РИО-РИТА
Зима выдалась морозная, снежная. Деревеньку Рождественское замело по самые крыши бревенчатых изб. Окна и двери приходилось откапывать, расчищать дорожки к соседям, единственному магазину, школе и лазарету.
Ребятишкам было раздолье, они катались с крыш, словно с горок. Играли в «чижика», бесстрашно прыгая за заточенным бруском в сугроб, проваливаясь по пояс с неизменно счастливыми улыбками на румяных лицах.
Руководила весельем бойкая девочка лет восьми, уверенно раздавала команды, следила за выполнением правил игры. Ей подчинялись все – и малыши, и ребята постарше. Словно магнит, притягивала она к себе внимание, говорила ли властно, распределяя роли в игре, хохотала ли над шутками, обнажая ровные белые зубы, молча ли слушала, глядя прямо в глаза собеседника. Звали девочку Ритой, но в деревне ее переименовали в Рио-Риту, созвучно модной тогда песенке. Она и правда была быстрой, горячей и увлекающейся, словно жаркое испанское солнце разогрело кровь в ее венах. Часто за проделки Рите доставалось, да и было за что.
Так, однажды с соседскими ребятишками додумались привязать к наличнику избы одинокой старушки картошку, а сами спрятались в кустах и оттуда дергали картофелину за веревочку, стуча в окно. В другой раз залезли в сад за яблоками и были замечены хозяевами. Как-то Рио-Рита зеленкой нарисовала круги вокруг глаз младшей сестры, пятилетней Валюшки; по задумке, это был макияж, как у городских барышень, но мать не оценила красоту и долго гоняла старшую дочь по деревне с крапивой в руках. Догнать, правда, не догнала, бегала Рита быстро.
Мать растила детей одна, отец у Риты умер год назад. До этого он долго болел, вернувшись с войны с осколком снаряда в груди. Несмотря на это, поставил с помощью соседей новую избу, подправил хлев, матери по хозяйству помогал. В детях – двух сыновьях и двух дочках – души не чаял. Игрушки им незамысловатые мастерил, Рите школьные уроки помогал делать, валенки сам валял, маленькие, легкие. Ребятишки за ним, как цыплята за курицей, бегали. Взгляд у отца был спокойный и ласковый, и мать рядом с ним всегда улыбалась. Никогда не ругал, не наказывал. А когда отца не стало, мать словно сломалась, почернела вся, сгорбилась. Риту отправила в город к родственникам на время, а с младшими ей соседка помогла.
Девочка вернулась через месяц изменившейся, с городским выговором и новой куклой. «Мама, можно я пойду гулять?» - спрашивала вежливо. Всегда носила с собой зеркальце и часто расчесывала длинные темные волосы, глядя на свое отражение и припевая тоненьким голоском:
«Прощай, Рио-Рита, я покидаю берег, сердцу милый,
Я здесь, Рио-Рита, свою любовь увидел в первый раз...»
Раньше-то, бывало, заплетет косы на месяц, они и сваляются под платком, только с помощью репейного масла можно было разодрать-расчесать. А теперь волосок к волоску, красота! Но не только собой была занята девочка. Суетилась по дому, готовила, прибиралась, корову доила, за младшими детьми присматривала. Мать немного оттаяла, глядя на нее. «Помощница растет!» - хвасталась соседям. Сшила дочери к Пасхе красивое платье, красное в белый горох. Рита расчесалась, нарядилась да и пошла на улицу поглядеть, что там мальчишки делают. Через несколько минут маленькая манерная принцесса с пышными бантами на спор прыгнула с забора. Яркий подол зацепился за гвоздь и с треском оторвался, да так и остался висеть, колыхаясь на ветру, словно знамя...
...«Рита, обедать!» - прервал игру крик матери. Девочка тут же выхватила из сугроба Валюшку и Санечку, самозабвенно лепивших снежные куличики. Губы у обоих посинели от холода. «Попадет мне от матери, не доглядела!» - пронеслось в голове. Повлекла за собой брата с сестрой в тепло избы, помогла залезть на жаркую печку. Расставила тарелки, налила суп, нарезала хлеб, пока мать возилась с годовалым Ваняткой. Накормила теленка, живущего зимой в сенях, и кошку. Спустила согревшихся Валюшку и Санечку с печки, сняла с них неуклюжие тулупы и легкие валенки, посадила за стол. Все она делала ловко, быстро, будто танцевала.
- Мама, - завела разговор, когда тарелки опустели и были сложены в таз, - я давеча попа встретила. Новенький какой-то, в Александровку ехал. Спросил у меня дорогу. И где у нас в деревне церковь. Я, конечно, ответила, что снесли давно и клуб на ее месте построили.
- А он что? – нахмурилась мать.
- Пригласил меня к себе на службу, мол, покажет путь на небеса. Я отказалась, ведь как он это сделает, если даже в Александровку не знает, как проехать?
Мать вздохнула.
- Не надо тебе было с ним разговаривать, ничему хорошему попы научить не могут.
- Мама, а ты в Бога совсем не веришь? – спросила Рита.
Та помолчала, будто не слыша. Насыпала горячих углей в чугунный утюг, начала им мерно махать вперед-назад, чтобы быстрее нагреть.
- Нет, - наконец отозвалась, глядя в окно. – Если бы Бог существовал, разве оставил меня одну с вами? Разве забрал бы отца?
К вечеру Рио-Рита засобиралась на улицу. Был канун Рождества, и деревенские ребятишки ходили по избам с колядками. Девочка взяла фонарик и мешок, натянула валенки, обмоталась шерстяным платком поверх фуфайки. Под окном уже свистели мальчишки, вызывая подружку.
Колядовать дети любили. Пели песни, кто кого перекричит.
Устень-коляда,
Где была?
Коней пасла.
Чего выпасла?
Коня в седле,
В золотой узде.
Где кони?
За врата ушли.
И где ворота?
Колой водой унесло.
И где колая вода?
Быки выпили...
Песни раздавались с разных концов деревеньки, взрослые открывали детям двери, угощали кто чем был богат: карамельками, сухариками, пряниками, а кто и пятачок давал. Подмораживало, холодные звезды смотрели на ребятишек, деловито шагающих гуськом меж сугробов, словно муравьишки.
Мешок у Риты наполнился, пора бы возвращаться домой. Шла по тропке, бормоча под нос: «Сеем, веем, подсеваем, с Рождеством вас поздравляем...» Дома в окнах горел свет. «Сейчас потихоньку развешу конфеты на елке, вот утром малышня-то обрадуется!» - думала девочка. В сенях тревожно мычал теленок, прижавшись к стене.
- Что с тобой? – удивилась Рита, дотрагиваясь до его нежного розового носа. Теленок дрожал, дико кося черным глазом. – Замерз, что ли? Я тебе сейчас одеялко принесу.
Открыла дверь в заднюю избу, тут же между ног молнией метнулась наружу кошка, взлетела на чердак и затаилась там. Девочка задумчиво задрала голову, постояла так, размышляя о происходящем, но ничего не надумала и шагнула внутрь. И забыла и о теленке, и о кошке.
Младшие дети уже спали. Мать, счастливо улыбаясь, собирала на стол, вытаскивала из печи чугунки с супом и кашей. У стола сидел мужчина, опершись на локти, сгорбившись и кроша пальцами ломоть хлеба. Что-то было в нем неуловимо знакомое, словно только что забытый сон поутру. Когда же он обернулся, Рита ахнула. На нее смотрели родные лучистые глаза. Отец.
«Нет, этого не может быть,» - думала девочка, боком придвигаясь к гостю. Он же умер! Или?
- Папа, это ты? – спросила, глядя в упор. Тот кивнул, внимательно следя за дочерью.
- Папа, конечно папа, кто же еще? – мать неловко суетилась, казалось, она не знает, смеяться или плакать. Рита испытующе посмотрела на нее, та совершенно искренне радовалась, и девочка уверилась, что такое и правда возможно. Почему нет? А вдруг, пока Рита жила в городе, отец лечился в какой-нибудь хорошей больнице? Несмотря на абсурдность, мысль ей понравилась, она доверчиво потянулась к отцу, высыпала наколядованное на стол.
- Смотри, что у меня есть! Даже пятачки надавали. Сухарики вот, прянички. Хочешь конфету?
Часть даров просыпалась на пол, девочка быстро присела, собирая карамельки и сухари. И уперлась взглядом в ноги отца.
Из штанин торчали копыта, обросшие грубой темной шерстью. «Бес!» - ахнула Рита. Вот оно что! В деревне часто рассказывали страшилки, как нечисть под чужой личиной забирает души людей, утаскивает детей в свое страшное логово. Выпрямилась и резко сказала:
- Папа, но ведь ты же умер?
Мать охнула и тяжело села на табуретку, глядя бессмысленно в стену, мороком ослепленная и оглушенная. Алюминиевая миска выкатилась из ее ослабевших пальцев и с грохотом покатилась по выскобленному добела дощатому полу. Тот, кто называл себя отцом, недобро усмехнулся, сощурившись, и процедил:
- Да, так и есть. Но на Рождество меня отпустили повидаться с вами, скучал я очень. А теперь не хочешь ли, дочка, ко мне в гости сходить, посмотреть, каково мне на том свете?
За цветастой занавеской всхлипнул кто-то из малышей. Мать так же сидела молча, словно окаменев. Рита испугалась, а вдруг бес Ванятку заберет, или Санечку, или Валюшку?
- Конечно, хочу, папа! – сказала, не отводя взгляда от злобного лица гостя. – Пошли.
- Ты вперед шагай, а я по твоим следам пойду. Да смотри, не оглядывайся!
На улице было тихо. Песни больше не звучали, ребятишки разбежались по домам считать конфеты да высыпаться перед праздничным днем. Хрустели, ломаясь под ногами, снежинки, луна освещала синеватые высокие сугробы, на тропках пролегла тень. Рите было по-настоящему страшно, впервые за ее короткую жизнь. Зловещий гость шел позади, шумно дыша и похрапывая.
Наконец протоптанные дорожки закончились, бес направлял девочку к кладбищу. Зимой дорогу туда не чистили, и Рита провалилась по пояс в сугроб, с трудом переставляя ноги. Выбиваясь из сил, ползла по снегу, не останавливаясь, боясь. Чтобы подбодрить себя, девочка тихонечко запела:
- Ах, почему же невесело мне
Мчаться от Рио на верном коне?
Руки в промокших варежках озябли, и Рита запихала их в карманы. Тут же нащупала фонарик и зеркальце. В голове всплыли обрывочные воспоминания, разговоры старших во время святочных гаданий...
- Что я оставил в родимом краю –
Может быть, радость и надежду свою?
Несгибающимися от холода пальцами нажала на кнопку фонарика, резко повернулась, направляя свет на следующего за ней беса и с отчаянным криком: «Прощай, Рио-Рита!» - выхватила из кармана зеркальце.
Нечисть уже не скрывала своего истинного обличья. Рита увидела мохнатого зверя, стоящего по-человечьи, с глазами-угольками и торчащими в стороны ушами. Разозлившись от того, что девочка обернулась, бес свирепо зарычал и протянул вперед руки с острыми когтями, пытаясь ухватить шею маленькой противницы; тут же увидел свое отражение в маленьком зеркальце и резко отшатнулся. Вой пронесся над деревней, будя собак и пугая коров в хлевах. Рита упала на спину, обессиленная, ожидая нападения, но бес не кинулся на нее. Он вдруг заметался из стороны в сторону, словно избиваемый невидимыми палками, завертелся на месте волчком, вздымая вокруг себя снежный вихрь, а потом все затихло, нечисть исчезла, и девочка одна осталась лежать в сугробе.
- Однако так и замерзнуть можно, - пробормотала, а издалека уже слышался тревожный голос матери, зовущий, приближающийся. Рита тяжело поднялась и побрела к ней навстречу.
- Мама, а ты тесто на пироги не забыла поставить? – спросила первым делом, как ни в чем не бывало. Мать ахнула, всплеснула руками. Потом засмеялась, прижала к себе дочь, крепко-крепко, прошептала:
- Конечно, к утру испеку, вкусные, с морковкой, - и две женщины, большая и маленькая, обнявшись, побрели домой. Ночь уже не была опасной, вдалеке стихал лай собак, снег бриллиантово искрился, тихий разговор матери и дочери поднимался облачками пара к равнодушной луне.
На пороге задержались, глядя на небо. Звезды были крупными, яркими, словно там, высоко, открылись тысячи окошек, и ангелы поставили на них свои волшебные свечи.
- Как ты думаешь, почему так получается, что в нечисть всякую – бесов, домовых, ведьм, - мы верим, а в Бога нет? – спросила вдруг Рита. – Но если есть черное, то должно быть и белое? Если есть тени, то есть и свет? Так ведь?
Девочка повернулась к матери и впервые за долгое время увидела, как просветлело у той лицо, и что смотрит она с улыбкой ввысь, будто видит там что-то особенное, радостное.
- Думаю, ты права, Рио-Рита, - сказала она. – Конечно, так оно и есть.
|
Если бы Вы участвовали в конкурсе, однозначно возглавили бы мой топ лист. Спасибо за хорошую рождественскую историю 
Нет?