрешь, - промолвила отрубленная голова мальчика. – Тебя мы не убьем. Но вот других…
- Неееет! – Джонс вскочил, преграждая путь летучей голове, но кровоточащий шар обогнул его крутым зигзагом. Острые зубы впились в нежную шею последней сестры. Та в ужасе отшатнулась и вырвалась, руками заслоняясь и наседающего духа. Голова впилась в тонкую руку и перекусила ее, будто тростинку. Через миг все было кончено.
- Твой дедушка, дружок, обесчестил меня перед смертью, - королева приближалась к Дику, а кровь струилась из разрезанного горла. – Но ты не виноват. Просто так сложилась судьба.
Дик надвинул на глаза очки визора и усилием воли создал себе невидимый меч из потока варп-энергии. Меч не мог уничтожить канат, тянущийся к ожерелью из прошлого. Не мог он одновременно уничтожить всех призраков, но им юный Джонс мог отмахиваться и держать врагов на расстоянии.
- Прошу, пощадите! – крикнул он. – Не трогайте деда!
- А мы и не тронем его, - сказала девочка с половиной головы.
- Нам нужен ты! – отрубленная голова нарезала круги, брызгая алыми каплями. Капли падали на мебель и на юношу, но не оставляли следов, а испарялись струйками пара.
- Пиф-паф! – Дик едва успел отразить смертоносный поток.
- Беги… - прохрипел старый Джонс. – Беги, спасайся. Меня они не убьют… Но ты, ты!
Размахивая невидимым мечом, Дик сунул ожерелье за пазуху и выбежал под алеющее небо. Протяжно завывала сирена, шептали призраки, кружась вокруг.
- Так не пойдет, - сказала королева. – Он должен умереть на глазах солдата.
Со всех ног Джонс помчался по дорожке между двумя пшеничными полями. Он бежал, как безумный, выбиваясь из сил, а королева и не думала отставать. Мишура пейзажа и беговые дорожки не имели над нею власти.
- Мы были мирным народом, - мелодично молвила она. – Красивым и самобытным. Да, вы превзошли нас в развитии и покорили. Вы звали нас язычниками из-за того, что мы не верили в средства безналичного расчета, и дикарями за то, что не хотели добровольно отказаться от свободы.
И еще что-то говорила, вещала, убеждала, когда Дик остановился.
- Как глупо, - пробормотал юноша. – Где тут выключатель?
Принцесса с половиной лица снова полезла с поцелуем, но юноша отмахнулся мечом. Усилием воли он перерубил поток, создающий проекции и приводящий в движение беговую дорожку.
Дик очутился в сером и тесном коридоре с обшарпанными стенами и металлическим потолком. Было темно и мрачно, лишь сирена завывала вдалеке. Единственный свет давали мертвые гости.
- Боже, пожалуйста, не дай мне отключиться, - прошептал юноша.
- Ты раб, - раздалось из-за спины. – Раб своих иллюзий. Пиф-паф!
Внезапно распахнулась дверь лифта, и в коридор ворвался шериф Добсон. Пиф-паф адресовалось ему. Толстяк упал на руки молодого полицейского, и он завопил, когда острые зубы вонзились в его шею. Следующим умер Ричардсон, смотритель по Седьмому уровню. От поцелуя. Студенистые хлопья мозга долетели до неопрятного потолка.
Станцию сотряс толчок, холод стал невыносимым.
- А вот и Герин, мой лорд-супруг, - задумчиво промолвила королева. – Он всегда был мудр и дальновиден. Я бы и не догадалась вывести из строя систему жизнеобеспечения.
Еще толчок.
- Он включил двигатели. Теперь ваша станция летит прямо на город внизу. Конечно, теперь твой дед не сможет жить долго и счастливо, зато этого же не смогут и… сколько вас тут?
- Двадцать…тысяч на станции. И миллион… внизу, - выдавил Дик.
- Живи, мальчик, - королева коснулась его щеки холодной рукой. Он не успел отразить это движение. – Иди и делай что хочешь. А я побеседую с твоим дедушкой. Уверяю тебя, он не умрет от моей руки.

4
Новые толчки сотрясали станцию. Она уже приближалась к атмосфере. Дик в скафандре смотрел на реактор антивещества, который сиял, как новогодняя елка.
Если вызвать сбой во время перезагрузки, то антивещество взорвется, и взрывом разнесет всю станцию. Осколки, правда, все равно упадут на город. Но если направить энергию взрыва в иной кластер пространства-времени, энергия уйдет туда, вся без остатка. Путешествия во времени были предметом секретных правительственных исследований, и юноша знал лишь основные принципы подобного феномена. В любом случае, для направленного взрыва требуется устойчивый пространственный канал. Вот он. Дик взглянул на переливающееся ожерелье. Квантовая программа толстым канатом тянулась в прошлое шестидесятилетней давности, в тронный зал, где под солдатский смех умирала мятежная королева. Идеальный проводник энергии.
Зал будет уничтожен. И солдаты-победители. И дед. И он, Дик, попросту не родится. Но программа мщения не будет активирована, а это значит, что двадцать тысяч человек на станции «Деметра» и миллион на Гефесте-14 будут жить. Такова естественная закономерность вещей. Дедушка находился в залитой кровью кухне, среди призраков, рыдал над телами мертвых родственников. Наверно, он бы это одобрил. Да, смерть будет лучше, чем… такое.
Дрожащим пальцем Дик нажал на кнопку «перезагрузка».

_________________
У кошки четыре ноги -
и все норовят ее пнуть.
Товарищ, ты ей помоги.
Товарищ, собакой не будь.

Тимур Шаов


Вернуться наверх
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Конкурс рассказа "Деревенский хоррор"
СообщениеДобавлено: Вт дек 11, 2012 1:04 
Не в сети
Кошка книжная домашняя
Аватар пользователя

Зарегистрирован: Пн мар 23, 2009 19:54
Сообщений: 21197
Откуда: Хайфа
№4

Лес


17 октября (Ерофеев день) – день,
когда лесные духи беснуются
перед тем, как провалиться под
землю до весны. Человеку в этот день
лучше им на пути не попадаться.


1
Вот уже тоненькая полоска света показалась впереди. И казалось, что ветви расступились перед ним, но ни ног, ни своего тела он уже не мог чувствовать. Та самая дорога, по которой они приехали в это место, была как будто на расстоянии вытянутой руки. Машина маленькой блеклой точкой виднелась вдалеке, но силы его покинули, и он упал на мокрую, пожухлую листву. Он издал крик о помощи, но никто его не услышал.
Ветви деревьев тут же окутали его тело толстым слоем. Только рука осталась на свободе, но и она постепенно стала высыхать, покрываться коростой и, наконец, превратилась в сухую ветку, лишь отдаленно напоминающую человеческую руку. Прошло несколько часов, а может, даже дней. Ветви освободили безжизненное тело, но человека под ними уже не было. Вместо него на листве лежала сухая коряга. Узнать в ней когда-то жившего человека было практически невозможно. И только протянутая вдаль рука-коряга могла напомнить о стремлении человека вырваться из этого страшного леса. Последнего из всей компании не стало.
Лес поглотил и его. Его, который так хотел заглянуть в «душу» этого места, но вместо этого чаща поглотила его душу. Теперь он навсегда останется здесь, среди этих деревьев. И кто знает, сколько душ уже поглощено и сколько он поглотит еще.
Лес был тих и безмолвен, но именно в этой тишине было что-то зловещее, страшное и пугающее.
Недаром столько легенд сложили про эти места и страшные, неведомые силы, обитающие здесь. Еще наши далекие предки складывали предания про лесных обитателей, пугающих и отгоняющих людей от своих владений, способных поглотить человека, вторгшегося в их пределы. Лесные хозяева очень суровы со своими гостями, особенно, если их разгневал человек своим поведением. Вот такие истории рассказывали про этот лес.

2
- На этом я закончу свою последнюю в этом семестре лекцию и жду вас всех на экзамене. Расписание смотрите на доске объявлений,- с этими словами профессор закончил свою речь, собрал бумаги с записями и вышел из аудитории.
Лекционный зал, в котором сидели, по меньшей мере, пять десятков студентов из параллельных групп, наполнился гулом. Прозвенел звонок, и студенты начали выходить из аудитории, наполненные каждый своими мыслями.
Он шел по коридору, и все мысли его были заняты только одним.
«Неужели опять не найдет? А сегодня ведь уже двенадцатое число. И этот год тоже окажется прожит впустую. О, это ужасное ожидание. Нет. Еще одного года я больше не вынесу. Все. Если сегодня он не позвонит, бросаю эту глупую затею. Буду жить, как все нормальные люди. Да. Так и сделаю. Хватит с меня поисков. В конце-то концов, я же не Индиана Джонс?... И мы не ищем Священный Грааль?..».
3
Двухкомнатная квартира в центре города озарилась светом Луны, который проник в окна.
Замок в прихожей заскрипел, и в комнату вошел молодой человек лет двадцати семи, одетый по-осеннему: в кожаной куртке, под которой виднелся свитер. На голове была вязаная шапочка. Через плечо был перекинут ноутбук, а в руках шлем от мотоцикла.
Он включил свет в прихожей, разулся и положил шлем на тумбочку возле зеркала. Ключи повесил на крючок и вошел в комнату.
В комнате оказалось очень просторно. Светлый диванчик перед телевизором. Компьютерный стол, на который он поставил ноутбук и включил его. Загорелась зеленая лампочка, которая возвестила о начале работы.
В это время послышалось какая-то суета на кухне. Шум воды, наливаемой в чайник.
Загорелся монитор, на котором появилась фотография лесной местности. Лес казался настолько хмурым и мрачным, что нагонял непонятное ощущение страха и внутренней тревоги.
Долго он ждал удобного случая отправиться туда и самому посмотреть, что скрывает эта непроходимая местность.
Рядом с ноутом он поставил большую кружку горячего кофе, запах которого наполнил всю комнату.
Вдруг раздался телефонный звонок.
- Да. Я все понял. Уже выезжаю.
В эту же секунду крышка монитора закрылась. Зазвенели ключи в коридоре, и входная дверь захлопнулась снаружи. И только одинокая кружка кофе осталась дымиться на столе.
4
На улицах города стоял октябрь. Но это был тот октябрь, когда холод уже чувствуется, но снега еще нет.
Молодой человек ехал на своем мотоцикле по центральной улице города. Холодный ветер дул в лицо, а изо рта шел пар. Морозный вечер его волновал мало. Он был очень взволнован предстоящей встречей, но пытался его скрыть.
5
Небольшая хижина стояла на опушке леса. Казалось, будто в ней до сих пор кто-то живет. Она только накренилась слегка от времени на один бок. А с одной стороны даже поросла мхом.
Перед домом стояла небольшая лавочка. Наверно, прежние жильцы очень любили сидеть на этой лавочке. Сделана она была из того же дерева, что и весь дом. Сколько лет стоял тут этот дом, трудно было определить.
- Парни, я сделаю пару снимков,- сказала девушка и открыла затвор фотоаппарата.
Все молодые люди сели на лавочку, и девушка сделала фото. Аппарат прощелкал несколько кадров в секунду.
- А теперь я вас щелкну. Давай, садись.
- Скажите: «Вот мы и на месте»!!!
- Вот мы и на месте,- произнесли ребята хором, и фотоаппарат сделал свое дело.
Внутри дома все напоминало о чьем-то присутствии. Русская печь занимала половину комнаты. Вторую половину занимал кухонный стол. Под печкою лежали дрова.
Девушка не упускала любой возможности сфотографировать весь дом снаружи и внутри.
Первое, что ребята сделали, – это растопили печку. Через несколько часов всю комнату наполнило долгожданное тепло. И все путники расположились за столом, обсуждая план дальнейших действий.
6
Девушка присела, чтобы завязать шнурок, но когда поднялась, поняла, что оказалась одна посреди леса. Холод стал пронизывать ее тело.
- Ребята, где вы!?- закричала девушка.- Саша! Сергей! Андрей!
Но никто не отозвался на ее крик.
- Парни! Э-э-эй! – еще громче крикнула она.
Вдруг какая-то ветка хрустнула за спиной, как будто кто-то прошел. Она обернулась, но никого не увидела. Снова хруст, уже с другой стороны.
- Эй, ребята, что за шутки! – в голосе девушки послышался страх.
Вокруг стояла необъятная и пугающая тишина, как будто у телефильма выключили звук. Оля закрыла глаза и попыталась представить, что все это ей только кажется. Она постаралась вспомнить, какой дорогой они шли, каким образом смогла потерять их из виду - ведь замешкалась всего на одну секунду.
Деревья казались похожи друг на друга, как близнецы. Не за что было зацепиться в памяти. Она, пытаясь сосредоточиться, на секунду закрыла глаза. А когда открыла, чей-то силуэт промелькнул шагах в пятидесяти от нее.
- Ребята, это вы? – спросила Оля.- Подождите меня. Напугали же вы меня!
И девушка двинулась за незнакомым силуэтом.
А ребята в это время стояли метрах в пятидесяти. Но ее крика они не слышали, и уж тем более ее саму не видели.
Девушка тем временем уходила все дальше и дальше от того места, где они стояли.
- Оля-а-а!- кричал Андрей в одну сторону.
- Оля-а-а! – что есть силы, выкрикивал Саша. – Это не смешно!
- Оля-а-а-а!
- Ребят, скоро темнеть начнет. В темноте нам ее точно не найти. Нужно разделиться.
- Нет. Нет. Надо держаться вместе. В противном случае, мы все потеряемся.
- Один из нас должен пойти обратно в хижину и ждать ее там.
- Верно. Будем меняться каждый час, чтобы не замерзнуть.
- Идет. Мы с Андреем пойдем искать, а ты, Саня, возвращайся. Я сменю тебя через час.
И друзья разошлись в разные стороны.
7
Молодой человек доехал до небольшого ресторанчика. Оставил на стоянке свой мотоцикл и вошел внутрь.
В достаточно просторном зале играла живая музыка. Приглушенный свет. Вся атмосфера располагала к душевной беседе.
Молодой человек сразу увидел за столом того, кто звонил ему четверть часа назад, подошел к нему и сел напротив.
К их столику подошла официантка и раздала меню.
- Обрадуй меня. Ты нашел?
- Ну-ну. Как ты встречаешь друга! Ни тебе «здравствуй», ни «до свидания». Что за манеры у нынешней молодежи,- в голосе проскользнула нота сарказма.
Молодой человек, который звонил, был того же возраста. Одет он был в деловой костюм, а рядом с ним на столе лежал небольшой картонный конверт.
Видно было, что молодой человек, сидящий рядом, скрывает свое волнение.
- Саня, мы нашли, нашли его!
- Ну… Врешь… Где?
- От города далековато, правда. Здесь, в этом конверте, адрес, карта и точные координаты. У нас осталось пять дней. Медлить нельзя. В этом году нам обязательно должно повезти.
Тут к их столу подошли еще двое - девушка и парень, - и вся компания оказалась в сборе.
Подошла официантка:
- Молодые люди, что будете заказывать?
- Нам по фирменному блюду и чего-нибудь выпить.
-Хорошо,- девушка закрыла блокнот и ушла, оставив друзей наедине со своими планами.
Прошло около двадцати минут. За бурным обсуждением друзья не заметили, как девушка вернулась, поставила перед каждым по большому блюду, на котором дымилась горячая еда.
-Друзья, позвольте мне в этот прекрасный вечер произнести тост.
- Не томи.
- За нашу удачную поездку!
- За нашу удачную поездку!- повторили все, и бокалы, доверху наполненные, издали звенящий звук соединения.
8
Восемь вечера. После осмотра всего дома, вся компания села за стол. Девушка включила ноутбук, вставила флэш-карту фотоаппарата и стала сортировать фотографии.
В это время ребята пристально рассматривали карту. Ту самую карту, которая лежала в бумажном конверте в тот вечер на столе в маленьком ресторанчике.
Листая фотографии, девушка вдруг заинтересовалась чем-то в них.
- Мальчики...- но ребята продолжали бурно обсуждать.
- Ребята! Э-эй, парни! Посмотрите-ка на это.
И все разом прильнули к монитору. На экране появилась фотография, та самая, которую сделала Оля на лавочке возле дома.
- Вот это. Кто это? Рядом с вами.
И правда, на фотографии рядом с парнями расплывчатым силуэтом виднелась чья-то фигура.
-Может какой-то дефект? Ветер... ну или «лишний кадр»? - предположил Сергей.
- Нет. В моем аппарате это исключено. Кроме того, если бы этот «дефект» был только на одном снимке! Смотрите,- и она показала ряд снимков, на которых был неясный силуэт.
- Может, это то, что мы искали так долго? – высказал Андрей.
- Ведь их тела так никто и не нашел. А вдруг их души так и продолжают жить в этом доме? А? – спросил Саша.
- Но ведь их было двое. А где же девушка? Почему ее нет на снимках?
- Не знаю. Может, она жива? Только никому не показывается? Живет себе тихонько где-нибудь в ближайшей деревне.
- Но столько лет прошло. Если она жива, ей около девяноста лет,-предположил Сергей.
- В любом случае, необходимо завтра совершить обход по здешним местам.
Все одобрили предположение Андрея. Легли спать пораньше. Только Саша еще некоторое время провел за ноутбуком, разглядывая кадры.
9
Саша отправился обратно в хижину.
«Нужно приготовить несколько фонариков. Когда ребята вернутся, я пойду искать Олю. Нужно еще вскипятить чай. Ну куда она могла пойти? Одна? Заблудилась ведь! Не надо было оставлять ее одну. Хоть бы все обошлось». Он достал из рюкзака три больших фонарика и стал их проверять. Посветил по углам.
Когда луч света попал в окно, Саша испугался. Там стояла Оля.
- О, черт! Оля, где ты была? Ребята пошли тебя искать. Иди в дом.
Но девушка не отвечала.
- Оля! С тобой все в порядке? – спросил ее Саша. - Оля!
Оля повернулась и отошла от окна. Саша выбежал за ней. Оля, ничего не говоря, шла по направлению к лесу. Он шел за ней, все глубже и глубже в чащу леса.
- Оля-а! – продолжал он звать.- Что с тобой?
Но ответом было молчание. Вдруг Оля повернулась в нему лицом, и в этот же миг превратилась дерево, как и те, что окружали Сашу. Тут он понял, что попался на удочку. Оказаться обманутым духом леса! Он столько читал про этих духов: как они умеют принимать чужой облик, обманывать и заводить людей в глушь, из которой нельзя самому выбраться. Как он мог так легко попасться на этот старый трюк?
- Обманул? Обманул, значит? Да? – стал кричать Саша.- А сам показаться не хочешь? Боишься? Думаешь, я тебя боюсь? Нет. Не боюсь я те…- не успел он договорить, как поднялся ветер, становясь все сильнее и сильнее. Саша уже не мог удержаться на ногах, и его придавило потоком воздуха к дереву. Неожиданно ветер стих, и Он увидел, что его левую ногу проткнула острая коряга.
Саша попытался вынуть ветку, но она глубоко вошла в мягкую ткань.
10
- Пора возвращаться, - сказал Андрей.
- Да. Пошли. Только оставим метку на дереве.- Сергей достал из кармана складной ножик, подошел к дереву, хотел оставить зарубку, но только приблизил лезвие к ветке, раздался оглушительный вой, который напоминал женский крик. Но был он не столько громкий, сколько пронзительный. Такой звук похож на тот, от которого закладывает уши в самолете.
Ребята прикрыли уши руками. Но и это не особо помогло. Казалось, что перепонки сейчас лопнут. Сил терпеть уже не было, как вдруг все прекратилось, и они оба оказались около хижины. Она была близко, но дотянуться до нее было нельзя и дойти тоже. Как будто кто-то промотал пленку заново.
Они увидели, как Саша выходит из дома и при этом зовет Олю. Но никого не было впереди. «Оля-а!» - кричал Саша в пустоту. И ребята увидели, как он скрылся в гуще леса.
- Неужели ушел? - спросил Андрей.
- Видимо. И вообще, что за чертовщина тут творится? Где Оля, зачем ушел Саня? Мы же договорились, что сменимся через час.
Сергей посмотрел на свои часы. Они показывали среду, семнадцатое сентября.
- Дюха, смотри, мои часы сломались. Я не заметил. Ведь вчера было семнадцатое. Ничего не понимаю.
- Мои тоже семнадцатое показывают. Чертовщина. Не могли же две пары часов сломаться одновременно.
- Надо найти Олю и Саню, - сказал Сергей.
- Верно. Часы потом починим, - согласился Андрей.
- Пошли. Нужно держаться вместе.
11
Но чем ближе они подходили к дому, тем дальше он отодвигался от них, пока совсем не испарился в дымке.
Друзья были в ступоре. Теперь они точно заблудились. Как же теперь быть? Они не знали, где Оля и Саша. Что же делать?
- Может, попробовать выйти к дороге?
- А в какую сторону?- спросил Сергей.
- Посмотри по компасу.
Сергей достал компас, но, как оказалось, от него было мало прока. Стрелка крутилась то в одну, то в другую сторону.
- Похоже, мы здесь застряли. Может, костер развести? - предложил Андрей.
- Не думаю. Вспомни, что случилось в тот раз, когда я хотел насечку сделать.
- И что ты предлагаешь?
- Не знаю пока. Останавливаться точно нельзя. Лес не может же быть бесконечным.
Они пошли дальше.
Сколько точно по времени они шли, сказать трудно. Время будто остановилось, и природа замерла на одном месте. Ребята выбивались из сил.
- Мне кажется, мы ходим кругами, - глотая ртом воздух, сказал Сергей.
- Это невозможно. Должен быть выход из леса. Так не бывает.
-А может, залезть на дерево и посмотреть сверху, где хижина?- предложил Андрей.
- Кто полезет?
- Давай я, только дерево потолще выберу.
Они подошли к дереву, которое, по их мнению, должно было выдержать. И Андрей полез. Он карабкался все выше и выше.
- Ну что там? – спрашивал Сергей.
- Ничего. Справа лес, слева лес, позади тоже лес. Кругом один лес.
- Слезай тогда.
- Сейчас. Вот черт!
- В чем дело?
- Ногой зацепился.
Андрей попытался освободить ногу, но тут ему показалось, что в неясных очертаниях дерева он узнал Олю. Дерево-Оля как будто что- то ему говорила. Тут нога его соскользнула с ветки, и он сорвался с дерева и упал на землю. Резкая боль пронзила тут все его тело, и он потерял сознание. Когда очнулся, не понимал, что с ним произошло. Лежа на земле, Андрей не мог пошевелиться. Сергея рядом не было. Он хотел посмотреть на свое тело, но вместо тела увидел только большую сухую корягу. «Не может быть, так не бывает. Что происходит?» Попытка закричать вылилась в некое подобие треска сухих веток, и он понял, что снова теряет сознание.
12
Сергей смотрел на Андрея и, заметив, что тот начал падать, подбежал ближе к дереву. Хотел смягчить падение. Но вместо Сергея на землю в шаге от него упала большая сухая коряга.
Страху Сергея не было предела. Он не мог поверить своим глазам. Несколько минут он стоял в ступоре. В его голове мысли не укладывались в логическую цепочку.
«Может, это все сон? Я сплю. Ведь на самом же деле так не бывает? Люди не могут исчезать бесследно». Столько вопросов, и ни одного ответа.
- Что теперь делать? Так, успокойся, соберись.
- Это все твои шутки! Да? – закричал он что было сил. - Ты всех забрал? Ну вот он я, последний! А сам-то боишься показаться?
Но голос его дрожал от страха. Неизвестность и одиночество пугали. Сергей сел рядом с той корягой, которая упала вместо Андрея с дерева, и заплакал.
Легкий ветерок подул ему в спину. Сергей повернулся, и яркий свет озарил все вокруг. Он встал, протянул руку к этому свету, и через секунду легкий ветерок подул опять, но никого не было. На земле лежали уже две сухие коряги, и листья стоящего рядом дерева шумели в такт ветру.
13
Маленькая деревушка. Дверь маленького продуктового магазинчика отворилась и в него вошла маленькая, согнутая почти пополам старушка с костылем в руке и хромая на одну ногу. Продавщица Катя улыбнулась ей.
- Как обычно?
- Да, доченька, - ответила та.
А пока Катя отвешивала норму продуктов, в магазин зашел местный участковый. Подошел к доске объявлений, достал лист и стал приклеивать.
Старушка подошла посмотреть.
Рядом с объявлениями участковый повесил еще одно о пропаже четырех молодых людей из города. Под фотографиями были подписаны имена: Андрей, Сергей, Александр и Ольга.
- Совсем молоденькие еще, - заметила старушка.
- Месяц как пропали в наших лесах. Жалко.
Старушка взяла свои покупки и заковыляла домой. Она жила на самой окраине деревни. У порога ее встретит кот. Она зашла в дом и поставила продукты на стол. Стала выкладывать. Вдруг о чем- то задумалась. Вышла на крыльцо и села в кресло-качалку. На колени ей сел Барсик. Она провела рукой по его спине.
- Ну что, Барсик? Сколько лет прошло-то с тех пор? Как сейчас помню, семнадцатое число октября было. А ведь мой Васенька так и остался в лесу. Вот теперь и детки эти. Тоже сгинули.
Она гладила Барсика и тихонько раскачивалась в кресле.
Холодный ноябрьский вечер.
Старушка сидела, смотрела на начинающийся лес - и не заметила, как задремала.
Снежинка упала на нос кота и растаяла. Пошел первый ноябрьский снег.

_________________
У кошки четыре ноги -
и все норовят ее пнуть.
Товарищ, ты ей помоги.
Товарищ, собакой не будь.

Тимур Шаов


Вернуться наверх
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Конкурс рассказа "Деревенский хоррор"
СообщениеДобавлено: Вт дек 11, 2012 1:07 
Не в сети
Кошка книжная домашняя
Аватар пользователя

Зарегистрирован: Пн мар 23, 2009 19:54
Сообщений: 21197
Откуда: Хайфа
№5

Ырка


«Как же я голоден!
И давно уже!
Впрочем, был ли я когда-то вообще сыт? Я не помню. Может, когда-то, раньше? Год назад, или два, или пять? А может – сто? Кто его знает… сто лет голода! Смеюсь. За сто лет к этому можно даже привыкнуть, да...
Солнце давно уже спряталось за стеной ближнего леса, и звездочка, что первой загорается в вечернем небе, сияет вовсю. От реки ползет туман, клубится серой куделью над заливным лугом, и алой зарницей вспыхивает сквозь прядки тумана дальний костер. Ясно, мальчишки коней в ночное выгнали… эх, рвануться бы туда, к ним, но – нельзя. Там огонь…
Деревня чуть дальше, в низине, разлеглась себе у реки, будто сытая буренка. Смотрю, и чудится: на кострище похоже! Дома - груды черного уголья, и огоньки в окнах гаснут, как сполохи на головнях. Сельчане – они свечи зазря жечь не станут, пожалеют-то. Попасть бы туда, да наесться до отвала, но… в деревню мне тоже хода нет. Проверял, знаю.
Лес остается? Вон он, темнеет вдали неприветливой стеной. Там огня нет, но и места мне тоже нет. Только сунусь – разорвут лесовики в клочья. Не любят они нашего брата, ох, не любят. Опять же, пробовал, знаю…
Остается одно: ждать.
Я вытянулся над дорогой, вглядываясь в сумерки, укутавшие тракт. Может, какой ни есть путник покажется? Или кибитка почтовая? Или купчишка расторговавшийся домой поспешать будет? Или хотя бы калики перехожие?
Ни одного путника! Как назло!
И этот еще, шепелявый, чтоб ему провалиться! Тоже нейдет, как будто пропал совсем. А ведь бормотал, угодливый, когда уходил в деревню:
- Та рашшлабся, не перешивай. Я шкоро обернушь! Укрут мешкать не штанет! Раж – и готово! Жди, штарина, приташшу мяшка, живенького, шладенького!»

Морок привстал, настороженно огляделся по сторонам. Пусто, тихо, даже живность степная притихла. Чуют, видимо, что он, Ырка, на охоту вышел. Боятся! И правильно делают, что боятся. Он, когда голоден, не шибко разбирает, кто и где. Выпьет кровь из любого, кто под руку подвернется, в поле зазевается, на ночь не укроется к огню поближе. Ну, или в лесу дремучем не успеет схорониться. Потому что над лесом Ырка не властен; там свои душегубы живут-поживают, заблудшую душу поджидают. Да и потом… чего уж там… в общем, боится он леса. С тех самых пор и боится, как порешил сам себя в лесу этом распрекрасном. Повесился на суку, дурак, от несчастной любви! Эх, Люба-Любава, глаза зеленые, русалочьи! Любил ведь ее, замуж звал, даже колечко подарил – зеленое, под цвет глаз. Разве ж знал тогда, что с ним будет? Поп говорил – кто себя жизни лишит, век в аду гореть будет.
Враки!
Не знал он, душа неприкаянная, когда петельку на суку прилаживал, что станет Ыркой, сгустком тьмы, ночным духом, ужасом перехожих и пугалом малых детей. Не знал, что суждено ему вечно скитаться вдоль дорог в чистом поле, не смея ступить ни в лес, ни в деревню. Не знал, не ведал. Искал покоя и избавления от страданий, нашел вечное одиночество и вечный неутолимый голод…

- Баю, баюшки, баю, не ложися на краю, придет серенький волчок и укусит за бочок…
Мамка тоненько, заунывно, тянула нудной припевкой колыбельную Федюшке. Трещала лучина, похрапывал уставший за день отец, сверчок за печкой принялся пилить свою песенку. Было скучно. Спать не хотелось ни капельки! Улька повертелась, почесала коленку, помечтала о прянике, что обещал купить отец на престольный праздник. Нюрке тоже, поди, купит. Вот бы выманить у нее пряник-то! Может, сменять будущее угощение на колечко?
- Нюрка… - шепнула Уля, но младшая сестра уже сопела ровно и сонно. Тогда Улька осторожно протянула руку под овчинным кожухом и щипнула младшую сестренку, спавшую рядом, за бок. Та ойкнула, да слишком громко; дернулась спросонья в сторону, толкнула спавшую тут же, на печи, бабку, старуха заохала, раскашлялась, младенец, только было замолчавший, вновь разразился писклявым воплем.
Сердито заворчал отец:
- Угомонитесь, наконец, бесовы девки, не то в сенцах спать будете!
- Это Улька! – заныла Нюрка. - Это она щиплется!
- Уа-уа-уа! – надрывался грудничок.
И поверх всего, хрипло, булькало бабкино: «Кха-кха-кха-кха-кха!»
Мать, с красными от недосыпу глазами, раздраженно оттолкнула люльку, вскочила и, ухватив Ульку за рубашонку, стащила с печи. Распахнула дверь в сенцы, сердито пихнула туда дочку, сказала усталым голосом:
- Тут спи, коль тебе неймется! Ничего, не зима, не смерзнешь!
- Не буду я тута спать! – волчонком вызверилась Улька.
- Да куда ты денешься?
- К тетке Марфе сбегу!
- Давай, топай! – мать сердито подбоченилась. - Храбрая нашлась! Забыла, кто ночью по дворам шастает, всех неслухов в мешок сажает? Иди-иди, прямиком к Укруту и попадешь!
Бухнула дверью, ушла в избу. Ульянка всхлипнула и сказала сердито:
- А вот и уйду. Завтра глянешь в сенцы, а меня и нет! Вот! Будешь потом плакать! А Укрутом своим Нюрку пугай!
Выскочила на крыльцо - и замерла нерешительно. Ночь темная, звездочек нет, туман от реки наползает, да куст калины у ворот ветки тянет, будто схватить ее хочет, листьями шуршит-шепчет:
- Шмелая девошшка, шладкая…
Улька поежилась опасливо, вглядываясь в темноту.
- Митька, дяди Петра который, вчерась в ночное ездил, и никакой Укрут его не забрал, - дрожащим голоском пробормотала девочка. Помялась с ноги на ногу. - Нету его. А тетки Марфы изба – вон, через дорогу.
И припустила, мелькая босыми пятками, к воротам, и дальше – мимо куста калины, да к соседскому дому…

- Вот, принеш! Как обешшал! Девшонка шама в руки кинулашь!
Довольный Укрут вывернул мешок, и в траву у моих ног шлепнулось что-то мелкое, писклявое, в белой рубашонке, да с парой торчащих косиц.
- Ма-а-а! – заорала было добыча и кинулась убегать, но Укрут, гогоча, вытянул ногу, и девочка растянулась в траве.
- Вишь, живая! Бегает! – осклабился мой подельник. - И придушить не пришлошь! Прям как ты любишь – штобы тепленькую ишшо. Укрут хороший?
Я даже не ответил ничего - не до того было. Голод кипел во мне мутной пеной, расплывался тьмой, слепо ища свою жертву. Сознание плыло. Я не успел опомниться, а мое жадное нутро, падкое на любую пищу, а уж тем более - на кровь человечью, уже обволакивает девчонку. Исчезли в клубах хищной тьмы кончики пальцев, погрузились в черный студень колени и локти, и жертва как-то сразу перестала дергаться – только всхлипывала и звала маму. А тьма ползла дальше, поглощая тельце, добралась до пояса, утопила в себе плечи. Девочка дернулась еще раз и обмякла. Сонно зевнула, погружаясь в темный мрак…
Да, вот так, моя маленькая. Я знаю, тебе сейчас хорошо. Тепло, и спать хочется… вот и спи, малышка. Расслабься, приоткрой ротик, откинь головку русую, подставь мне шейку. Нежная-нежная шейка, мягонькая, жилка на ней чуть бьется, вокруг шейки – бечевка дешевая, на ней колечко.
С камушком зелененьким – под цвет глаз.
Екнуло сердце, ухнуло, зачастило. Или что там у меня сейчас вместо него?
Нет, нет, нет, не может быть…

- Любушка? – тревожно выдохнула тьма, и девчонка заворочалась, приоткрыла глаза. Глаза! Знакомые, зеленые, русалочьи…

- Я Ульянка, - пробормотала она вяло, - Любка – то мамка моя, - и вскинулась, приходя в себя, забилась в страхе, захлебнулась ужасом. Прошептала:
- Дяденька, отпусти…
Нет, не отпустит. Тьма со всех сторон. Куда подевалось поле, тропка, тракт проезжий? Тьма вокруг, тьма поглотила Ульянку, скрутила руки, спеленала ноги, и тянется к шее темное лицо с яркими глазами, тянется, вот-вот достанет.
- Мама!!! – из последних сил заорала Улька. Откуда-то издалека, будто сквозь вату, послышался смех, донесся торопливый, дрожащий от возбуждения говорок Укрута: «Ай, умница! Плачет, маму зовет, сладенькая! Ай, хорошо, ай, люблю!», а тьма… вдруг шепнула ей в ухо:
- Молись… если умеешь…
- Отче наш, - забормотала Улька, стуча зубами от страха, - иже еси на небесех, да святится имя твое, да приидет царствие твое, да будет воля твоя…
Тут она обычно запиналась, запнулась и сейчас, мгновенно покрылась холодным потом от страха, но тут же вспомнила, как дальше:
- Яко на небеси и на земли! – и затарахтела, торопясь, и проглатывая слова:
- Хлеб наш насущный даждь нам днесь, и остави нам долги наша, и не введи нас во искушение и избави от лукавого… мама, мама, мамочка, спасибо, что научила!
Творилось странное.
Тьма таяла. Отступала, сворачивалась, как перекисшее молоко, освобождала руки Ульки, потом – ноги, вот и отхлынула совсем, стала темным человеком с глазами яркими, как звезды ночные.
- Бежать можешь? – глухо спросил человек-тьма. Улька вскочила на ноги, попятилась, кивнула.
- Беги…
И она побежала. Пулей помчалась, ветром в чистом поле полетела, Пошли за ней сейчас коня резвого – не догонит. Так бежала, как никогда раньше не бегала. Только на миг мелькнули во тьме босые пятки да белый подол рубашонки, зашуршала трава, и – нет ее, как и не было, растаяла, пропала совсем…

- Ты чаво? – осторожно спросил Укрут.
- Ничего, - ответил темный, - деревня рядом, добежит, не заблудится.
- Ты шавшем дурак, да? – обидчиво заныл Укрут - Чево учудил? Чево шладкую упуштил? Маленькая, мягонькая, на двоих бы хватило! Жачем я топал, мешок ташкал? Чево жрать теперь будешь?
- Что под руку попадется, - угрюмо сказал Ырка и сгреб Укрута за шею рукой. – Кажется, что-то уже попалось!
- Меня нель… - успел пискнуть Укрут - и задергался в клубах тьмы. Дергался долго, но потом все же обмяк, обвис, истаял и, наконец, совсем растворился во тьме…

«Ну, вот и все.
Кажется, теперь – уже насовсем.
Без Укрута мне не прожить; да и с ним тошно было.
Голод отступил. Ненадолго. Скоро я опять потеряю разум и буду думать только о еде. И чем дальше, тем больше. И у следующей жертвы может не оказаться колечка с зеленым камушком и русалочьих глаз…
А ведь эта пигалица могла бы быть моей дочкой, если бы… Эх, да что там! Прости-прощай, поле чистое, дорога торная, тракт-кормилец. Здравствуй, бор дремучий, и вы, лесовики-бояре. Знаю, что не обрадуетесь мне. И никто не обрадуется. Нигде. Я ведь кто теперь? Злодей. Был Ырка-упырь, честный душегубец, а стал… на брата своего, на нечисть руку поднял, и нет мне теперь ни слова доброго, ни прощения. Только ненависть да кол осиновый в сердце. Ничего. Лешаки-то не промахнутся, и осины у них хватает».

Темный человек развернулся и не спеша пошел к дальнему лесу…

_________________
У кошки четыре ноги -
и все норовят ее пнуть.
Товарищ, ты ей помоги.
Товарищ, собакой не будь.

Тимур Шаов


Вернуться наверх
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Конкурс рассказа "Деревенский хоррор"
СообщениеДобавлено: Вт дек 11, 2012 1:15 
Не в сети
Кошка книжная домашняя
Аватар пользователя

Зарегистрирован: Пн мар 23, 2009 19:54
Сообщений: 21197
Откуда: Хайфа
№6

Выживший


Их было двое, но говорил в основном один, второй же, сгорбившись, сидел на стуле и, казалось, разглядывал что-то на стене. Имён своих не назвали, поэтому Володя про себя называл сидящего Молчуном, а расхаживающего по кабинету говоруна Долговязым.
- Послушайте, вы должны мне верить! Должны. Я ведь за помощью пришёл.
- Что там в действительности произошло? – Долговязый присел на подоконник. - Говори, Вова. Ты ведь хотел нам всё рассказать. Так рассказывай. В подробностях рассказывай.
- Думаете, я вру? Да не придумываю я!!!
- Мы не думаем, что ты врёшь. Но постарайся понять: рассказ твой не очень-то обычен, и мы хотели бы разобраться.
- Разобраться?! – Володя покачал головой. – Что тут разбираться? Это всё Петька со своими таблетками. Я ему говорил - нельзя, а он…
- Таблетками? – Долговязый насторожился. – Что ещё за таблетки? До этого ты про таблетки не упоминал.
Парень испуганно умолк.
- Давай-давай. Выкладывай, раз уж начал. Сам ведь сказал, что за помощью пришёл.
Володя некоторое время затравленно смотрел на эту парочку. С одной стороны, рассказывать явно придётся всё, а с другой… За такое по головке не погладят. Из комсомола исключат - это как пить дать, а могут ведь и посадить. Володька сам слышал, как мужики болтали, что сейчас, в связи с такой ожидаемой в следующем году олимпиадой, на многое стали смотреть строже.
Наконец он выдавил:
- Он их из Москвы привёз. Говорил, у какого-то знакомого в институте выменял. У того вроде как папа в загранку ездит, ну и...
- В загранку? Таблетки из-за границы?
Молчун нахмурился, и Вове это очень не понравилось. Уж больно не походил этот тип на обычного милиционера - не иначе, из КГБ.
- Ты продолжай, – прервал затянувшуюся паузу Долговязый. - Что за таблетки? Этот твой Петька их как-то называл?
- Называл. Только я забыл.
- А ты припомни. Подумай, не торопись.
- Сказал, они называются… - парень запнулся. – Ну название ещё такое, короткое. О, вспомнил. ЛСД.

* * *

- Ты чо, боишься?
- Да ну тебя, с чего мне какой-то гадостью травиться. Я что, больной?
- Дурак, – Пётр Саушкин с досадой поморщился. – Это не лекарство. Это клёвая штука.
Ну вот как с таким болваном быть? Одним словом - дерёвня. В принципе, Петру нравилось проводить каникулы в Лукашино, хотя, казалось бы, парню в его возрасте здесь делать явно нечего, а всё равно было неплохо. Единственная беда - это местные ребята. Они всегда казались Петру какими-то «неправильными». Сторонились «городского», причём не потому, что Петр им чем-то не нравился, а скорее, потому что был он «пришлый», а к чужакам у местных была какая-то подсознательная неприязнь. Пару раз он пытался сходить в местный клуб на танцы, но первая попытка закончилась разбитой губой и парой синяков, а во второй раз Пётр вынужден был кустами улепётывать от местных «авторитетов».
Поэтому за столько лет он так и не смог ни с кем сдружиться. Ни с кем, кроме паренька по имени Вова, который и сам не очень-то ладил со сверстниками. Петр не знал, чем так не угодил своим одногодкам Вова, но в компанию его не принимали, а при встрече насмешливо именовали Вованом Сидоровичем, хотя никаким Сидоровичем тот не был.
Так что приходилось довольствоваться только этим, хотя глубоко в душе Петр воспринимал Вована с такой же насмешкой, как и остальные.
- Бери, дурень. Ты в жизни никогда больше такого не почувствуешь!
- А ты-то откуда знаешь? Пробовал уже?
- Пробовал, конечно. Мне, думаешь, одну такую притащили?
- Слушай, это ж, наверное, запрещено.
- И чо? Когда я тебя прошлым летом «Лед Зеппелин» привёз, это, думаешь, было разрешено?
Вован поморщился. Говоря по правде, столь ценную пластинку Петр ему не привёз, а банальным образом продал, выудив у Вована все деньги, которые тот скопил за год, но что теперь рассуждать.
Он уставился на маленькую белую пилюлю.

* * *

- И что? – Долговязый хмуро смотрел на паренька. – Попробовал?
- Да нет. Честно не пробовал! Не вру. Побоялся я.
- И куда ты эту пилюлю дел?
Вова не ответил и потупился.
- Что?
- Я её в колодец уронил.
- Что?! Какой ещё колодец?
- Общий. Есть у нас такой. Я нечаянно. Правда. Испугался очень. Думал, что если батя узнает... Ну и… Уронил.
- Понятно, – с совершенно непонятной интонацией произнёс Молчун. – А скажи, у этого твоего Петьки ещё какие-нибудь таблетки были?
- Не знаю, – Вован поёжился. – Я не спрашивал. Не до того было.

* * *

Егор Фомич осторожно спускался в погреб, не переставая при этом ругать всё произошедшее. Он ругал окружающую темноту, ругал погреб, ругал старый фонарик, у которого снова где-то отходил контакт. Очень уж не хотелось погружаться в холодную и какую-то липкую тьму погреба на ночь глядя, но Егор Фомич был уверен, что слышал доносящиеся отсюда голоса, а это уже о многом говорило. Наверняка соседи явились что-нибудь украсть. Они всё время рады ему пакость сделать.
Соседей Егор Фомич не любил. В свои сорок с гаком лет он вообще никого не любил, но считал, что окружающие это вполне заслужили. Шагнув с последней ступеньки, Егор Фомич замер и пробежался лучом фонаря по стенам. Что-то было явно не так. Банок с соленьями заметно поубавилось. Всё-таки они его обворовали. Ведь явно же обворовали. Егор Фомич даже зубами заскрипел от злости.
Неожиданно в тусклом свете что-то мелькнуло, он резко дёрнул фонарем, но оказалось это лишь старые разводы на давно не беленой стене. Егор Фомич хмыкнул. Ну надо же, пятна влаги и застарелая пожелтевшая штукатурка переплелись так причудливо, что, если приглядеться, получилось настоящее лицо, словно бы выглядывающее из глубины стены. Неприятное такое лицо, крючконосое. Только вот глаза закрыты. И чем дольше Егор Фомич на это лицо смотрел, тем неприятнее оно ему казалось.
И тут взгляд его упал в дальний угол, и мысли о странных пятнах вылетели из головы тотчас же. Большой, сколоченный из досок ящик для картошки был почти пуст.
Егор Фомич зарычал от ярости и, спотыкаясь, бросился наверх. Мерзавцы! Сволочи! Он знал, что они постоянно воруют, знал, но не мог доказать, поймать на горячем. Но сейчас это уже не шутки. Сейчас они перешли черту.
Он вдруг понял, что крепко сжимает в руке топор, и на мгновение удивился, откуда он, но затем поток злости унёс это удивление, оставив лишь уверенность в том, что соседей нужно наказать. Наказать так, чтобы воровать им больше не хотелось никогда.
Если бы Егор Фомич вернулся в погреб и вновь посветил фонариком на то место на стене, он бы увидел, что изображение стало гораздо чётче, проступили детали, а глаза на странном лице теперь были открыты.

* * *

- Ну надо же! – лукашинский участковый выматерился и с силой провёл ладонью по лицу. – Ну как же это, а? Что же это такое творится-то?
Участковый носил фамилию Васильченко, но за глаза все звали его Мочалом, хотя никто уже и не помнил, почему. Стоявший рядом глава сельсовета не ответил. Он курил уже пятую папиросу, а руки всё равно дрожали. Хотя у кого бы они не дрожали после такого?
- Пять человек, Лукич! Пять! – Мочало снова обложил всех и вся, не забыв ни про Бога, ни про чёрта. – Детей трое!
О происшествии председателю сообщили утром, и он примчался сюда прямо из дома, небритый и заспанный, благо жил на соседней улице. Такого в Лукашино ещё не случалось. Семья из пяти человек была найдена мертвой в их собственном доме, причём убийцей оказался их собственный сосед. Случай дикий, и в голове не укладывающийся.
Бывали, конечно, в деревне драки, в основном по пьяному делу; ну, года три назад кто-то кого-то пырнул, тоже по такому же делу; но пятерых… Топором… Трое детей…
Председатель достал очередную папиросу и судорожно затянулся.
- Я пойду. Осмотрю там всё. Так положено. Место преступления… Надо так.
- Иди, Коля, – председатель старался на дом не смотреть. - Я не могу.
- Группа из района уже выехала.
- А этот гад?
- Я его запер. У себя, в околотке запер.
- Что-то сказал?
Мочало покачал головой и скривился:
- Говорит, не понимает, что на него нашло. Говорит, не хотел. Я и сам не понимаю. Егора, сам знаешь, не шибко любили, да и он козёл ещё тот, но не до такой же степени.
- Сука!
Мочало снова вздохнул и, не отвечая - а что тут ответишь? - двинулся к дверям. Заходить в дом не хотелось совершенно, особенно когда вспоминались пять накрытых окровавленными простынями тел, которые они сложили в горнице, но осмотреть там всё действительно нужно. Пускай преступник и пойман, но отчёты в район писать придётся, и поди потом объясни, почему не провел первоначальный осмотр места притупления.
Подойдя к дверям, Мочало с удивлением уставился на широкое тёмное пятно, расплывшееся на белой стене дома. Дождя вроде не было. Смотреть на пятно было почему-то очень неприятно, да и выглядело оно странновато, напоминая не пятно, а, скорее, лицо, проступившее на побелке. Искривлённый в крике рот, перекошенные глаза. Странное лицо словно тянулось из глубины, искажённое и неприятное, и участковому вдруг стало как-то боязно.
С трудом отведя глаза от странного пятна, он открыл дверь и вошёл в дом. Прошло не более минуты, председатель так и не сдвинулся с места и достал уже очередную папиросу, когда дверь с грохотом распахнулась и грузный Мочало выскочил из дома, словно тот горел у него за спиной. Лицо участкового было белее той самой стены, а трясся он так, что трястись перестал даже председатель.
- Лу… Лукич….
- Ты чего?
Мочало не просто трясло, его буквально колотило. Вырвав из рук приятеля пачку, он попытался закурить, но уронил папиросу, да так и замер.
- Да что такое?
- Никого, Лукич! Никого ведь не было!!! Т-только мы! Никого!!!
- Что никого?
- Пойди… Туда… - Мочало махнул рукой в сторону дверей. – Пожалуйста, Лукич.
- Да говорю же…
- Христом Богом прошу, посмотри! Я ведь не спятил! Просто посмотри! Чтобы я не один… Прошу…
Что-то было явно не так, и председатель заставил-таки себя шагнуть к дверям. Покосился на пятно и вошёл в горницу. И замер. Накрытых простынями тел на полу не было. Они должны были быть именно тут, ведь председатель с участковым сами их тут укладывали, но тел не было. Только тёмные пятна на половике.
Медленно, словно на деревянных ногах, он двинулся в сторону залы, ощущая, что даже воздух сгустился, и осторожно заглянул. Он не знал, выскочил ли он из дома быстрее Мочала, но остановиться смог только за калиткой, да и то с огромным трудом. А перед глазами всё стояла картина, которую он увидел в комнате. Залитые кровью тела, аккуратно сидящие на диване. И включенный перед ними телевизор.

* * *

- Думаете, это нормально?
- Что нормально? – Долговязый говорил мягко, словно стараясь успокоить собеседника.
- Вот это?! К вечеру это уже вся деревня обсуждала. Я сам слышал. А через два дня у нас потемнели все зеркала.
- Это как?
- А вот так. Каждое зеркало в каждом доме стало чёрным.
- В каждом?
- В каждом.
- Но так не бывает.
- Бывает. У нас тоже потемнело. Страшно смотреть было.
- А милиция из райцентра что сказала?
- Они не приехали. На следующий день участковый сам туда поехал. Вечером его нашли километрах в десяти от села. Мертвым и совершенно седым.

* * *

Труп принесли в маленькую лукашинскую больницу, просто потому что нести его было больше некуда, но фельдшер, осмотрев тело участкового, просто пожал плечами:
- Следов насилия нет. Может, с сердцем плохо стало.
Председатель молча покачал головой. Здоровьем Мочало отличался отменнейшим, и плохо ему становилось только с похмелья, да и то не всегда. Но самое плохое заключалось в том, что председатель просто не знал, что делать дальше. Телефон отчего-то не работал, а ехать в район, на ночь глядя, совсем не хотелось.
Так он и топтался в кабинете фельдшера, пока его внимание не привлекло странное пятно на стене, у самого, считай, потолка. Странное и очень знакомое.
- Это у тебя что?
- Что? – работавший в Лукашино фельдшером Самуил Ферапонтович Лойзман сразу и не понял вопроса.
- На стене вон. Смотри, пятно какое.
- Пятно? – фельдшер присмотрелся. – И правда. Ещё вчера вроде не было. Наверное, крыша протекать стала.
- Крыша? Уже две недели дождя нет.
Председатель подтащил к стене табурет и, взобравшись повыше, присмотрелся. Ощущение странной знакомости стало ещё сильнее. Нет, ну вроде пятно как пятно, но если вглядеться повнимательней, явственно проступало странноватое лицо. Лицо, очень похожее на то, что председатель видел вчера на стене злополучного дома; но здешнее лицо, в отличие от вчерашнего, злобно щурилось и как-то неприятно ухмылялось. Причём чем дольше он на него смотрел, тем чётче, казалось, проступала из глубины уродливая рожа.
- Да о чём это ты? – фельдшер удивлённо смотрел на председателя. – Далось тебе это пятно. Ты санитарное состояние проверять пришёл, что ли?
Председатель не ответил, быстро попрощался и ушёл, а Самуил Ферапонтович ещё минут пять задумчиво смотрел на закрывшуюся за ним дверь.

* * *

Он его подозревает. Определённо подозревает. Самуил Ферапонтович ворочался с боку на бок, но сон никак не приходил. Как только он закрывал глаза, перед ним возникала хитро ухмыляющаяся физиономия председателя, и в голове, словно живые, появлялись мысли. Он его подозревает.
Самуил Ферапонтович встал, стараясь не разбудить жену, и вышел во двор. Ночная прохлада на мгновение успокоила его, но через пару минут мысли вернулись, причём ещё более чёткие, чем раньше. Он его подозревает. Смотрел-то как. Подозрительно смотрел.
Через полчаса Самуил Ферапонтович, тихо одевшись, вышел в ночь и направился к дому председателя сельсовета Николая Лукича Замятина, а ещё через сорок минут ночь пронзил дикий вопль.

* * *

- Ваш фельдшер убил председателя? – Молчун, казалось, наконец-то заинтересовался и перестал разглядывать стену. – Но за что?
- А я-то откуда знаю. Он его просто исполосовал. Ножом, понимате? Ни с того, ни с сего.
- Э-э-э, а эти, как ты сказал, «пятна»?
- Было там пятно. У председателя дома. – Вован закивал головой. - Да ещё какое. На полстены. Я его сам видел. Словно лицо, но перекошенное какое-то. Ну, знаете, как когда кто-то кричит.
- Понятно, – Молчун вздохнул. – А дальше что было?
- А дальше все спятили. Разом спятили.

* * *

Вова ломился через кусты, как лось, но не замечал ни царапин, ни синяков. Главное сейчас было не думать о том, что видел. О беснующейся на деревенской улице толпе, о нескольких забитых насмерть этой толпой людях. О родителях, оставшихся там и в одну ночь ставших другими. Сейчас он старался про это не думать. Главное - добежать. Добежать туда, где помогут. Где разберутся, что произошло.
Ещё вчера всё было другим, совсем другим, а утром на каждом доме появилось странное пятно, похожее на искажённое лицо, и люди изменились.
Вова тогда, как обычно, пришёл к Петьке домой. Ведь на улице лето, чего дома-то сидеть? Но на стук в калитку никто не ответил, во дворе было пусто, а заглянув в коридор дома, где жил дед Пахом, у которого каждое лето гостил Петька, он тоже никого не обнаружил. И только за домом, где был небольшой садик, Вова увидел такое, что не забудет теперь никогда. На развесистой яблоне, на самой толстой ветке, висели рядышком Петька и дед Пахом.
Он тогда и сам не понял, как ноги вынесли его на улицу, а единственной мыслью было «нужно кого-то позвать». Затем он почувствовал запах дыма и услышал непонятный гул, быстро приближавшийся. Из-за поворота кто-то выскочил, Володя даже не понял поначалу, кто, а затем улица буквально затряслась от топота ног.

* * *

- Это был Палыч. Он в школе учителем был, - Вова тяжело дышал, словно не рассказывал что-то паре взрослых мужиков, а бежал стометровку. – Они его догнали. И стали бить.
- Они?
- Там все были. Все, кто на улице жил. А Палыч кричать начал. Сильно.
- И ты убежал?
- Нет… Нет. Я домой побежал. А там отец…
- Что – Долговязый внимательно смотрел на парня. – Что отец?
- Убить меня хотел. Лопатой. Я ему кричал, а у него глаза… Странные. А на стене пятно было, я его точно видел. В виде лица. И я убежал.
Теперь, рассказав им всё, Володя вдруг ощутил страшную, давящую усталость. Захотелось просто лечь, закрыть глаза и никогда их больше не открывать.
Молчун некоторое время задумчиво смотрел куда-то в окно, а затем произнёс:
- Интересная история.
- Интересная?! – Вован даже кулаки сжал от возмущения.
- Так ты, значит, говоришь – и выбросил те таблетки?
- Да причём тут таблетки?! Там люди спасения ждут, понимаете! Эта чертовщина всех с ума свела, а вы тут меня о таблетках допрашиваете!
- Спасения? А как ты думаешь, что нужно делать?
Такого идиотского вопроса Вова не ожидал и поначалу даже не знал, что ответить. Наконец он выдавил:
- Но вы же милиция. Вы должны…
- Милиция? Значит, ты считаешь, что пришёл в милицию?
- Считаешь... – Вован осёкся. – Что значит - считаешь?
- Скажи, как ты сюда попал?
- Что значит, как я... Что... Где...
Высокий милиционер, всё это время не сводивший с парня глаз, неожиданно вставил:
- Где ты сейчас находишься? Вот в данный момент?
- В райотделе. Я же пришёл… Что за...
- По-твоему, в милиции в кабинетах стоят кровати?
- Крова... – Вован уставился на железную, белую кровать, стоявшую у стены. – Откуда она взялась?
- Стояла тут всё время. Ты не видел?
- Но... – Вован замолчал.
Молчун и Долговязый обменялись взглядами, после чего Долговязый едва заметно кивнул.
- Послушай, – Молчун немного наклонился вперёд и заговорил как-то странно, словно растягивая слова. – Ты в больнице. Ты не прибегал в милицию, тебя нашли на трассе, ведущей в город, в семнадцати километрах от деревни. Ты здесь уже вторые сутки.
- Но Лукашино...
- Лукашино больше нет. Четыре дня назад его накрыло волной грязи и шлама во время страшной аварии на заводе. Том, который в двадцати километрах от вас. Там сейчас спасатели со всей республики. А ты, похоже, единственный, кто выжил; но где ты был эти три дня, мы не знаем.
Вова панически озирался. Помещение, ещё минуту назад казавшееся обычным, вдруг таковым быть перестало, появились детали, которых прежде не было, а всё, мгновение назад выглядевшее правильным, стало совсем не таким.
- Ну хорошо, – Молчун заговорил ещё более мягко. – Подумай. Вот ты всё нам так рассказал. Откуда ты знаешь, что участковый увидел в доме? Ты там был?
- Нет, но...
- А про доктора? Откуда ты это знаешь? Про нож. Весь твой рассказ - ну ты задумайся. Ты ведь словно кино какое пересказываешь.
Володя не ответил. Он просто смотрел в стену и не шевелился. Долговязый пощёлкал пальцами у него перед лицом, но реакции не было. Молчун покачал головой и со вздохом шагнул к двери.
- Я не понимаю, Николай, – уже в коридоре обратился он к Долговязому. – Ну, шок - это понятно. Даже некая ложная память - это дело вполне допустимое, такие случаи описаны. Но почему именно такая память? Действительно, словно фильм какой американский. Неужели слова про ЛСД - правда?
- Сомнительно. Анализ крови ничего не показал. Скорее всего, у парня на реальные воспоминания наслоился сюжет какой-то прочитанной книги. Будем разбираться, Саша, будем лечить. Тем более, дело государственное, сам понимаешь. Единственный выживший.
Долговязый зашагал по больничному коридору, а Молчун направился в свой кабинет, но, проходя мимо кладовки, вдруг застыл, а затем резко рванул деревянную дверь. К ногам посыпались швабры, но врач на них даже не глянул. Он уставился на странное пятно на стене, словно тут сквозь штукатурку когда-то проступила вода, превратив участок стены в желтоватые разводы. Пятно, с первого взгляда совершенно обычное, но, если присмотреться, очень напоминавшее искажённое человеческое лицо.

_________________
У кошки четыре ноги -
и все норовят ее пнуть.
Товарищ, ты ей помоги.
Товарищ, собакой не будь.

Тимур Шаов


Вернуться наверх
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Конкурс рассказа "Деревенский хоррор"
СообщениеДобавлено: Вт дек 11, 2012 1:27 
Не в сети
Кошка книжная домашняя
Аватар пользователя

Зарегистрирован: Пн мар 23, 2009 19:54
Сообщений: 21197
Откуда: Хайфа
№7

Ведьма


Изображение

1.
Суп варился на кухонной плите, а Володя сидел на диване и ждал, когда же она в четвёртый раз выйдет из своей комнаты и пойдёт по коридору на кухню. Три раза он ходил вслед за ней и, охраняя кастрюлю на плите, наблюдал. В первый раз, услышав, что он топает следом, мачеха свернула в туалет. Во второй и в третий - она, в явном замешательстве, покрутившись на кухне и не найдя, чем заняться, удалилась восвояси. Молодой человек, как часовой, стоял у плиты и с ужасом начинал понимать, что все его подозрения материализуются и обретают под собой твёрдую почву.

Что мачеха хотела сделать? Он не знал, но примеры того, что она сделала с другими, стояли перед глазами и не давали покоя. Вот в четвёртый раз скрипнула дверь её комнаты, Володя метнулся на кухню, выключил плиту и, охватив тряпкой, понёс кастрюлю к себе.
- Это хорошо, что она не может мне вредить на расстоянии, - думал молодой человек, наливая суп в тарелку. - Ей, видимо, надо либо поколдовать над едой, либо насыпать туда отраву.

Его комната напоминала склад, заставленный мешками и коробками с домашним скарбом. Мебель, за исключением дивана, была разобрана и приготовлена к транспортировке. Но обмен квартиры никак не получался: трудно обменять коммуналку, никому не нужны были даже тогда, в начале восьмидесятых, соседи, с которыми можно и не поладить.

2.
Володе было семь лет, когда его отец Сергей после смерти жены один приехал в этот город в Донбассе и занял весьма кстати освободившуюся квартиру. Коммуналки в начале шестидесятых были в большой моде, и одинокая, средних лет соседка Галя не могла помешать коммунисту и бывшему фронтовику обосноваться здесь. Двое детей - семилетний Володя и младший на два года Юрий - временно находились у дедушки с бабушкой, а когда квартирный вопрос был решён, то продали старый дом-развалюху и вчетвером переехали жить к Сергею.

Галя, как звали соседку, была на самом деле Анна, но на украинский лад Анна звучит как Ганна, а Ганна - как Галя. Так дети её и звали - тётя Галя. Была она родом из украинской деревни, и в войну пришлось хлебнуть ей горя. В сорок первом, захватив Украину, немцы всю молодёжь вывозили на работы в Германию. Парней, девушек, людей постарше согнали на станцию, загрузили в телячьи вагоны и под вой и причитания старух, под бессильную ненависть стариков, эшелон тронулся, увозя будущее страны, цвет нации в рабство.

По прибытии на место новые хозяева, как скотине, раскалённым железом поставили на плече каждого клеймо с индивидуальным номером и распределили вновь прибывших между собой. Фермер, к которому попала Галя, обращался с ней, как и с другими домашними животными, спокойно, но строго. Так и осталась бы она при фермерском стаде, если бы не пришёл долгожданный День Победы.

После освобождения вешать колхозное ярмо на шею Галя не захотела, а обосновалась в городе, получив со временем комнату в той самой коммуналке, в которую вселился Сергей с семьёй. А номер раба на плече, навечно впечатавшийся в тело и в душу набор цифр, из-за которого даже в самую сильную жару она не носила платьев с коротким рукавом, так и остался у неё до конца жизни.
Сергей не женился повторно. После войны мужчин осталось мало, и женщины были доступны, как никогда. С одной, Катериной, он сошёлся ненадолго, потом уступил её другу, а сам переметнулся к Марии, интеллигентной женщине, преподавателю музыки. Галя, понятно, положила глаз на видного соседа, но до поры молчала.
Катя вышла замуж, родила ребёнка, а с Сергеем они остались просто друзьями.

3.
Двум семьям в коммуналке ужиться так же трудно, как двум медведям в одной берлоге. Капризы детей, очередь в умывальник, два стола на маленькой кухне - всё это раздражает и не даёт жить спокойно. Помаявшись немного со своенравной Галей, старики Сергея ушли в мир иной один за другим с интервалом в несколько месяцев.

Володе тогда было лет двенадцать, Юрию и того меньше, и перед отцом встал вопрос о выборе женщины, которая могла бы накормить и обстирать ребят. Да и сам он устал от одиночества. Мария, музыкальный работник, впервые появилась в их доме. Но не тут-то было! Как только Сергей ушёл на работу, Галя при помощи швабры в толчки выгнала ненавистную соперницу, да так, что та навсегда забыла сюда дорогу. Мужчина не мешался в женские разборки, но по их завершении понял, что две медведицы в одной берлоге - это явный перебор. И потому решил остаться с Галей.
Наконец, жизнь начала потихоньку налаживаться. Дети были обстираны, накормлены, но о духовной близости с отцом и, особенно, с мачехой не могло быть и речи. Каждый жил своей жизнью: отец попивал немного, новая жена его пристрастилась помогать на поминках да похоронах, а у детей была своя школьная жизнь.

Однажды мачеха поругалась с одинокой женщиной из соседнего подъезда. (Поговаривали, что к той иногда захаживал Сергей). Со временем скандал утих, и соседки стали лучшими подругами. Но по прошествии времени женщина заболела. Володя с братом слышали её душераздирающие стоны за тоненькой стенкой своей комнаты, от которых становилось страшно, особенно по ночам. Галя ухаживала за подругой, носила передачи в больницу, а потом проводила в последний путь на городское кладбище.

Несколько позже случилась подобная история со стариками, жившими в соседнем дворе. Дед, бывший шахтёр на пенсии, повздорил с Галей в очереди за мясом. Потом обиды забылись, сменившись дружбой, а года через полтора старики один за другим переселились в лучший мир. Галя, естественно, хлопотала на похоронах, обмывала покойников, готовила поминальный ужин.

4.
Володя узнал об этом позже, а тогда у него были совсем другие заботы. Он жил насыщенной институтской жизнью вдалеке от дома, в другом городе, лишь изредка навещая родные пенаты. Годы учёбы пролетели, как сон, и дипломированный инженер с молодой беременной женой Раисой вернулся, наконец, под милый сердцу родительский кров.
Многое изменилось здесь, и не в лучшую сторону. Отец вышел на пенсию и пил всё больше. Мачеха, чтобы не видеть этого, постоянно была в разъездах, навещая многочисленную родню, младший брат служил в армии, и квартира, некогда полная детского гомона, шума, игрищ, находилась в запустении.

Здоровье отца сильно пошатнулось. С женой у него были нелады. Ругались, она уезжала в родную деревню, он переживал, возвращал её обратно, и всё повторялось сызнова. Володя поговорил с отцом, привёз домой мачеху, а когда Рая родила девочку, то разногласия на время прекратились, и все усилия были направлены на воспитание маленького орущего комочка. Дочь назвали Леной, и даже новоиспечённый дед Сергей перестал пить и помогал молодым родителям растить ребёнка.

Казалось бы - живи и радуйся. Но чёрная кошка пробежала между Раисой и тетей Галей, которой не пришлось испытать радости материнства. Володя знал, что когда-то отец настоял, чтобы она сделала аборт, и теперь чувство неполноценности не давало пожилой женщине покоя. Раиса чисто по-женски чувствовала неладное и дочь давала ей на руки очень неохотно.
Несколько коротких стычек определили позиции воюющих сторон, и молчаливая ненависть поселилась в доме. Начались разговоры о том, кто больше купил продуктов, кто сегодня должен готовить, стирать и так далее. Кончилось тем, что тетя Галя снова уехала к родственникам, а дед Сергей запил. Набравшись, он приставал к Рае: просил, чтобы его накормили, требовал, чтобы ему отдали внучку, плакал пьяными слезами…

Володя пытался урезонить отца, звал на помощь родню, а однажды Рая уговорила мужа пожаловаться парторгу. В те времена каждый коммунист состоял на учёте в одной из первичных парторганизаций и обязан был вести порученную ему партийную работу. Володя сходил к парторгу, тот обещал помочь, и пьяные выходки прекратились. Такие были времена - каждого человека воспитывали и держали на коротком поводке комсомол, партия, профсоюз... И люди боялись опозориться, повредить своей репутации, а потому старались держаться в рамках приличий.

Рая, одержав победу над свёкром, смотрела на него свысока, с заметным презрением. Тот терпел и по-прежнему пил, но втихую, без скандалов. А взаимная ненависть между ними росла. Старик съездил за женой в деревню. Та отказалась возвращаться, зато прислала много продуктов - деревенскую колбасу, масло, пироги… Но Рая наказала Володе, чтобы тот ничего не брал из этих богатств:
- Пусть ест сам. Мы возьмём, а потом я ему ещё и готовить должна! - с возмущением говорила она мужу. - Пусть сам себе готовит!
Володя уговаривал жену, чтобы та сменила гнев на милость, но всё было бесполезно. Женщина - мать всегда права. Его аргументы разбивались об стену полного непонимания. И только эйфория победы над поверженным врагом, своего превосходства над ним иногда сверкала в глазах его молодой супруги.

А бывший фронтовик, одержавший победу над фашистской Германией, но оказавшийся бессильным перед стервозностью встретившихся на его пути дам, одиноко сидел пьяненький на кухне и нажимал на привезённый из деревни сухой паёк. Обрюзгшее, обросшее щетиной лицо делало главу семьи похожим на лешего. Крутившуюся рядом голодную кошку он отбросил ногой, и теперь она шипела на него из угла, боясь приблизиться.
Володя подошёл к отцу, попытался заговорить, но тот только махнул рукой:
- И ты, мой сын, ходил на меня жаловаться! Ты хотел моего позора! Что вам не живётся спокойно? Чем я вам помешал? Смотри, вон даже кошка на меня шипит!

Он сделал резкое движение, действительно, послышалось шипение несчастного животного. Молодому человеку стало до одури жалко этого родного ему человека, отца, и он, сдерживая эмоции, вымолвил:
- Папа, что я могу поделать? Она не хочет с тобой мириться, но тебе надо изменить свою жизнь, найти хорошую работу, бросить эту пьянку. Надо что-то делать!
Отец помолчал немного, посмотрел в глаза сыну и сказал доверительно:
- Серафима приходила, твоя покойная мать. Мы ведь с ней тоже не ладили в последнее время. А тут пришла во сне, стала поодаль и смотрит на меня молча. А я ни рукой, ни ногой, ни языком пошевелить не могу. Постояла немного, повернулась и ушла. Ты не знаешь, но во время твоей учёбы меня однажды вытаскивали из петли. А сейчас я очень плохо себя чувствую - всё нутро болит, душа не на месте, и жить мне совсем ни к чему, не хочу больше жить.

Володя бросился к отцу, обнял его, начал уговаривать, но тот махнул ещё рюмашку, опьянел и потерял на время человеческий облик, едва добравшись до кровати. Спал он в последнее время очень плохо: храпел, ворочался. А иногда вдруг громко так всхрапывал, втягивая в себя воздух, и замолкал. Казалось, что дыхание остановилось, но проходила минута, другая - и наступал, наконец, выдох и следующий протяжный вдох.
Удавился Сергей сидя. Привязал верёвку к батарее и, отстранившись всем своим грузным телом, затянул на шее петлю.

5.
В связи со смертью отца, Юрия отпустили из части на две недели раньше срока. Кто служил, тот поймёт, что это значит для солдата. Обретённая свобода и горе утраты смешались в душе молодого человека. Он увидел придавленного несчастьем брата Володю, растерянную Раису и едва начинавшую ходить и лопотать что-то маленькую Леночку. Всё стало другим, незнакомым за годы его отсутствия, да и сам он сильно изменился.

Свобода пьянила. Хотелось новых впечатлений и ощущения полноты жизни. Но шахтёрский Донбасс - не то место, где можно безнаказанно играть в любовь. И через несколько месяцев вольной жизни Юра подхватил болезнь, которую в народе называют французским насморком. Раиса, работавшая медсестрой, с улыбочками и подковырочками делала ему уколы, и на этой почве они сдружились настолько, что Володя невольно начал ревновать. Да и как можно было сидеть спокойно, когда приходилось слышать доносившийся из соседней комнаты басовитый говорок брата и заливистый хохот жены.

Тетя Галя вернулась, и отношения в семье вроде бы, наконец, наладились. Все работали, Леночка ходила в садик, а тетя Галя занималась домашним хозяйством. Правда, ребёнка ей по-прежнему не доверяли, и на этой почве тлела неугасимо старая неприязнь между невесткой и свекровью. Юра взялся за ум и решил жениться. Как-то он спросил брата:
- Скажи, какую мне невесту выбрать?
- С квартирой, - глядя ему прямо в глаза, сразу ответил Володя.
Он давно думал над этой проблемой и понимал, что появление третьей хозяйки на кухне может привести к катастрофическим последствиям…
6.
Свадьба и переезд Юры к новой жене не разрядили обстановку. Напротив, тлевший до времени скандал вспыхнул с новой силой. Женщины не разговаривали между собой неделями, Ходили с гордым видом, не замечая друг друга. Длительный стресс вреден, и организм Раисы не выдержал напряжения. Постепенно, не спеша, неведомая болезнь подтачивала её организм. Будучи медиком, она обращалась к лучшим врачам города, но те лишь разводили руками, не в силах указать причину недуга. Володя переживал, а маленькая Леночка, чувствуя настроение родителей, затихала вечерами и сидела на диване, как котёнок, прижавшись к матери.

Беда не приходит одна, а приводит за собой множество бед и несчастий. Юре пришлось жить с тёщей, что может вызвать сочувствие многих читателей мужского пола. Вот ей-то тетя Галя и поведала однажды, что у Юры были близкие отношения с Раисой, что она их застала вместе и что надо что-то с этим делать.
Можно представить, какой разразился скандал. Собралась родня из близлежащих городов, виновникам были прочитаны многочисленные нравоучения и лекции на темы морали, но оба пошли в отказ: не было ничего, и всё тут. Тогда призвали тетю Галю, которая твёрдо заявила, что она видела непотребство своими глазами. Родня в недоумении разъехалась, а осадок, как говорится, остался.

Володя не знал, что и думать, а тем временем болезнь жены прогрессировала: сильно понизился гемоглобин, болели мышцы, суставы. Рая взяла отпуск и поехала с дочкой на Родину к своей матери. Вернулась она посвежевшей, повеселевшей, но без Леночки, которую оставила погостить, и принялась уговаривать Володю бросить всё и ехать в её родной город:
- Квартиру можно разменять, а здесь я больше жить не могу. Да и мама моя поможет нам воспитывать Леночку. Володя, дорогой мой, там нам будет лучше!

Трудно начинать всё сначала. Володя решил, что это блажь, и наотрез отказался. Но вода камень точит, и Раиса снова и снова пыталась настоять на своём:
- Ты сходи к тёте Кате, расспроси её, она знает о твоей любимой мачехе такое… Уж она тебе на неё глаза откроет!
- Не смей плохо отзываться о тете Гале! Она нас вырастила, она нам с Юрой - как вторая мать! - вспылил Володя. - Никуда я не пойду и не поеду, а Леночку привези домой. И - всё на этом!
Раиса замолчала, но через неделю, вернувшись с работы, наш герой не нашёл своей любимой жены. Она уехала к матери навсегда.

7.
Невыносимо оставаться одному. Особенно без тех, кого любишь, о ком постоянно заботился и кому отдавал все свои силы. Для Володи это был шок, удар. Будто он с разбега врезался лбом в глухую стену: больно, обидно и страшно. Но прошло время, и телеграммы, письма, телефонные переговоры с Раисой поставили всё на свои места. Юра был согласен на размен квартиры, но тетя Галя категорически отказалась. Тогда решили менять только комнаты, которые остались от отца, вернув коммуналку в исходное состояние. И потянулись дни и месяцы поиска обменщиков в далёком городе Раисы, оформление документов и томительное ожидание в мёртвых комнатах с гулким эхом.

Тётя Катя, бывшая подруга отца, перехватила Володю на улице и затащила к себе домой:
- Знаешь что, Владимир, - сказала она многозначительно, без предисловий, - твоя мачеха - ВЕДЬМА.
Володя встал из-за стола протестующе, но что-то его остановило, заставив дослушать до конца казавшиеся абсурдными обвинения.
- Помнишь тётю Машу, подругу отца? Года три назад, когда ты учился, её похоронили. Была она здоровая, полная сил женщина, но умерла как-то внезапно: растаяла за полгода. Теперь вспомни бабушку с дедушкой. Ушли один за другим. Вспомни…

Володя слушал, и события, большинство из которых были ему известны, выстраивались в строгую логическую цепочку, которая вела за собой так далеко, что дух захватывало от понимания того, что так неожиданно открывалось перед его глазами.
- Теперь посмотри на меня, - продолжала Катерина. - Ты видишь, во что я превратилась после того, как Галя зачастила ко мне в гости: головокружения, боль в суставах, мне ходить сейчас трудно. Но я догадалась и прочно закрыла перед ней двери. А вот Маша, несчастная, не смогла себя защитить. Царство ей небесное!

Домой Володя пришёл в полном шоке. Он долго сидел, не раздеваясь, думал. Чтобы окончательно убедиться, что это не сон и не сумасшествие, взял чистый лист бумаги и перечислил на нём все известные ему факты. Случайности быть не могло: тетя Галя последовательно уничтожала всех своих врагов и недоброжелателей. Но это было за пределами здравого смысла, недоступно пониманию нормального человека. Он закрыл глаза, потом открыл их. Буквы и цифры, к великому сожалению, не исчезли, они стояли на бумаге стройными рядами, напоминая о чудовищной реальности. Тягуче заныла правая коленка, и сразу вспомнились больные суставы Раисы. Стало страшно. В голове всплыли случайно услышанные слова отца из разговора с мачехой:

- Ты что, милая? Так нельзя! Это тебя фашисты в лагере такому научили?
- А ведь, действительно, - подумал Володя. - Её молодые годы прошли в плену, в фашистском рабстве. Чему хорошему там могли её научить? Скотское клеймо на плече - на всю жизнь исковеркало душу молодой узницы. Убивать своих врагов, когда вокруг была война, ненависть, смерть - тогда это было естественно. Но в мирное время?!!

8.
На следующий день Володя нашёл старый ключ, закрыл своё жилище и купил новые продукты, чтобы не есть то, что могло быть отравлено мачехой. Затем он решил предупредить многочисленных родственников, которых в своих поездках периодически навещала тетя Галя. Вкратце описав свои умозаключения, ещё раз прочёл написанное. Письма сильно напоминали бред сумасшедшего. Переписывать не было ни сил, ни желания, и молодой человек отправил всё как есть, не меняя.
Сначала он готовил на кухне. Но, убедившись, что мачеха несколько раз пыталась остаться наедине с его кастрюлей, нашёл в кладовке старую электроплитку и поставил в комнате, обезопасив себя от роковых случайностей.

В милицию обращаться было бесполезно. В лучшем случае над ним бы только посмеялись. Бросать квартиру тоже было нельзя. В этом случае семью ожидало многолетнее скитание по съёмным углам. Оставалось одно - ждать обмена квартиры.
Искать поддержки у брата Володя не стал. Его жена и тёща, как кошки, с порога шипели на него, припоминая распутную Раису и намекая на то, что им досталась меньшая часть от отцовского наследства. Но денег у него не было, а всё самое ценное из имущества они уже забрали. Вернее, забрал Юра, подчиняясь нажиму самой страшной силы на свете – союзу дочери с матерью.

Так и жил наш герой в осаде целых полгода. Мачеха всеми правдами и неправдами пыталась помешать квартирному обмену. Пришлось перейти к режиму строгой конспирации, а переписку с Раисой вести через главпочтамт. Как удалось Володе за эти полгода сохранить свой рассудок, одному Богу известно. Кто знает, какие мысли приходили ему в голову, когда один лежал он тягучими тёмными ночами на старом продавленном диване в комнате, где прошло его детство, и понимал, что за стеной не спит, желая ему погибели, настоящая страшная ведьма, которую он много лет считал своей матерью.

Всему бывает конец. Кончился и этот невыносимо трудный, жестокий период в жизни нашего героя. На железнодорожный вокзал провожали его брат с женой, которая говорила, что расставаться надо мирно, по-хорошему, чтобы можно было письмо написать друг другу. Володя тоже так думал и со всем соглашался. Но, войдя в вагон, где-то в глубине души он понял, почувствовал, что вернуться в родной город ему, скорее всего, не захочется никогда.
И ещё - вдруг всплыло в памяти, что девичья фамилия мачехи была Клещ. Трудно вырвать впившегося в тело клеща, и долго потом болит оставленная им незаживающая рана.

_________________
У кошки четыре ноги -
и все норовят ее пнуть.
Товарищ, ты ей помоги.
Товарищ, собакой не будь.

Тимур Шаов


Вернуться наверх
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Конкурс рассказа "Деревенский хоррор"
СообщениеДобавлено: Вт дек 11, 2012 1:31 
Не в сети
Кошка книжная домашняя
Аватар пользователя

Зарегистрирован: Пн мар 23, 2009 19:54
Сообщений: 21197
Откуда: Хайфа
№8

Ночкой лунной, ночкой темной…

- Лови, Сашок! – Андрейка ловко перекинул вилами сноп сена Сашке, стоящему на самой вершине стога. – Что ж ты, как плотва снулая! Встряхнись! Будет потом о чем друзьям-приятелям в институте-то рассказать. Может, даже сочинение напишешь для этого, как его там, коллоквиума – «Как я провел лето в деревне у бабки».
Работающие рядом загорелые парни захохотали, а Сашок сконфужено съежился. Бледная кожа и некоторая субтильность с головой выдавали в нем городского жителя.
- Андрюха, хватит балагурить, отстань от человека! – добродушно бросил Серега. – Не видишь, отвык он от народа да смущается, а ты его еще шутками своими достаешь, балагур... Ты в его институте тоже, поди, от студентов с профессорами за колонной прятался бы!
Парни снова дружно захмыкали.
- Серьга, да я чего? Да я ничего, просто растормошить его пытаюсь. А то девки-то наши глаз на него положили, а он тушуется, того гляди, в сено закопается! В прошлом году еще был человек как человек. А сейчас… - Андрюха расстроенно махнул рукой. – Заучился, не иначе!
- Вот еще! Никто на него глаз не положил! – звонко отозвались с другой стороны стога. – Чего это класть? Он давно по Нюрке сохнет!
- Врешь ведь! – от удивления Сергей так и замер в неудобной позе, с навильника посыпалось сено. – По этой убогонькой?!
Сашка стиснул губы и сжал черенок вил так, что побелели костяшки пальцев.
- Да ладно, все мы со странностями! – Андрейку неожиданно потянуло пофилософствовать. – Ну, наслушалась она рассказов странных от бабки в детстве, вот и блажит теперь. Ничего, замуж выйдет, о своих чудачествах-то и позабудет!
- Кто ж на блаженной-то женится, уж не ты ли, Андрюха? – пронзительно засмеялись девушки, скрытые от взглядов парней стогом сена. – Шабашьте, ребят, у нас все готово.
Парни, отряхивая рубахи и штаны от сена, пошли полдничать вместе со съехавшим со стога молчаливым Сашкой. Наспех приведя себя в порядок, они стали рассаживаться вокруг расстеленной прямо на земле скатерти, над которой хлопотали девушки, раскладывая незамысловатую снедь к обеду.
Первое время «за столом» царило молчание – наработавшаяся молодежь проголодалась и больше налегала на еду, чем на разговоры, и только к концу трапезы всех потянуло на общение. Тем более, что возвращаться к уборке сена никто особо не спешил – жара, запах скошенной травы, стрекот кузнечиков и плотный обед навевали дремоту.
- Ну что, устраиваем сегодня братчину? – Сергей откинулся на спину и, лениво пережевывая соломинку, принялся задумчиво наблюдать за медленно проплывающими облаками.
- Ух ты! На всю ночь загудим? – откровенно восхитился Андрюха. – С шашлыком, с пивом и прочим? Так это надо подальше от деревни устраивать, чтоб потом никто не ругался из-за шума.
- Тебе бы все гудеть, да всю ночь напролет! – дернул его за рукав Степа, намекающе покосившись на Ольку, Серегину зазнобу.
- Ну, значит, кто сколько высидит, - покладисто согласился Андрюшка. – С песнями-плясками?
- Нет, с частушками да шутками-прибаутками! – захихикала Варя. – Ты еще через костер предложи попрыгать! Андрюха, какой ты все-таки у нас дремучий.
- Ну и ладно! Тогда сами придумывайте себе развлечения, а я – пас! – обиженно надулся весельчак.
Несколько минут прошли в бурном обсуждении развлекательной программы на предстоящем мероприятии, но ни к чему определенному, что устраивало бы абсолютно всех, так и не пришли. Наконец, Сергей обратился к молчащему Саше:
- Ну а ты что посоветуешь? Все уже высказались, а ты молчишь, будто воды в рот набрал!
- Да я даже не знаю… - нерешительно начал тот. – Можно попробовать, как в Америке развлекаются – травить ночью около костра страшные байки и пугать друг друга.
- Фи! Детский сад какой-то! – строптиво поджала губы Оля, высокая статная девушка в рубашке с богатой вышивкой. – Неужели нельзя что-нибудь повеселее придумать?
- А по-моему, здорово! – хлопнув в ладоши, с энтузиазмом подхватил Андрюшка. – Разведем огромный кострище на опушке леса, напугаем друг дружку до икоты, а потом в темноте возвращаться будем. Вот когда самое веселье-то пойдет!
- Хоть что-то новое будет, а то каждый год одно и то же! – подхватил Степа. – Надоело. А так хоть детство вспомним!
- Давайте, попробуем, – согласилась и Варя.
Оставшаяся в явном меньшинстве Олька недовольно скривилась, но промолчала. Сашок, окрыленный своим маленьким успехом, решился и попросил:
- Может, и Анну пригласим? Как-то невежливо будет…
- Ну да, как отказываться от работы, так это вежливо! – Олька раздула щеки, вытаращила глаза и, размахивая руками, прогундосила, явно изображая отсутствующую Нюрку: «Завтра Ильин день, работать не моги! Перун осерчает да ослушника накажет!»
Молодежь покатилась со смеху, только Сашка покраснел и, опустив голову, уставился в скатерть.
- Да ладно, Илья как раз братчину уважает. Так что пригласим и Нюру, жалко, что ли? Всё веселее пугаться будет, она ж, поди, много странных историй знает! – на этих словах Серега тайком подмигнул Ольке, и та, сразу сообразив, к чему он ведет, мигом повеселела. – К тому же, вовсе Нюрка так не разговаривает, не в девятнадцатом веке-то живем!
- Я просто пошутила, - покладисто ответила Оля. – Если хотите, сама за ней зайду и приведу к костру!
- Ну, значит, на том и порешим, - заметил Серега, решительно вставая. – Айда, парни, до заката с сеном еще управиться надо!

- …И с тех пор сова каждую ночь прилетает к избе Семена и бьется в окно до самого рассвета. А когда устает, перед отлетом начинает ему пророчить беды всякие. Семен говорит, часть уже сбылась, вот он с бутылкой и не расстается, все пьет по-черному с перепугу. Там ведь как - чем дальше, тем страшнее у совы пророчества-то, и с каждым днем все мрачнее и мрачнее.
Рассказчик, в лучших традициях жанра, вещал свою историю драматическим шепотом, и еще некоторое время после ее окончания слушатели сидели молча, находясь под впечатлением от услышанного. Уютно потрескивал костер, иногда стреляя отсыревшим поленом и рассыпая ворох ярких живых искорок. Вкусно пахло дымком березовых поленьев, жареным мясом и печеной картошкой, а в листве деревьев и кустов загадочно стрекотали цикады. Наконец, Андрюшка потянулся, хрустнув суставами, и зевнул.
- Страсти какие! – не выдержала Варя.
- Да ну, глупости это! Он давно квасить начал, еще до второй женитьбы, говорят, как из армии вернулся, так и начал спиваться, – тут же вылез Андрей. – Причем тут его покойная жена?
- Так он как вернулся, так сразу во второй раз и женился! – возразил Степка.
- А только про сову глупости все! – упирался Андрюшка.
- Я сама сову видела, по вечерам около его дома летает, – тихо обронила Аня.
Все с нездоровым интересом уставились на девушку, которую промеж себя за глаза называли деревенской дурочкой.
- И что, большая сова-то? – сделав нарочито испуганные глаза, спросила Ольга.
- Да нет, маленькая, - покачала головой Анна. – Из этих, что любят рядом с домами селиться.
- То есть, обычный домовый сыч? – обескураженно уточнил Сашок. – Такой маленький, невзрачный, на столбах сидеть любит?
- Он самый, - равнодушно пожала плечами Анна.
Казалось, что от дружного хохота пламя костра заплясало еще сильней. Время давно перевалило за полночь, но посиделки были в самом разгаре, и расходиться пока никто не торопился. Тем более, что настроение у всех было приподнятым, чему немало способствовали рассказываемые страшилки.
- Нюра, ты б тоже рассказала чего, - отсмеявшись, попросил Степка, - ты же много историй всяких знаешь, зазря что ли, в детстве рассказы бабы Катерины слушать любила?
- Она и сейчас любит! – едко отозвалась Ольга, сидящая с противоположной стороны костра. Глаза ее насмешливо блестели. – Целыми днями у нее пропадает, якобы рукодельничать ходит.
- Зато тебя за спицы-иголки не засадишь, - весело поддразнил ее Серега и тоже попросил: - Нюр, ну расскажи чего-нибудь! Да пострашнее.
Анна, непривычная к большим компаниям, чувствовала себя среди молодежи крайне неуютно, а всеобщее подчеркнутое внимание сбивало с толку. После непродолжительного молчания она собралась уже отказать, но, встретив просящий взгляд Сашки, вздохнула и сдалась.
- Что ж, расскажу вам про мару, что издревле рядом с нашей деревней живет да летавицей прикидывается. И хоть появляется она очень редко, говорят, не чаще, чем раз в полстолетия, много народу от нее пострадало. Как и откуда она у нас появилась – никто уж и не знает. Появляется она только в темные лунные ночи, когда на небе не видно звезд. Похожа мара на высокую девушку в белой одежде с распущенными волосами. Да только не каждый ее увидеть может, только тот, кого она себе выбрала. Мужчина, встретивший призрака, обязательно умирает, мучительной ли смертью или нет – то никому не ведомо. С женщинами же мара не так лютует, они только слепнут и доживают свой век в полной темноте. Баба Катерина говорит, что марой стала девушка, погибшая от несчастной любви. Не зря же она так против мужиков-то ополчилась, мстит за свою жизнь погубленную… Так что каждые пятьдесят лет в нашей деревне кто-нибудь умирает насильственной и загадочной смертью или слепнет. А некоторые считают, что призрак, наоборот, мстит женщинам, а мужчин забирает с собой, в память о своей любви. Иной раз не знаешь, что страшнее, просто умереть - или остаться жить с чувством вины ли, страха или чего другого…
- И что? Это и все, что ли? – возмутилась Оля, когда рассказчица замолчала. – Ну и чего тут страшного, в старой бабкиной сказке?
- Это не сказка, – тихо обронила Аня. – Она правда приходит каждые пятьдесят лет.
- Да? И кто же это у нас в деревне слепой? – продолжала хорохориться Ольга. – Тебя послушать, так все в деревне должны знать про эту мару, а я так в первый раз вовсе услышала!
- Баба Сима, - все так же тихо ответила Анна. – Она ж не с рождения слепая-то. А знать… Все знают, да молчат – поминать боязно, вдруг накличешь.
- Ну а ты-то чего тогда рассказала? – в сердцах бросила подруга Сергея. – Только настроение всем испортила!
Настроение, действительно, испортилось почти у всех. И не столько из-за рассказанной истории, сколько из-за безобразного скандала, устроенного Ольгой. Шутки и смех пропали, братчина стала тягостной, и постепенно все засобирались домой. Костер тщательно затоптали, и, негромко переговариваясь, молодежь направилась в деревню.
Андрейка шел рядом с Сашкой и Аней и изо всех сил пытался шутить, чтобы их развеселить, но балагура почти не слушали, и он огорченно замолчал. Сразу за ними шли Степан с Варей, остальные растянулись редкой цепочкой, разбившись на пары. Вскоре Оля догнала Варю и, тихо посмеиваясь, что-то зашептала той на ухо.
Внезапно на дорогу из кустов выскочила высокая фигура в белом, на голове во все стороны торчали вставшие дыбом волосы. Все замерли, затаив дыхание, но когда фигура качнулась в их сторону, девушки пронзительно завизжали. Анна побледнела и отшатнулась, чуть не упав, и устояла только благодаря Андрею, за которого уцепилась в последний момент.
- Бу-у! – замогильным басом провыла фигура. – Вот я и пришла за вами!
- Серега, ты, что ли? – заорал пришедший в себя и злой как черт Степка. – Вот дурной! Дай только добраться до тебя!
Сергей с хохотом отбросил сноп сена, изображавший волосы, и метнулся в кусты. Ему вторил звонкий смех Ольги.
- Так ты знала, знала! – возмущенно задохнулась Варя, хватая подругу за руку.
Ловко вывернувшись из цепких рук подружки, Оля убежала следом за Сергеем.

Намного опередив остальных, шутники уже подходили к деревне.
- Похолодало как-то, - пожаловалась Оля, зябко передернув плечами.
- Замерзла, ласточка? – спросил Сергей, ласково приобняв подругу, и предложил, кивнув в сторону колхозного сеновала: - Пойдем, согреемся?
- Да ну! – рассердилась Оля. – У тебя вечно только одно на уме. Нет бы, что дельное посоветовал!
- Пойдем, – настаивал Сергей, пытаясь насильно потянуть за собой упирающуюся девушку. – Все равно дома все спят давно, до утра нас никто уже и не хватится.
- Я лучше остальных дождусь, – окончательно разозлилась Олька. – А ты иди себе на сеновал да грейся!
- И пойду, - насмешливо бросил тот, - подожду тебя там, все равно же придешь!
Развернувшись, Серега, весело насвистывая, неторопливо пошел к сеновалу и скоро скрылся из виду. Оставшись в одиночестве, девушка первое время храбрилась, не желая признаваться себе, как ее постепенно охватывает жуть на ночной дороге. Наконец, окончательно сдавшись, решила не дожидаться остальной компании и бросилась догонять Сергея.
Сергей подошел к сеновалу и оглянулся. Несмотря ни на что, он рассчитывал, что Ольга идет за ним, но, к его сожалению, девушки видно не было. Правда, сожалел он недолго, так как, зная характер подружки, был уверен, что рано или поздно она придет на сеновал. И парень решительно шагнул в темноту.
Темнота казалось живой и была наполнена тихими шорохами. Сергей настороженно прислушался и, как ему показалось, уловил шелест чьей-то одежды.
- Здесь есть кто-нибудь? – уверенно окликнул он.
- Есть, - шепнули ему в ответ, и на его плечи легли тонкие женские руки.
- Олька, ты? А я уж подумал было, что ледащий балует! – радостно воскликнул Сергей, обнимая подругу. – Раньше меня прибежала? У-у, а замерзла-то как, дурочка!
Ольга уже почти добежала до сеновала, когда разом взвыли и умолкли окрестные псы. Стало необычайно тихо, до звона в ушах, и девушка нерешительно остановилась. Послышался тихий скрип, и из дверей строения выскользнула тонкая девичья фигурка. Она была полупрозрачной и слегка серебрилась. Не обращая внимания на замершую Олю, мара плавно скользила, не касаясь земли. А Ольга с ужасом смотрела на нее, не замечая, как слезы медленно катятся по щекам, прочерчивая блестящие узкие полоски.
В свете луны эти полоски казались черными.

_________________
У кошки четыре ноги -
и все норовят ее пнуть.
Товарищ, ты ей помоги.
Товарищ, собакой не будь.

Тимур Шаов


Вернуться наверх
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Конкурс рассказа "Деревенский хоррор"
СообщениеДобавлено: Вт дек 11, 2012 1:33 
Не в сети
Кошка книжная домашняя
Аватар пользователя

Зарегистрирован: Пн мар 23, 2009 19:54
Сообщений: 21197
Откуда: Хайфа
№9

Ныдысь


Говорят, самый страшный час - перед рассветом: именно тогда смерть начинает черную жатву и забирает души спящих в свое царство. Так вот я вам скажу, это неправда! Умереть во сне - что может быть лучше? Самый страшный час наступает, когда ночь полностью берет бразды правления у дня. Когда земля окончательно остывает, замолкают цикады, утихает ветер, и лишь луна холодным, неестественно ярким блеском, своим печальным ликом навевает смертельную тоску, от которой хочется выть. Именно с волчьего воя начинается это страшное время, когда просыпается вся нечисть и исчезает только под крик петуха.

Вот в деревне Осьмино, что аж за семьсот верст от столицы нашего славного и Богом хранимого государства, в такой страшный час случилось небывалое. Сначала все было как обычно: молодые влюбляются, пока еще дело до свадьбы дойдет, а природа требует свое. Вот и Гришка, сын старосты, давно обхаживал кругами Анисью - девка она была статная. Да и на различные намеки носик не воротила, а только глазками подмигивала. Часто проезжая на покос по лесу, Гришка приметил небольшой холмик - не холмик, а вроде как берлогу медвежью. Только давно уже охотники медведей испугали с этих мест. Вот Гришка и полез в берлогу-холмик, понравилась она ему, даже овчинный тулупчик подстелил, чтобы помягче лежать было. Потом стал собаку во дворе Анисьи прикармливать, чтоб не тявкала на него почем зря. И вот в назначенный день, а вернее, ночь прокрался Гришка к дому своей зазнобы; пес, звякнув цепью и виляя хвостом, бросился к своему благодетелю, получил мозговую косточку. Гришка же поскреб по окну, то сразу отворилось, из темноты высунулась девичья голова, они поцеловались, и парень вытянул девушку во двор. Они еще, кажись, целовались, пока не раздался девичий шёпот:
- Ладно, Гришка, хватит, а то мамка проснется!

Две тени мелькнули по двору, потом по полю в лунном свете две фигуры бежали к лесу, косынка сорвалась и осталась лежать на высокой траве. И лишь тишина была свидетелем этой картины; но вот завыл волк, все в мире замерло, а потом раскололось от жуткого, протяжного, нечеловеческого крика. Вспорхнул с ветки ворон, вестник смерти, и вновь все смолкло, будто и не было ничего.
А утро в деревне началось со скандала. Нет, вернее, оно началось с колокольчика пастуха, но кто об этом вспомнит сейчас? Главное, когда скот ушел на пастбище, в дом старосты ворвался разгневанный Алексей Потапыч:
- Что же это делается! Раз мы старосты, значит, нашему сынку все положено! А ну признавайся, где твой Гришка сейчас!
Бедный староста Никон Степаныч аж подавился ватрушкой, что уже успела испечь супруга. Обычно в такую рань сын даже не просыпался, поэтому его отсутствию за столом никто не удивился.
- Потапыч, ты чего буянишь? – наконец опомнился староста, - садись за стол и расскажи все по порядку.
- Я тебе не Потапыч, - рявкнул разгневанный сосед, но за стол сел, - знал же - твой сынок к моей Анисье клинья подбивает! Так нет же, чтоб все честь по чести – решил, значит, украсть и обесчестить, да?
- Так ты погоди кричать, вот сейчас Гришку позовем и все выясним, - спокойно ответил староста.
Но тут из комнаты выбежала жена.
- Нигде нету Гришки, я уже весь дом осмотрела.
- Как так - нету? - голос старосты отдавал сталью.
Но тут дверь опять распахнулась настежь, с грохотом ударившись о стену. На пороге стоял дед Архип, он тряс пустой корзиной и указывал куда-то палкой.
- Там, там, там…
-Да что там, скажи толком? - не выдержал староста.
- Анисья, - выдохнул дед, и больше никто ничего путного от него не добился.

Через двадцать минут половина мужского населения деревни собралась в лесу и нашла девушку. Она была голой, вся в крови, извивалась на земле, будто ее жарят на сковородке, и все время повторяла: «Ныдысь… ныдысь».

***
Вот уже четвертый час в своей карете трясся по проселочной дороге государев чиновник Никанор Тимофеевич. И так уже ему все надоело, прямо сил не было. В такой тряске невозможно читать, а унылый пейзаж из полей и лесов не менялся вот уже вторые сутки. Попросить возницу ехать быстрее – значит, увеличить тряску, попросить ехать медленнее - продлить эту муку. Вот и изнывал Никанор Тимофеевич в карете, проклиная свою службу, этих деревенских олухов, а главное - губернского чиновника, что поехал собирать десятину и пропал! И теперь он, государев чиновник, вынужден ехать в такую даль, чтобы расследовать пропажу чинуши, который, скорее всего, просто ушел в запой. “Эх, я им тут устрою! Они у меня до конца своих дней к бутылке не притронутся!” Оглушительно прогромыхав по деревянным мосткам, карета проехала еще немного и остановилась на краю деревни Осьмино, где какая-то баба оглушительно причитала:
- Да что же это делается, люди!
Вокруг нее собралась уже приличная толпа народу, люди гудели, потрясали вилами и топорами. Никанор Тимофеевич с самым важным видом, на какой был способен, выплыл из кареты, оглядел собравшихся суровым взглядом.
- Да что же это делается! - сразу накинулась на него баба. - Да как же это!
Только сейчас чиновник заметил, что вся одежда женщины была в крови. Брезгливо поморщив нос, он оттолкнул ее локтем от себя и обратился к людям:
- Я - государев чиновник Никанор Тимофеевич Суровый; прибыл сюда, чтоб узнать, куда пропал губернский чиновник Игнатий Горский!
Лишь тишина была ему ответом, все мужики опустили головы. И только чиновник набрал в грудь воздуха, чтоб произнести разгромную речь, как ему пришел ответ:
- Помер твой Игнатий.
- Как это помер! Кто убил?
- Если б мы знали… У нас тут каждую ночь умирает по мужику. Зря приехал, ты тоже скоро помрешь.
За спинами новыми рыданиями разразилась баба. Мужики, понуро опустив головы, стали расходиться. Никанор Тимофеевич проследовал к дому. Там, на полу, залитом кровью, рядом с изуродованным голым мужем сидела жена, что без конца причитала на улице, а теперь просто выла, прижав слетевший платок ко рту. Эта картина никак не походила на обычный запой, здесь действительно творилось что-то небывалое.

Уже позже, в доме старосты, Никанор Тимофеевич ходил по комнате и негодовал:
- Что это у тебя в деревне происходит?!
- Эх если бы я знал, - староста налил в кружку из пятилитровой бутылки самогона, выпил, крякнул, отер губы рукавом и налил себе новую кружку.
- Не знаешь! У тебя каждый день убивают по мужику, а ты ничего не знаешь. Что у вас так много людей в деревне, что за месяц нельзя было найти убийцу?
- А вы думаете, это человек? – староста вновь выпил кружку и налил новую.
- Мой сын был первым… - он долго молчал, потом вновь выпил самогона, - мы нашли его в лесу, разорванного на части. Потом умер Кирилл, мы искали убийцу каждый день, мы даже думали друг на друга. Потом бабы решили увести детей к родственникам, вот только ничего у них не вышло. Существует некая граница, за которую невозможно уйти, зато попасть сюда может всякий. Так и умер ваш чиновник. Тоже возмущался, бегал по деревне, даже пытался прорваться за невидимую стену. Только вот руку себе ушиб, когда с разбегу налетел на нее, а потом был откинут на землю.
- Но надо же что-то делать!
- А что тут сделаешь? Ложись спать, Никанор Тимофеевич, и молись, что проснешься завтра.
Староста встал и нетвердой походкой ушел в другую часть дома.
- Есть только один выживший: это Анисья, она была в лесу вместе с нашим Гришей…
Чиновник обернулся. Жена старосты сидела возле окна и смотрела, не отрываясь, на улицу.

Дом Алексея Потапыча находился в самом конце деревни. Никанор Тимофеевич долго стучал в дверь, пока какой-то старик не открыл ее.
- Я государев чиновник Никанор Тимофеевич Суровый, пришел расспросить вашу дочь.
- Расспросить? Ну попробуйте! – старик усмехнулся и отошел в сторону, пропуская чиновника.
Они прошли в небольшую комнату. Все окна там были занавешены черной плотной тканью, но стоило только солнечному свету из двери упасть на изможденное тело, как девушка сразу выгнулась дугой и тихо завыла. Откуда-то из темноты выскочила старуха и замахала на них руками:
-Что ж вы, ироды, делаете, закройте дверь, видите - ребенок страдает!
Чиновник и старик закрыли за собой дверь. В полной темноте они только слышали, как старуха успокаивает девушку:
- Ну что ты, доченька, не надо, все хорошо…
И глухие надрывные стоны, постепенно переходящие в шепот:
-Ныдысь… ныдысь… ныдысь.

Молчаливый вышел чиновник, пошел обратно в дом к старосте, налил себе полную кружку самогона и выпил залпом, вот только не почувствовал он никакой горечи, будто в сухую землю прошло пойло. Почему-то вспомнилось, как перед отъездом он с товарищем своим закадычным, Савелием, пил коньячок.
- Ну-ка расскажи, Никанор, что там творится в Валожской губернии?
-Да как тебе сказать, Сева, чертовщина какая-то! Люди пропадают. Пойдут в деревню, кажись, Осьмино, и пропадают, никто еще не возвращался. Даже чиновник губернский поехал брать десятину и пропал.
- Запил, шельмец! – улыбнулся Савелий, подмигнул товарищу и выпил коньячок, затем скушал лимончик, смачно крякнул: - Эх, хорошо пошла!
- Хорош коньячок! – причмокивал Никанор Тимофеич. - Где ты его берешь?
- Вот все тебе покажи, расскажи... ты лучше привези мне самогону из той деревни. Хочу посмотреть на пойло, от которого можно уйти в такой долгий загул.
Они посмеялись.
- Действительно, стоит съездить с проверкой, а то что-то совсем расслабились, никакой дисциплины.
Закрепив намеренье чоканьем бокалов, товарищи еще долго сидели в тепле и уюте.

Как давно это было. Никанор Тимофеевич поежился под одеялом. Как оказался на кровати, совершенно не помнил. Он сел и решил собрать все известные факты в единое целое, но мысль постоянно куда-то убегала, почему-то всплывали воспоминания, давно забытые чувства неожиданно возвращались. Никанор Тимофеевич встал, встряхнулся, подошел к окну. Ночь дрожала от холода, луна своим мертвым светом делала мир вокруг резким и чистым, будто запаянным навсегда в прозрачный кристалл. По единственной деревенской улице шла девушка, она теребила свои черные распущенные волосы и пела. Слов невозможно было разобрать, но мелодия была такой знакомой, что Никанор Тимофеевич невольно подался к самому окну. И как только от его дыхания запотело стекло, девушка остановилась, повернулась в его сторону.
- Ныдысь? – довольно четко произнесла она.
И вот только что она стояла на улице, а уже через мгновение прижималась к окну – и, словно не было никаких препятствий, как призрак просочилась сквозь стену. Но при этом имела вполне ощутимое тело, это Никанор Тимофеевич почувствовал сразу, как только девушка прижалась к нему. Ее ледяные прикосновения заставили вздрогнуть.
- Вам, наверное, холодно. – государев чиновник засуетился, закутал девушку в одело.
- Ныдысь… - девушка кокетливо на него посмотрела, отошла к двери, скинула одеяло и осталась совершенно голая. Ее пальцы бесстыдно гладили свое тело.
- Ныдысь, – звала девушка.
Невообразимое вожделение вдруг охватило Никанора Тимофеевича, разум отключился полностью, он сорвал ненужную одежду, прижал к себе девушку. Та засмеялась. И с невероятной для такого хрупкого создания силой повалила мужчину на пол. Оседлала, поцеловала страстно, ногтями расцарапала всю грудь. Боль немного отрезвила Никанора Тимофеевича.
- Что ж ты делаешь, государев чиновник! – взорвалась в голове мысль, почему-то озвученная голосом жены. Он захотел встать, но неимоверная тяжесть удерживала его. Девушка смеялась, продолжая прыгать на мужчине и полосовать его ногтями. Никанор Тимофеевич закричал - то ли от боли, то ли от страха - и пополз, лежа на спине, к двери. Боль возвращала в реальность, и девушка больше не казалась привлекательной, вот только и отделаться от нее он не мог. В последней надежде он закричал:
-Господи, спаси и сохрани!
Девушка рванула вверх, зависла где-то под потолком и зарычала так, что задрожали стекла. Гонимый ужасом, Никанор Тимофеевич рванулся к двери. Спотыкаясь и ударяясь об каждый угол, он выскочил во двор. За ним медленно выплыла прямо через стену девушка – и снова запела свою песню:
-Ныдысь, ныдысь…
И опять словно морок накрыл разум, она стала самой желанной, и непроизвольно чиновник вновь потянулся к девице;, вот только какой-то неясный шум мешал ему окончательно расслабиться. Это бежали мужики с топорами наперевес. “Убьем ведьму!” - ревела толпа.

Но ведьма лишь громче стала петь, и мужики, добежав до Никанора Тимофеевича, остолбенели, опустили руки с топорами, да так и остались стоять, завороженные зрелищем. А девица, не касаясь земли, подплыла к чиновнику и только замахнулась рукой, чтоб располосовать ему горло… как запел петух. Громко, надрывно, разрывая сети морока. Мужики отряхнулись, посмотрели друг на друга. Девушка же опустилась на землю, схватилась за голову, захныкала и неровным шагом пошла по улице. Мужики, прижав топоры к груди, пошли за ней. В полной тишине продолжалось это движение, пока вновь надрывно не закричал петух. Девица взвыла и быстро побежала к дому - могло показаться, что она сейчас врежется в стену, но она проскочила сквозь нее, даже не задержавшись на миг. Мужики прижались к стене, и было слышно, как кто-то тихо причитает:
- Ну что ты, доченька, что ты. Все пройдет, потерпи, моя хорошая, сейчас все пройдет.
- Анисья! - выпалил кто-то в толпе, и сразу же понеслось:
- Убьем ведьму, сожжем дом!
-Не надо! – страшный крик остановил волну возмущения. - Больная она, не знает, что творит!
Это мать Анисьи стояла на коленях в открытых дверях и простирала руки к толпе.
- Твоя дочь ведьма! - взвизгнул кузнец. - Ее надо сжечь!
- Сжечь ведьму! - закричал Никанор Тимофеевич.
Толпа одобрительно загудела.
-Вам это не поможет, - раздался за спинами спокойный детский голос. Все как по команде замолчали и обернулись.

На улице стояла повозка, запряженная тяжеловозом. Он был настолько спокоен, что мало походил на лошадь - даже не фыркнет, не дернет копытом, не тряхнет белоснежной длинной челкой. Старик-возница, бросив вожжи, набивал трубку, а на самой повозке сидела девочка, от силы лет десяти. Она была слепа, ее затуманенный белой пеленой взор устремлен поверх мужских голов. Но в руках девочка держала коклюшки, и на коленях у нее лежало сплетенное кружево.
- Вы можете сжечь дом, но это вам не поможет. Ныдысь невозможно убить - это Демон Древнего мира, такого древнего, что все уже забыли про его существование. Она спала много тысяч лет, пока кто-то из вас ее не разбудил. И девочка, которую вы называете Анисья, давно мертва, Ныдысь приняла ее форму.
- Ты кто такая? – почему-то возмутился чиновник. Но гневной тирады не получилось: он вдруг осознал, что стоит совершенно голый, поэтому быстро спрятался за спины мужиков.
- Я слышала, у вас случилась беда, и приехала помочь.
- И где ж ты могла услышать? – подозрительно спросил староста.
- Может, я и не могу видеть, но слышу прекрасно.
И ее мутный бледный взгляд буквально на мгновенье обвел мужиков, а потом опять устремился вверх. Вот только после этого никто не захотел возражать, будто тяжелая рука легла на плечо и пригвоздила тело к земле. Стало тихо, и только на крыльце плакала несчастная мать. Прошло немного времени, пока первым не очухался староста:
-А что делать-то надо, дочка?
- Для начала нужно сплести нитку. Со всех домов остригите овец и принесите мне шерсть. Я остановлюсь в том доме, где произошло последнее убийство. Она отклонилась вправо и дотронулась до старика, тот поднял вожжи, и лошадка, тряхнув длинной белой гривой, медленно пошла вперед.
Мужики стояли еще долго молча. Из окон стали выглядывать любопытные женские лица.
- А что, может, и сработает, терять-то нам все равно нечего.

Все разбрелись по домам. И заскрежетали ножницы в каждом дворе, и заблеяли жалобно овцы.
Только Никанор Тимофеевич, когда мужики вдруг резко разошлись в разные стороны, остался один в неглиже посреди двора. Схватив лопух и прикрыв срамное место, он побежал к дому старосты, кое-как оделся. Руки его дрожали, все тело знобило, но он, скорее, был рассержен, чем испуган. Все, что произошло ночью - было давно и неправда. Он, государев чиновник, должен решать все вопросы, это к нему должны обращаться и просить помощи, а тут приехала, понимаешь, какая-то пигалица слепая - и все сразу ее слушаются. Да кто она вообще такая? Этот вопрос прервал его бессмысленное хождение по комнате и заставил действовать. Пылая праведным гневом, он выскочил на улице и буквально побежал к тому дому, где вчера лежал растерзанный мужик.

Красивый, статный тяжеловоз бурой масти был уже расседлан и пасся за домом. Во дворе сидел старик, пыхтел трубкой и вытачивал ножом что-то из полешка. Никанор Тимофеевич с шумом распахнул дверь. В сенях бедная жена замывала кровь. И как-то сразу куда-то пропала уверенность, почему-то нестерпимо захотелось убежать на край света. Но, вспомнив о своей важной должности, чиновник поправил камзол и с важным видом переступил за порог. Вот только никто не обратил внимания на его вид. У окна напротив двери сидела девочка. Перед ней на круглый валик было натянуто кружево, коклюшки звонко стучали в ее руках, переплетали нити и выводили новый узор. Решимость окончательно оставила чиновника, он пару раз, как рыба на суше, хватал ртом воздух, что-то мямлил беззвучно – и, наконец, родил:
- Откуда вы все знаете? – в горле ужасно пересохло и запершило.
Девочка погладила рукой кружево, посмотрела мимо чиновника, и коклюшки снова застучали в ее руках.
- Я умею слышать!
- А что это за существо и почему оно нападает на людей? – почему-то взвизгнул Никанор Тимофеевич.
- Оно нападает только на мужчин. Когда-то Ныдысь была обычной девушкой и полюбила молодого человека, вот только он предал ее, и боль ее была настолько сильной, что она возненавидела весь мир, а в особенности мужчин. И стала творить такое великое зло, что даже демоны признали ее равной. И ненависть была настолько велика, что Ныдысь невозможно было убить: ее смогли только усыпить на многие тысячи лет.
- А почему нельзя уйти из деревни?
- Потому что она очень злая, и если вырвется за пределы этой деревни, то ее невозможно будет остановить.

Резким, ярким воспоминанием вдруг пронеслась перед глазами Никанора Тимофеевича его последняя встреча с Савелием, теплый уютный дом, коньяк… Больше ничего не хотелось спрашивать, пустота взорвалась в груди и так там и осталась.
В комнате повеяло запахом свежей шерсти, какой-то крестьянин свалил посреди комнаты огромный тюк.
- Вот все, что смог достать!
- Спасибо большое, - ответила девочка, - помогите мне дойти до веретена.
Она оперлась о подставленную руку, сделала два шага и пересела за веретено. Застучала педаль, затрещало колесо, маленькие тонкие пальчики сплетали грубую овечью шерсть в тоненькую ниточку.
И вроде тихо она пела, да только каждый в деревне в своем дворе слышал ее песню:
- Тянись, тянись, ниточка, за ниточкой тревога, за тревогой беда, за бедой горе, уходи, уходи туда, откуда пришла…
Весь день без остановки плела девочка нитку, пока не закончилась принесенная людьми шерсть. Потом попросила молока. Выпив кружку, она произнесла:
- Теперь я буду плести кружево, а вы слушайте главное: если хотите пережить эту ночь, мужчины должны залить воском уши, чтобы не слышать песен Ныдысь. Потому что ее песня женщин усыпляет, а вот мужчин возбуждает. Если вы не будете ее слышать, она никогда вас не заметит.
Все разошлись, а девочка сразу же застучала коклюшками. В первый раз за этот месяц ночь прошла спокойно, все закрылись и заперлись по домам, все спали, а если не спали, то сидели в самом темном углу. И никто не видел, как одинокой тенью по улицам бродила Ныдысь; никто не слышал ее песен, она выла, а иногда набрасывалась на дома, но неизменно возвращалась на улицу, жалобно скулила и снова начинала свою песню, и только петухи прогнали ее. Но и днем жизнь в деревню не вернулась, скотина жалобно мычала, не доеная и не кормленная, все ждали, никто не осмеливался выходить из дома, не смотря на солнечный свет.
А девочка целый день, не отвлекаясь даже на еду, стучала коклюшками, сплетая тоненькую ниточку в легкое кружево. И только когда пришла снова ночь и завыл волк где-то далеко в лесу, из дома вышел дед вместе с девочкой, и на руках у них было белое полотно. Из окон за ними наблюдали жители деревни. На улицу, подгоняемая лунным светом, вышла нежить.

- Ныдысь… ныдысь… - завела она свою песню, и тут же послушные ее мороку деревенские мужики постепенно стали выходить из домов. Они все тянулись к ней, они не скрывали своего вожделения, а сама нежить, будто не зная, кого выбрать, металась между ними. То одного коснется рукой, то другого царапнет по щеке. Но неожиданно ее внимание привлек дед с белым полотном в руках. Она закружилась вокруг него
- Ныдысь? - вопрошала она. Вот только дед никак не реагировал на ее старания. В его в взгляде было не вожделение, а скорее, отвращение – казалось, он еле сдерживался, чтоб не плюнуть. Вот только нежить ничего не замечала, она кружила вокруг него и все настойчивее звала:
- Ныдысь, ныдысь, ныдысь.
- Напрасны твои старания, он глух с рождения. Уходи! – настойчиво прозвенел детский голос.
Нежить недовольно зарычала выгнулась, грозно посмотрела на девочку и уже совсем не дружески произнесла:
- Ныдысь!
- Уходи!
Нежить резко выросла и стала выше домов, она грозно нависла над ребенком и громко, очень низким голосом прокричала:
- Ныдысь!
- Уходи! – спокойно ответила девочка, и вдвоем с дедом подбросила вверх полотно. Почти невесомое, оно, тем не менее, взлетело выше, чем Ныдысь; незаметный ветер расправил складки, искусное кружево медленно подплыло к нежити и окутало его. Тут же морок оставил всех мужиков, и они облегченно вздохнули, удивленно оглядываясь друг на друга. Ныдысь постепенно уменьшилась до своих обычных размеров. И вот на земле лежит окутанное в кружево, будто в саван, тело, а за мелкой сеткой смутно проглядывает красивое женское лицо, совсем не похожее на Анисью. Не было видно ни дыхания, ни каких-то других признаков жизни, но все равно чувствовалась какая-то невидимая сила, от которой бросало в дрожь.
- Надо ее положить в то же место, где разбудили.
Никто даже не пошевелился, будто одно неловкое движение могло разрушить наступившую тишину - и опять вернутся страшные песни нежити. Один только глухой дед был готов ко всему. Он подогнал уже впряженного тяжеловоза. Ныдысь аккуратно положили на телегу и двинулись к лесу. Мужики медленно пошли за ними. В полной тишине уже все вместе переложили тело в берлогу. Дед достал с повозки вырезанного за вчерашний день деревянного божка и поставил у входа в пещеру. Так же медленно все вернулись в деревню под первые крики петухов.
- Идите отдыхать, вам сейчас нужен покой! Но запомните, хоть Ныдысь вновь спит, больше никто не сможет уехать из деревни.
Все молча разошлись и практически сразу провалились в глубокий, очищающий сон. С поля принесло туман, он все сгущался и рос, несмотря на восходящее солнце.

Я тогда был еще совсем мальчишкой и помню, как мимо моего окна в белой завесе тумана мелькнул какой-то темный силуэт, тихо всхрапнула лошадь. Больше никто не видел слепую девочку и ее проводника - глухого старика. Некоторые даже склонны полагать, что их совсем не было и все, что произошло, - сплошное наважденье. Но, тем не менее, существовала некая граница, дальше которой никто не мог пройти, будто сам воздух становился невозможно упругим и как клей затормаживал все движения. Да и дороги за границей очень быстро, буквально за месяц, заросли непроходимым лесом. Сейчас, по прошествии стольких лет, когда я сам уже постарел и не могу передвигаться без палки, большинство оставшихся в живых полагает, что вообще никакого мира за границей не существовало никогда. Может, и не существовало, может, это все сказки на ночь. И хоть никогда мы не знали не засухи, ни голода, все равно в нашей деревне никто не рождается. А скоро совсем никого не останется, поэтому я и решил собрать все воспоминания последних из нас. Может, всего этого никогда не было, но скоро не станет нас. И очень хочется, чтоб хотя бы бумага помнила: мы существовали, мы действительно когда-то существовали.

_________________
У кошки четыре ноги -
и все норовят ее пнуть.
Товарищ, ты ей помоги.
Товарищ, собакой не будь.

Тимур Шаов


Вернуться наверх
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Конкурс рассказа "Деревенский хоррор"
СообщениеДобавлено: Вт дек 11, 2012 1:35 
Не в сети
Кошка книжная домашняя
Аватар пользователя

Зарегистрирован: Пн мар 23, 2009 19:54
Сообщений: 21197
Откуда: Хайфа
№10

Погнали наши городских


Электричка была зеленого цвета и длинная, как гусеница. Грязно-зеленая. Счастливчики, успевшие протиснуться в двери, походили на кильки в банке. Только вместо пряного соуса они пахли потом. В тамбуре курили мужики, ругались матом. Парень с рыжей шевелюрой приветливо улыбнулся и предложил мне закурить. Я отрицательно закачала головой, взглянула на «папеньку», который успел на вокзале накачаться пивом. Рыжий, кажется, тоже подшофе и раздевал меня глазами. Ну и плевать. Стучали колеса, стучало тревожно сердце. В окне мелькали плечи горбатых столбов.
Мать с отчимом решили отправить меня в деревню к бабушке. С рук долой - из сердца вон, как говорится. Бабушка приезжает в город на праздники, привозит в закатанных банках разные вкусности. Против бабушки я ничего не имею, даже разговариваю с ней, когда время есть. Нет, я конечно, не подарок. Но провести лето в деревне, в глуши, у черта на куличках – это уже слишком.
Раньше я ездила к отцу в Евпаторию. Но он недавно женился на аспирантке из своего института. А скалить зубы и вести светские беседы с молодой женушкой, чуть старше меня, я не намерена. Я и без Черного моря проживу. У нас в городе – река. Большая. И пляж есть. И друзья у меня тут. Но отчим заладил, как затертая пластинка:
- Нефиг по подворотням с дружками шляться, поедешь в деревню.
- Уж лучше в тюрьму! - крикнула я в сердцах.
- Николай, рано ей еще в деревню, ей еще восемнадцати нет, - сказала мама и расплакалась.
- В самый раз, - сказал глава семьи, как отрезал.
Мать пила корвалол. Ее слезы пахли лекарствами. Волосы растрепаны, морщины у глаз. Я не могу смотреть, как она плачет. Она становится старухой. И хуже всего – некрасивой. Я сказала, что поеду в деревню. Назло всем: отцу с молодой женой, матери – назло всем.
От железнодорожной станции к Матовиловке - грунтовка в ямах, как после бомбежки. Автобус подпрыгивал и тряссся, дымил соляркой, как паровоз. В открытые окна с трудом протискивался запах сырой земли. Рыжий, как оказалось, - парень из моей деревни. Он вышел с нами на остановке и подмигнул:
- Сегодня в нашем клубе танцы. Разрешите представиться – Петр.
- Ого! У вас все такие кавалеры?
- Нет, только комбайнеры-передовики.
- А меня зовут Алиса из страны чудес, столицы нашей родины.
- Приятно познакомиться. Ты только нос не задирай, у нас в Матовиловке столичных штучек не шибко любят.
- Что так? – спросила я с сарказмом и поправила челку. Добродушная улыбка комбайнера понравилась мне еще в электричке.
- Сама скоро узнаешь.
Золотая фикса передовика сельского хозяйства сверкнула на солнце. Под карими глазами заиграли веснушки.
- Так я вечером зайду? - спросил Петр, обращаясь к отчиму.

Ознакомление с фазендой привело меня в восторг. Курицы бегали по двору, что-то хрюкало в сарае. Не виданное мною раньше животное (наверно, коза), привязанное к плетню, блеяло. Деревенская жизнь резко отличалась от телевизионного шоу «Фазенда -2». Когда я зашла в «удобства во дворе» - комок застрял в горле, накатила тошнота. Деревянная замусоленная перекладина и ведро с фекалиями. Такого я еще не видела.
Телика в хате нет, по радио передают юбилейный концерт Кобзона. Господи, помоги. Откуда этот «нафталин»? За что? Зачем я здесь?
Время будто остановилось, и если бы не тикающие настенные часы, то мне бы показалось, что я схожу с ума. Вечно улыбающийся Петр, как и обещал, зашел вечером. От него разило резким мужским одеколоном. «Надеюсь, он его пьет," - подумала я. - Прям как в песне: Ален Делон не пьет одеколон». Рыжий был одет в новенький (о чем свидетельствовала не снятая бирка) спортивный костюм Адидас и кирзовые сапоги.
Бабушка жарила картошку с салом. Бутыль мутного самогона стояла на столе. Очень захотелось выпить. Правда, самогон я еще не пробовала. Но мне уже скоро восемнадцать, а жизнь, кажется, закончилось. Долго я в деревне не протяну.
Бабушка погладила меня по плечу:
- Алька, внученька, ты уже такая большая. Эх, времечко-то как летит, за хвост не поймаешь, - бабушка откупорила бутыль и налила мутной жидкости в миску на полу. Жирный серый кот Василий засунул морду в миску и довольно замотал хвостом. «Мама дорогая, в Матовиловке и коты – алкаши, значит», - схватилась я за голову. Отчим налил Петру половинку гранчака и мне половинку рюмки. Я брезгливо сморщила нос. Чё, думают, если городская, то неасилю? Выпила. Даже не скривилась. Перехватило дыхание.
- Возьми огурчик малосольный. Закуси, внученька, - забеспокоилась бабушка.
Картошка с поджаренной коричневой корочкой, перемешанная с луком и шкварками, хрустела во рту, точно магическая субстанция. Вкусно, странно, необычно. Тело, как облако, вот-вот взлетит, словно сила притяжения отсутствует. Я вылетала во двор и смотрела на мерцающие звезды. Белая тарелка Луны с грязными пятнами зависла над головой, вот-вот упадет на землю и разобьется. Яблоня играет с ветром, поет, шелестит листьями. В городе такой музыки нет. Душевно поет яблоня, так что плакать хочется. Бежать отсюда, немедленно. Ноги сами вынесли меня на дорогу…
***
- Сегодня в нашем клубе танцы, - сказал Петр и положил букет желтых тюльпанов на могилу. Вороны шумно слетели с веток деревьев. Кар-кар-кар - разнеслось по деревенскому кладбищу. Кар-кар-кар. Черные птицы закружились над головой. Он же, словно не замечая взбесившихся ворон, вынул из кармана пачку Примы, размял сигарету, всматриваясь в белый шар полной луны, и щелкнул зажигалкой. Сердечки сигаретного дыма подхватил ветер. Прошлогодние листья на заброшенной могиле закружились в лунном свете. Гроб вышел из-под земли, как подводная лодка при аварийном всплытии. Из гроба встала женщина в вечернем платье с корсетом и стоячим воротничком; в руке она держала стальной стержень с хрустальным набалдашником. Женщина откинула вуаль; половина лица, покрытая гниющими язвами, хоть и не утратила за долгие годы шарм и привлекательность, но все-таки не отличалась свежестью. Вторая же половина была на удивление гладкая, без морщин, желтая кожа обтягивала скулу, как походный барабан времен битвы под Бородино. Уши дамы заросли мхом.
- Здравствуй, Петя. Давненько тебя не было видно. Раньше ты приносил мне розы.
- Здравствуй, Тамара, - Петр поцеловал женщину в щеку. Скривился, сплюнул, вытер ладонью губы. - Извини, смокинги и розы нынче не в моде. Нужно быть ближе к народу. Балы на очередном собрании правления колхоза объявлены пагубным пережитком. Теперь это называется – танцы или дискотека. Вот я тебе шмотки принес переодеться, - Петр расстегнул спортивную сумку, достал потертые джинсы, турецкий махровый свитер и резиновые сапоги.
- А я тебе подарочек принесла. Как заказывал. Новая рукоять управления молотилки и жатки комбайна. Хрустальный шар на конце рукоятки заиграл ярко-голубым цветом. Женщина чихнула, заляпав Петра тухлой слизью.
- Будь здорова, и спасибо за заботу. Сегодня опробуем новшество в деле.
- Что такое есть шмотки? - спросила Тамара с нарочитым немецким акцентом, натягивая поверх платья свитер. Со змейкой гульфика на джинсах ей пришлось повозиться. - Петя, ты говорить немножко не по-русски.
- Да уж. Ничто не стоит на месте, даже русский язык.
- Хорошо, что нас Отец не видит, мой милый братец!
- Кстати, как он там? - Петр взглянул на развороченную могилу. Из земли шел пар, черви копошились в жирных кусках чернозема.
- Занят. Работы много, как никогда.
- Тамара, ты к нам в деревню, на грешную землю, надолго?
- Не знаю еще. Что нового в Матовиловке?
- Есть одна новенькая.
- Ну, вот и хорошо. Вот и славненько.
- Петенька, долго ты среди живых людей влачишь существование. И что за запах от тебя противный такой?
- Новинка сезона. Парфюмерная фабрика «Аромат». Лосьон огуречный № 5. Комаров отпугивает. Тамара, может, тебе лучше в город? Давненько ведь в столице не была?
- Так я за тобой соскучилась, вот погощу у тебя пару дней на свежем воздухе, отдохну, а потом в город подамся. Самого-то не тянет в гущу грехопадения? Ты скажи, а я Отцу намекну. Хоть в Америку, хоть в Рио- де- Жанейро, в белых штанах будешь ходить, а?
- Дык, на кой ляд мне эта Америка: все бегут, спешат, суета сплошная. А белые штаны – только людей смешить. А у нас природа и тишина.
Брат с сестрой миновали кладбище, через рощу вышли на грунтовую дорогу. Дорога раздваивалась. Направо пойдешь – бетонка с фонарями, трехэтажные особняки; налево - вспаханная колесами машин грязь после дождя, темно, хоть глаз выколи.
- Ой, - вскрикнула Тамара, вступив в лепешку навоза.
- Под ноги надо смотреть. Чай, не в Рио-де-Жанейро.
Тамара вопросительно посмотрела на брата.
- Мон анж, а это что за «Царское Село» в огнях? Что-то не припомню.
- Дачный поселок - Гривновка. Деревенский ренессанс.
- Слыхала про этих самых олигофрендов, пардон, олигархов. Совсем распоясались. Одна надежда на комбайнеров. То бишь, на тебя, братец. Аппарат-то в порядке?
- Теперь в полном порядке, с новой рукояткой-то управление веселее будет.
***
Внедорожник мигнул фарами, свернул с шоссе и остановился. Водительскую дверь открыл молодой, но уже солидный человек в черном костюме с галстуком, с депутатским значком на лацкане пиджака.
– Девушка, вас подвезти? - глаза юноши блестели, точно болотная муть в свете луны.
- В город не подбросите? – спросила я с надеждой.
- Только если сперва согласитесь со мной отужинать. Как зовут тебя, красавица?
- Я не голодна, и я вам не красавица.
- Ну, как знаешь. Я еду на дачу в Гривновку. Тут совсем рядом. Вернуться всегда успеешь.
Назад возвращаться не хотелось.
Молодого человека звали Максимом, он рассказывал бородатые анекдоты и сам над ними смеялся. В общем, можно терпеть. Ужин начался при свечах. Романтично, как в мексиканском сериале. На стенах резиденции (дачей назвать трехэтажный дом было бы затруднительно) висели картины, восточные ковры лежали на паркетном полу. Но элегантный, как рояль в кустах, Максим за пару часов успел выдуть бутылку виски. Тупо начал лапать мою грудь, словно крестьянка доила корову. Из его рта несло перегаром, а хвостик рижской шпротины застрял между передними зубами. Когда он начал стягивать с меня платье, я оттолкнула его и залепила оплеуху: «Что вы себе позволяете, молодой человек?» Однако он еще больше взбесился.
- Нехрен строить из себя целку, - кричал пьяный Максим, еще пару часов назад казавшийся воспитанным молодым человеком.
Крылья носа его раздулись и превратились в пятачок. Свинья. Настоящая свинья с узкими захмелевшими глазками. Максим хрюкал и пускал слюни. Меня чуть не вырвало от отвращения. Я попыталась вырваться, но пьяная свинья больно схватила за шею. В глазах стало темно. Свело железными щипцами желудок. Противно. Гадко.
ЭТО НЕ ЧЕЛОВЕК!
ЭТО НЕ ЧЕЛОВЕК!
ЭТО ПРОСТО ВЗБЕСИВШАЯСЯ СВИНЬЯ!
Чудом вывернувшись, я дотянулась до бутылки шампанского…
Пузатая бутылка взорвалась на голове Максима. Он замотал головой, с удивлением смотря по сторонам. Кровь полилась из башки раненого животного вместе с игристым шампанским. Животное устрашающе зарычало. Я схватила вилку со стола и ударила ему в глаз. Еще раз. И еще раз. Еще много-много раз. Я остановилась, когда его голова стала похожа на залитый кровью друшляк. Меня трясло, как эпилептика. Стало очень холодно. Изо рта шел пар. С трудом передвигая подкашивающиеся ноги, я подошла к окну. Свежий ветер коснулся лица. Во дворе две немецкие овчарки захлебывались в лае. Захотелось закрыть глаза и поверить, что это просто кошмарный сон. За спиной послышалась возня. Я обернулась. Максим с вилкой в пустой глазнице говорил по мобильнику. В комнату, откуда ни возьмись, входили люди со свиными головами. Их было много. Стадо. Свиноферма. Они что-то говорили в такие же черные мобильники, кричали, требовали, раздавали ценные указания. Настенные часы пробили двенадцать, и свиньи кинулись к длинному корыту, отталкивая друг друга. Похлебка в корыте бурлила и дурно пахла. Я не выдержала и вырвала. Свиньи оторвались на секунду от трапезы и посмотрели сквозь меня. Словно меня уже нет, словно я умерла. Я закричала от страха и кинулась по лестнице во двор. Кружилась голова, и все мелькало, как в музыкальном клипе. Собаки сорвались с цепи, а за ними бежали свиньи. Вязкий туман цеплялся за ноги. Полная луна насмехалась надо мной. Падая от усталости и уже потеряв надежду, я увидела прожектор комбайна…
***
В деревенском клубе танцы походили к концу. Молодежь зевала, держа наготове вилы. Когда Тамара и Петр вошли в клуб, бобинный магнитофон, стоящий в центре сцены, заиграл танго. Пара заслуженных колхозников зашуршала ботинками по танцполю.
Петр сел за столик и пригласил сестру. На вышитой крестиком скатерти стояла бутыль с мутной жидкостью. Комбайнер расчесал рыжие волосы пальцами и потушил сигарету в пустую консервную банку. Тамара облизала черно-синие губы.
- Вот, сестрица, эликсир молодости, плод труда тысячелетних поисков талантливых алхимиков.
- За Матовиловку! Да будет славна в веках эта земля! – Тамара произнесла тост и опустошила стакан.
Язвы на ее лице исчезли, кожа стала белой, как молоко. На щеках заиграл румянец. Она пустилась в пляс, весело, по-молодецки, отбивая чечетку. А цветной платочек порхал в ее руке, точно птица. Пожарный колокол на водокачке пробил двенадцать раз. Танцы закончились. Полночь. Полнолуние. ВРЕМЯ ЖАТВЫ. Комбайн взревел мотором, хрустальный шар новой рукоятки запылал зеленым огнем на всю округу. Петр вдавил педаль газа до пола…
***
- Бабуля, я тебя очень люблю, - поцеловав бабушку, я схватила Василия на руки и погладила его между ушами. Первое мое лето в деревне пробежало, а уезжать не хочется. Я буду скучать по своим новым друзьям. Меня ждет пыльный серый город, где каждый сам по себе. Люди, живущие в бетонных муравейниках, не здороваются с соседями и не слышат бой часов, отсчитывающих время. Люди в городе отвыкли от свежего воздуха и не слышат музыку жизни: шелест травы, журчание ручейка, пение птиц. А еще они не знают про КОМБАЙН. Я видела, как он косил свиные рыла. Петр сказал, что мне все приснилось после рюмки самогонки. Но утром я зашла на тракторный стан. Стекла кабины комбайна сверкали в лучах восходящего солнца, ручки управления светились, а еще комбайн был теплый и красный, точно напившийся кровью. Говорят, что все КОМБАЙНЫ КРАСНЫЕ. НО Я В ЭТО НЕ ВЕРЮ…

_________________
У кошки четыре ноги -
и все норовят ее пнуть.
Товарищ, ты ей помоги.
Товарищ, собакой не будь.

Тимур Шаов


Вернуться наверх
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Конкурс рассказа "Деревенский хоррор"
СообщениеДобавлено: Вт дек 11, 2012 6:09 
Не в сети
Кошка книжная домашняя
Аватар пользователя

Зарегистрирован: Пн мар 23, 2009 19:54
Сообщений: 21197
Откуда: Хайфа
№11

Это


На заднем дворе было хорошо. Тихо, солнечно. У забора – заросли бурьяна и лопухов, старый ясень с деревянным столом под ним, кусты смородины. А на взгорочке высокая трава не росла, только заросли низенькой ромашки без лепестков, с пахучими желтыми пупырышками вместо цветов, и еще какой-то травки с красивыми круглыми листиками и крохотными бараночками семян, которые почему-то всегда хотелось попробовать. Хотя Маришка точно знала, что на вкус они – трава травой.
Там было очень уютно лежать и читать, или лежать и смотреть в небо, или рассматривать ярко-красных, с черным рисунком на спине жучков, ползающих среди травы и обломков кирпича; Маришка вообще-то жуков не любила, но эти ей нравились.
И всё бы хорошо, если бы не то, что ПОД взгорочком. А под ним был – погреб.
Раньше Маришку это нисколько не волновало. Ну, погреб и погреб. Дощатая дверь, десяток ступенек вниз. Запах земли, картошки, соленых огурцов, старого дерева и еще всякого. Картошка там и хранилась, в углу за дощатой загородкой. Банки с вареньями на полках. Бочка с засоленными на зиму огурцами-помидорами. В процессе засолки, а также варки варенья Маришка всегда принимала самое активное участие: я вам не какая-то там – к деду-бабке на лето приехала клубнику жрать, неумеха городская - я умею! Больше того: ей это страшно нравилось. Всё это делалось тут же, возле того самого стола под ясенем, и смородиновые листья с тех самых кустов прокладывали между рядами огурцов, а за вишневыми ходили к соседям; и большущий эмалированный таз с вареньем стоял на старом-престаром примусе... И девочке казалось, что это не работа, а вроде праздника. Была бы постарше, сказала бы – обряд. Священнодействие. Но таких слов она не знала. Просто – нравилось. И, само собой, глядя на пузатую бочку в погребе, она испытывала законную гордость. Поэтому раньше всегда увязывалась за бабушкой в погреб – взглянуть лишний раз. Да и вообще – спуститься в прохладу жарким днем было приятно, а полутьма по углам, которую слабенькая лампочка на проводке почти не разгоняла, была такой таинственной... Темноты Маришка никогда не боялась.
Если бы не Любка... Ведь знала же, знала, что у Любки язык, как помело, наврет с три короба и не чихнет. Сколько раз, еще в дошкольные годы, соседская девчонка пугала ее на ходу сочиненными небылицами, а потом сама же и высмеивала: «Обманула дурочку на четыре курочки!» Про какую-то «глазастую грозу», которая, если тебя увидит, то на месте убьет. Про какого-то «черепа», который ходит на двух ногах, но пригнувшись (почему-то это казалось очень страшно), и почти невидим, только как бы радужные переливы на траве... что этот «череп» делал, уже и не вспомнить. Маришка обижалась, потом перестала, стала относиться к любкиным сказкам, как к сказкам, и всё стало в порядке.
Но однажды Любка, как бы между прочим, спросила:
- А ты не боишься в погреб лазить?
Маришка удивилась: с чего бы?
А Любка взглянула необычно серьезно:
- Ну как же – у вас ведь там... ЭТО!
- Что – ЭТО? – не поняла Маришка.
- А ты что, не знаешь?
Чего там знать?! Опять байки! Вон, косу грызет и смеется про себя, конечно. Маришка надулась и хотела было даже уйти; но тут подружка вздохнула и задумчиво так, понизив голос, протянула:
Ну... может, и ничего. Может, оно у вас спокойное.
И больше говорить на эту тему не захотела.
И глупость это все, но почему-то стало неприятно.
Ну что там может быть, в погребе? Это же наш погреб, дед сам копал. Черти? Ага, очень смешно.
И Маришка выкинула это из головы.
А назавтра надо было помогать бабушке чистить проросшую картошку. В погребе. Это было тоскливо, но – надо. И она обдирала синевато-белые побеги на подвявших картошинах при свете пыльной лампочки, и всё было ничего, пока вдруг не вспомнилось...
«У вас же там... ЭТО...»
Девочка поежилась. Картофелины вдруг показались похожими на каких-то мерзких животных с множеством то ли ножек, то ли щупалец – вроде они даже шевелились, тянулись, подползали поближе... Она вскочила, с омерзением отбросив картофелину. Бабушка подняла глаза:
- В чем дело, Мариночка? Уховертка на картошке сидела?
- Д-да... - еле выдавила Маришка, ухватившись за удобную причину. Уховертки безвредные - но жутко противные. Не говорить же, в самом деле, про щупальца у картошки!
Собравшись с духом, села. Огляделась. Свет лампочки был неживым, в углах, в тенях, что-то... да ну, глупости! Больше слушай Любку!
А почему дальняя стена пустая?
Боковые стены – сплошь в полках, и полки эти уставлены вплотную. Между картофельной загородкой и бочкой еле протиснешься. А там что же?
- Ба, а почему на дальней стене полок нет?
- Что?
- Ну, на той стене – почему ничего нет? Место пропадает.
- На той? Ах, да... Видишь ли, Мариночка... там... там сыро. Сыро, да-да. Поэтому там ничего не ставим. В дождь там вода по стене течет.
Почему-то бабушкин голос звучал неубедительно. Как будто про сырость она только что выдумала.
Или показалось?
Поковырявшись еще немного с картошкой, Маришка выдумала, что у нее болит горло, и была отправлена в дом. Пришлось несколько дней пить чай с малиновым вареньем, в котором были противные мелкие зернышки – почему-то в свежей малине они почти не чувствовались. И полоскать горло содой с солью – та еще гадость. Зато в погреб можно было не ходить.

Какое-то время после этого невозможно было есть картошку. Сразу лезли в голову эти дурацкие щупальца. Но бабушка расстраивалась – и Маришка, подумав, сделала, что называется, «ход конем»: стала представлять себе, что уничтожает поверженного врага. И картофельные «ножки» потом обдирала с ожесточением, будто и вправду с врагом сражалась.
Вот только собраться с духом, чтобы спуститься в погреб...
Думала – пройдет. Но время шло, а становилось хуже. Из открытой двери явственно тянуло склепом. Маришка это точно знала, хотя понятия не имела, как именно пахнет в склепе. Холод был – неживой, нездешний. Картошка... ох, картошка... Но дело было даже не в ней.
Что-то там было, в погребе. У той самой дальней стены.
ЭТО.
Дед с бабушкой явно что-то знали – или чувствовали. Недаром ничего там не ставили. Но добиться у них иного ответа, чем «сырость», было невозможно, хотя сырость тут явно ни при чем. Ну, сырость – а если построить перед сырой стеной кирпичную? Да, мялся дед, построили было, а она обрушилась. Как? Да вот так. Банки обломками расколотило. Хотели починить, да как-то... не собрались.
Действительно, остатки кирпичной кладки, по колено высотой, возле дальней стены были. Только не у самой стены, а шага за три от нее. И когда Маришка подходила поближе, такая жуть почему-то брала, что перешагнуть этот бортик даже мысли не возникало.
И Любка, зараза, молчала, как пленный партизан, или мямлила что-то маловразумительное. Да не знает она толком, что это за «это»; и никто не знает; и откуда оно – тоже неизвестно; что оно делает? – ну... как повезет, но вообще-то... Только однажды, покачав головой как-то по-старушечьи, сказала: «Эх, не надо было мне говорить. Как бы оно не расшевелилось. Тут иногда так: не знаешь, не думаешь про него – оно и спит...» И тут же снова умолкла, будто испугавшись, что сболтнула лишнее. Да уж, сболтнула так сболтнула! Попробуй теперь не думать!.
С другой стороны: ну откуда Любка могла что-то знать? Это в сказках-фэнтезях чья-то бабушка оказывается колдуньей, эльфийкой или еще не пойми кем с уймой «тайного знания». А любкина-то семья – самая обычная. Фантазия буйная, только и всего. Может, еще и начиталась чего.
Маришка старательно убеждала себя, что все это ерунда и очередная любкина выдумка. Смеялась над собой. Дома, в городской квартире. Но если в какой-нибудь книге приходилось читать про подземелья, склепы, заколдованные замки, жилища ведьм – как бы там ни описывал автор – она точно знала, как это на самом деле выглядело: дощатая дверь, десяток ступенек вниз; запах земли, сырости, старого дерева; пыльная лампочка под потолком, шевелящиеся тени по углам. И полуобвалившаяся кирпичная кладка у дальней стены.
И стоило приехать в деревню – страх оживал опять и опять. Она валялась с книгой на любимом вгорочке, на мелких ромашках – а внизу, под землей, притаилось... что? Маришка не знала, и от этого было еще страшнее. Любка сказала – об этом нельзя думать. Ну да.
Не думать о погребе.
Не думать о белом медведе.
Не думать.
Она огрызалась на бабушкины воспросы и выдумывала всевозможные причины, чтобы поскорее уехать домой. Бабушка огорчалась, конечно; бабушку было жаль, и любимая внучка чмокала ее в щеку: «Не сердись, ба, я тебя люблю. Ты ж знаешь – переходный возраст!» Старшие вздыхали, кивали: переходный возраст, что поделаешь...

Но после выпускного вечера Марина приехала по собственной инициативе: порадовать стариков, показаться в новом, так сказать, качестве. Взрослая.
И было еще кое-что.
После обеда она вышла во двор и направилась туда, куда все эти годы не смела пойти одна, да и не одна – не очень-то. Хватит. Пора кончать с детскими страхами. Подружка брякнула, а ты себе столько лет душу травишь. Там ничего нет и быть не может, мы же не в средневековье живем. Всего-то и надо – осмотреть как следует эту «сырую» стену и убедиться, что она действительно просто сырая, и весь секрет.
Дощатая дверь, десяток ступенек вниз. Запах земли, картошки, соленых огурцов. Картошка. Бочка. Пыльная лампочка. Лампочка мигает – вот еще не хватало. Проводка не ах, а у деда радикулит, сложно ему теперь лазить тут, чинить. Но на этот случай возле входа на полке лежит фонарик. И дверь оставить открытой.
Кирпичная кладка. Знакомый холодок по спине. А может, ну его? Вернуться?
Ну уж нет! Не маленькая!
Маришка решительно перешагнула через выщербленные кирпичи. И – и ничего не случилось. Свет не погас, пол не затрясся, потолок не обвалился. Что и требовалось доказать. Теперь остается сделать эти три шага, подойти к стене, потому что при этом свете ничего не разберешь толком, надо вплотную подойти, и фонарик тоже слабенький, батарейка села, наверное...
А разве она еще не прошла три шага? Кажется, давно уже и все тридцать было. Что за шутки?..
Стена все еще была в трех шагах впереди.
Девушка оглянулась – светлый прямоугольник открытой двери виднелся где-то далеко-далеко. Она рванулась назад, но тут дверь с отчетливым, несмотря на расстояние, скрипом захлопнулась от порыва ледяного, непонятно откуда налетевшего ветра. Лампочка, правда, не погасла; но это уже ничего не меняло.
«ЭТО... Не надо было о нем думать, говорили же. Я его разбудила. Я в его мире. И оно сделает со мной, что захочет.» Но страха не было – только какая-то отстраненность, безразличие, как будто все это было не с ней. Или не на самом деле. Или – как будто она давно знала, что будет, и спустилась сегодня в погреб именно за этим.
Маришка вздохнула и закрыла глаза. И тогда мягкая лохматая лапа взяла ее за руку.

_________________
У кошки четыре ноги -
и все норовят ее пнуть.
Товарищ, ты ей помоги.
Товарищ, собакой не будь.

Тимур Шаов


Вернуться наверх
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Конкурс рассказа "Деревенский хоррор"
СообщениеДобавлено: Ср дек 12, 2012 0:34 
Не в сети
Кошка книжная домашняя
Аватар пользователя

Зарегистрирован: Пн мар 23, 2009 19:54
Сообщений: 21197
Откуда: Хайфа
№12

Нашли, блин, рассказчика…


Сложно в наше время остаться твёрдым материалистом. После перестройки потным жёлтым валом обрушилась на нас волна фильмов, книг и статей про разные такие-этакие явления: не про зелёных пришельцев, конец света и снежного человека - так про барабашек, привидения и прочую чертовщину. Тут ещё православие взялись возрождать, а если поверишь в Бога, то как оставить за бортом противника его со товарищи: внушают-де подлые бесы разные греховные мысли падкому до соблазнов люду.
У меня ещё в детстве была возможность сойти с твёрдой научной почвы на зыбкую мистическую: я всё сознательное детство три летних месяца проводил у бабушки в деревне, и сельские сверстники время от времени вели промеж меня и других городских свою несознательную агитацию.
Советская власть долго и упорно боролась за стирание различий между городом и деревней, но в каких-то областях не до конца в этом преуспела. Вот взять тот же мистический разрез. Представления городских детей разительно отличались от взглядов наших деревенских товарищей. За взрослых ничего сказать не могу, с ними на эту тему разговоров мы не вели, но ребятишки-то не сами это всё выдумали. Хоть мы иногда так себе это и представляли:
– Да врёте вы всё! И уши холодные.
Или:
– Вот врёт и не краснеет.
Прочитав в зрелые уже годы книгу Максимова «Святая, нечистая и неведомая силы», я понимаю, что застал последние отголоски старинных народных мистических представлений, доживших до 60-70-х годов XX века: абсолютно все страшилки, сообщаемые нам таинственным шёпотом нашими деревенскими друзьями, встретил я в этом труде. Вернее, встретил как раз много больше, ведь отголоски - они и есть отголоски, всё-таки многие представления «народного православия» при строительстве социализма из деревенского сознания выветрились.
С чем же жили и чем пугали нас и себя деревенские наши сверстники?
Ну, во-первых, они верили в ведьм. Причём не абстрактно, а вполне конкретно: как-то мы шли через деревню Якирево, что в двух километрах от наших Подъёлок, и кто-то из деревенских друзей показал нам на один дом:
– Вот тут живёт настоящая ведьма – бабушка Федосья.
– И чем же она ведьма?
– Она может колдовать, и к ней в трубу прилетает огненный змей.
Зачем к женщинам прилетают огненные змеи, наши собеседники, по малолетству, нам не смогли внятно ответить, и чего она такого страшного в последнее время наколдовала – тоже. Но чисто теоретически, вроде как могла наворожить разные беды: смерчи, засухи, град и прочее.
Подруга детства вспоминала уже взрослой, как, после смерти бабушки Федосьи, они с девчонками хотели попасть в её дом – тот стоял заброшенный, и там никто не жил. Но при попытке зайти внутрь там что-то зашумело: то ли упало, то ли зашуршало - и смелые исследовательницы таинственного с визгом бросились наутёк.
Во-вторых, они были твёрдо убеждены в существовании домовых, леших, чертей и прочей нечисти. Мы – городские, более твёрдо воспитанные в духе марксизма-ленинизма, атеизма и материализма, - всегда пытались переубедить наших суеверных сверстников. Но в своё время так и не преуспели. Валерка Кузнецов из Питера даже был готов провести ритуал вызова чёрта на перекрёстке дорог, чтобы доказать его отсутствие как класса. Ритуал довольно забавный: ровно в полночь на перекрёстке дорог нужно было снять штаны, тряхнуть ими несколько раз и что-то там сказать, за давностью лет уже не вспомню, что. Когда поднимется ветер или налетит смерч, что-то зашумит и завоет, нужно обращаться к чёрту со своими просьбами. Память не сохранила подробности вызывания и было ли оно вообще, да и вряд ли из этой затеи могло получиться что-то путное: главный принцип продажи души был нарушен – интимность, мы же припёрлись бы всей толпой, на слово кто же поверил-то бы.
В-третьих, ещё один вид сверхъестественных сущностей, в которых верили наши сверстники, – это привидения. Один случай, с ними связанный, произошёл, когда мы с друзьями уже бегали на танцы, то есть были не так уж малы.
Однажды на танцплощадку прискакали на лошадях двое ребят постарше - Сергей Светлов и ещё кто-то – и, захлёбываясь рассказали, как только что, у деревни, вроде, Деньково, но не присягну, они видели настоящее привидение: из кустов поднялось белое бесформенное облако и издало страшные, противные звуки. Ещё какая-то странность случилась тогда с лошадьми: то ли они, ударившись в галоп, после длительной скачки остались абсолютно сухими, то ли, наоборот, покрылись мылом сразу же после встречи с привидением, ещё до скачки. Всё это ребята, конечно, могли и выдумать, но тогда они зарыли в себе талант артистов: их рассказ звучал так убедительно – даже для убеждённых атеистов.
Был ещё один случай, который слегка поколебал мои материалистические устои уже в те былинные годы. Был я тогда довольно мелкий – это случилось раньше казуса с привидением.
У бабушки в то лето гостила моя двоюродная сестра из Ленинграда – Лена Грачёва, старше меня на четыре года, дочь старшего маминого брата Анатолия. Она спала в зале, а я в спаленке. И вот как-то ночью она меня будит и говорит, что на потолке кто-то ходит. Спать мы ложились довольно поздно, и спросонья я не впечатлился этим фактом, а может, и не врубился толком – перевернулся на другой бок и опять погрузился в царство Морфея. На следующий день, с глазами в юбилейный рубль, она мне рассказывает, что кто-то ходил в коридоре и на чердаке, причём чётко были слышны тяжёлые шаги.
Настропалённый её рассказами, на следующую ночь я, на пару с Леной, с опаской отправился в свою кровать, а ложиться мы, по понятной причине, не торопились. И вот, в тревожном ожидании, мы замерли каждый в своей постели. Кто ищет, тот найдёт, кто ждёт, тот и дождётся: где-то в коридоре послышались как бы приглушенные шаги, потом поскрипела лестница на потолок и, наконец, послышались шаги на чердаке. Создавалось такое впечатление, что на потолке, действительно, кто-то ходит.
– Ну что, слышишь?
– Слышу…
А что я ещё мог сказать? Так мы и тряслись у себя под одеялами, не помню уж, как и когда уснули. Бабушка утром на мой взволнованный рассказ спокойно ответила:
– Да это кошка, наверно, по гороху бродила.
Пришлось моему материалистическому сознанию и удовлетвориться тогда этой версией, хоть на кошку было похоже очень мало и почва к признанию домового реальностью была этим происшествием хорошо удобрена. Как я засыпал тем летом, сейчас подзабыл уже – привык, наверное, в конце концов, или всё само собой прекратилось.
Так что в детстве мой научный материализм устоял. Приказал он долго жить, когда мне было уже под пятьдесят.
Охватила меня в тот год какая-то жуткая ностальгия по деревне детства, вот прямо хоть вой. Недолго сопротивляясь, к лету я поддался этой гостье эмигрантов и переселенцев.
Высадился на станции Кесова Гора в самую глухую пору ночи. Ну, поезд из Москвы тут испокон веку в самую темень прибывает, только раньше дедушка на лошадке встречал, а теперь самому добираться. Да ведь всего-то десять километров, по холодку и с одним небольшим рюкзачком старому туристу – тьфу. Выбрался на большак, кое-где подсвечивая себе мобильником, и - ать-два, горе не беда - замаршировал широким шагом в нужную сторону.
Луна больше прятала своё разбойничье полурожие за тучами, но дорога всё равно немножко виднелась. Тут не ко времени вспомнил местную байку про белую женщину. Рассказывают, что в этих примерно местах какие-то лихие шофера взялись подвезти молодую женщину, а тут бесы их сильно попутали: снасильничали злодеи и, испугавшись возмездия, стукнули бедняжку чем-то по голове и выбросили в придорожное болотце. Вот с тех пор и стала на дорогах по ночам голосовать некая молчаливая белая женщина, вроде как стараясь отыскать своих обидчиков.
Я хоть и без машины, но невольно прибавил шагу, а около жжёного болота чуть бегом не припустил, хоть это и не болото теперь вовсе, а просто большая свалка. Тут всегда что-то дымится и жутко воняет. А когда с этого неболотистого болота что-то неимоверно противно заскрипело, по спине пробежали не просто муравьи, а целые термиты. Выпь тут, что ли, завелась? И куда все нормальные птицы подевались? Молчат, как задушенные. Только стая нетопырей промелькнула в неверном свете месяца, на минутку полувысунувшегося из-за сплошной пелены туч. Хорошо, что я родился не на Американском континенте, и у нас тут не водятся летучие мыши – вампиры.
На полпути ещё какие-то совы тревожно закружили над головой, будто желая предупредить о чём важном. Ну, действительно, я же явно не похож на полёвку или зайца – их обычную добычу. А когда такие большие птицы начинают совершенно бесшумно рассекать воздух у тебя над головой… да ещё в предрассветной тьме… будь ты хоть трижды материалист и атеист, а захочется оказаться дома как можно скорее.
Вот, наконец, тучи на востоке стали наливаться густой алостью, как будто там, в вышине, какому-нибудь великану сделали кровопускание, и в деревне Селивёрстово, мимо которой я проходил, неуверенно прокукарекал какой-то молодой петушок. Я обрадовался ему, как родному, хоть надтреснутый юношеский дискант этого недоноска не шёл ни в какое сравнение с мощной перекличкой матёрых крикунов былого. Да, мало кто держит теперь кур и в деревне; скорее всего, и этому одиночке не пережить осеннего супа.
Когда я подходил к родной деревне, солнце из-за горизонта протянуло свои первые лучи, разогнав ночную тьму, тучи и мои страхи.
Канул в лету первый день на малой родине, остались позади встречи с лесами и полями детства, рекой Кашинкой, постаревшими земляками и недоспившимися друзьями детства. Сам я давно не пью, поэтому молодость вспоминали, сидя на лавочке и пощёлкивая семечки.
День прошёл. В деревне вещи удивительно долговечны: я лежу на том же диванчике, в той же спаленке, что и в детстве. Рассматриваю те же сучки в тех же досках потолка… невольно переносясь памятью в разные эпизоды детства… В том числе и с этими шагами…
И вдруг!.. Вдруг слышу! Шаги!!! В коридоре. Есть в деревенской избе такое пространство – коридор (тут чаще говорят «колидор»). Из этого колидора ведут четыре двери: одна на крыльцо и на улицу; вторая во двор к скотинке; третья в горницу; и четвёртая в хату.
А ещё есть там лестница на чердак (говорят – на потолок). Вот на эту-то лестницу и направились явно различимые шаги… Проскрипели всеми девятью ступеньками и затопали по потолочным брёвнам…
В доме же никого нет! Дядя Коля, нынешний владелец дома, на обследовании в больнице, ключ мне соседи отдали, да я двери на улицу и во двор изнутри запер. Кошки есть, но… какие это нахрен кошки!
С детства забытый страх схватил ледяной лапой за сердце и разлился холодной струёй по всему телу.
Но… Бабушки давно нет, пожаловаться некому – придётся что-то делать самому… Героем никогда не был, но сидеть и дрожать всю ночь - точно умом тронешься. Можно, конечно, сбежать, да куда? К соседям? И рассказать, что взрослый, не больной мужик сбежал от скрипа на чердаке?!
Нет уж! Придётся решиться и выяснить. Как будто издеваясь, шаги стихли. Собрав в кулак - нет, не мужество, а жалкий его заменитель: смесь гордости, чувства собственного достоинства и научного материализма, - а также прихватив из кухни средних размеров топорик, я отправился в поход на чердак.
С каждым шагом ноги как будто наливались свинцом, и топор стремился выскользнуть из рук… Вот миновал дверь… колидор… лестница на потолок… вместо нижней ступеньки - жернов от ручной мельницы, остальные восемь поскрипывают предостерегающе… осторожно заглядываю в разверзнувшую свою пасть черноту люка…
Ничего не видно; перекладываю топор в левую руку и достаю мобильник. Он у меня типа «бабушкофон» с большими кнопками и крупным шрифтом, но вполне стильный и с довольно сильным фонариком.
Синеватый луч выхватывает из темноты разный хлам, который копился тут годами: подшивки газет, посылочные ящики, раму от велосипеда и многое другое. Всё покрыто толстым слоем пыли, отдельные пылинки причудливо танцуют в потоке света… Осмелившись, поднимаюсь на чердак окончательно… Ну кто тут может быть? Потолочины реагируют уже на мои шаги, скрипя на тон ниже, чем ступени. Пылинки закружились в настоящем вальсе.
Тихонько продвигаюсь дальше, осторожно перешагивая через поперечные балки. Лучик света выхватывает из темноты старую прялку, медный самовар, старый улей… Осторожно обхожу чердачное колено трубы русской печки, освещаю запечный закуток…
Блин с подливой!... Что за чёрт?... В синеватом свете мобильника вижу уставившихся на меня… непонятно кого…
Первая мысль мелькнула – бомжи… уж больно лохматые; но какие бомжи в деревне? Да и на нормального человека только один похож, этакий дедок с длинной седой бородой в меховой безрукавке, холщовых портах и валенках с галошами. Остальные - кто во что: кто как плюшевый мишка-переросток, другой просто похож на большой тюк шерсти с глазами. Даже и не скажу, сколько их было. Сидят кружком, зенками на меня уставились и зрачками разноцветными в полутьме отсвечивают.
Сейчас описываю дольше, а тогда только взглянул - и такая слабость навалилась, тело как будто хлопком набили… топор из левой руки выпал, и мобильник из другой чуть не выронил. А из горла само собой как-то вырвалось только глупое:
– А что вы тут делаете?
– Тебя поджидаем, касатик, – за всех ответил дедок, – собрались вот байками потешиться, да друг друга как облупленные знаем – скушно. Теперь ты нам сказывай, садись вот на балочку, память в кулачок собери и потешь почтенное собрание.
– Да какой, блин, из меня рассказчик?
– А ты не выкаблучивайся, понравится твоя история – отпустим, а нет – так с нами тут, милок, и останешься.
Попробовал я дёрнуться убежать, ан не тут-то было. Не слушаются руки-ноги… Придётся срочно переквалифицироваться в сказочники.
– Что же вам рассказать?
Нестройный хор прошелестел на разные голоса:
– Про деревню.
– Нет. Про город.
– Поучительное что.
– Чтобы про наши места.
– Да-да, знакомое чего.
– Нет, про далёкое.
Хм… про деревню и про город, и знакомое и далёкое, да ещё и поучительное… тут задумаешься. Слушатели замерли в мёртвой тишине, только сердце бешено билось в груди и шумела кровь в ушах… Да, надо выкручиваться, не вечно же тут сидеть, покрываясь шерстью.
– Ну слушайте, расскажу вам, как я не стал киномехаником.

(продолжение следует)

_________________
У кошки четыре ноги -
и все норовят ее пнуть.
Товарищ, ты ей помоги.
Товарищ, собакой не будь.

Тимур Шаов


Вернуться наверх
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Конкурс рассказа "Деревенский хоррор"
СообщениеДобавлено: Ср дек 12, 2012 0:36 
Не в сети
Кошка книжная домашняя
Аватар пользователя

Зарегистрирован: Пн мар 23, 2009 19:54
Сообщений: 21197
Откуда: Хайфа
Нашли, блин, рассказчика
(продолжение)


Как я не стал киномехаником

Случается иногда убедиться в мудрости старых истин, и частенько как-то пост фактум, то есть на собственной шкуре. Например: «Бойся своих желаний, они могут и исполниться».
У Антония Сурожского, вроде, есть замечательная история про мальчика, увидевшего у деда вставную челюсть, которую тот на ночь опускал отмачиваться в стакан с водой. Так вот, узрев это чудо, впечатлительный ребёнок стал молить Бога даровать ему такую же. Уже потом, повзрослев, не менее горячо благодарил он Создателя за неисполнение своего детского порыва. Так и закончил дни со своими зубами.
Вот и у меня близко к полувеку чуть не исполнилось одно детское желание – стать киномехаником.
В культурно-образовательном отделе Центральной городской библиотеки, где я тружусь уже много лет, сменился начальник. Пришла к нам порулить Яна Череватая с телевидения. Женщина молодая, энергичная и очень быстрая как в идеях, так и в их исполнении. Вот уж, действительно, как вихрь налетела на наш островок разумного-доброго-вечного. Надолго только не задержалась: понеслась дальше – теперь, говорят, где-то в Питере зажигает. От неё у нас в отделе осталась новая мебель, мой мощный компьютер с офигенной памятью и кинолекторий. Только Янка с её необузданным темпераментом смогла сдвинуть с мёртвой точки эту давно вынашиваемую нашим руководством идею: возродить у нас настоящий кинозал. Когда-то, ещё при господстве диалектического материализма, он в библиотеке был. Но к описываемому моменту испарился вместе с диаматом и основной киноаппаратурой, так что начинать пришлось почти с нуля.
Но все эти трудности оказались как раз по плечу Череватой: быстренько связавшись с нужными начальствами, она обо всём договорилась, и к нам в кинобудку свезли киноаппараты чуть ли не со всех клубов города и района. Специалист из кинопроката даже как-то умудрился собрать из них два рабочих аппарата. Тут и случился диалог, чуть не ставший для меня судьбоносным.
Любовь Кирилловна Самошкина, единственный заслуженный киновед в нашем Новокузнецке, которую Яна как-то уговорила вести наш кинозал «Иллюзион», спрашивает:
– А кто же будет показывать наше кино?
– Да вот, Сергей Владимирович и покажет, – ответила, не задумываясь, Вера Васильевна, наш директор. Так и начала сбываться моя детская мечта.

А мечта такая в детстве у меня была, и корни её растут из деревни Подъёлки, бытующей себе тихо-мирно в своём Кесовогорском районе Тверской области и по сей день. Оттуда приехали в Западную Сибирь строить металлургический гигант мои родители, да и я считаю эти веси своей малой родиной. Так получилось, что я даже родился тут и провёл все летние месяцы детства, даже понятия не имея о детсадовских и пионерских лагерях, разве только по рассказам одноклассников.
Собственно, тут мы и подобрались вплотную к сбыче мечт. Дело в том, что в нашем колхозе «Россия» (да, можно сказать – мы дважды из России), хорошо было поставлено дело кинопропаганды, и даже такие маленькие деревни, как Подъёлки, Григорово и Ощерино, не остались обделёнными этим важнейшим, если верить Ленину, из искусств.
Живы ещё люди, помнящие приход сюда в конце 40-х годов «великого немого». Причём прихода такого же успешного и эффектного, как у братьев Люмьер с их «Прибытием поезда»: бабушка Марья, прабабка моего товарища Кости, сев в первый ряд на фильм о Зое Космодемьянской или какой-то другой фильм о войне, на кадрах несущихся на зрителей танков резко отшатнулась от экрана с криком:
– Танки, Господи, танки!!!
Вот так, хоть тогда тут ещё не было специального помещения для кино и механик Татьяна Жесткова крутила его у себя в доме на маленьком экранчике. Причём крутили помощники из ребят в прямом смысле этого слова, без электричества – за ручку. Чаще всего поручалось это ответственное дело Шуре Киселёву – отцу моего друга детства Юрки. Фильм шёл без тапёра, действительно внемую, только кинщица успевала читать титры.
Но, может, этот эпизод с танками случился и с приходом звука, всё-таки бабушка Марья в своё время жила в Питере и даже ходила, будучи беременной четвёртым ребёнком, с попом Гапоном к царю в «кровавое воскресенье», так что вряд ли до этого не видела живые картинки.
А вот эру звукового кино в Подъёлках я ещё застал; с ней-то и связано моё глубокое и чистое детское желание – нести людям свет искусства.
На самом краю деревни, между двух дорог, стояли тогда три сарая: два под зерно и ещё что-то, а третий, ближайший к домам, – под кино. Туда было подведено электричество, натянут белый экран, стоял киноаппарат и звуковая колонка, и всё это уже не увозили, по крайней мере, летом.
Что-то до сих пор помнится, как будто это было вчера…
За день или два до сеанса почтальон или ещё кто развешивает на столбах афиши: по одной на деревню. В Подъёлках это обычно был столб напротив дома моей бабушки, так что зачастую я первый узнавал о предстоящем культмероприятии – и, конечно, тут же бежал рассказать о нём всем встречным и поперечным:
– Дядь Шура, завтра кино… Баба Катя, завтра кино… Танька, кино завтра, «Неуловимые мстители»…
Вот тоже раньше никогда не задумывался об иерархичности имён в деревне, оставшейся, может, с каких патриархальных времён: ровесники и младшие – Юрка, Ленка; дети постарше – Толик, Галя; поколение родителей – дядя Володя, тётя Вера; прародителей – деда Саня, баба Нюша. И всех знали по именам, здороваясь, почти всегда добавляли этих дядей, тётей и баб с дедами… Да… времечко летит: сам прочно уже перекочевал в разряд дядь, а дедом и бабой уже и назвать некого – не осталось…
Ну ладно… «Неуловимых мстителей» я просто наобум назвал, на самом деле почему-то ни одного конкретного фильма, просмотренного в этом сарайном кинотеатре, я и не помню (ходили на любые), а вот атмосферу…
Пасясь у киношного амбара, заранее начинали мы ждать приезда кинщика, так зачастую звали киномеханика. И вот он приезжает, со скрипом открывает воротину вожделенного сарая, выгружает фильм в жестяной коробке и как-то начинает готовить зал: пытается подмести пол, поднимая нехилое облако пыли, найти досок и чурбаков, чтобы соорудить хоть какие-то скамейки, которых, как правило на всех не хватает. Зная это, народ, особенно ближайший, приходил со своей мебелью.
Иногда, помнится, кинщик просил нас пособить ему в переоборудовании зала – поискать доски, нарвать веник, помахать им, и если помощь была существенна, то пускал в кино бесплатно.
И вот время пришло: зрители потянулись к бревенчатому храму искусства, кто со стулом, кто со скамейкой или табуреткой. У меня тоже была своя любимая невысокая зелёная скамеечка, на ней вполне можно было сидеть вдвоём, а то и втроём. Народ часто кооперировался по несколько человек – скамьи были довольно популярны. Киномеханик на входе всех обилечивает, потом закрывает ворота сарая, выключает свет и заводит свою шарманку.
Такая экзотика, ностальгическая, прочно связанная в памяти со счастливым детством… Луч света, рисующий на экране другую жизнь, просто почти материален и объёмен: всё-таки в зале очень пыльно, сарай - он и есть сарай. Киноаппарат стрекочет прямо за спиной, наполняя помещение магическим гулом, это не считая звуков картины и посторонних шумов: кашлей, скрипов, шёпотов… Периодически на экране вместе с героями картины появляются тени опоздавших, пересаживающихся или выходящих покурить людей - наклона в сарае нет и объектив довольно низко… Но всё это неважно, всё это создаёт особое деревенское киноволшебство, магическую атмосферу, которой нет в городском кинотеатре, - атмосферу глубокого соучастия во всём действе. И это помимо чуда самого кино.
Всё это давно миновало и больше никогда не повторится, но примерно эти воспоминания и настроения всколыхнулись у меня в душе, когда директор библиотеки практически назначила меня киномехаником, ни словом, кстати, не упомянув о повышении зарплаты. Но это отошло куда-то на второй план: как же – мечта детства осуществляется! И в противоречивых чувствах я пошёл в кинобудку – постигать азы мастерства, чтобы, по возможности, стать киномехаником, а не «сапожником», так кричат в зале неудачным киношникам при заминках с картиной.
С настоящей кинобудкой, впрочем, я тоже был знаком не понаслышке: с ней связаны воспоминания уже немного из другой оперы, возраста «мОлодежь и пОдростки». Это связано с обратной стороной отдыха в деревне. Тут всё, конечно, замечательно: чистый воздух, свежее молочко от бабушкиной коровки, прочие натуральные продукты, лес, река, цветы, ягоды, грибы, купание и всё такое… Но… Вместе со всем этим большое такое «но»: меньший контроль со стороны старших, чрезмерная свобода, несмотря на то, что каждый взрослый - тут же все друг друга знали - считал своим долгом приглядывать за любыми детьми, болтающимися в поле зрения.
Так ведь лес рядом. Деревня-то недаром Подъёлки называется, и заросли кустов повсеместно – как тут уследишь. Да та же речка. Вот и «повезло» слишком рано познакомиться с изнаночной стороной жизни. Да, сначала покуривали по кустам, потом и с зелёным змием довелось познакомиться, такие отравы, как «Солнцедар», «Рубин» и прочие плодово-выгодные вина знакомы не понаслышке… дальше - больше… Ну, для нашего рассказа остановимся на этом этапе.
Было мне тогда лет четырнадцать от силы, но в нашей тёплой компашке тусовались ребята и постарше. Вот один из них – Слава Коршунов - и был тогда первым киномехаником округи. В сарай к тому времени кино перестали привозить, и культурно развлекаться вечерами мы ходили в клуб деревни Никольское, за три километра от нашей. И, конечно, на правах друганства, заглядывали в кинобудку к Славику, иногда и фильм отсюда смотрели, особенно, если он был знакомый, сэкономив таким образом какую-никакую копейку.
Вот таким макаром я и приобщился немного к этой внутренней кухне: знал, что фильм состоит из частей минут по 10-12; для непрерывности показа фильма необходимо два аппарата: когда одна часть заканчивается, нужно переключать показ на второй киноаппарат, заряженный следующей частью; момент переключения нужно ловить по особым крестикам в правом углу экрана, чтобы зрители не заметили разрыва непрерывности… Ну и некоторые другие тонкости - например, что части после показа нужно перематывать, иногда даже помогали Славику покрутить перемот-аппарат.
Этот умственный багаж представляет, так сказать, позитивную сторону моего подросткового приобщения к искусству, но была и негативная. В этой же кинобудочке мы познавали тайны не только кино, но и поглощения какой-нибудь бормотухи подешевле… Эх, молодость, глупость… здоровья немеряно… Кстати, тут я понял подоплёку некоторых киноказусов: когда, например, убитый герой через какое-то время бодро вскакивал на коня, размахивая шашкой. Киномеханик - он же тоже человек, и ему свойственно ошибаться, а если примет немного на грудь, то это свойство возрастает прямо пропорционально количеству принятого.
С одним из таких возлияний связан самый антисоветский эпизод в моей жизни: на какой-то праздник или просто так мы прилично нагрузились в кинобудке и, как вы, наверное, понимаете, нагрузились не знанием. Ну и сильно нагруженные незнанием товарищи прилегли тут же и отдохнуть, что ли, или ушли куда, в общем, никого поблизости не случилось. А около клуба в то время всегда развевался серпасто-молоткастый красный стяг на длинном флагштоке. И меня, тоже сильно нагруженного, очень заинтересовал механизм спуска-подъёма, вот я и начал потихоньку тянуть за верёвочку. Блочок поскрипывает, верёвка тянется, флаг вниз потихоньку спускается… Так до низа и доехал. И что тут мне в нагруженный ум взбрело? Нет бы обратно его поднять – антисоветских настроений никогда у меня не было, вполне сознательно всегда стремился к победе коммунизма. Наверное, где-то в это время диссидент родился, не иначе, и я взял да и сорвал этот символ родного государства. Символ был большой, и я намотал его на тело под куртку, как в военных фильмах выносят знамя из окружения.
На следующий день, протрезвев, никак не мог придумать: что же мне с ним делать? Назад нести - невозможно, приспособить куда – тоже: видно же что это такое, да и ткань там пропитанная была, жёсткая слишком. Так ничего лучше и не придумали с другом Юркой, как сжечь в лесу. Горел флаг очень хорошо - но осадок у меня до сих пор остался: стыдоба за глупость молодости. Если бы хоть в политику потом полез, то мог бы с чистой совестью, бия себя пяткой в грудь, кричать, что боролся с тоталитарным режимом даже во времёна глубокой молодости. А так вся глупость пропала абсолютно бессмысленно. Ну вот, хоть рассказал, так сказать, в назидание будущим поколениям.

Ну ладно, вернёмся к осуществлению мечты. Все эти грехи молодости вспомнились мне, когда я помогал специалисту из кинопроката налаживать оборудование в кинобудке библиотеки. Техника тут была точно такая же, как и в клубе детства: два рабочих киноаппарата, это если не считать ещё штук пяти-шести раскуроченных на запчасти и стоящих на полу у стен; звуковой микшер; перемоточный столик с электроприводом (не на ручной тяге); бобины, катушки, провода и всё остальное.
Первый раз о том, а счастье ли – исполнение мечты детства, я задумался, наблюдая метания специалиста по кинобудке при попытках запустить рабочие аппараты: плёнка рвётся, какая-то лампа горит тускло, не работает синхронное переключение, и ещё сотня разных мелких неполадок. Но мастер - он же профессионал: что-то подвинтит, подкрутит, ткнёт отвёрткой, снимет с запасной техники, быстренько склеит; а я-то с каждой мелочью буду зависать надолго, как любой дилетант. Слава Коршунов вон тоже в своё время скакал, что твой попугай в клетке, под свист, улюлюканье и крики из зала:
– Сапожник!
– Тебе только подмётки клеить!
– Кино давай!
Так Славик хоть и молодой был специалист, но всё же учился где-то, и опыт какой-никакой имелся, да и показывал всё-таки в деревне; мы же на премьеру нашего ретро-киносалона собирались пригласить администрацию города и депутатов.
Потом я подумал: а смогу ли вообще совместить свои новые обязанности со старыми? Открытие-то нашего «Иллюзиона» мы наметили очень торжественное: недельным фестивалем военного кино «Долгие вёрсты войны» к 75-летию победы. Наша Любовь Кирилловна к каждому показу наметила обширную программу о режиссёрах, актёрах, фильмах и военных событиях. И я уже вовсю искал и монтировал киноролики, фотопрезентации, клипы, эпизоды из военных лент и музыкальные отрывки. Кто же представит всё это лучше меня самого? А показываем мы такие вещи с ноутбука через мультимедийный проектор, а вовсе не из кинобудки. Это уже не говоря о том, что на мне весь звук: микрофоны, фонограммы, микшер и прочее. Даже если буду метаться из кинобудки в зал - а это через улицу - то везде обеспечить хорошее качество всё равно не смогу.
Нет уж, ну её на фиг, эту мечту, в детстве кем только себя не представишь: космонавтом, пожарником, монтажником и ещё Бог его знает кем. Десяти жизней не хватит воплотить всё в реальность. Надо отказываться. Пошёл и всё так логичненько руководству и обосновал; с детства замечал у себя эту способность: если чего-то не хочется делать, то очень убедительно могу подобрать доводы против. А тут и напрягаться не пришлось – минусы-то налицо.
Отказался - и правильно сделал: до фестиваля успели найти пожилого асса киномеханика, который на этом деле не одного бобика съел, и без сучка и задоринки открыли наш ретро-кинозал.
Так я и не стал киномехаником.
Хотя… как сказать. Фильмы-то я показываю: на киноклубе, других клубах и на лекториях для студентов и школьников. Пусть и не киноаппаратом, а другими средствами. И, естественно, это не боевики, страшилки или там слащавые мелодрамы, а настоящие шедевры мирового и отечественного кино. Так что к просвещению через синематограф я всё-таки отношение имею.

Так увлёкся рассказом, что сам и забыл, для какой необычной аудитории всё это говорю. А тут закончил и вспомнил. Включил почему-то выключенный фонарик, посветил вокруг – никого… сам себе, что ли, рассказывал или лунатизмом на старости лет приболел? А может, и понравился мой рассказ необычным гостям – вот и отпустили. Чёрт! Доотдохнуть отпуск или сразу поутру рвануть в Кесову на утренний поезд?

_________________
У кошки четыре ноги -
и все норовят ее пнуть.
Товарищ, ты ей помоги.
Товарищ, собакой не будь.

Тимур Шаов


Вернуться наверх
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Конкурс рассказа "Деревенский хоррор"
СообщениеДобавлено: Ср дек 12, 2012 0:42 
Не в сети
Кошка книжная домашняя
Аватар пользователя

Зарегистрирован: Пн мар 23, 2009 19:54
Сообщений: 21197
Откуда: Хайфа
На сем прием закрыт.

Выбираем ПЯТЬ мест:
1 место - 5 баллов
2 место - 4 балла
3 место - 3 балла
4 место - 2 балла
5 место - 1 балл

Давать одно место двум рассказам НЕ РАЗРЕШАЕТСЯ.

Голосование продлится до 25 декабря включительно.

При оценке рекомендуется обращать внимание на:
- соответствие тематике конкурса;
- язык, стиль;
- сюжет;
- оригинальность, "полет фантазии";
- авторскую идею.
Весьма желательно дать более-менее развернутый отзыв с обоснованием своей оценки.

Приветствуется критика конструктивная и сколь угодно жесткая (в пределах правил цивилизованного общения вообще и форума в частности). Однако не приветствуется переход на личности и проявление неуважения к оппоненту. Желательно читать внимательно, стараться понять автора - и вначале искать достоинства, а потом уж недостатки.

Авторы должны участвовать в голосовании, но не могут голосовать за собственный рассказ. Голос, отданный за свой рассказ, не учитывается.
Авторы могут голосовать от своего имени, с авторского аккаунта или мне в личку, как им удобнее.

Участие авторов в обсуждении приветствуется.
Авторские аккаунты используются ТОЛЬКО в конкурсных темах и действительны на время обсуждения.
Ими можно пользоваться для ответов на критику собственного рассказа. При желании, под авторским аккаунтом можно обсуждать и все остальные рассказы.

_________________
У кошки четыре ноги -
и все норовят ее пнуть.
Товарищ, ты ей помоги.
Товарищ, собакой не будь.

Тимур Шаов


Вернуться наверх
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Конкурс рассказа "Деревенский хоррор"
СообщениеДобавлено: Пн дек 17, 2012 6:10 
Не в сети
Книжный червь
Книжный червь
Аватар пользователя

Зарегистрирован: Ср июн 27, 2012 15:54
Сообщений: 6873
Откуда: Россия
#5 - 5 баллов
#6 - 4 балла
#12 - 3 балла
#9 - 2 балла
#8 - 1 балл

_________________
После реинкарнации я стал совсем другим человеком.


Вернуться наверх
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Конкурс рассказа "Деревенский хоррор"
СообщениеДобавлено: Пн дек 17, 2012 23:44 
Не в сети
Книжный червь
Книжный червь

Зарегистрирован: Ср окт 07, 2009 18:12
Сообщений: 4764
Откуда: оттуда, оттуда
1 место = 12 "Нашли, блин, рассказчика";
2 место = 5 "Ырка";
3 место = 11 "Это";
4 место = 9 "Ныдысь";
5 место = 8 "Ночкой темной, ночкой лунной";

_________________
Фок-стаксели травить налево!


Вернуться наверх
 Профиль  
 
 Заголовок сообщения: Конкурс рассказа "Деревенский хоррор"
СообщениеДобавлено: Вт дек 18, 2012 10:02 
Не в сети
Книжный червь
Книжный червь
Аватар пользователя

Зарегистрирован: Вс янв 10, 2010 9:56
Сообщений: 3746
1 место - №5 Ырка
2 место - №9 Ныдысь
3 место - №12 Нашли, блин, рассказчика…
4 место - №6 Выживший
5 место - №1 Птах


Вернуться наверх
 Профиль  
 
Показать сообщения за:  Сортировать по:  
Начать новую тему Ответить на тему  [ Сообщений: 44 ]  На страницу 1, 2, 3  След.

Часовой пояс: UTC + 3 часа


Кто сейчас на форуме

Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и гости: 1


Вы не можете начинать темы
Вы не можете отвечать на сообщения
Вы не можете редактировать свои сообщения
Вы не можете удалять свои сообщения
Вы не можете добавлять вложения

Найти:
Перейти:  
cron
Литературный интернет-клуб Скифы

статистика

Powered by phpBB © 2000, 2002, 2005, 2007 phpBB Group
Template made by DEVPPL Flash Games - Русская поддержка phpBB